Расположившись в своем новом жилище (которое, к слову, убранством почти не отличалось от жилища Фенриса или Мерриль), Хоук тотчас же, едва всех отблагодарив, устремился в сторону купален.
- Эта борода – просто ужас, - ворчал он. - Если бы я еще и поседел, меня было бы не отличить от Митрандира. Жуть какая. Так что официально заявляю, что отныне, впервые за многие года, я побреюсь целиком, насовсем. Лысина? Нет, насовсем – это значит, что только нижнюю половину головы. Верхнюю аккуратненько подрихтовать. Не идут мне лысины, мне думается.
В частности, в этом, в последнем, он был совершенно прав.
В купальнях он пропал практически на полдня, и к обеду уже совершенно замордовал несчастного ривенделльского цирюльника своими бесконечными «нет, подправьте тут» и «нет-нет, это совсем никуда не годится!». После того, как он, наконец, добился чего хотел и голова его приняла свое почти что обыкновенное обличие (за исключением полного отсутствия бороды), Хоук в одиночку облюбовал в купальне большую ванну, отведенную специально для высоких гостей, таких как сам Хоук. От удовольствия, которого он, по его собственным ощущениям, не меньше тех самых пресловутых шести лет был лишен, он даже немного прикорнул в теплой мыльной воде, так что его спутники могли до самого вечера его дожидаться. К счастью для них, они предпочли предоставить Хоука самому себе и заняться, пока есть время, своими делами.
Например, Мерриль и Арандиля колокольный звон, отбивающий полдень, застал валяющихся на просторной, цветущей васильками, поляне, что в самой южной части города, у самых водопадов. Время не занимало их. Они, щурясь, глядели на то, как в вышине над ними важно и чинно проплывают облака, расплывшиеся и надутые, помрачневшие, готовые к грядущим непогодам. Они, - эльф и долийка, - молча слушали, как высоко над ними с гор скатывается, гулко шумя, каскадами водопадов вода и как она бурными потоками уходит куда-то немыслимо далеко вниз, вглубь долины. Наконец, они смотрели друг на друга и улыбались неизвестно чему. В общем-то, конечно, понятно, чему они улыбались – они были влюблены друг в друга, и здесь, лежа на этой поляне, среди цветов и искрящейся брызгами водопадов природы, были весьма счастливы этому. Они не целовались, не ластились друг к другу и отчего-то даже не торопились говорить друг другу те известные слова, какие возлюбленные привыкли говорить так часто, как только возможно, будто боясь забыть их. Они оба понимали, что чувствовали, и понимали, что чувствует другой, а потому слова были лишними. Действительно, когда любовь, даже молчаливая, приносит счастье обоим, к чему опошлять её чем-то другим, без чего и так всем все ясно?
Однако в это время Арандиля начали занимать иные думы, более тревожные, которые он до этого решил отложить на потом. Сейчас он смотрел в небеса на барражирующие, пухнущие облака с тревогой, как на предвестие чего-то мрачного. Чего именно – он вполне себе представлял и до этого момента он сохранял в себе размышления на счет того, что Мерриль рано или поздно придётся уйти от него в свой мир. Он с ужасом представлял для себя это и с еще большим ужасом понимал, что время не ждет, Саурон – тоже, и этот миг может настать куда раньше, чем ему думается. Арандиль так увлекся этими мрачными мыслями, что даже тяжко перевел дух, прикрыв устало глаза.
Невесть откуда, - не то чутким слухом, услышавшим тяжелый вздох, не то чутким сердцем, почувствовавшим тревогу любимого человека, - Мерриль заметила эту его перемену. Она привстала на локтях и с тревогой заглянула в его лицо.
- Что-то не так?
Арандиль, все так же с закрытыми глазами, подложил руки себе под голову и задумчиво протянул:
- Я подумал тут. Знаешь, я бы хотел, чтобы ты осталась здесь.
Мерриль тихонько засмеялась:
- Правда? То есть, здесь очень мило, и васильки я очень люблю, но что ни говори, а на кровати лежать как-никак поудобнее. Правда ведь? Ой, или ты…
Она вдруг осеклась и притихла. Глаза её, искрящиеся внутренним светом, вдруг потемнели, словно в них погасли маленькие огоньки.
- Я про Имладрис, - уточнил Арандиль. - Я просто думал обо всей этой круговерти с лириумом. Вам надо уходить из города, желательно, обратно в Тедас. И нам в итоге придётся расстаться. Я ведь, - эльф помолчал, вздохнул и взглянул на Мерриль. – Я не хочу, чтобы ты уходила. Ты знаешь…
- Я знаю, - тихо проговорила долийка. Она поджала тонкие губы и отвернулась, пытаясь отвечать твердым уверенным голосом. Именно в такие моменты голос у неё, как известно, становился наиболее жалобным и неуверенным. – Я тоже не хочу никуда уходить. Я нашла здесь то, что не могла найти в Тедасе всю свою жизнь, Арандиль. Но разве твои сородичи могут принять меня? Я ведь не из твоего клана, как сказала бы моя Хранительница.
Арандиль хохотнул:
- И это она бы еще мягко сказала, учитывая, что ты, так сказать, даже не из моего мира. Ну да мне какое дело? Я знаю, что я чувствую, - он приложил свою руку к груди, словно это подтверждало бы весомость его слов, и выпалил напоследок, невольно покраснев, - и знаю, что люблю тебя больше, чем каких-то сородичей.
