В клинику Софи и Эллис поехали на метро. Вообще-то Софи не слишком любила лондонское метро: запутанное, с кучей развязок — голова шла кругом. Но это был самый быстрый способ передвижения по городу, потому что на автобусе, еще неизвестно, сколько они простояли бы в диких пробках. Выйдя на нужной станции, Софи и Эллис направились к клинике, благо она находилась совсем недалеко.

Они уже почти пришли, и тут Эллис стала как вкопанная. Перед клиникой разгуливала группка людей с транспарантами. Выглядели они крайне агрессивно, на транспарантах горели красным цветом лозунги «НЕТ АБОРТАМ!», «ЗА ЖИЗНЬ!» и премерзкие фотографии окровавленных недоношенных младенцев. Эллис дрожащим пальцем ткнула в демонстрантов.

— Софи, там…

Ну, началось, сейчас снова заведет свою шарманку про грехи и начнет пытаться испортить себе всю оставшуюся жизнь. Софи резко развернула ее к себе.

— Нет, Эллис! Послушай меня, — тихо сказала она. — То, что внутри тебя, сейчас больше похоже на невразумительный сгусток соплей. А у них на этих дурацких плакатиках — ложь! Это семимесячный выкидыш, не меньше, а на таком сроке делать аборты запрещено. Не смотри в их сторону, не слушай их вопли. Они не будут тебе помогать с младенцем, не дадут на него денег, ты останешься одна, от них тебе не будет никакой поддержки. И я не дам тебе испоганить твою жизнь! Идем.

Они подходили к клинике все ближе, и демонстранты оживились, приметив новую жертву. Софи видела, как в их глазах горит фанатичный огонь, и откуда-то из глубины ее души взметнулась резкая неприязнь к этим людям, ее даже передернуло. От демонстрантов отделилась какая-то тетка, подбежала к Софи почти вплотную и заблажила:

— Нет абортам! Жизнь нерожденным детям!

Зря она это сделала. Софи оглянулась на Эллис, глаза которой в страхе распахнулись так, что стали огромными на посеревшем личике, и незаметно прищелкнула пальцами. Эллис так и застыла — заморозка подействовала отменно: человек в таком состоянии не мог пошевелиться, ничего не чувствовал, не слышал и вообще не помнил, что именно с ним проделали минуту назад. Софи развернулась к демонстрантам.

— Нет абортам, значит? — с обманчивым спокойствием спросила она.

— Мы за жизнь! Убивать нерожденных младенцев — грех! — баба, которая стояла перед Софи, очевидно, была тут главной заводилой.

— А если женщину изнасиловали? — Софи все еще старательно держала себя в руках, не позволяя кипящему Праведному Гневу прорваться наружу.

— Ребенок не виноват! Он тут ни при чем! Разве вам его не жалко?!

— Ну, женщину-то уж точно не жалко, правда? — Софи склонила голову на бок и раздвинула губы в чудовищной улыбке. — Подумаешь, какой-то инкубатор. Неважно, что она будет каждый день видеть этого младенца и вспоминать, как ее изнасиловали, да?

— Нечего было шляться по улицам полураздетой! — выкрикнул мужик, размахивая плакатом с отвратительной фотографией расчлененного плода. — Сама виновата!

Его вопль был последней каплей. Лицо Софи перекосилось: брови сошлись на переносице, рот искривился, на скулах вспыхнул гневный румянец.

— Ах вы, ур-роды! — прохрипела она. — Проклятые бездельники!

Удушливый гнев исходил от нее волнами, и все это стадо баранов отшатнулось, заходясь от безумного страха, затопившего их душонки — жалкие, прогнившие, Софи видела их так же отчетливо, как и дурацкие надписи на транспарантах. Смогут ли эти люди еще исправиться, или для них уже все потеряно? Впрочем, Софи это уже не слишком волновало.

— Убирайтесь вон! — она не кричала, но ее голос обрушивался на них, впивался в уши, заполнял изнутри так, что им не хватало воздуха, и они тяжело дышали, выпучив глаза, словно жабы — еще чуть-чуть, и разорвет. — Проваливайте по домам, тунеядцы! Лучше бы о своих народившихся детях позаботились, чем о чужих эмбрионах! Думаете, вы тут самые лучшие собрались? Защитники? Ни хрена! Вас обуяла гордыня — великий смертный грех! Вы пытаетесь на чужих горбах въехать в рай, но Господь видит все, вы туда не попадете! Уходите, пока не поздно, займитесь своими делами! И не пытайтесь менять чужие жизни, это не ваша забота!

Софи умолкла. Тишина стояла такая, что звенело в ушах. Наконец, кто-то из бездельников уронил плакатик и пискнул:

— О, Боже…

Они все попятились от Софи так, словно перед ними стоял сам Сатана. Фанатичный огонь в их глазах сменился кромешным ужасом.

