Надо сказать, в беспокойном забытьи Фенрис пробыл довольно долго. Его бессвязно бормочущая, ругающаяся непонятными, но, без сомнения, совершенно непечатными словами, тушка, которую самоотверженные эльфы тащили на наскоро смастерённых носилках, успела изрядно поднадоесть отряду Менельтора. По счастью оказалось, что, едва проводив Радагаста, пограничники еще некоторое время двигались в родные края и к долине Андуина. Однако каким-то чудом неугомонный Арандиль, которого, как шутили его приятели, «Намо за лодыжку укусил», подогреваемый одному ему известными предчувствиями, взмолился перед Менельтором, чтобы тот повернул на Дол-Гулдур. 

« - Прошу, старина, самим Илуватаром прошу, - не унимался он. – В конце концов, галадримы мы, ети нас, или не галадримы? Госпожа Галадриэль ринулась в самую пасть к этому Некроманту, вдруг ей нужна помощь? Вдруг её зашибли орки или, не приведи Манвэ, она ранена! Поворачивай, говорю тебе, пока еще не стемнело, а то, не ровен час, еще заблудимся, и нас самих так позашибают – мало не покажется.

 Командир отряда послушал увещевания друга, после чего, недолго думая, развернулся на восток и погнал эльфов пробираться через уже изрядно потемневший и без того не слишком приветливый лес. Арандиль, конечно же, и Менельтор это прекрасно понимал, куда больше беспокоился именно за своих недавних спутников – Фенриса и Мерриль, а не о Галадриэль, памятуя о том, что она и в одиночку способна зашибить кого ей только вздумается и в каком ей вздумается количестве.

 Так или иначе, они пошли на восток и уже глубоко за полночь повстречали запыхавшегося, уставшего Радагаста. Спутников с ним не было, а сам маг поведал эльфам о том, что произошло в крепости, а так же о том, что в ней остались трое абсолютно лежачих раненых, которым жизненно необходимо как можно скорее убраться подальше от Дол-Гулдура. Менельтор и его товарищи, впечатлённые рассказом мага, с готовностью и всеобщей единогласностью, предложили свои услуги и согласились нести практически бездыханные тела. Сильнее всех досталось, конечно, человеку – его раны требовали скорейшего и наиболее тщательного ухода. Проведя столько дней в плену у орков, а затем – во власти Некроманта, Хоук был совершенно изможден, измучен, и можно было гарантировать, что изуродован на всю жизнь ужасными шрамами, если бы не эльфийское искусство врачевания. До самого полудня следующего дня Арандиль провел на коленях, склонившись над стенающем в бреду Хоуком, приводя в порядок его раны и исцеляя какими-то неведомыми, но чрезвычайно эффективными галадримскими припарками. Между тем Менельтор думал про себя, что пациенту стоит отдать должное: он был крепок и силен  – жизнь его, почти угасшая, по-прежнему теплилась, и ей вне стен Дол-Гулдура больше ничего не угрожало, а это уже можно было считать удачей неслыханной.

 Так, медленно и неторопливо в течение трех дней галадримы пересекли русло Андуина и оказались в родных пущах и хвоистых чащобах вечноцветущего Лотлориэна. Троица – два эльфа и человек – поправлялись и исцелялись от ран день ото дня все быстрее и быстрее, но сознание к ним ни разу не возвращалось; и бывало так, что среди ночи, когда тени обступали их привал со всех сторон и воздух полнился ясным светом звёзд, Хоук кричал и стенал во сне и грозил рукой воображаемым недругам. Эльфы, бывшие рядом с ним, тревожились и лишь с большим изумлением и печалью обхаживали несчастного, сокрушаясь о муках, выпавших на его долю. 

 Фенрис очнулся уже тогда, когда отряд достиг сердца Золотого Леса, или Карас-Галадона, как говорили между собой эльфы. Едва продрав глаза, он увидел над собой серебристые, освещенные лунным светом таланы – эльфийские дома, выстроенные прямо в кронах деревьев. Они были сверху донизу деревянными, с узкими окнами и дверями, вздымающиеся своими арками вверх, и вели к ним с земли узкие винтовые лестницы с прекрасными парапетами, украшенными изящной узорной резьбой. В окнах и под изумрудно-зелеными крышами таланов горели чистым пламенем светильники. Вокруг Фенриса было несколько таких домов, а лежал он между ними в высокой, мерцающей хрусталиками росы, траве. Проморгавшись и тряхнув мокрой головой, он огляделся и увидел, что Мерриль лежит подле него и мирно спит. Веки её беспокойно подрагивали, маленькие кулачки были непримиримо сжаты, а рядом с ней лежал её деревянный с металлической оковкой посох. Эльф еле подавил в себе облегченный вздох. Одной из первых мыслей, которые он подумал, едва проснувшись, (а первая, вне всяких сомнений, отдана Хоуку) была о Мерриль и её самочувствии. 

 Затем Фенрис встал, отряхнул волосы и одежду от листвы и веток и сурово воззрился на таланы и их светильники, пробежал глазами по поляне, ища в ее слабоосвещенном сумраке Хоука. Он присматривался, прислушивался и даже принюхивался, но ничего и никого знакомого не увидел вокруг себя – только ночную тишь, да стройные и высокие стволы деревьев вокруг с площадочками и домиками в серебряных и золотых кронах. Фенрис дивился, глядя на подобную красоту, но по-прежнему его куда больше занимали поиски возлюбленного. 