Мерриль от охватившего её на ровном месте счастья, - того самого искреннего, спонтанного счастья, от которого щиплет в носу и глазах и проступают слезы, а на губах возникает неконтролируемая улыбка, - сама не заметила, как бросилась в объятья Арандиля. На щеках её играл густой румянец, а Арандиль гладил её задумчиво по густым, коротко стриженым волосам. И асе же он тяжко вздохнул еще раз, забыв, что Мерриль отлично научилась понимать этот его вздох. Она отстранилась от него и серьезно посмотрела в глаза, что-то прикидывая в своей голове. Эльф смотрел на неё с любопытством:
- Вот что, - сказала она, наконец, с серьезным голосом и уверенным выражением своего миловидного, почти детского лица. – Я думаю, что никто в этом мире не обидится, если я останусь. Сам посуди: меня Враг не ищет, лириума на мне никакого нет. А в Тедасе меня вряд ли кто-нибудь хватится. Хм, ну чего ты молчишь? Это глупо, да?
- Нет, не глупо, - с улыбкой отозвался Арандиль. – Разве что малость поспешно. Я не хочу, чтобы ты под влиянием чувства принимала решения. Это все серьезно, знаешь ли. Лириум и вся такая гадость – да, но, подумай, - ты не сможешь вернуться, даже если захочешь. Вдруг я окажусь тем еще засранцем, а? Жалеть будешь.
- Никакой ты не… Ты не плохой, - смущенно ответила Мерриль. – Разве что я иногда не понимаю твои шутки. Но жалеть я точно не буду. А вот если вернусь в Киркволл, то буду до конца своих дней в своей халупе в эльфинаже вздыхать по тому, как все могло бы быть здесь, с тобой. И да, я буду жалеть. Скорее всего, даже больше, чем если бы ты оказался засранцем.
На сей раз смутился сам Арандиль. Он попытался скрыть это и, неловко посмеявшись, пошутил:
- Но я не засранец. Честно-честно!
Вдруг, рассмеявшись этому глупому каламбуру, или еще чему-то, какой-то своей внутренней радости, восторгу, Мерриль подалась вперед и, заключив его лицо в своих ладонях, нежно, но вполне уверенно поцеловала. Она сама почти не понимала, что делала. Просто знала, что именно это она сейчас должна была сделать, несмотря на то, что это пошло, и что без этого понятно, как сильно она его любит. Она это сделала лишь потому, что эта глупая шутка показалась ей очень смешной и остроумной, а небо, скрытое почти полностью облаками, казалось ей сейчас самым красивым, каким она его только видела. И миг счастья первого поцелуя, который она сейчас переживала, был для неё совершенно уникальным, волшебным и самым радостным, какой только был в её жизни.
***
А в это время Фенрису внезапно показалось, что спустя дни постоянных пеших и пассажирских путешествий по Тедасу и Средиземью его боевые навыки стали приходить в абсолютную негодность. Он крепко задумался над тем, что его ждет впереди: над «черными», севшими им на хвост в Мглистых горах, над Врагом и его коварными прислужниками, над Мормегилем, который отчего-то крепко отпечатался в его воспоминаниях. Фенрису вспомнились его слова, брошенные вроде бы ненароком, о том, что «нет ничего хуже, чем разлучать возлюбленных». Почему-то сейчас эльфу казалось, что человек говорил это совершенно без какой-либо издевки. И вообще, Мормегиль ему представлялся человеком странным и загадочным, и до жути опасным. Фенрис хорошо помнил видение в Зеркале Галадриэль, и помнил, какой ужас ему внушал его хозяин. Эльф хотел быть готовым встретиться лицом к лицу с любой угрозой – будь то Мормегиль с его этим непонятным кольцом, или сам, язви его, Саурон.
Вернувшись ненадолго в свою комнату, эльф быстро отыскал в ней свой меч: тот всегда держал его предусмотрительно в месте, до которого будет не далеко тянуться в случае чего. Место это было рядом с кроватью. Фенрис ловко накинул на себя ремни портупеи, крепящие к его плечам длинные, крепкие ножны, из которых на длину примерно в полтора локтя торчала узкая рукоять с круглым черным навершием. Свой хвалёный Меч Милосердия он стал носить не иначе как в ножнах со времен их с Хоуком исхода из Киркволла. Судьба их изрядно потаскала по Вольной Марке и порой заносила в места, где им следовало вести себя так осторожно и скрытно, как это только возможно, и не слишком «светить» своим оружием, да еще и таким причудливым. Эльфы Ривенделла тоже очень удивленно засматривались даже на его даже убранный в ножны меч, когда Фенрис выбрался из дома на просторный, прибранный луг, на который выходил длинный узкий мост, перекинутый через рукава юрких, быстрых, мелковатых речушек. Этот каменный мост от его дома вел мощёнкой к дальним поместьям Имладриса, а в самом конце дорога оканчивалась несколькими беседками, вырубленными прямо в широких, древних деревьях, опиленных сверху, и уже известным нам васильковым полем.