— Чтобы я вас здесь больше не видела. И нигде, если уж на то пошло, — со скучающим видом сказала Софи — ей почти удалось усмирить свой гнев, но, упаси Господь, если кто-нибудь из этих баранов вякнет — никому не поздоровится! С боевым ангелом-карателем лучше не спорить, себе дороже.

К счастью для себя, бараны вняли голосу рассудка и страха. Они побросали свои плакатики и быстрым шагом, а некоторые даже и бегом, испарились кто куда. Софи мрачно ухмыльнулась. Иногда нет ничего лучше страха, чтобы довести до человека что-нибудь важное. Она щелчком разморозила Эллис, и та моргнула, ощущая в глазах чудовищную сухость. Софи дала себе мысленный подзатыльник: надо было подождать, пока Эллис моргнет, и тогда уже замораживать, но чего уж теперь.

— А где эти, с плакатами? — тихо спросила Эллис.

— Они ушли, — коротко ответила Софи и открыла дверь в клинику. — Идем.

Артур принял их с распростертыми объятьями.

— Софи, я не слышал, что вы им там сказали, только видел — смотрел в окно, но это было потрясающе! Они от вас так драпанули, что мне было приятно на это смотреть! — он засмеялся. — Надеюсь, что эти болваны здесь больше не появятся.

— Ну, конкретно вот эти уж точно не появятся, это я вам обещаю. Но про других сказать не могу, — Софи пожала плечами.

Артур, улыбаясь, увел Эллис в свой кабинет, а Софи со вздохом облегчения опустилась на диван, стоявший в холле клиники, и принялась ждать. Ждала она где-то час-полтора, пока Эллис с сонным видом не подошла к ней. Софи вскочила на ноги.

— Ты как? — с искренним беспокойством спросила она.

— Нормально, — Эллис зевнула. — Только живот слегка побаливает и спать хочется. Но все уже в порядке.

Расплатившись с клиникой, они решили вернуться обратно на метро. Как бы ни был привлекателен автобус, но эти пробки… В них попадать совсем не хотелось, и Эллис с жаром заверила Софи, что беспокоиться не о чем, и она справится.

***

Азирафаэль с нетерпением поглядывал на дом напротив. Очень не хотелось пропустить момент, когда Софи и эта ее бедная девочка-помощница вернутся домой. В конце концов, он беспокоился за них обеих! Когда он увидел их, подходящих к двери шоколадницы, то радостно встрепенулся и буквально выбежал наружу, совершенно не обращая внимания на проезжающие машины. Конечно, ему сразу же засигналили, а кое-кто из водителей даже обругал, но Азирафаэлю было не до этого.

Софи всплеснула руками.

— Я понимаю, что ты очень рад нас видеть, но смотри в следующий раз по сторонам! — с легким раздражением сказала она. — Я не хочу, чтобы тебя задавили!

— Уверяю тебя, я был весьма осторожен!

Ну да, к чему ангелу обращать внимание на такую мелочь, как машины — водители объедут или остановятся, даже если неслись на полной скорости. Убить ангела таким образом очень сложно, особенно, если он применил маленькое чудо. Софи со вздохом открыла дверь и сказала:

— Заходи.

Оказавшись внутри, Азирафаэль тут же развернулся к Эллис.

— Как ты себя чувствуешь, моя дорогая? — с участием спросил он.

Эллис слегка поморщилась и потерла ладонью живот.

— Побаливает немного, — она нахмурилась. — Надеюсь, это скоро пройдет.

— Обязательно пройдет, — Азирафаэль погладил ее по плечу, и Эллис почувствовала, как на нее снисходит спокойствие, даже небольшая боль в низу живота почти совсем ушла. — У тебя все будет хорошо. Ты еще сможешь завести семью, детей, если захочешь. Просто твое время не пришло. Я думаю, тебе лучше сейчас поспать.

Эллис сонно моргнула и зевнула.

— Пожалуй, вы правы, — пробормотала она. — Спать вдруг захотелось ужасно.

— Тогда иди в свою комнату, — Софи улыбнулась ей.

Когда Эллис, позевывая, скрылась у себя, Софи посмотрела на Азирафаэля.

— У нее сегодня был тяжелый день.

— Ты хотела сказать, у вас с ней был тяжелый день. Выглядишь немного бледной.

— Да… Перед клиникой стояла толпа придурков, хотели не пустить нас туда. Пришлось надавать им оплеух. Люди все-таки бывают редкими идиотами.

— Зря я с вами не пошел. Вразумил бы их, и тебе не пришлось бы с ними драться, — повинился Азирафаэль.