 Эльф уже было начал думать, что в спешке воины Менельтора просто не стали брать с собой в дополнительный груз еще и человека, или, что Хоук в той клетке уже был мертв и все его старания изначально были напрасны, и отчаялся, сев на влажную землю. Но в этот момент в стороне между деревьями, там, где за таланами высокая трава, смежившись и слившись с густыми пышными кустами, каковых Фенрис никогда и не видывал, словно бы сверкнула серебряная молния. Эльф вскочил, насторожился и пригляделся. В действительности, оказалось, что то была вовсе не молния, а фигура женщины, облаченной в дивное серебристо-жемчужное платье, сияющее в ночном сумраке, подобно лунному свету. Фенрис вдруг нахмурился и сильно смутился, ему почудилось, что она – эта женщина - пронзительно взглянула ему в глаза, и он словно бы в себе самом услышал её мысли, как свои собственные: «Иди за мной». Эльф решительно зашагал вслед за ней, и думалось ему, хоть он и практически не отдавал отчета в своих действиях, что уж она-то (кем бы она там ни была) точно знает, что сталось с Хоуком. 

 Фенрис с трудом пробирался через густые, пахучие кустики и высокие и невысокие деревца с цветастыми плодами восхитительной красоты, и отставал, и со спины успел в общих деталях разглядеть ту, за которой шел. Более всего прочего его внимание привлекли сверкающие в звездном и лунном свете чудесные золотые волосы, живым водопадом низвергающиеся на ее плечи. Она неслышимо и, как кажется, совершенно не касаясь босыми ножками земли, двигалась меж стройных стволов и медленно заскользила по каменной лесенке на дно небольшой долинки, окруженной деревьями. Фенрис шагнул за ней следом и увидел, как в самом центре был мраморный пьедестал с тонкими белыми ступеньками, и по ним струился звёздный свет так, словно бы они сами излучали его из себя. Рядом же, в пяти шагах от пьедестала и стоящей на нем неглубокой чаши, журчал, весело переливаясь, ручей, искрящийся бликами и лучами, как прозрачный хрусталь. 

Златоволосая дева, обернувшись через плечо к Фенрису, поманила его взглядом, и тот стал осторожно к ней спускаться. Эльф никак не мог свести с нее внимательных глаз: настолько она заворожила его своей красотой и чистотой своего лика. Казалось ему, что ее глаза излучают некий совершенно невыразимый словами, чуть ли не божественный свет, и как Фенрис не пытался, он не мог придумать в своей голове подходящего объяснения пронзительной красоты сияния её очей, многажды светлей и ясней света звезд. С такими мыслями эльф молчал, задумавшись, и только глядел на неё, не находя что-то сказать. Дева же между тем изящной белой ручкой взяла с пьедестала высокий глиняный кувшин и стала набирать в него из ручья воду. Она произнесла: 

- Добро пожаловать в Лотлориэн. Я – Галадриэль. 

 Эльф вспомнил это имя, услышанное в Дол-Гулдуре, и не нашел ничего более, кроме как учтиво поклонится: как мог, как учили в Тевинтере. 

- Меня зовут Фенрис. Я наслышан о вас. Вы – Владычица этого края? 

 Галадриэль хранила молчание – только едва заметно согласно кивнула головой. Немного неловко Фенрис склонил голову снова, но та даже не посмотрела на него. Взойдя по ослепительно-белым ступеням к пьедесталу, она склонилась над ним и вылила воду из кувшина в чашу. Происходящее вокруг, наравне с мутными воспоминаниями недавнего, было настолько новым, чудным и удивительным, что этот её не менее чудной и необъяснимый ритуал нисколько не заинтересовал Фенриса, и он воспринял его как должное и само собой разумеющееся. 

 Она сказала: 

- Это – моё Зеркало. Хочешь взглянуть в него? 

 Фенрис нахмурился: 

- Зачем? Что я могу там увидеть? 

- Многое, - Галадриэль загадочно улыбнулась уголками губ. –  Что именно - никто тебе не скажет. Но то, что ты увидишь, поменяет твою судьбу, Фенрис. Навсегда.

 Эльф едва не поморщился, но и подавил в себе желание тотчас же согласиться, которое в нем было.

- Это магия? – спросил эльф. 

 Галадриэль снова смолчала, легко кивнув головой, и эльф несколько неуверенно приблизился к пьедесталу и поднялся по мрамору ступенек. Вопреки обыкновению своему, он не думал, что впутывается в «растреклятую и премерзкую магию», и даже не поймал себя на мысли о том, что делает нечто несвойственное для себя. Возможно, он просто не почувствовал даже намека на зло в окружающей его магии, а возможно и потому, что магия окружала его с того самого момента, как он пересек границы Золотого Леса, и эльф просто перестал замечать её вокруг себя. 