Несколько дворовых детишек-эльфов, пища и вереща, показались через двор справа от Фенриса. Он обратил на них внимание и уже успел раздраженно подумать, что дети тотчас же заметят его чудаковатый внешний вид, разительно отличающийся от того, что они привыкли видеть, и пристанут со всякими, свойственными их возрасту, глупостями. Было их четверо, и Фенрис на первый взгляд дал бы им примерно по шесть-семь лет. Однако они были увлечены своими делами, и до беловолосого тевинтерца с огромным мечом за спиной им не было дела. Смеясь, покрикивая и даже кряхтя от старания, они изо всех сил изображали битву на своих деревянных мечах. Столкновение и впрямь было нешуточное: пот с бойцов катил градом (даром что холодный ветер, доносящийся со стороны реки, обдавал их распалённые лица и распахнутые в горячке груди), а стук оружий стоял такой, что только щепки летели. Фенрис с удивлением заметил, что юные воители «сражались» не сами за себя, а парами, и вполне ловко и умело, уклоняясь от ударов, прикрывали своих «союзников» и хитроумно пытались обойти «врага» сзади. То и дело с их стороны доносились то победные визги, то крики и восклицания, смысл которых Фенрис хоть и не понимал (говорили они на эльфийском), но вполне мог себе представить. Он усмехнулся, глядя на них, и подумал: «А я чем хуже?».
Медленно, словно прислушиваясь к своим ощущениям, к неспешно наливающейся в руке тяжести, прислушиваясь к тихому шуршанию, - даже шепоту, - стали о кожаные ножны, Фенрис обнажил свой меч. В слабых лучах отчаянно пробивающегося сквозь тучи солнца матово, тускло, угрожающе заблестел черным Меч Милосердия. Фенрис на мгновение замер, застыл, сжав его рукоять двумя руками и направив клинок вертикально остриём вверх, а затем, пригнувшись, сжался всем телом, как пружина, и, мгновенно распружинясь, ринулся вперед. Пространства перед ним было много, и эльф легко перемещался с места на место, вертясь сам и закручивая свой огромный, тяжелый меч, как детский деревянный, будто бы ноги его совсем не касались сочной, влажной луговой травы. Меч, завывая и свистя, с дикой скоростью разрубал воздух перед Фенрисом, а тот подгонял его, закручиваясь на месте все быстрее и быстрее, до тех пор, пока глаз со стороны уже совсем не мог различить его движения. Если бы кто-то видел его в этот момент, то не увидел бы в его руках меча, но только постоянно двигающееся в бешеном темпе черное грозно сверкающее пятно. Наконец, сбавив обороты и отпрыгнув в сторону, эльф одним движением перехватил меч, вытянул его от себя и, изогнувшись всем своим телом, размашисто, по всей окружности несколько раз рубанул вокруг себя, как циркулярная пила. Финальным па Фенрис на все той же скорости высоко поднял над собой свой меч и резко вонзил его ровно вниз, в землю. Весом меча и инерцией эльфа сильно понесло в сторону, но, что ни говори, а Фенрис своим оружием владел первоклассно: напрягшись всем телом, он удержался.
Только теперь Фенрис выдохнул. Весь этот трюк занял у него чуть больше минуты. Собой он остался доволен.
Теперь уже он пробежал глазами по истоптанному лугу и заметил, что мальчишки давно побросали своё занятие и прибежали смотреть на «чудака» со странными белыми волосами, большими ушами и громадным мечом. Фенрис только хмыкнул на их распахнутые от удивления глаза и отпавшие челюсти. Только немного погодя один, - наверное, самый храбрый из них, - сказал ему что-то боязливо на своем языке. Смотрел мальчишка из-под рваной, каштановой челки на него прямо, но сильно краснея от смущения. Тевинтерец поджал губы и тихо отозвался:
- Я не понимаю. Я не знаю вашего языка.
Мальчишка захлопал глазами. Было понятно, что и он не понимает, что сказал Фенрис. Им обоим стало неловко, и Фенрис торопливо отвернулся.
Из его положения тевинтерца выручил чей-то зычный, густой голос, обращенный к детишкам. Фенрис не понимал, что он говорил, но обладателя голоса, галадримского пограничника, узнал сразу же. Действительно, со стороны подъездной дороги слева от эльфа, хлопая в ладоши и устало улыбаясь, шел Менельтор. Он что-то сказал эльфятам, и те сразу же убежали вон, без конца оборачиваясь на Фенриса и поглядывая на его оружие. Сам пограничник, когда от детворы и след простыл, оглядел эльфа и, чуть улыбнувшись одними уголками губ, сказал:
- Ничего, ничего, хорошо двигаешься. Большая штука, тяжелая. Неудобная, но ты знаешь свое дело.
Фенрис снова хмыкнул. Ему не было понятно, зачем эльф делает ему комплимент – ему он остался безразличен. Впрочем, самого Менельтора ему было довольно приятно видеть.
- Тебя долго не было. Где пропадал?
Менельтор пожал плечами, скомкав даже то, что на его лице напоминало улыбку, в привычную строгую, непоколебимую гримасу.
- Я надеялся, моего отсутствия никто не заметит.
Фенрис фыркнул:
- Действительно, когда ты загадочно пропал со вчерашнего ужина, тебя совсем даже не хватились.
Благодушное выражение лица снова вернулось Менельтору. Он ухмылялся своими тонкими губами, а его серые глаза светились теплом. Он сказал:
- Ходили вместе с сыновьями Элронда ночью в разведку. Они остались в горах, осматривать старые орочьи стоянки, а я вернулся доложить о том, что мы видели вокруг Имладриса.
- И что вы видели? - не преминул поинтересоваться Фенрис.
