До Эсмеральды доносились слухи, которые пошли по Парижу со дня Годовщины Истории, и сплетни эти были настолько абсурдны, что Эсмеральда с негодованием фыркала. Это Фролло-то вампир?! Ну, да, немного похож. Высокий, со впалыми щеками, очень бледный, зловещий в этой своей черной сутане. Но Эсмеральда все время теперь думала о том, какой судья теплый. Удивительно теплый. И его карие глаза так мягко вспыхивают, когда он на нее смотрит… Ей даже становится от этого жарко. А еще его скулы покрываются румянцем каждый раз, когда он ее видит. Вампир… какая глупость.

Да и ее, Эсмеральду, слухи тоже не обошли стороной. Мол, судья-Злодей опоил ее приворотным зельем. Будто делать ему больше нечего. Если она и почувствовала к нему легкий интерес, то это только потому, что он ведет себя не как Злодей. «А много ли ты Злодеев видела на своем веку? Ну, это если не брать в расчет Историю?» — вдруг пришло ей в голову. Ответ был очевиден: ни одного. Даже стражников нельзя было назвать злодеями, потому что вне Истории они были обычными парнями, которые просто поддерживали порядок в городе. Они даже не отнимали ее заработок. У Эсмеральды было ощущение, словно ей промыли глаза — вроде бы она видела то, что видит каждый день, но оценивала уже по-другому. А Старый Архидьякон и Квазимодо еще постоянно подливали масла в огонь своими, вроде бы, незначительными замечаниями или комментариями.

Квазимодо даже познакомил Эсмеральду со своей матерью Эйш, которая как-то невзначай обмолвилась, что она и судья раньше были очень близки. Насколько — Эсмеральда не стала спрашивать. Ей это показалось бестактным. Но Эйш относилась к судье с огромной теплотой и даже не скрывала этого.

— Вы так хорошо отзываетесь о судье Фролло, — однажды сказала Эсмеральда, когда они втроем сидели и обедали у Квазимодо на колокольне. — Словно очень его любите.

Эйш смущенно хихикнула и слегка покраснела.

— Он этого заслуживает, — заявила она. — И он мне действительно дорог. Он — мой хороший друг. Буквально вытащил меня со дна. А я тогда даже сопротивляться пыталась — думала, что он исчадие ада. Если бы Клод не упомянул Архидьякона, я бы так и не поверила ему. Я была так слепа.

— Как и почти все в этом городе. Как, впрочем, и я — до недавнего времени, — пробормотала Эсмеральда.

— Ну, у тебя появился шанс посмотреть на него с другой стороны! — бодро встрял Квазимодо. — В конце концов, ты в Истории очень часто оказываешься рядом с ним.

— Да, и он постоянно говорит мне там гадости, — она буркнула, нахмурившись.

— Это его Роль, помнишь? — Квазимодо подмигнул ей. — А ты попробуй послушать не то, что он тебе говорит, а то, как он это делает. Думаю, тебе будет интересно. В последнее время Фролло строит мне такие гримасы, пока никто не видит, что я с трудом удерживаюсь от смеха. А ведь мне нельзя — я должен быть напуганным и униженным.

— Но Феб мне как-то сказал, что судья все время кого-то пытает в подвалах Дворца Правосудия, когда идет Игра, — Эсмеральда все еще сомневалась.

Эйш вдруг прыснула. Была она как-то в этих темницах. Отважилась и попросила Фролло показать ей их. Палач, которого звали Готье, очень трясся за чистоту своих пыточных устройств и пола. Он реально вылизывал подвалы до зеркального блеска — все было аккуратно отполировано, ни капли крови, кишок или еще чего-то такого отвратительного. Фролло уверил его, что все будет в идеальном порядке, и Готье, что-то ворча себе под нос, ушел. И вот тогда началось самое интересное, Эйш даже чуточку взмокла от воспоминаний. Фролло привязал ее к дыбе и ласкал так, что она с ума сходила. Она бы назвала это самой сладкой своей пыткой. А потом, когда уже судья развязал ее, и они сидели, обнявшись, рассказал, что на самом деле происходит в пыточных во время Истории.

— Никого там не пытают, Эсмеральда, — из Эйш так и рвался смех. — Обычно все происходит так: мой муж Матье приходит в подвал, садится в кресло и утыкается в книгу. Но твой приятель капитан этого не видит, он стоит за стеной и слышит только звуки, которые раздаются из пыточной. Готье взваливает свиную тушку на дыбу и охаживает ее плетью. Затем, в нужный момент, Матье издает душераздирающий вопль. Вот и все.

— Правда? — Эсмеральда с изумлением смотрела на Эйш во все глаза.

