Россию осыпало ворохом розовых, красных и серебристых конфетти. Присмотревшись внимательнее, Иван понял, что они нарезаны в виде сердечек. Что ж, когда у тебя гостит Америка, ждать можно всякого, но только не покоя. И даже в собственном кабинете за разбором очень важных документов нельзя быть абсолютно уверенным в своей безопасности. О безопасности нервов лучше вообще помалкивать. Америка ошивался в доме у России уже неделю, хотя мог бы и в своём гостиничном номере отсидеться, и всю эту неделю у Брагинского не проходила мигрень.

— Что это? — спросил Иван, стряхивая розовую бумагу с плеч. Хотя вопрос скорее относился к коробке конфет в виде сердца, которую ему только что всучил Альфред.

Америка, похоже, был безумно счастлив, и идея с конфетти казалась ему гениальной. По крайней мере, голливудская улыбка сияла ярче раза в три.

— Это? Это подарок к празднику! С днём Святого Валентина тебя!

— Извини, не праздную, — сухо ответил Иван, возвращая коробку конфет. Улыбка Альфреда потускнела, но не угасла, и он с удвоенной силой сунул Брагинскому конфеты.

— Как это не празднуешь? Все празднуют! — Теперь в голове Америки звучала откровенная обида. И смотрел он на Ивана своим фирменным взглядом, тем самым, от которого Англия до сих пор размякает, словно сырая глина — лепи, что хочешь.

России пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем он заговорил снова.

— Альфред. Пойми, пожалуйста, я атеист, а до того был православным, и у меня нет причин превозносить католических святых.

Альфред не понял и, более того, смертельно обиделся. Это было ясно по выражению его лица. Он положил многострадальную коробку конфет Ивану на стол и, жалобно хлюпнув носом, совершил последнюю героическую попытку переубеждения.

— Даже Япония празднует.

— Разве я похож на Японию? — Россия смягчил интонации, ему было уже почти стыдно. Альфред ничего не ответил, только смерил его таким взглядом, словно проверял — а вдруг и правда похож? Вывод, судя по всему, был неутешительный, и Америка обиженным ребенком поплелся к выходу. Коробка конфет осталась сиротливо лежать у Брагинского на столе.

Спустя двадцать минут, три стакана чая и двойную порцию обезболивающих в Иване заговорила совесть. Подёргав коробку конфет за фиолетовую ленточку и обнаружив вкладыш — нехитрую открытку в виде всё того же сердца с надписью «Будь моим Валентином», — Россия окончательно расчувствовался и решил извиниться.

***

От пирога с вареньем шел такой безумно вкусный аромат, что Америка наверняка давно забыл про свои обиды и теперь исходил слюной. Россия в последний раз убедился, что надпись на пироге можно было прочесть, накрыл его цветастым полотенцем и вынес в столовую. Там его и правда ждал Альфред, голодный как чёрт и готовый простить всё, что угодно. Всё-таки запах еды творит чудеса.

— Что это? — Альфред чуть не подпрыгивал от любопытства. Россия хмыкнул.

— Подарок. Сегодня же праздник.

Выражение счастья на лице Америки было бесценно, и Иван пожалел, что не подумал о фотоаппарате раньше. Впрочем, дальше должно было быть ещё лучше. Россия осторожно поставил поднос с пирогом на стол и произнес:

— Я пойду посуду помою, это недолго. Ты только пока полотенце не снимай, на пироге надпись-сюрприз, хочу сам её тебе показать.

Альфред уверенно закивал, подтверждая, что подглядывать не будет. Россия расплылся в улыбке и вернулся в кухню. Лучше ему сейчас быть где-нибудь подальше от эпицентра, то есть от Америки.

Ни плеск воды, ни звон посуды не смогли заглушить крика:

— Брагинский! Что значит «С днем эпилептика тебя»?!