 Фенрис заглянул в мутную, непрозрачную гладь наполненной водой чаши, и тотчас же потерялся, забылся её туманными образами, сосредоточился на внутренних ощущениях и картинах, возникавших у него одного в голове, и совершенно перестал видеть мир вокруг. Все его ощущение сосредоточилось сейчас в еще не обретшим форму и смысл видении, от которого эльф не мог отвести взгляда, перестать смотреть, ибо оно полностью приковало его волю к себе. Он не испугался этого, даже не вспомнив, что отдается во власть столь ненавистной магии, а лишь пытался вглядеться в водяную тёмную глубь, нетерпеливо ожидая, когда его взору предстанет нечто такое, что «поменяет его судьбу». И вот он начал видеть. 

 Видимое ему проявлялось не на водной глади, а словно бы внутри него самого, перед его внутренним взором, так, что казалось Фенрису, будто происходящее он видит собственными глазами, слышит собственными ушами, и все вокруг себя он может осязать и чуять. Однако не мог он не пошевелиться, ни отвести взгляд с того, что показывала ему магия Зеркала. Так Фенрис наблюдал, как проносятся мимо него изумрудные и золотые леса Лотлориэна, в молодых вечноцветущих кронах которых играет ясное солнце, видел, как видение перенесло его к руслу могучей и чистой реки, быстро несущей свои искрящиеся воды извилистым путём меж лесистых почти отвесных берегов. Вот из-за очередного её поворота выступили из утесов, простершись каменными великанами над водной гладью, две громадные человеческие статуи, вытесанные из горы терпеливыми руками искусника и исщербленные безжалостным временем. Они быстро остались позади и сменились шумным, пенящимся водопадом, разрезанным пополам непоколебимым горбом-утёсом, вынутым из дна реки подобно высокой надзорной башне. Тотчас и это невиданное им ранее место ускользнуло от его взгляда, словно бы река его самого несла своими неумолимыми водами. Фенрис было испугался, что его действительно снесет к водопаду и насмерть разобьёт о скалы где-то немыслимо далеко внизу, но вот он в ужасе закрыл глаза, и водопад уже гремит у него за спиной, а он несется все дальше и дальше в запредельные дали, прочь от Золотого Леса и его Владычицы. Фенрис вдруг ощутил, что, чем дольше, тем темнее делается у него на душе, тем бесцветнее видение, и тем выше и злобнее ему кажутся черные пики гор и курящийся над ним дым, что виднелись все четче и яснее далеко впереди. 

 Наконец, горы выросли перед ним самим, и Фенрис, устрашившись, попытался отвести от их черных клыкастых пастей взгляд, но не смог, ибо таково было Зеркало. Оно затянуло эльфа еще дальше, и смрадный смог душным пологом застил небо над его головой, так что ни один луч света не пробивался к нему. Перед его глазами за острыми, как бритвы, скалами угольно-черных гор предстала выжженная огнем и усеянная прахом и пеплом совершенно безжизненная равнина, где в бездонных, исходящих дымом, ущельях билось пламя. В глухих тучах и клубах беспросветной мглы над его головой змеились алые всполохи молний, сурово ворчал гром. Впереди и справа от Фенриса возвышалась уродливая громадина горы, над которой стоял столб огня и пепла, непрестанно бьющий в угольный небосвод. Но видение понесло эльфа по изрезанному скалами и пересохшими руслами пепелищу в другую сторону, туда, где, опершись на плечо невысокой гряды, на самом ее окончании, вздымалась, как клык хищного зверя, башня-крепость, у подножия которой бушевал нескончаемо огонь. И была вокруг той башни тьма, за которую не проникал даже острый эльфийский взор Фенриса, но тот и не пытался поднять на нее свои глаза– настолько устрашала она своим зловещим видом. И с ужасом он понимал, что видение несет его прямо к ней, и смрадная, зловонная мгла, опутав своими тенетами, обступает его со всех сторон. Но вдруг Фенрис вспомнил, что на самом деле все вокруг – не больше, чем фантом, созданный в его воображении Зеркалом, и что рядом с ним сейчас находится светлая повелительница Золотого Леса, а сам он в безопасности Карас-Галадона, и он приободрился, набрался мужества и продолжил смотреть. 

 Видение, едва он отринул страх, тот же миг перенесло его в совершенно другое место. Здесь Фенрис уже никуда не плыл, и мир не несся вокруг него обезумевшим калейдоскопом. Он статично наблюдал происходящее вокруг себя, мог даже покрутить головой, осмотреться. Впрочем, в том необходимости не было, ибо темень вокруг стояла совершенно непроглядная. Такая, что он с грехом пополам видел всего шага на три от себя, а все прочее представляло собой не более чем очертания и неясные тени. В единственном светлом пятне Фенрис заметил одинокий каменный трон, слева и справа от него на жестких ножках витого железа горели красными огнями светильники. Было зябко, эльфу казалось, что все вокруг него дышит замогильным холодом, а на сердце у него было мрачно, словно бы все светлое вдруг покинуло его мир. 

 Он еще раз скользнул взглядом по простой и грубоватой резьбе по граниту, скупо украшавшей трон, как вдруг заслышал, как точно бы из-под земли до его слуха донеслись звенящие металлом грузные тяжелые шаги. Все громче и громче звучало их эхо, как, когда эльф ощутил, что их источник приблизился уже вплотную к нему, на самой границе света выплыл из темноты статный человек в черном плаще и высоких черненых сапогах, лицо которого было скрыто капюшоном. Но вот он обнажил лицо, и в свете светильников сверкнули холодным блеском серые глаза. Фенрис вдруг напрягся и сжал кулаки, памятуя о том, что происходящее по-прежнему остается видением. Так или иначе, эльф видел перед собой Мормегиля, пусть и всего лишь фантом его настоящего. 