- Никого и ничего. Вдоль долины Бруинена все как будто вымерло или притаилось. Мне это хоть и кажется неладным, но все же лучше, чем если бы там были какие-нибудь твари.
- Вот как, - протянул тевинтерец, кладя свой меч плашмя на плечо. – Значит, опасность миновала?
- Ты про «черных»? – Менельтор призадумался. – Скорее всего, да. Я тебе так скажу, Фенрис: все Зло вокруг Мглистых гор сейчас или зарылось головой в скалы, или разбежалось в края еще более дикие. Я думаю, еще долго здесь, в Имладрисе, будет безопасно. Особенно теперь, когда столько орков во главе с их предводителем были перебиты у Одинокой горы.
Фенрис кивнул, мол, «Это хорошо». Но все же кое-что еще волновало его. Помолчав немного, он спросил:
- И долго это будет… это может продолжаться?
Менельтор, уже, разумеется, серьезно и сурово глядя на своего визави, сощурился на него.
- Я понимаю, о чем ты, - произнес он. – Вообще говоря, я часто задумываюсь об этом. Сколько еще нам ждать, когда Враг вновь поднимет голову? Как скоро наберется сил, чтобы атаковать нас? Последний раз такое случалось больше трех тысяч лет назад, Фенрис, и теперь, как мы узнали, все повторяется вновь. Маги, Мудрые и другие учёные мужи не устают увещевать нас о том, что без своего Кольца Он никогда не представит из себя опасности свободным народам. Но что ж мы видим? Лотлориэн под атакой: его обложили с запада и востока гнусные твари. Некая злая воля погнала тысячи орков за сокровищами старых гномьих королей. Пыталась даже склонить к своим интересам дракона из Эребора, я слышал. Раньше от этого отмахивались, как от чего-то несвязанного. Пытались создать себе иллюзию мира. Но теперь, - Менельтор помолчал, отвернувшись от Фенриса. Видимо, он набирался духу сказать следующие слова, - теперь оказалось, что виной всему возвратившийся Саурон. Да, его выбили из Дол-Гулдура, но что ему старая, разрушенная крепость? Его вотчина – Мордор, а людские крепости, державшие когда-то этот край под надзором, уже давно захвачены Его слугами. Так что, друг мой Фенрис, не верь тем, кто недооценивает Врага. Он вернулся, а значит скоро и очень сильно ударит.
- Но я слышал, что Мордор далеко отсюда, разве нет? – попытался возразить Фенрис.
- Да, действительно, - Менельтор снова обратился к тевинтерцу своим непроницаемым, сосредоточенным лицом. – Но и что с того? Между нами множество королевств – сильных, слабых, и даже уже давно забытых и уничтоженных. Но расцвет Гондора уже давно позади; он слаб и падет под даже мало-мальски серьезным нападением. А все наши чаяния всегда были на них, на людей Запада. Да что Гондор? Когда-то здесь, недалеко от Имладриса было великое королевство людей. А в иное время и к югу процветал славный Эрегион, моя родина. И что же, где они теперь? Все они были уничтожены в свой час ордами Саурона. Чем же мы лучше? В давние времена и сталь была острее, и доспехи – крепче, и в седле сиделось удобней, уж поверь мне. Так что здесь верна людская поговорка: вода камень точит. А сколько она будет его точить – мне не ведомо. Может, это дело года. Может, - сотни лет.
- Вот как, - задумчиво протянул Фенрис. – И срок этот, скажем так, сильно сократился, когда я пришел сюда, потому что я нужен ему.
- Именно так. Впрочем, - Менельтор пожал плечами, - верно и то, что тебе пока что не о чем беспокоиться. Если Враг что-то задумает, мы об этом достаточно скоро узнаем. И, судя по тому, что я видел, задумывать что-то он пока не торопится. Может быть, его все еще устрашают стены Имладриса, как встарь. Может быть, он лишь копит силы где-то далеко. Но он не зря боится. К тому же, магия лорда Элронда хранит долину Ривенделл. Ни одно порождение зла не может пересечь его завесу, защищающую город. Так что, по крайней мере, пока она есть, мы можем спать спокойно.
Фенрис фыркнул:
- Да уж, после таких рассказов попробуй, усни спокойно. Всю ночь теперь будут мерещиться порождения зла, павшие королевства и драконы, - он не удержался и улыбнулся своему приятелю.
Менельтор тоже улыбнулся одними губами:
- Ночь еще не близко. У тебя еще есть время, например, намахаться вдоволь этой своей громадиной.
- Завидуешь? – осклабился Фенрис.
- Соболезную, - не остался в долгу Менельтор.
Двое приятелей коротко рассмеялись, щуро поглядывая друг на друга.
- А вообще, я все хочу спросить у тебя, - вдруг заговорил Фенрис. – Сколько тебе вообще лет? Ты говоришь о событиях далекой древности, как будто они еще вчера приключились с тобой.
Эльф вдруг совершенно неожиданно рассмеялся. Фенрис, как и многие, вообще не видел Менельтора смеющимся. Делал он это, впрочем, деликатно, тихонько и в ладошку, словно стыдясь своего внезапного благодушия.
- Вот это уж точно плохая тема для разговора, иначе уже я ночью не засну от нахлынувших воспоминаний. По большому счету, какая разница, сколько мне лет? Тебе ведь ничего не скажут имена Эрейниона, Келебримбора, Элендила. Я же говорю, так что оставим прошлое – прошлому. А пока лучше, - защищайся!