— Правда, — та ласково погладила ее по плечу. — Готье такой патологический чистюля, что костьми бы лег, но никого не позволил пытать в своей пыточной. Мол, грязь от этого страшная, и ему потом прибираться весь день. Как-то раз Матье случайно пролил на дыбу немного яблочного сока, так ты бы слышала, какие вопли испускал Готье. Мол, нехорошо быть таким свинтусом в приличном заведении. Я была на кухне — и то все слышала, — она рассмеялась.

— Ну надо же… — пробормотала Эсмеральда.

— Если не веришь, то всегда можешь попросить судью, чтобы он провел для тебя, так сказать, экскурсию туда. Думаю, что Фролло тебе не откажет. В конце концов, он так тепло к тебе относится.

— Нет-нет, я верю! — Эсмеральда смущенно улыбнулась. Почему-то ей стало очень хорошо, когда она услышала про отношение судьи к ней. Она все чаще теперь думала об этом. Даже во время Истории.

И стала за собой замечать, что по ходу Действия старается как-нибудь извернуться и посмотреть на Фролло. На его лицо, когда он видит ее в Первый Раз. Такое изумленное, ошарашенное. Глаза широко распахнуты и горят. Рот приоткрыт, словно он видит перед собой что-то уникальное, чего никогда доселе не видел. От ее единственного поцелуя в нос и нежного прикосновения его брови изламывались, и Эсмеральда слышала, как тяжелое дыхание вырывается из его груди. Когда она спорила с ним, стоя на эшафоте, его лицо было перекошено от ярости, как и полагалось, но в карих глазах судьи она читала восторг.

А их Сцена в соборе… У Эсмеральды во время нее по всему телу пробегали мурашки. Да, он по-прежнему заламывал ей руки за спину и держал крепко, но при этом очень осторожно, чтобы не причинить боли. Он касался ее уха своими теплыми губами, и Эсмеральда слышала, как прерывисто и часто он дышит, и воздух в этот момент был словно наэлектризован. И что-то, похожее на молнию, пронизывало Эсмеральду до самых кончиков ногтей, когда длинный нос судьи зарывался в ее волосы, и он с наслаждением вбирал в себя ее аромат, и прижимался к ней своим крепким телом. Его голос звучал очень нежно, будто обволакивал ее, и Эсмеральда забывала о том, что ей самой надо дышать. А когда его рука ласкала ее шейку… По ее телу прокатывалась жаркая вспышка и оседала где-то там, внизу, и колени Эсмеральды дрожали от восторга. Никогда, ничего подобного она не чувствовала, когда ее обнимал Феб! Эсмеральде хотелось прижаться к судье и стоять так с ним долго — так долго, как только можно, и чтобы он погладил ее где-нибудь еще своими прекрасными руками… Но, увы, она должна была вырваться, и это вызывало в ней волну разочарования.

Старый Архидьякон, конечно же, все замечал. Симпатия этой девушки к судье была уже столь очевидна, что Архидьякона переполняли самые теплые эмоции. Фролло ведь явно отвечал ей взаимностью. «Возможно, если их свести, чтобы они были вместе окончательно и бесповоротно, то из головы Фролло уйдут эти мысли о том, что он хочет скрыться и не исполнять свою Роль? — подумал он. — Если он будет счастлив, то и не подумает никуда уходить? Да и ей будет с ним хорошо. Он надежен и заботлив — по крайней мере, Эйш именно так отзывалась о нем и продолжает дружить с судьей даже после того, как вышла замуж… Эсмеральде бы прекрасно подошел такой мужчина». Архидьякон начал выжидать. Ему нужно было подгадать момент и подтолкнуть Эсмеральду к судье еще чуточку ближе, чем она была до сих пор. Такой момент представился очень быстро, и Архидьякон уж постарался не упустить возможность.

Эсмеральда как раз спустилась от Квазимодо и стояла в соборе рядом с Архидьяконом, когда они оба услышали громовые вопли. Орал судья. Распекал стражу за то, что те упустили воришку.

— Этот ублюдок стащил у несчастной вдовы все средства к существованию! — вопил Фролло. — А вы, болваны, даже не чешетесь! Я своими руками должен ловить всех мошенников в этом городе?! А вы тогда мне на что?!

— О, Господи! — Архидьякон даже прижал руку к груди. — Он распекает их так, что стены трясутся.

— И правильно делает! — решительно сказала Эсмеральда. — Они обязаны заботиться о порядке в Париже!

— Да я же не говорю, что неправильно, дочь моя, — вздохнул Архидьякон. — просто я боюсь, что он так сорвет себе голос! И что тогда будет с его песней? Как он ее споет, если охрипнет?!