- Я вернулся, Властелин, - сказал фантом, обращаясь куда-то в пустоту над троном, голосом вполне себе настоящего Мормегиля, - как вы и велели. И готов исполнять вашу волю. 

 Не успел он окончить фразу, как тени вокруг Мормегиля глухо зашумели, дернулись, задвигались. Смолянистая чернота наползла тучным мглистым облаком на светлое пятно и объяла гранитный трон, и злее и багрянее заиграло пламя светильников, бликуя алым на гладкой полированной поверхности. Фенрис ощутил, как страх колючим холодом снова обдал его влажную от пота спину. Он вспомнил, что уже чувствовал что-то подобное. 

 Утробно зарокотали стены, словно бы откуда-то снизу и сверху забили в барабаны, и рокот этот торжествующе отразился от невидимого потолка над их головами и спустился вниз, а из тьмы на троне вдруг появилась фигура человека. Но лишь фигура: она была столь нечеткой и размытой, что, как Фенрис не напрягал глаза, но так и не разглядел лица загадочного незнакомца. По плечам ему струились золотые, но как бы выцветшие, прозрачные волосы, а тело покрывала сероватая хламида. Тьма отступила, но светлое пятно потускнело, а свет светильников – померк, хоть и злее заиграл в них огонь. 

- Готов исполнить мою волю, - повторил голос интонацией, как бы насмехающейся над собеседником. Слова его вновь пробудили в стенах грохот и гудение, и казалось даже, что рокот этот и есть его собственный голос. Фенрис вздрогнул, захотел попятиться, но ощутил, что не может даже шевельнуть пальцем. Он лишь смотрел, не отрывая глаз, от того, кого, кого в Дол-Гулдуре называли Некромантом.

- Ты готов, да, - подбородок его чуть дернулся кверху, выражая на размытом лице самое надменное выражение. – И ревностно будешь исполнять её, покуда мне не наскучит наслаждение, которое я испытываю, наблюдая, как обращаются тьмой и отчаяньем твои и Мириам такие светлые и прекрасные узы. 

 Мормегиль не изменил лица, но Фенрис, наблюдавший сцену как бы сбоку, увидел, как под его тонким подбородком на шее дернулась вена, и сам он едва заметно сглотнул. Выражение его осталось холодным и безразличным: как и голос, и произнесенные этим холодным голосом слова. 

- Я уже забыл это имя, Властелин. Все мое естество ныне занимает лишь служение, - с этим он слегка склонил почтительно голову и вновь взглянул на него открытыми, тускло сверкающими глазами. 

 Послышалось сиплое шипение, и снова стены и своды дрогнули, затрепетали и задрожали. Фенрис мог поклясться прахом Андрасте, что Некромант засмеялся. 

- Очаровательная ложь. Ты ненавидишь меня, Мормегиль. Тем вернее ты исполнишь мой приказ, ибо меня ты и ненавидишь, и боишься. На сей раз ты не упустишь его. 

 Мормегиль снова склонился, не вымолвив ни словечка и даже прикрыв глаза от раболепия, выказывая совершеннейшие из возможных покорность и преданность. 

- Маги были с ним, - произнес он.

- Да, старик Радагаст по глупости своей случайно обыграл меня тем, что явился в Дол-Гулдур вместе с эльфом. Я мог рассчитывать на узы, что связывали его с этим человеком, что привели бы эльфа в Дол-Гулдур, но случай спутал все. Теперь же ты будешь во всеоружии, Мормегиль, ибо на тебя я возлагаю большое доверие и большое расположение. 

 Фигура протянула руку и на ней отчетливо и чисто – в контраст с нечеткой и размытой призрачной рукой – заиграл пламенем светильников серебряный перстень с большим и очень искусно ограненным и вдетым рубином. Безмолвный, Мормегиль принял его, поместив где-то в глубинах своих одежд, а не надевая на палец. Лицо его, как и прежде, было застывшим и будто высеченным из мрамора. 

- Больше промахов не должно быть, - продолжил Некромант. – Иди на север, разыщи эльфа. И магессу. Займись обоими. 

- Я вернусь в Мордор, Властелин, - отозвался Мормегиль, прямо взглянув на Некроманта, - с его головой. 

- Оставь её себе, мне она ни к чему, – снова громыхнул  громом голос, и стены вновь пришли в движение, задрожали изнутри, и тени вокруг сгустились, и сгущались с каждым его словом. - Сними кожу с его костей. 

 Фенрис сжал губы и тихо сглотнул. Он понял, что эльфом, имевшимся ввиду, был он сам. Он дрогнул внутри себя, ибо показалось ему, что Некромант больше не смотрит на Мормегиля, а на него, в его глаза, которые эльф не в силах был отвести.

 - И принеси её мне. Убей всех, кто встанет на твоем пути. Эльфийку, чародея, Хоука. Пусть его умирающий ум отчается, пусть ненавидит и пусть боится. Сломай его. А шкуру принеси мне.