Со скоростью молнии Менельтор выхватил из ножен свой длинный изогнутый меч и, не успев договорить слово «защищайся», уже приставил его тонкий клинок к шее Фенриса. У того даже дыхание перехватило от внезапности его собеседника и от того, как выглядел в это мгновение пограничник. Его обыкновенно прямые, поджатые губы сейчас свободно изгибались в лихой ухмылке, а глаза воинственно сверкали. Он произнес с расстановкой и нажимом и едва заметной насмешкой в голосе:
- Думаю, это будет лучше для тебя, чем избивать воздух. Давай же, защищайся! Я буду твоим противником!
За Фенрисом, конечно же, не сталось. Крутанувшись на месте, эльф вынырнул шеей из-под его клинка и, вскинув наизготовку свое оружие, встал в боевую стойку.
- Сейчас ты ощутишь на себе гнев Лириумного воина и его Меча Милосердия, эльф! – произнес Фенрис со своей фирменной грозной интонацией, а затем тут же рассмеялся собственным словам, оттого как напускно и пафосно они звучали. Так же, смеясь, тевинтерец закрутился, завертел мечом и обрушил на своего «врага» всю лавину его «лириумной» ярости. И только синие блики от его светящихся татуировок играли на их вспотевших, разгоряченных схваткой лицах, и только сыпались снопами искры, когда с неописуемой скоростью и силой сталкивались их мечи.
***
Когда Хоук, - уже чистый, выбритый и более чем довольный собой, - подходил к своему дому, его увели чуть дальше, за угол, звуки борьбы, протяжные громкие стоны (явно болезненного характера) и звон стали, бьющейся о сталь. Подумав, что ослышался, он пошел и проверил и поначалу даже не поверил своим глазам. А потом тоже не поверил и решил, что окончательно спятил, и что ему требуются несколько лишних целительных сеансов у сударя Митрандира.
Мечи уже, один на другом, валялись в густой траве. Боролись, как Хоук видел, не иначе, как Фенрис с каким-то неизвестным ему эльфом. Впрочем, «боролись» в данной ситуации было бы не слишком подходящим словом. Тот эльф (который не был Фенрисом) явно одерживал верх, потому что крепко удерживал другого эльфа (который, вероятно, был Фенрисом) за руки, скрученные у того за спиной. Беловолосый стоял на коленях, а сверху его придавливал голенью в спину его соперник, и совершенно не давал тевинтерцу вывернуться из его положения. Стонал, как понял Хоук, скорее всего именно Фенрис. Стоны ему показались чрезвычайно знакомыми.
- Ну, все, все уже! – вопил он, вспыхивая то и дело синими узорами лириума от бессилия и ярости. – Отпусти меня! Твоя взяла, умник тысячелетний, или сколько там тебе. Слезь уже с меня!
Менельтор, действительно, слишком уж сильно налегал на барахтающегося Фенриса и, как Хоуку показалось, слишком уж крепко прижимался к его шее щекой. Хоуку так показалось, но в действительности пограничник из последних сил удерживал эльфа в захвате и еще чуть-чуть и он бы уже был вынужден признать свое поражение.
- Ладно-ладно, - с самодовольной ухмылочкой Менельтор оторвался от Фенриса и тот плюхнулся плашмя на луговую траву. Оба они обливались потом и часто дышали через рот. – Видишь, как надо? А я ведь почти не устал. Фух. Вот в Дагорладе!..
- … Меня не было, а то я бы тебе задницу-то надрал, - съязвил Фенрис прямо из травы и прямо оттуда расхохотался усталым смехом. Менельтор засмеялся тоже. – О, Хоук! – только теперь он заметил человека и поспешил встать на ноги и отряхнуться. В белых его волосах все равно еще торчали то в челке, то в макушке, то за ухом пучки травы.
- А я уж подумал, вы чем-то тут постыдным занимаетесь, - улыбнулся человек и по-дружески поерошил его волосы, вычищая их от всякого мусора. У Фенриса, который еще мгновение назад хотел было что-то сказать ему, захватило дух от этого его невинного жеста и он осекся.
Менельтор, так же прибрав свои разметавшиеся длинные черные волосы за плечи, вернул своему лицу спокойное, сосредоточенное выражение. Лишь румянец, сияющие, как звезды, серые глаза и грязь рядом с губой и на щеке выдавали еще кипящий в нем боевой пыл. Он сказал:
- Сударь Хоук? Мы не знакомы с вами. Я – Менельтор из Лотлориэна. Mae govannen.
И он сдержанно, с достоинством поклонился.
- Он нас с Дол-Гулдура вытащил, кстати. Весьма рекомендую, - сказал Фенрис. Почему-то ему сейчас захотелось сказать об этом эльфе что-нибудь хорошее, приятное. Ему казалось нужным, чтобы Хоук при первом знакомстве остался о Менельторе такого же хорошего мнения, как остался сам Фенрис за уже несколько недель их знакомства. Тот, впрочем, понял эту его рекомендацию по-своему.
- О, правда, вы? – замялся Хоук. – Что ж, спасибо. Это было очень мужественно.
- Ну-ну, - ответил Менельтор, - большое дело. Крепость уже к тому моменту отбили Мудрые, так что вся мужественность была в том, что мы вас мужественно несли в Лотлориэн. Только и всего.
