— Добро пожаловать на Слизерин, — важно провозгласил староста — Альфард Блэк и ободряюще улыбнулся прижавшимся друг к дружке первогодкам. — На факультет хитрых и находчивых. Если вы попали в наш дом, значит, вам уже есть чем гордиться. Я — Альфард, а это Вальбурга, моя кузина. Мы старосты, и на ближайший год мы станем для вас и отцом, и матерью, — глаза его лукаво блеснули в бледном свете факелов. — Наш факультет славится сплоченностью и лучшими среди всех студентов учениками.

— А также стоит упомянуть, что среди выпускников есть много тех, кто занимает высокие посты в Министерстве, в Мунго — выходцы нашего факультета служат на благо Магической Британии! — с гордостью добавила Вальбурга, заведя руки за спину. — Вам стоит запомнить, маленькие змейки, что на Слизерине не место слабым, здесь не терпят склок и конфликтов с другими факультетами. Не пристало нам с вами якшаться с отродьем вроде гриффиндорцев или хаффлпаффцев. Мы мудрее и выше их. Если всё же конфликта не миновать — старайтесь выкрутиться, но так, чтобы о вас не было слышно. Чтобы ни один профессор не пожаловался на вас, чтобы ни один студент не заподозрил вас в недостойном поступке. Вы — слизеринцы, и вы должны с гордостью носить ваши галстуки!

Ребята скучковались и слушали очень внимательно, с восхищением неотрывно глядя на старост. Неподалеку стоял Гарри, сложив руки на груди. Ему казалось, что всё это какое-то напускное и фальшивое. Эта тирада о факультете звучала уж слишком пафосно. Но он был вынужден дослушать до конца, хотя уже откровенно зевал и просто жаждал добраться до спальни.

— Сейчас мы распределим вас по спальням. На ближайшие шесть лет ваши соседи по комнате станут вашей семьей. В ваших же интересах постараться подружиться, если не хотите, чтобы однажды вам стало тесно делить одну спальню. Итак…

Гарри сонно клевал носом, слушая вполуха. Конечно, ему стоило бы быть более внимательным и проявлять интерес, хотя бы для виду. Но он так устал, и голос старосты его еще больше убаюкивал.

— Грин, ты пойдешь в спальню к Малфою и Розье, там как раз освободилась одна кровать, — Гарри разлепил тяжелые веки и, когда понял смысл, встрепенулся.

— А куда делся предыдущий студент? — с легкой нервозностью поинтересовался Гарри, уже предвидя, каким адом станет его сосуществование с надменными аристократами.

— Ему уже эта кровать ни к чему, — снисходительно молвила Вальбурга и хмыкнула, поджав губы. — Это не обсуждается, Грин. Либо пойдешь спать в кладовую. Вместе со швабрами, — недовольно бросила она и развернулась. — А теперь марш по комнатам!

Первогодки зашушукались и направились в сторону спален. Гарри обреченно посмотрел им вслед. Как бы ему хотелось быть одиннадцатилетним мальчиком, широко открытыми глазами смотрящим на мир, доверчивым и глупым, каждое слово старших принимающим за истину. Конечно, вероятно, что родители этих детей тоже оканчивали Слизерин, и стало бы позором, если бы дети попали на другой факультет. Это считалось чуть ли не главным в жизни любого уважающего себя аристократа. Гарри, конечно, в это не верил и считал, что на любом факультете может быть хорошо, если ты найдешь там себя и друзей.

— Грин, тебе особое приглашение нужно? — спросил кто-то, и Гарри вздрогнул, поворачивая голову.

— Иду. Просто задумался, — повел он плечом и сделал шаг в сторону спален, когда чья-то рука схватила его за локоть.

В среде аристократов это было неприемлемо, чтобы незнакомец коснулся кого-то. Гарри сначала посмотрел на руку, что так беспечно его схватила, а затем медленно прошелся взглядом от кисти до сгиба локтя и, наконец, посмотрел в глаза нарушителя личного пространства. Они смотрели обжигающе и отравляюще, словно желали превратить в лед. Незнакомец отдернул руку и склонил голову к плечу.

— Я не закончил, — проговорил он, и губы его дрогнули в намеке на ухмылку. — Ты, вероятно, не знаком со здешней иерархией. На факультете есть те, кому не стоит переходить дорогу, — тихо, с угрозой, начал он. — И тебе стоит быть чуточку повежливее и не делать такое лицо, словно ты сын самого короля, оказавшийся в одном помещении с прислугой. Тебя могут неправильно понять и, будь уверен, ты бы ни за что не захотел бы стать тут изгоем. Это понятно, Грин?