  Все естество Фенриса наполнялось ужасом с каждым мгновением, чем темнее и беспросветней делалась тьма вокруг. Светлого пятна посередине не стало. Сумрак и страх объял его как в тот час, когда он стоял перед Некромантом на бастионе в Дол-Гулдуре. Эльф запаниковал, ощутив нестерпимое желание немедленно очнуться, вернуться в Лотлориэн, но мгла не выпускала его, опутав холодными цепкими лапами. «Он смотрит на меня, он меня видит!», - думал он про себя, силясь закричать от невыносимого ужаса. Но, как и прежде, он не мог даже открыть рта или закрыть глаза.

 И вдруг из тьмы различимо проступил Некромант в его настоящем, а не призрачном обличье. Распространяя губительный мрак, оттеняющий собой прежнюю темноту, он так же сидел на троне, и на нем уже не было серой хламиды, а на плечах не лежало золото волос. Вся его фигура, несколько даже увеличившаяся в размерах, облачилась в полную от головы и до пят броню – угловатую, шипастую, воронёную и устрашающую на вид, оставляющую только догадываться, сколь ужасен его истинный облик, сокрытый доспехом. И пламя играло на нем, струилось по металлу яркими красными всполохами посреди черноты, при этом не освещая ничего вокруг. Но тут стены прогремели басом снова, и вспыхнул черный силуэт Некроманта, опалив лицо эльфа нестерпимым жаром и ужасом. Так, Фенрис не мог видеть ничего вокруг, кроме алого пламени, что распространяла вокруг себя его жуткая фигура, восседающая на высоком черном троне, и виделось несчастному эльфу, будто перед ним никого и ничего, кроме громадного багрового Ока, впившегося немигающим, холодящим кровь в жилах взглядом, глядящего в самую душу. 

 Фенрис все же закричал, не помня себя от страха, когда за мгновение до того, как все кончилось, в своем сознании он услышал полный злобы голос Некроманта: 

- Я буду властвовать над всей живой плотью, эльф! Тебе не скрыться от Ока!

 С пронзительным вскриком он очнулся, бешено мотая головой и мигая безумно глядящими глазами. Медленно, но он понял, что вернулся, что Некромант, Мормегиль и Огненное Око остались в Зеркале, а его магия отпустила его. Над его головой светлой россыпью светились чистотой звезды, а в кронах таланов шумел прохладный, свежий ветер. Под ним была сочная, пахучая сладостью трава, а морок ужаса на душе растворился, словно бы и он был лишь фантомом. Очень быстро Фенрис свыкнулся с этой мыслью и взглянул в лицо Владычицы. Галадриэль, как ему показалось, встретила его из Зеркала с тем же выражением спокойного лица, с каким и провожала. 

- Ты в порядке, - Фенрис не понял, спросила ли Галадриэль или произнесла это утвердительно, потому он только кивнул, хоть и был весьма взволнован, утомлен и, говоря откровенно, несколько обескуражен увиденным.

- Что это было? Что Оно показало мне? 

- Настоящее, - Галадриэль опустила голову. – Зеркало редко показывает настоящий ход вещей, а еще реже – замыслы Врага. Однако, похоже, что ваши судьбы – твои, Хоука и Саурона – крепко переплелись в тот день, во мраке Дол-Гулдура. 

 - Хоук! - воскликнул Фенрис, - где он? Он жив? 

 Галадриэль снова кивнула: 

- Он здесь, в Карас-Галадоне. Ему, его жизни ничто не грозит, будь спокоен. 

 Эльф едва заметно облегченно выдохнул, содрогнувшись изнутри всей своей душой. Он остался стоять перед Зеркалом, сжимая губы, хотя ему хотелось в восторге кричать от счастья. Впервые за долгое время он слышал новости о Хоуке, хорошие, не заставлявшие бледнеть или рвать и метать. 

 - Прошу вас, Владычица, - стараясь сохранять твердость голоса, взмолился Фенрис, - я должен увидеть его. Где мне… 

- Сейчас это совершенно ни к чему, - Галадриэль подняла руку. – Он спит, и будет спать еще очень долго. Помимо прочего… 

 Она выдержала значительную паузу, призывая внимание Фенриса и подчеркивая всю серьезность сказанных слов. Он даже подступила на пару шагов ближе к собеседнику, и теперь они стояли совсем друг напротив друга. 

- Помимо этого, я должна предупредить тебя. Твой друг пережил то, что доводится пережить немногим смертным. Даже сильнейшим из эльдар губителен взгляд Ока, а Хоук, человек, был в его власти несколько дней. И хотя тело его исцелилось и ныне здорово, разум же.., - Владычица снова замолчала: на сей раз уже потому, что не находила нужных слов, чтобы объясниться. – Иными словами, Фенрис, будь готов к тому, что это может быть уже совсем другой Хоук, чем тот, которого ты знал. 

 Фенриса не слишком насторожили её слова; куда больше его занимали мысли о том, что, так или иначе, его возлюбленный цел, практически невредим и находится неподалеку. И хотя по-прежнему у эльфа за душой осталась пара, как острые камни, неразрешенных вопросов (прежде всего, касающихся Андерса), тем не менее, он был вне себя от радости, хоть и не терял самообладания. 