- А вы, - сощурившись, вдруг заговорил Хоук, - стало быть, Фенриса давно знаете? Чтобы он вас зарекомендовал, наверное, надо каждый день кого-нибудь из Дол-Гулдура выносить.
И человек неловко засмеялся, как бы сам понимая, что сморозил глупость. Хоук часто не к месту или просто дурно шутил, но тут Фенрис недоверчиво покосился на него, не веря своим ушам. «Он что, ревнует меня?».
- Не сказал бы, что давно, - Менельтор вдруг улыбнулся уголками губ и продолжил как ни в чем не бывало объясняться перед Хоуком, как будто в этом была необходимость. – Однако когда Фенрис только прибыл в Средиземья, мой отряд и я были первыми, кто попался ему на пути. В такой ситуации, как в той, в которую он попал, даже мои скромные припасы и напутственный совет пришлись вполне кстати, я полагаю.
- Уверен, без вас бы он заблудился, - небрежно бросил Хоук, все еще вроде бы шутя, а вроде бы и не шутя, а подтрунивая, - так что я благодарен вам дважды.
Фенрис стоял между ними, переводя недоуменный взгляд с одного на другого, и только думал одну мысль «Что эти двое, Мор их возьми, несут?!». Хоук в этот момент действительно подсознательно ревновал тевинтерца, но не осознавал это, а потому сам не понимал, какого черта его понесло в такой откровенный, неостроумный сарказм. Видимо, его подсознанию показалась уж больно двусмысленной та картина, которую он застал несколько времени назад, когда совершенно незнакомый эльф нагло налегал, прижимаясь всем телом, (как казалось сзади и на приличном расстоянии) на Фенриса. Менельтор же казался невозмутим и, говоря откровенно, провоцировал его зачем-то на еще большую ревность.
- Полагаю, вы – именно тот самый человек, для которого и затевалось их увлекательное путешествие? – продолжал он все с той же учтивой улыбочкой, глядя на Хоука сверху вниз, насколько позволял его высокий рост. – Фенрис – молодчина, не находите? Такая доблесть – и ради дорогого друга. Подобное весьма чтится в наших краях.
Хоук поджал губы от своего неудовольствия. Не то чтобы он не соглашался со словами Менельтора; скорее ему просто стало стыдно.
- В наших – тоже, - отозвался он, заливаясь краской. – Я знал, что могу рассчитывать на него.
Менельтор подошел чуть ближе к Хоуку и немного наклонился к нему, чтобы его слова звучали еще значительней:
- Можете, сударь Хоук. Цените же такого… друга, - он особенно выделил и обсмаковал это последнее слово, имевшее по его замыслу исключительное значение и, как нетрудно догадаться, скрытый смысл.
С этими словами, сославшись на неотложные дела и раскланявшись с ними, Менельтор поспешил удалиться. Лицо его выражало, что он чрезвычайно доволен собой и тем эффектом, какой он произвел на Хоука, и тем мыслям, которые благодаря нему теперь появились в его голове. Он гордо прошествовал по широкому каменному мосту к другой стороне ущелья и дальним поместьям. На самой его середине ему повстречались Арандиль и Мерриль. Выглядели они задумчиво и обеспокоенно. Они перекинулись с пограничником парой слов и сразу же разминулись – Менельтор с места в карьер заторопился в ту сторону, из которой парочка возлюбленных только пришла.
Хоук и Фенрис на короткое время остались одни. Человек грустно глянул на своего друга и спросил у него, так, как будто стеснялся своего вопроса и не считал, что его стоит задавать:
- Этот Менельтор – он и впрямь хороший эльф, да? Ты ему вроде по душе.
Поначалу Фенрис даже не понял, о чем Хоук спросил у него. В голове у него крутилось: «В смысле, «хороший»? Что значит, «я ему по душе»? Он вообще хоть слышит, что говорит?». Только потом уже до эльфа дошло: Хоук беспардонно ревновал его. Пока еще он не понимал, впрочем, стоит ли ему радоваться этому. «Вдруг, ревнует как друга? Он тот еще собственник».
- Может и так, - небрежно отозвался он. И тут же эльф сочинил самый подходящий, как ему показалось ответ, который соответствовал тому тону, который любезно создал для него Менельтор. – Для меня это не имеет значения. Я влюблён в другого человека.
Фенрис не прогадал: желаемого эффекта он добился. Хоук вспыхнул лицом пуще прежнего и, конечно, не понимая, что речь, в общем-то, идёт о нем самом, принялся расспрашивать:
- Да ну? Так что, неужто и не расскажешь своему другу, кто это?
Эльф решил еще больше улучшить свое положение и, улыбнувшись самой обольстительной из своей улыбок, взглянул на Хоука чуть исподлобья.
- Расскажу, когда придёт время. Хотя ты можешь угадать. Вы, в некотором роде, знакомы.
- Вот значит как, а!
И Хоук еще больше смутился, потому что до него наконец-таки начал доходить весь смысл сказанного эльфом, вместе с подтекстом. Неизвестно, во что могла бы вылиться эта игра, но именно в это время с моста к ним спустились Мерриль и Арандиль. Бойкий и чем-то взволнованный голос русого вернул их к вещам более насущным и приземленным.
- Видали уже? Армия куда-то собирается. Только что Линдир ко мне прискакал и сказал, что всех до последнего приказано созвать у ворот и построить. Проходили они уже тут? Нет? Хорошо, очень хорошо. Может, перехватим по дороге, поглядим, послушаем. Неладное это дело.