Хотелось огрызнуться и уйти, демонстративно развернувшись. Но…

«Вытрави в себе эту личность — больше нет Гарри. Есть лишь Бастиан».

— Я учту, — кивнул Гарри и взглядом скользнул по значку на груди юноши. Префект, значит. — Прошу прощения, если я создал такое впечатление о себе. Я лишь недавно в Англии, утрата родителей всё еще дает о себе знать. Поэтому я пока не особенно горю желанием активно участвовать в жизни факультета, — с напускной горечью посетовал он. — Вы, вероятно, староста школы. Если я верно понимаю.

— Да, — с ноткой гордости отозвался собеседник. — Я надеюсь, что в будущем не возникнет с вами проблем. Я Том. Том Реддл, — юноша протянул руку, и Гарри посмотрел на ладонь.

Узкая, тонкая кисть и длинные пальцы. Бледная с выступающими венами кожа. На запястье, выглядывающем из-под рукава пиджака, Гарри заметил странный знак, будто неаккуратно намалеванный черным маркером. Но всё же пожал руку.

— Рад знакомству, — кивнул Гарри и с тоской посмотрел в сторону спален. — Так всё же, чью кровать я займу и куда делся тот студент?

— О, он заболел в прошлом году… Сейчас на домашнем обучении. Не стоит переживать, — беспечно ответил префект. — Располагайся, Грин.

Развернувшись, Том Реддл покинул гостиную. Гарри даже задумался, куда это он направился на ночь глядя. На часах уже время приближалось к восьми, и если верить тому буклету, который ему выдали вместе с билетом, то отбой совсем скоро. Неужели Реддл не опасался попасться? Или он был на особом счету?

Отогнав мысли о странном и пугающем префекте, Грин побрел в выделенную ему комнату, которую предстояло делить с другими, не самыми приятными личностями.

Когда они с Дельфи разбирали родословные, то Гарри сразу отметил, что большинство из учащихся здесь принадлежат к древнейшим родам. Некоторые — заносчивые и высокомерные, кто-то тихий и почти незаметный. А были личности яркие. Например, такие, как Том.

С Реддлом вообще было всё не просто. Насколько Гарри понял, Реддлы были относительно новым родом и ещё не успели укорениться, обрести связи или заработать репутацию. Это были темные лошадки, практически никому особо не известные. Зато они состояли в родстве с Мраксами, которые имели отношение к Слизеринам. Дельфи выдвинула предположение, что Том Реддл вполне мог бы быть её братом. Но сомневалась, так как еще несколько парней в Хогвартсе имели связь со Слизеринами, а кто-то даже с Певереллами. Так что пока не стоило выносить окончательный вердикт.

Добравшись до своей кровати, Гарри замер, рассматривая зеленое покрывало с серебристой вышивкой, полог со шторами и тесьмой в тех же тонах, и вздохнул. Всё же он отчаянно недоумевал, почему шляпа отправила его именно на Слизерин? Нет, конечно, он и сам рассчитывал попасть сюда, но всё же… Ему казалось, что его место где-нибудь на Гриффиндоре. Слизерин казался чуждым, холодным, будто монолит, который грозит раздавить своим величием. А еще Гарри был свято уверен, что когда-то он абсолютно точно принадлежал к ало-золотистому факультету.

Забравшись в кровать, он наложил все известные ему защитные заклинания и полог тишины. Нужно было успокоиться и перевести дыхание. Всё таки он сильно преувеличил свои возможности и знания, рассчитывая, что с сокурсниками будет общаться по минимуму. Но не тут-то было. Общаться приходилось и стараться делать заинтересованный вид — и еще его удручало это глупое предубеждение против гриффиндорцев. Говорили, что там учатся в основном магглорожденные, и лишь малая часть учеников имеют чистую кровь. Гарри так и не понял, чем магглорожденные или полукровки хуже чистокровных.

***

Он шел, и шаги его гулким эхом отдавались от стен, свечи в канделябрах трепыхались от легкого сквозняка и тени блуждали по его лицу. Ничто не выдавало его беспокойства. Но оно было, растекалось по венам, словно яд.

Он ненавидел, когда чувства и эмоции брали над ним вверх. Искренне считал это позорной слабостью. Это можно было сравнить с ядовитым жалом — его будто намеренно отравлял собственный разум, отказываясь мыслить трезво.

А все из-за чего? Из-за кого?