 - Я, вероятно, кажусь неблагодарным. Я благодарю вас за все, что вы сделали для нас, - Фенрис поклонился и, произнося это, сделал особенный упор на слово «нас», имея под ним ввиду и себя, и Хоука, и Мерриль. 

 Галадриэль не сменила позы; только чуть прищурила красивые, окаймленные густыми ресницами, глаза.

- Воистину, - медленно проговорила она, пристально глядя эльфу в глаза, - многое я сделала для тебя и для твоих друзей. Но могу сделать еще кое-что – дать совет и помощь в напутствие. Знай же, что Саурон не отступит от своего. Он будет охотиться на тебя. 

 Воспоминания снова хлестнули по Фенрису холодной плетью. Видение, равно как и то, что было с ним в Дол-Гулдуре, еще не оставили его память, он живо представил себе могущество Некроманта-Саурона и его Всевидящего Ока, и его круто передернуло, словно бы он на собственной шее ощутил сжимающуюся длань безжалостного рока. Эльф попытался сглотнуть это ощущение, вставшее комом в горле. Он спросил, сильно хмуря тёмные брови: 

- Зачем я вообще ему нужен? Еще недавно я и знать не знал о каком-то там «сауроне», и он мною не слишком интересовался. А теперь оказывается, что ему очень нужна моя смерть и моя шкура. Что происходит? Кто он вообще такой? 

- Я думаю, что, пока ты ничего не подозревал, он многое разузнал о тебе, - Галадриэль задумалась и замолчала, вглядываясь в глаза собеседника. – Поразительно, однако, как ловко наш Враг расставил сети. Митрандир прав: у Него чудовищно длинные руки. Что же, я расскажу тебе, Фенрис, - она чуть повысила голос, снова как бы привлекая к себе все внимание эльфа, - с кем ты имеешь дело. Так ты будешь во всеоружии, ибо главное оружие, при помощи которого Он последние годы творил свое лихо – это наше неведение. 

 Фенрис хмуро поглядел на Галадриэль. Он не был уверен, хочет он услышать её рассказ, или нет, однако, вероятно, придя в итоге к выводу, что пресловутое неведение в любом случае хуже «ведения», отошел от Зеркала, сложил руки на груди и приготовился слушать. 

- Вкратце, если можно, - добавил он, лихо изогнув губы в дерзкой, но вполне себе дружелюбной ухмылке. Фенрис, увлеченный беседой, приобретшей совсем иной ключ, которого стали оставлять пережитые страхи и ужасы, казалось, постепенно превращался обратно в самого себя. 

- Можно, - мягко улыбнулась Галадриэль. – История эта очень длинная и запутанная, так что тебе совершенно незачем слышать её целиком. Саурон, или Некромант, - это не человек, хоть он и мог когда-то принимать облик человека. Созданий, подобных ему, в твоем мире называют демонами, а Саурон – могущественнейший, темнейший из них. Когда-то, тысячи лет тому назад, мощь его была практически безграничной, сравнимая разве что только с его злобой и жаждой власти над всем сущим. Так было, покуда он владел залогом своей силы – Единым Кольцом; выкованным им же самим и превращенным им в сосредоточение своей воли и могущества. С ним он объявил войну всему миру, собрав под свое начало бесчисленные орды порождений тьмы, и огненным смерчем прошелся по Средиземью. Ничто не было в силах сдержать его, доблесть обращалась прахом и трусостью перед его черным чародейством, и один за другим он покорял свободные земли к востоку от Мглистого хребта. И стенали под ним свободные народы, а плач и стон стояли над зелеными полями Каленардона, ибо власть Саурона означала лишь пытку.

- Как ваши войны, тысячелетней давности к тому же, относятся ко мне? – нетерпеливо протянул Фенрис. 

- Непосредственно ни мы, ни наши войны никогда не касались вас, как и ваши - нас, - ответила она. – Однако, когда три тысячи лет назад Саурон потерпел поражение и развоплотился, Единое Кольцо было утеряно, и Враг утратил важнейшую составляющую его силы, краеугольный камень его существования в Арде, ибо всего себя он растратил на его сотворение и на распространение своей воли. Отныне он может принимать лишь облик призрачный, но ужасающий, и Огненным Оком с вершины вновь отстроенной Чёрной Твердыни он взирает сквозь тьму на Средиземье. Его мысль неумолимым роком нависает над каждым живущим, над всеми свободными народами нашего мира, и любого другого из миров, ибо всюду тянутся мрачные нити его замыслов. 

- Хочешь сказать, он и до Тедаса может добраться? – с сомнением протянул Фенрис, но внутренне содрогнулся. В его мыслях живо всплыла легенда о магистрах Тевинтера и Золотом городе, быстро перестающая быть простой выдумкой. «Если смертные люди смогли достать до обители Богов, то отчего Боги не способны на ответный визит?», - подумал он и ужаснулся.

- Он уже сделал это, - ответила Галадриэль, недвусмысленно сощурясь на Фенриса. – Именно по его воле ты, и твои друзья, сейчас здесь, и ваша большая удача, что все не исполнилось в точности, как было им спланировано.