Эсмеральда знала, что у Фролло есть своя Ария в Истории. Но никогда ее не слышала. Сейчас ей даже было странно — почему? Ведь она с удовольствием слушала, как поют Квазимодо и Клопен, но ей даже в голову не приходило послушать, как поет Фролло. Раньше это казалось ей совершенно правильным — зачем слушать Злодея? Но теперь…

— Его песня настолько хороша? — уточнила она.

— Она великолепна! — Архидьякон заколыхался от восторга. — Ты даже представить себе не можешь! А я не могу тебе этого описать, к сожалению. Никаких слов не хватит, это лучше услышать своими ушами!

Зеленые глаза Эсмеральды загорелись от любопытства, и Архидьякон понял, что добился своего. Эта девушка теперь из-под себя вывернется, но найдет возможность послушать судью. И, судя по ее тяге к прекрасному, Ария Фролло совершенно точно вызовет в ней нужный отклик, в этом Архидьякон не сомневался ни капельки.

Дверь в комнату, где Фролло пел свою Арию, охранял усатый стражник Этьен. Эсмеральда даже порадовалась, что нашла в свое время с ним общий язык. При начальных аккордах музыки она тихонько подошла к Этьену и тронула его за рукав.

— Эсмеральда? — он обернулся. — Ты что здесь делаешь? Разве ты должна быть здесь?

— Все равно же никто меня не видит, — она хихикнула. — Я очень хочу услышать, как поет наш судья. Ты не мог бы мне помочь?

— И каким образом я тебе помогу? — Этьен усмехнулся в усы.

— Мы ведь можем приоткрыть дверь так, чтобы это было незаметно?

— Ну… Можно попробовать… — стражник был не очень уверен, но она так умоляюще смотрела на него, что он сдался и тихонько потянул на себя дверную ручку, чтобы была маленькая щель. Этого хватило, чтобы Эсмеральда смогла услышать и увидеть все.

Голос у Фролло был глубокий, низкий, пробирающий до самых глубин души. Песня, начавшаяся так спокойно, плавно и неторопливо, внезапно стремительно набрала обороты. Эсмеральда вдруг увидела перед собой человека, раздираемого внутренними противоречиями, бурю, бушующую внутри него, и то, как эта буря рвется наружу. Фролло метался по комнате, его голос звенел от накала эмоций, и Эсмеральда услышала яростную страсть и ненависть, смешанную с отчаянием. Она увидела человека, который сам себя толкает в пропасть, но не может остановиться, потому что чувства целиком завладели им, и от этого разум ему отказывает. И еще там было одиночество и горькая, беспросветная тоска того, кого никогда и никто не любил. И кто сам никогда не любил, но при этом понимает, что именно сейчас влюбился — в первый и единственный раз в жизни. Пламенно и насмерть. Только вот понятия не имеет, что ему с этим теперь делать.

Эсмеральда задохнулась. Она прижала руки к груди, чувствуя, как бешено колотится ее сердце. В ее глазах резко защипало, и она издала тихий, еле слышный стон. Эта Ария была лебединой песней судьи Клода Фролло. Через нее он выражал все, что чувствовал, всего себя он вкладывал в эту песню, без остатка. Эсмеральда просто не могла там стоять дольше… Она должна подойти к нему! Она так хочет снова прижаться к его теплому телу и ощутить запах дымка от каминного пламени, исходящий от его сутаны! Обнять его, чтобы он прижал ее к себе и никогда не отпускал!

Эсмеральда сделала шаг вперед, но на ее обнаженное плечо легла тяжелая рука Этьена.

— Отойди! — прошипел он. — Сейчас мой выход!

Она пришла в себя и шустро отскочила в сторону. Этьен открыл дверь:

— Судья Фролло, цыганка сбежала!..

Дальнейшее для Эсмеральды проходило как в тумане. Она автоматически отыгрывала свою Роль, и все никак не могла отойти от того, что видела и слышала во Дворце Правосудия. Но когда наступил момент, где ее привязали к столбу, чтобы сжечь, и Фролло задал ей свой обычный вопрос: «Ко мне? Или в огонь?!», она заглянула в его глаза. Та же тоска и горечь. И отчаяние одинокого человека, который, может, и желал бы жить по-другому, но не представляет, как это сделать. Она хотела рвануться и закричать ему: «К тебе! Я хочу к тебе!», но… Ее рот снова наполнился слюной, и Эсмеральда, как и всегда, смачно плюнула судье в лицо. Проклятая Роль!