Из-за Бастиана Грина, конечно же.

В полумраке узкого коридора мельтешила тень, блики света гуляли по окнам, отскакивали от цветастого витража и падали на каменные плиты. Он медленно шел и считал радужные блики. Потому что это было куда интереснее, куда занимательнее, чем остановиться и все же подумать.

На первый взгляд, новенький ничем не отличался от прочих: такой же холодный и отчужденный голос, уверенность и надменность во взгляде. Он был немногословен и самоуверен, будто заранее знал, что выиграет любой спор. Но это лишь на первый взгляд и, как бы ему ни хотелось не думать, все же он не мог отделаться от этих мыслей.

От Грина исходила магия, и Том отдавал ему должное — новенький отлично ее сдерживал. И, вероятно, никто не заметил… Но не он. Не ускользнуло от внимания Тома, что магия Грина была чем-то похожа на его собственную. Темная, колючая, она клубилась вокруг юноши, тянулась щупальцами к нему. Ластилась и взывала. И это было странно.

Том с детства считал себя уникальным — особенным. Он мог то, чего не могли другие, и благодаря этому имел преимущество. Он мог одним словом заставить ровесника шагнуть под колеса, мог напугать одним лишь кротким взглядом. Он был одиночкой и всегда считал, что лучше быть одному, либо в окружении равных себе, чем быть одним из многих.

В Хогвартсе он оставался собой и стремился познать окружающий его мир. Этот новый мир. Наверное, именно упорство и желание стать лучше, пойти дальше и познать больше  выделяло его из других студентов на принявшем его факультете. Сначала его ненавидели, считали испорченным, по ошибке попавшим на факультет, а затем боялись. Том делал именно то, в чем был хорош всегда — в борьбе за выживание. И у него было больше шансов, больше навыков, чем у чистокровных, привыкших рассчитывать лишь на палочку.

А Том всегда рассчитывал лишь на себя и свою магию.

Ему нравилось то, как она теплом струится по телу, как покалывает кончики пальцев, ее приятная тяжесть и обжигающая ярость, когда он выходил из себя.

Ему нравилось причинять боль.

От Бастиана у него по коже бежали мурашки; что-то волнительное и родное взывало к нему, к Тому. Он ощущал странное единение и комфорт, находясь рядом.

Такое он испытывал лишь однажды.

Рядом со своим крестражем.

Кольцо Мраксов лежало в сундуке под мощными чарами. Это был первый его крестраж. Первая проба смерти на вкус. Она горчила, причиняла боль, ночами душила. Он ощущал, как частичка его души пульсирует, воет и просит выхода. Почти точно такое чувство у него возникало рядом с Бастианом.

Это было странно и не давало ему покоя. Не успел новенький переступить порог школы, как уже привлек к себе немало взглядов.

Кто он и откуда? — задавались вопросом его сокурсники.

Нужно было обойти еще два этажа. Нужно было успокоиться.

Ночь обещала быть длинной, уже за окном сгустилась тьма, листья вихрем кружились над землей и вновь оседали на пожелтевшую траву. Замок по ночам окунался в умиротворенную сонливость, и даже нарисованные люди на портретах лениво блуждали между рамами, а кто-то и вовсе спал.

Том улыбнулся дикой улыбкой — ему вдруг подумалось, что люди так невинны, когда спят. Они безмятежны и совершенно беззащитны. Делай с ними, что хочешь. Они уязвимы, пока сомкнуты их веки.

Было настоящим искушением подойти к кровати Бастиана Грина, скинуть с него одеяло, вломится в его мысли — и наконец узнать. Он ненавидел находиться в неведении. Когда, стиснув зубы, приходится ждать. Но Том умел ждать.

Реддл решил понаблюдать за новеньким. Быть может, тот сам рано или поздно даст повод, чтобы в открытую задействовать против него магию. Это было лишь вопросом времени.

***

Медленно, лениво и словно нехотя раскачивалась из стороны в сторону маленькая игрушка-неваляшка. Гарри смотрел с интересом и задорным весельем. С присущим ему упрямством он пытался дотянуться до заветной игрушки, но вот беда — ручки маленькие, всё вокруг какое-то чересчур большое, объёмное и грозящееся упасть на него.

— Петти, убери этого маленького ублюдка отсюда. Видеть его не желаю! И почему мы вообще согласились присматривать за ним? Что мы будем делать, если за этим придут другие ненормальные? — услышал мальчик басистый мужской голос и съёжился; он уже знал, что за этим неприятным и страшным голосом последует новая порция упреков. Он был еще мал, чтобы понять, в чём же он виноват.