- Как же так? – воскликнул эльф, замотав головой. – Мы здесь абсолютно по собственной воле! Я и Мерриль пришли сюда за Хоуком, тогда как Хоук… 

 Эльф запнулся и замолчал. Каким образом продолжать он понятия не имел, ибо до сих пор не понимал какая нелегкая понесла его возлюбленного в Средиземье. У него, конечно, были подозрения и версии, но многого они не стоили, лишь бешено распаляли ревность, и Фенрис знал это. Потому вполне осознанно раздувал в себе это чувство уязвленности и брошенности, чтобы при случае воздать и нерадивому любовнику, и этому мерзкому магу всё, что они заслуживали, но к самим поводам для этой ревности он всерьёз не относился. 

 Фенрис всегда был чертовски сложной личностью. 

- Насчет Хоука я не могу сказать ничего определенного, - подумав и покачав головой, заговорила Галадриэль, - но его друг-волшебник действительно попал в сети интриг Чёрного Властелина и увлек за собой и его, и вас. 

- Как же он попал в эти сети? 

- Через сны и Тень. 

 Фенрис сжал кулак и тихо сматерился: 

- Чтоб мне провалиться, и как я сразу не догадался! Саурон – это дух, демон, ведь так? Он явился к Андерсу, этому тупому одержимому магу, в Тени и выкачал из него всю необходимую информацию. Так он узнал обо мне, о моих татуировках, и о моей связи с Хоуком.

- Так что Саурон знал как и куда надавить, чтобы заставить тебя отправиться в Средиземье, - кивнула Владычица. - Когда Андерс забрал Хоука сюда, стало лишь вопросом времени, когда и ты присоединишься к ним. 

- Но как ему удалось убедить Хоука? – хмуро спросил эльф, поджав губы. Он слабо надеялся на то, что получит ответ. 

Галадриэль пожала тонкими белыми плечами, сокрытыми лишь лёгким полупрозрачным шёлком платья. 

- Этого я не знаю. Быть может, Хоук сам откроет тебе это, а может статься, что это так и останется тайной, ибо неизвестно каким твой возлюбленный очнется от забытья сауронова морока. 

 Фенрис поморщился и сжал тонкие губы, словно эта мысль  была ему не только неприятна, но еще и болезненна. 

- Так, вернемся к моей шкуре, - вздохнув, сказал он. – На кой чёрт она ему сдалась? И с чего ему выдумывать такой сложный план, просто ради небольшого кусочка лириума? В нашем мире его полно. 

 Галадриэль некоторое время помолчала, как она делала всегда, когда собиралась с мыслями или намеревалась сказать нечто, что она еще сама не до конца обдумала, и о чем еще не имела полного представления. Она опустила глаза на свои изящные руки, кажущиеся в ночи сотканными из льда и лунного света, и тихо перевела дух. Не поднимая взгляд на Фенриса, она заговорила все тем же ничего не выражающим голосом: 

- Пожалуй, хоть мне и не ведом ответ на этот вопрос наверняка, я догадываюсь, к чему были эти сложности. Саурону нужен лириум как источник, с помощью которого он восстановит, хотя бы отчасти, своё былое могущество. Но сейчас, ни он, ни его слуги не способны отправиться в ваш мир и собственноручно добыть столько лириума, сколько необходимо. Впрочем, не уверена, способен ли он будет на это вообще, даже вернув Кольцо, или даже при помощи эльфийских Трёх Великих Колец. Тебе и вообразить не под силу сколько магии необходимо для подобного перемещения. 

- А в ваших землях нет материала со схожими свойствами? 

- Подобного лириуму? Нет, - Владычица с сожалением покачала головой и голос её – тихий и спокойный – вдруг заструился едва уловимой тоской. – В стародавние времена, когда и я, и мир еще были юны, были в Арде материалы невиданной силы, из которых мои родичи творили вещи необыкновенной красоты и могущества. Но времена цветения и изобилия уходят, если уже не ушли.  Чудеса, магия и сама жизнь уходит из Средиземья вместе с остатками эльфийского народа. Так что нет, Фенрис, Саурону и нам не след искать источников здесь, в нашем дряхлом, старом мире. Мысль Тёмного Властелина всё чаще тянется в ваш – молодой и изобилующий магией. И полный теми, кто может последовать за его всесильной волей, готов признать его Властелином. 

 Владычица помолчала, снова вздохнула и опустила глаза. Утомил ли её длительный рассказ, или воспоминания о давних временах «когда и она, и мир были юны» навеяли на неё печаль – Фенрис не знал. Так или иначе, у него еще были вопросы.

- А Мормегиль? – подумав, произнес он. – Это ведь он был в Зеркале? Саурон отправил его за мной? 

 Галадриэль кивнула:

- Не стоит обольщаться, что Он послал за тобой далеко не самого первого из своих служителей. Человека, к тому же – живого, из плоти и крови, а не улайра, ибо на службе у Врага есть множество слуг природы неживой, и даже полуживой – принадлежащие миру Тени. Мормегиль же, хоть он и человек, - один из первейших его чародеев и военачальников. Мы уже некоторое время слышим о нем здесь, на севере. Ему подвластны племена орков Мглистых гор, а год назад он мутил беорингов и прочих северян против нас и наших собратьев из Лесного Королевства. Он опасен и хитер, и, скажу тебе еще больше, - Галадриэль помолчала, глядя Фенрису прямо в глаза: так она делала в разговоре всякий раз, когда требовала от собеседника особенного внимания к своим словам. – Скажу тебе, Фенрис, так, что ты сделаешь моему народу большую услугу, если как можно скорее покинешь Лотлориэн. 