Эсмеральда опять готова была разрыдаться, но ей пришлось потерять сознание. Наконец История, тянущаяся на этот раз мучительно долго и вытягивающая из Эсмеральды все силы, закончилась. Фролло вышел из дымовой завесы, вскочил на коня и посмотрел на Эсмеральду. Она приоткрыла рот, чтобы сказать ему что-нибудь ободряющее, но слова никак не шли на ум. Судья, словно почувствовав настроение Эсмеральды, ласково улыбнулся ей, кивнул и тронул коня пятками. Она проводила его глазами и закусила губу. Ну почему она ничего не может сказать ему?! У нее ведь никогда не было с этим проблем?!

Эсмеральда была измотана. Она приходила в себя дня три после этого. Закрывала глаза, и перед ней сразу вставал судья, мечущийся в той комнате Дворца Правосудия. А когда она бодрствовала, то все время искала взглядом Фролло и напрягала слух, надеясь услышать его на улицах города. «Мне надо увидеть его! — наконец решила она. — Хотя бы поговорить с ним». Эсмеральда точно знала, что по вечерам судья был у себя дома. И, когда над Парижем сгустились сумерки, она пошла во Дворец Правосудия.

Стражники на этот раз пропустили ее без вопросов и шуток. Эсмеральда никогда не забывала мест, где ей довелось побывать, поэтому дорогу к комнате Фролло вспомнила сразу же. Она подошла к толстой дубовой двери и нерешительно застыла перед ней. Ее нервы натянулись до предела, и она даже слегка дрожала. Ее руки были ужасно холодными, но при этом сильно вспотели. Эсмеральда выдохнула и робко постучалась.

— Войдите! — сейчас голос судьи был спокойным и задумчивым.

Она приоткрыла дверь и тихо проскользнула в комнату. Фролло сидел перед камином с книгой в руках. Он повернул голову в сторону вошедшего, и его глаза изумленно распахнулись. Он отложил книгу и встал на ноги.

— Эсмеральда? — он приблизился к ней. — Что ты здесь делаешь, девочка?

— Ну, понимаете, я… — Эсмеральда замялась.

— Ну, говори же, — мягко сказал судья. — Верно, это что-то важное, раз ты заявилась ко мне в столь поздний час.

— Я видела и слышала, как вы поете! — вырвалось из нее. Эсмеральда тут же смутилась и покраснела.

— Вот как? И поэтому ты пришла? — его улыбка была чудесной!

Она, приоткрыв рот, смотрела на Фролло во все глаза, не в силах сказать хоть что-нибудь. Судья подошел к Эсмеральде почти вплотную. Он поднял руку и нежно погладил большим пальцем ее скулу. Его веки были слегка опущены, но Эсмеральда увидела, как ярко загорелись глаза судьи. Длинные пальцы судьи скользнули ниже, и он коснулся ее подбородка, приподнимая ее лицо. Эсмеральда не успела ничего сделать, как Фролло наклонился, и его рот накрыл ее губы. Эсмеральда вспыхнула и пошатнулась, но он придержал ее за плечи и скользнул языком между зубов. Его язык ласкал ее — медленно, чувственно, и она заходилась, дрожа от восторга. Яблочное дыхание Фролло смешивалось с ее дыханием, сладость этого поцелуя оглушила Эсмеральду, и она почувствовала, что сейчас не выдержит, взорвется и умрет — прямо тут, на месте. И тогда она сделала вещь, которую потом не смогла себе простить.

Эсмеральда оторвалась от Фролло и выдохнула:

— Что вы делаете?! — и тут же прокляла себя за эти слова.

Судья внезапно сильно побледнел — почти как мертвец, отшатнулся, и все его лицо перекосилось.

— Вот как… — сквозь зубы процедил он, и от всего его существа исходила горечь, смешанная со злостью. — Ну, конечно, чего я ожидал… Ведь я — Злодей, так? Злодеям не положены поцелуи таких красавиц, как ты. Они этого не заслуживают.

— Нет, послушайте, все не так, я… — она попыталась исправить ошибку, но было поздно.

Он развернулся к ней спиной и холодно сказал:

— Уходи.

— Но, судья…

— Я сказал — оставь меня! — его спина сильно напряглась под бархатной сутаной.

Эсмеральда закусила губу и поспешила покинуть его. В таком состоянии люди могут натворить страшное, и она испугалась, что Фролло сейчас обрушится на нее — он и так сдержался чудовищным усилием воли.

Фролло подошел к столу. Его дыхание со свистом вырывалось из груди. Что-то черное взметнулось из глубин его души, и он с рычанием смахнул все, что стояло на столе. И тут из него словно вышел весь воздух, как из проколотого бычьего пузыря, и Фролло с тяжким хрипом опустился на колени, обхватил себя руками и сипло застонал.

Париж окутала ночная тьма.