— Вернон, дорогой, — запричитала высокая худенькая женщина с белокурыми кудрями до плеч. Гарри едва не заплакал, когда понял, что сейчас его снова запрут в маленькой комнате, потому что он мешал дяде.

Чем же он так мешал ему, Гарри не знал ответа. Но сильно переживал по этому поводу. Ему хотелось угодить этому строгому мужчине, так невзлюбившего его за что-то, так хотелось, чтобы его обняли, как обнимают Дадли.

Обидно было. Он не знал, что такое объятия.

— Я унесу его, — покладисто согласилась женщина и подошла к сидящему на полу Гарри.

Мальчишка замотал головой и едва не расплакался. Но плакать было нельзя — дядя снова разозлится и побьет его, а Дадли будет смеяться. В глазах женщины — столь улыбчивой поутру и с сочувствующим взглядом — сейчас плескалось раздражение.

Она всегда смотрела на него с жгучей неприязнью вперемешку с горечью.

Но Гарри всё равно продолжал любить их. Таких, наверное, неправильных родственников. Ему не разрешали называть их мамой и папой, как звал их Дадли, не разрешали плакать. Ему запрещали играть в игрушки кузена.

Ему было одиноко, страшно и неуютно. Некомфортно в коконе одиночества. Он смотрел на яркие звезды на небе и представлял, так красочно и живо, будто мама и папа смотрят на него оттуда, подмигивают и обещают ему, что будут рядом.

Они погибли — это всё, что Гарри знал о своих папе и маме. Что бы ни говорили дядя и тетя, он никогда не считал родителей плохими.

Гарри распахнул глаза и резко сел в постели, загнанно дыша. Сердце лихорадочно билось в груди, и он заозирался, не понимая, где он и что с ним происходит. Было темно, как в той маленькой и неуютной комнатке с жесткой тахтой. Он будто всё еще находился там. И вдруг пространство начало давить на него призрачным холодом, стало душно, накатила дурнота, и он отдернул тяжелые шторы.

Это была спальня на факультете Слизерин, которую он был вынужден делить с еще двумя сокурсниками. Его пальцы вцепились в края постели. глаза блестели, а дыхание сбилось.

Это было воспоминание? Или просто дурной сон?

Очень сложно было понять, что именно это было. Гарри потёр лицо ладонями и проморгался.

Волшебные часы показывали лишь начало шестого утра. Осмотревшись, Гарри хмыкнул. Все кровати были плотно зашторены. Только… было во всем этом нечто неуловимо странное, неуютное и… пугающее. Хотя, быть может, ему просто показалось.

Поняв, что не уснет, Гарри встал с кровати и медленно побрел к двери. Он плохо ориентировался в замке, хотя иногда будто отголоски памяти подсказывали ему, куда нужно идти. Так, например, Гарри смог, пусть не без труда, но отыскать вход в подземелья. Он не хотел дожидаться, когда позавтракают все.

Видеть этих надменных выскочек было выше его сил.

Спустившись к общим ванным комнатам, Гарри посмотрел в зеркало в красивой золотистой раме. По ту сторону зеркальной глади на него смотрел растрепанный юноша. Это неправильно. Как-то чертовски неправильно, подумал он.

Холодная вода его немного взбодрила. Он выглядел устало и изнеможённо, казалось, что воспоминания отбирают энергию, высасывают из него все силы. А еще был страх.

Страх оттого, что он не знал, чего ждать от воспоминаний — и он, честно говоря, уже боялся. Потому что каждый взгляд в прошлое отдавал легкой ноющей болью. Горечью на языке и тошнотой. А еще он боялся вспоминать тех, кого мог уже и не увидеть.

Гостиная Слизерина была выдержана в темных тонах: зеленый, серебристый и бронза. Светильники светили слабо, тусклым болотным светом. Было неуютно и некомфортно, хотелось уйти отсюда. Ему вдруг вспомнилась гостиная — другая и кардинально отличающаяся от этой. Та гостиная в недрах его памяти была яркой и красочной, теплой. Там было много света, друзья... Там в окнах занимался рассвет, и чувство радости разливалось по телу.

Здесь было холодно. Неуютно. Не его.

Укутавшись в школьную теплую мантию, Гарри вышел в коридор. Холодный воздух подземелий пробирался под одежду, со всех сторон на него будто давили своей монументальностью стены. Ему нестерпимо захотелось выйти на улицу, глотнуть свежего воздуха. Отпустить мысли. <i>Отпустить прошлое</i>.