 Она замолчала, продолжая выразительно смотреть холодным и убедительным взглядом эльфу в глаза. Он отвел их, смутясь и поджав губы, и на лице его отразилось в один миг и ощущение виновности перед Владычицей, которую он теперь своим присутствием подставляет под удар, и чувство беспомощности и растерянности перед необходимостью действовать и двигаться, и полнейшим неведением как действовать и куда двигаться. 

 В этот момент лицо Владычицы осветила светлая полуулыбка – как отблеск алеющего в дали рассвета. Она сказала:

- Ты волен поступать так, как считаешь правильным. Можешь остаться и дождаться пробуждения твоих друзей, а можешь внять моему совету и принять мою последнюю помощь. А советую я тебе, не медля больше ни дня, отправляться в Имладрис к владыке Элронду. Так или иначе, единственный разумный путь для вас – это возвращение в родной мир, где Саурон не имеет власти. А Элронд, надо сказать, почерпнул от магов Истари куда больше знаний о таких тонких материях, чем я. Нигде вам не найти места более защищенного и наполненного древними мудростями, чем его обитель, но путь туда долог, хоть и вряд ли опасен теперь, когда почти все орки севера были разгромлены у врат Эребора. Так что вам одна дорога, юный Фенрис, - в Имладрис, и как можно скорее, пока в дороге вас не настигли Мормегиль и его приспешники.

 Эльф, недолго думая, твердо покачал головой: 

- До тех пор, пока Хоук не поправится, нечего и говорить об этом! Его я, быть может, и понес бы на плечах, но вот его и Мерриль… 

Галадриэль засмеялась и смех её, вплетаясь в журчание тихого ручейка, чисто и звонко зазвучал в ночи. 

- Самоотверженность, достойная эльфийского витязя! Но разочарую тебя, почтенный Фенрис, тебе не придется гнуть свою спину. Мы снарядили большую миссию в Имладрис из нескольких фургонов и экипажей, вы сможете присоединиться к ним. Я прикажу проследовать с вами кому-нибудь, кто понимает в целительном искусстве, чтобы до прибытия твои друзья получали необходимый им уход, а так же велю лучшим из галадримов защищать вас в пути. Колонна хорошо подготовлена, эльфы знают северные дороги Высокого перевала, так что трудностей возникнуть не должно. 

И, увидев по лицу Фенриса, что тот почти готов согласиться с её разумными доводами, Галадриэль добавила, снова осветив своё лицо восхитительной улыбкой:

 - Но ты, как я и сказала, поступай как знаешь. Я лишь предлагаю тебе помощь, вероятно, последнюю, ибо вряд ли мы увидимся снова. Думай до сегодняшнего вечера, дольше завтрашнего утра миссия медлить не может. А пока отдыхай. 

 Фенрис вздохнул, опустив голову и вспомнив, что за одну только эту ночь он вымотался так, что совершенно валится с ног. На его плечи опять упал тяжеленный груз знаний, бремя ответственности, необходимость идти и принимать решения. Был бы он один, как всегда, это никогда бы не смутило беглого эльфа-раба, но теперь… На его руках были беспомощные Хоук и Мерриль. Их судьба зависела от него одного, от правильности выбранного им пути. И хотя в словах Владычицы не было и намёка на подвох, её рассуждения звучали благоразумно, а советы – единственно верными способами выпутаться из сложившейся ситуации, Фенрис все равно боялся, как не боялся никогда прежде. Беглый раб из Тевинтера не переживал за свою собственную жизнь: он знал, что она ничего не стоит. Сейчас же все иначе. Жизнь Хоука была для него бесценной, и Фенрис не простит себе, если его выбор обернется для его возлюбленного гибелью. 

 Вздохнула и Галадриэль, глядя на осунувшиеся плечи эльфа и заглядывая в его красивые, тускло сверкающие глаза. Конечно, она видела все – недаром она Владычица Золотого Леса. Она понимала, что бессильна перед роком, что отныне будет преследовать этого несчастного эльфа по всему Средиземью, куда бы он ни пошел, как бессильна перед могуществом Саурона и его волей. Она очень убедительно положила легкую руку на его плечо и мягко кивнула, снова улыбнувшись одними своими светлыми глазами, и показалось Фенрису, что свет древнее света звёзд отражается в её глазах. Эльф кивнул в ответ, повернулся и, больше не сгибаясь к земле, уверенно зашагал прочь из Зачарованной Долины и Зеркала. 

 Пахло свежестью и холодом. Ветер все еще шумел в коронованных золотом маллорнах и таланах. Звезды гасли, словно сдуваемые его порывами с небосвода, а край черного полога на востоке осветился далёким рассветом и стал бархатным, как дорогой пеларгирский шёлк.

 Галадриэль с тоской глянула вслед скрывшемуся за деревьями эльфу. Большего она не в силах была ему дать.