— Ничего. Мне это полезно, размялась, — Софи вспомнила, как они улепетывали от нее, и хихикнула. — Мне приятно, что ты за нас беспокоился. Спасибо.

— О, я только рад помочь. Раз у тебя все в порядке, тогда я, наверное, пойду. Тебе тоже надо отдохнуть.

Софи порывисто обняла Азирафаэля, прижавшись к нему всем телом. Он прижмурился и тихонько вздохнул от удовольствия — приятно, когда тебя так обнимают. Его почти никто не обнимал тысячелетиями. Ну, бывало, что люди обнимали Азирафаэля в дружеском приливе чувств, но то, как его обняла Софи… Так интимно… Он затрепетал и вспомнил, как еще этим утром думал о том, что с удовольствием ее поцеловал бы. Нет, надо остановиться, пресечь эти мысли хотя бы ненадолго. Азирафаэль мягко отстранился от нее.

— Если тебе будет что-то нужно — зови. Я тут, рядом, — он улыбнулся и, махнув на прощание рукой, вышел.

Софи постояла еще немного, с удовольствием вдыхая легкий шлейф от парфюма, который остался после него, все еще ощущая тепло его тела. Затем встряхнулась. Надо все-таки дочитать его книжку. Она поднялась к себе, приняла душ и устроилась с книжкой в постели, окунувшись в мир шоколада. Ночь пролетела незаметно, и, когда над Лондоном занялся рассвет, Софи, дочитав последнюю страницу, захлопнула книгу и вздохнула с легким разочарованием. Она бы с удовольствием оставила эту вещь у себя. До чего же чудесные там рецепты, читать их — это сплошной восторг! Все же Софи хотелось, чтобы она побыла у нее еще немного, поэтому решила: отдаст завтра утром. А сегодня она банально не успеет это сделать: Эллис еще нездорова, поэтому придется все делать самой.

Однако, когда Софи спустилась вниз, Эллис уже была на кухне, возилась там.

— Ты это чего тут делаешь?! Марш обратно в койку! — Софи с возмущением уперлась руками в бока.

— Но я…

— Никаких «но я»! Завтра можешь приступать к работе, а сегодня уж будь любезна делать, как я тебе сказала! Брысь с кухни!

Эллис захныкала, но вид у Софи был столь непреклонный, что она не посмела спорить и удалилась в свою комнату.

— Ну, по крайней мере, ее уже не тошнит, — пробурчала Софи и принялась за работу.

Видно, клиенты настолько соскучились по ее шоколаду, что валили валом, так что Софи с ног сбилась. «Я же закрылась всего на один день!» — с недоумением думала она. Но кое кто из посетителей даже выразил радость вслух.

— Вы меня напугали! Я уж думал, что у вас что-то случилось, и вы больше не откроетесь. Это было бы страшным разочарованием, у вас такой вкусный шоколад! — говорили они.

Софи заливалась смехом.

— Я очень рада, что вам у меня нравится, — мурлыкая и светясь от глубокого удовлетворения, она делала очередной сверток и отдавала посетителю.

Когда Софи проводила последнего клиента, на улице сгустились сумерки. Она повесила табличку «Закрыто», подошла к табурету и опустилась на него. Тело приятно гудело после долгого — и главное! — продуктивного дня. Сегодня она хорошо заработала. Пусть для ангела деньги — не главное, но всегда приятно видеть, как твои труды ценят. Софи подумала об Азирафаэле и посмотрела в сторону его лавки. Из окон лился мягкий свет, и Софи представила, как он сидит сейчас в задней комнате своего магазинчика, потягивает великолепное вино и слушает классическую музыку — очень в его духе.

Софи с удовольствием оказалась бы рядом с ним — ей так понравилось его обнимать… прижиматься к нему… Где-то в низу живота вспыхнуло, и жар раскатился по всему телу приятной волной. Софи прижала руку к пылающей щеке. «Что со мной творится?» — подумала она.

Еще ни с одним ангелом ей не хотелось обниматься, а тут… так и тянуло. Прилипла бы к нему, вдыхая его запах, и не отрывалась бы. Завтра она пойдет отдавать Азирафаэлю его драгоценное первоиздание, увидит, как он ей улыбается — у него такая светлая улыбка! Софи невольно сравнила его с Сандальфоном. Тот тоже улыбался, но улыбка Сандальфона скорее походила на острый меч — опасная и грозная, словно Сандальфон собирался, вот прямо не сходя с места, кого-то покарать. А от Азирафаэля исходила доброта и нежность. С ним было уютно и спокойно.

Софи сидела на табурете, мечтательно смотрела на окна его лавки, и ее щеки горели от мыслей об этом ангеле.