В ином месте, в храме Аполлона, уснул бард Орфей. Отдыхая среди служителей храма и общаясь с отцом, он, как и Эвридика, испытывал неясную тревогу, однако от погружения в неё часто отвлекали.

Внутри свежо пахло фруктами и насыщенно – благовониями, жаровни освещали золотые украшения, цветы и потрясающей красоты фрески, увековечившие подвиги бога и героев, которым он благоволил. В такой роскоши хорошо было поболтать ни о чем, выпить вина и сыграть что-нибудь жизнерадостное или лирическое. 

Но в отличие от совсем недавней реальности, грезы юноши оказались беспокойными. Ему снилась Эвридика. 

И с самого начала этот сон был неправильным. Они всегда были вместе: в приключениях, в любви, сочиняли и смеялись… Сейчас Эвридика отдалялась от него, и неважно, как сильно Орфей старался её догнать. 

В следующем эпизоде разглядеть девушку получилось лучше. 

Она была бледной, расстроенной, с отсутствующим взглядом, даже зловещей. Бескровные губы беззвучно шевелились – за неё молвил бестелесный шепот в окружающем пространстве: 

«Иди ко мне».

«Будь рядом со мной».

«Останься со мной».

«Мой голос ещё звучит за рекой».

На щеках блестели дорожки слез.

Орфей кричал и молил, пытался её коснуться, а когда нимфа наконец подалась навстречу, бард дернулся до того резко, что проснулся. 

Проснулся, обливаясь холодным потом, задыхаясь, точно бежал наяву, и губы горели огнём, напоминая о прощальном поцелуе. 

Хотелось ринуться немедленно, средь ночи, и прождать в оговоренной точке встречи хоть вечность – лишь бы она пришла. 

Успокоиться не получалось. Напротив, злость росла. На расстояние, на себя, на сон. Как он мог не взять ее с собой? 

Пожираемый собственным сердцем, Орфей собрал пожитки и покинул храм, чтобы пойти пешком. Сперва к озеру, затем в город: убедиться. Во всём. 

Шагать до рассвета и дольше, если потребуется. 

При свете дня Эвридика мерещилась ему не раз, навевая мысли о помешательстве. 

На озеро нимфа не явилась, и предчувствия погнали Орфея домой. 

Улицы встретили юношу практически идеальной пустотой. Мало что разгоняло горожан, почему?.. Впрочем, несколько человек ещё направлялись на другую сторону, за черту, держа в руках цветы и блюда с едой, безмолвные и серьезные. 

От плачущей неподалеку женщины поэт не добился ничего внятного – видимо, произошло нечто настолько ужасное, что она не могла набраться смелости и произнести это вслух. Или произнести это для него. 

Уже зная ответ на свой немой вопрос и не желая об оном задумываться, Орфей шёл, брёл и мчал за отстающими будто сквозь ледяную воду, напрочь игнорируя боль в стёртых до мозолей стопах. Может, они роняли капли крови в дорожную пыль – ему было всё равно. 

Растолкав собравшихся проститься с нимфой, обладавшей золотыми голосом и душой, бард словно покрылся изнутри инеем. Заметив его присутствие, скорбящие становились тише и едва ли нашли мужество попытаться его утешить. 

И верно – не смогли бы. 

А после – уверились, что бедняга сошел с ума. 

Орфей не заговорил ни с кем – только с бездыханной Эвридикой, легко коснувшись ее руки. 

– Тебе не придется долго томиться. Я верну тебя на поверхность. 

Сложно ли совершить невозможное? Попробуйте его остановить.  

Страшная клятва снедаемого гневом, чернее бездны, на судьбу, убитого горем влюбленного прокатилась в тишине громче молнии Зевса. Даже если кто-то бросился его отговаривать, Орфей ничего не слышал и не помнил, да и ничто, в том числе прямое божественное вмешательство не способно сломить его волю и поколебать решимость. 

Кто-то велел людям разойтись и не мешать юноше – пусть побудет наедине с его утратой. 

Поэт простоял у могилы до заката, и на время забрал лишь браслет, чтобы вручить ей, когда они снова встретятся.