- Почему? – спросил Фенрис. – Может, обыкновенный смотр?
- Какое там – смотр, - всплеснул руками Арандиль. – Самое натуральное – поход. А куда – Эру ведает. Дурное это, говорю вам, дурное.
- Да что ж дурного-то в этом? – нахмурился эльф. Впрочем, спустя лишь секунду до него и так все дошло.
- Предчувствие, говорю, дурное, как вам не понятно. Ай, пустое это, пока еще ничего не выяснили. А, вообще-то, гляньте-ка! Пылища какая за домами - это не солдаты ли идут?
Действительно, не успели они обернуться туда, куда указывал Арандиль, как оттуда из-за особняков и поместий, с той стороны, где васильковое поле, стройными рядами, чеканя шаг, вышли на мост эльфийские воители. На каждом из них была полная боевая амуниция: позолоченная броня, высокие стальные шлемы с гребнями и нащечниками, бронзовые копья и длинные каплевидные, похожие на листья, щиты. Впереди всех шли, ровняя шаг с остальными, герольд с голубым знаменем на высоком древке, трубач с трубой на поясе и, вероятно, командир – шлем у него был весьма богато украшен резьбой по металлу, на плечах поверх доспеха он так же носил серебряный плащ с красным подбоем. Щита с ним не было, а о бедра его бился на поясе длинный изогнутый меч, как у Менельтора. На плаще и броне его лежало золото его чистых волос, а сам он был необычайно ладен, строен и заметно выделялся высоким ростом рядом с другими воинами. Поднимая клубы пыли, воинство вышагивало в ногу по улицам города, а из окон и со дворов на этих славных, статных юношей во все глаза любовались зеваки. Арандиль, когда капитан стал проходить мимо них четверых, поклонился ему и помахал рукой. Обеспокоенное лицо русого по-прежнему не улыбалось. Он сказал, стараясь говорить громче, чем шагали по мощеной дороге солдаты:
- Их ведет сам Глорфиндел. Варда милостивая, значит, они и впрямь уводят все войско из города? Да только зачем? Менельтор же сказал, что в округе ни души.
Едва солдаты отмаршировали мимо них и скрылись за поворотом дороги, к компании Арандиля подоспел Менельтор. Он был необычайно хмур, и был он не один. Рядом с ним задумчиво вышагивал, широко ступая, Митрандир. Выражение его лица было трудно прочитать, но Фенрис заметил, как сильно была напряжена у него спина, словно он даже во время ходьбы вытягивался по струнке, а не горбился, склоняясь устало бородой к земле. На свой длинный посох он почти даже не опирался. Голос у него так же был бодрым и воодушевленным, но голос все равно выдавал напряжение. Он сказал:
- Не скажу, что мне это нравится, друзья, но, действительно, армия Имладриса выступила в поход.
- Это мы заметили, - фыркнул Фенрис. Его этот внезапный уход такого количества солдат невесть куда обеспокоил больше остальных.
- Я объясню это, - спокойно отозвался волшебник. – Они отравились в Мглистые горы разорять орочьи норы. Такое делается здесь каждый год в преддверии зимы, потому как именно зимой и летом орки становятся наиболее активными. Сейчас с этим припозднились, - долго сохранялась опасность нападения на город, а если этого не делать, то в ближайшие три месяца здесь будет не продохнуть от порождений тьмы.
- А разве сейчас, - не унимался Фенрис, - нет опасности нападения? По-моему, она высока как никогда!
- Для этого я и ходил осматривать территорию, - ответил Менельтор без особенного удовольствия. – Глорфиндела с ребятами, может быть, неделю не будет здесь, а за такое время здесь не успеет появиться хоть сколько-нибудь весомое скопление орков. К тому же, стены удержат их, как и магия лорда Элронда.
- Да, - протянул Митрандир, глядя на Менельтора. Голос его, хоть он и говорил утвердительно, не был уверенным. – Не стоит забывать про его магию. Порождениям тьмы не перейти через Бруинен и не ступить в долину Имладриса.
Маг как-то странно взглянул на Фенриса, и эльф заметил это. Была в этом взгляде, как ему показалось, некая глубоко запрятанная тревога, нерешительность. Митрандира будто бы грызли какие-то одному ему ведомые предчувствия, враждующие в нем с разумом и логикой. Последние однозначно говорили, что бояться нечего, однако интуиция не унималась.
- Стало быть, и беспокоиться не о чем, - вдруг заговорил Арандиль, убежденно сложив руки на груди.
- И все же, - повысил голос Митрандир, - будем внимательны и осторожны. Тем более, что и мне пришла пора оставить вас.
Теперь уже все заметно напряглись. Мерриль обеспокоенно переступила с ноги на ногу и тихонько заговорила:
- Ты, наверное, поедешь с эльфами в горы, да? Но ты вернешься?
Митрандир вздохнул:
- Нет и нет, юная Мерриль. К сожалению. Моя дорога ведет меня на запад, мне не след задерживаться здесь. И я вряд ли вернусь скоро.
- Но ты ведь нужен в Имладрисе, - не удержался и, понурив головой, произнес Фенрис.
- В нашем мире магов слишком мало, что бы мы подолгу оставались в одном месте, - на губах Митрандира заиграла ободряющая улыбка. – Мы всюду нужны – от диких и неприветливых краев на севере до могучих южных королевств. – Чародей немного помолчал, оглядывая Фенриса, Мерриль и Хоука своими внимательными, маленькими глазами, словно бессловесно прощаясь с каждым из них. – Послушайте же меня напоследок. Держитесь друг друга и помните, что вы не одиноки, ибо узы, которые связывают вас всех, крепче, чем вы думаете. И будьте начеку. Всегда, - он сделал еще одну выразительную паузу, пристукнув даже о землю посохом, - каждую минуту. Ну, что же, а теперь - прощайте. Мы больше не увидимся, друзья мои.
В замешательстве троица неуверенно раскланялась с волшебником. Им не верилось, что эти его последние слова действительно значат именно «никогда не увидимся» и они больше не увидят его огненные маленькие глазки над пресмешными усами и бородой лопатой. Митрандир какой-то силой, сокрытой внутри него, ощутимо поднимал дух всем, кто был рядом с ним и едва его серая, выцветшая мантия с повязанным сверху длинным шарфом скрылась там же, куда недавно ушло эльфийское войско, все разом ощутили необъяснимое беспокойство, на душе у них едва заметно помрачнело. Уже не так весело смотрели друзья друг на друга, не так они были словоохотливы. Даже коварное солнце именно в этот момент окончательно ушло за непроглядные тучки, не пропускающие через себя вообще никакого света. По земле недобро прокатилось идущим с гор ветерком – зябким, пронизывающим, зимним. А вдалеке даже совсем еле слышно заворчал и мигом успокоился гром бушующего где-то на севере ливня.
Так и остались эльфы и один человек какое-то время в молчаливом, нерешительном замешательстве. Они бы и хотели сказать друг другу что-нибудь ободряющее, разрядить обстановку, но слова застряли у них в груди. Всем казалось, что это совершенно пустое дело. У всех на душе было предчувствие чего-то неотвратимо, неизбежно приближающегося. Так они и ушли в свои комнаты, забыв обо всем, кроме тревожащего их чувства.
А между тем подступала ночь.
***
До полуночи оставалось меньше получаса, и Мормегиль начал беспокоиться. Его высокие сапоги были полны речной воды, да и сам он вымок почти по пояс, когда переправлялся через Бруиненский брод. Ему было нужно не дать местной страже доложить о его приближении в Имладрис, и человеку удалось это – луком он владел ничуть не хуже эльфов. Стражники даже опомниться не успели, как из темноты каждого из них настигли длинные черные стрелы, пропитанные ядом. Теперь же Мормегиль дожидался, когда его нагонит основной отряд и задержка заставила его засомневаться – не случилось ли чего с ними по дороге? Не перехитрил ли его Элронд и не повел ли свою армию не в горы, как того хотел Мормегиль, а наперерез ему? Впрочем, он был уверен в себе и в своем замысле. Он вполне убедительно создал для разведчиков из Имладриса иллюзию затишья, затаившись со своими людьми у Падубья. Теперь же он ждал, когда Колгрим приведет оттуда горцев, и через Бруинен они двинутся к Имладрису.
Вот в непроглядной темноте над рекой заслышались сквозь цокот и стрекот ночных насекомых плавные короткие шлепки о воду. Мормегиль вгляделся и различил во главе почти что сотни крепких мужей, одетых в легкую броню их кожи и меха диких зверей, с копьями и топорами в руках самого статного, человека с лицом, изуродованным шрамом. Он, как и прежде, был в полной черненой броне без шлема. Стремительно форсировав реку, отряд поравнялся с Мормегилем. Тот быстрым взглядом оглядел свое воинство: воины совсем еще даже не устали, а в ночной беззвездной и безлунной темени их глаза горели предвкушением скорой схватки. Даже на лице их воеводы, Колгрима, играла чудовищная ухмылка изорванных шрамами губ. Мормегиль коротко кивнул им. Лицо его было напряжено и сосредоточенно.
- Все готово? – прохрипел Колгрим.
Мормегиль кивнул.
- Не зажигайте факелов, пока я не открою вам ворота. Дальше делайте то, что хотите. Дома – жечь. Не жгите конюшни – в них лошади, на которых мы потом выедем из города. Ценностями себя тоже не обременяйте. Все в пределах разумного.
- Эльфенков-то хотя бы вдосталь порезать можно? – рыкнул сквозь зубы какой-то горец, бывший рядом с Колгримом.
Мормегиль ухмыльнулся:
- Не щадить никого. Того, что в татуировках я найду сам. Но если вдруг наткнетесь на него – убивайте на месте. Живой он нам ни к чему.
Среди воинов пошли гнусавые, приглушенные удовлетворённые шепотки. Кто-то сзади уже успел похабно пошутить про эльфийских женщин и их грядущей незавидной участи, и это отозвалось резким, отвратительным хохотом, оборванным гневным взглядом Мормегиля. Слова ему были ни к чему. В отличие от порождений тьмы, люди его слушались беспрекословно.
- Глупые эльфы и понять не успеют, что прирезали-то их не орки, от которых их защищает эта чертова ворожба, а люди, - хохотнул Колгрим. – А как ты ворота-то откроешь?
Мормегиль снова улыбнулся и показал ему надетое на палец кольцо с кроваво-красным рубином, сверкающим в темноте, как пламя факела.
- Мы вежливые гости, Колгрим, - тихонько смеясь, ответил он. – Я просто легонько постучу.