А еще надо было отыскать совятню. Гарри не хотел никого напрягать и просить, чтобы с ним. как с первогодкой, носились по всему замку, показывая каждый уголок. Нет, он знал, что ни один слизеринец не откажет в помощи, независимо от того, приятен ему Гарри или нет. Просто он не любил быть обязанным или зависимым от кого-то. Лучше все делать самому. Даже если он ошибется.

Свернув за поворот к лестницам, Гарри вздохнул полной грудью. Здесь было теплее, чем в подземельях и воздух уже не казался таким спертым и давящим. Нужно было отыскать главный холл, откуда он смог бы выйти на улицу.

— Молодой человек, — Гарри вздрогнул от громкого окрика и повернулся к спешащему к нему учителю в сиреневой мантии. Это оказался Альбус Дамблдор, который проводил распределение. — Почему вы не в постели? Время еще раннее.

— Прошу прощения, сэр, — улыбнулся Гарри, неловко переступив с ноги на ногу. — Я… э… плохо сплю. И встал раньше всех, ну, и решил немного прогуляться, да и замок хоть немного изучить… Простите, это запрещено, да? Я не знал, — покаянно потупил взгляд Гарри.

— О, ну что вы. Бастиан Грин, не так ли? — весело проговорил Дамблдор. — Просто странно видеть студента в столь ранний час. Тем более, слизеринца. Вообще, комендантский час до семи часов… Не будете возражать, если я пройдусь с вами? Люблю, знаете ли, пешие прогулки поутру.

Гарри кивнул и улыбнулся. Ему нравился этот учитель. Пусть он и знает его не так уж долго, но что-то такое в профессоре было отдаленно знакомым и уютным, создавая чувство защищённости и уверенности в этом человеке.

Он и сам не знал, откуда в нем это. Он чувствовал людей, которых, по сути, видел впервые. Он не знал их и не мог судить об этих людях, приписывая им что-то. Но всё же это было.

Так было с Томом. Он не знал этого юношу и видел его впервые — а может, и не впервые, но с его провалами в памяти, всё равно что в первый раз. Гарри будто знал этого человека и мог с уверенностью сказать, что доверять ему не стоит. Может, это было его чутье, которое оберегает, а может, он просто хотел выдать желаемое за действительное. Так же было и с чувством спокойствия, которое возникало у Гарри рядом с Дамблдором.

От профессора исходила теплая, ласкающая магия. Он излучал умиротворение и покой. Рядом с этим человеком не хотелось говорить ни о чем.

— Хотите конфетку? — спросил ненавязчиво Дамблдор, вдыхая свежий, напоенный ароматом лесной хвои воздух, и выудил из кармана горсть ярко-желтых лимонных леденцов в обертке.

— Не откажусь, профессор, — с благодарностью кивнул Гарри, беря одну конфетку. — Знаете… это покажется странным, наверное, — юноша замялся, нерешительно поглядывая на учителя. Дамблдор кивнул ободряюще и улыбнулся, подталкивая продолжать. — Но… Мне кажется, что я бывал уже в Хогвартсе раньше. То есть… Я, например, с легкостью найду дорогу в Большой Зал, или к квиддичному полю. В памяти еще всплывает странная комната — она меняет свой вид, подстраиваясь под нужды просящего. Но… Вот так смотрю на замок, и будто чужой он мне. Это… странно, да?

Дамблдор ответил не сразу и, на радость Гарри, не смотрел с подозрением, не лез с расспросами о подробностях. Он не мог рассказать профессору все, но была острая потребность узнать мнение Дамблдора. Гарри и сам не мог объяснить, почему.

— Все может быть, — молвил учитель туманно, перекатывая на языке конфету. — Это может быть отголоском прошлого или далекого будущего. Быть может, вы и вовсе провидец, — заявил он с безмятежным, будто у мудрого старца, видом. — Мне однажды приснилось, как я прогуливался по замку. Направлялся я в туалет, свернул не туда и очутился в прелестной, совершенно незнакомой комнате с превосходной коллекцией ночных горшков. Во время бодрствования я попытался найти её, но увы, так и не нашел. Я, конечно, всё равно отыщу её. Возможно, она доступна только во сне, а может, в определённые дни, или и вовсе — в определенные фазы Луны. Кто знает, — пожал он плечами. — Тайны Хогвартса откроются лишь тем, кто открыт сердцем и чист помыслами.

Гарри внутренне фыркнул, задумавшись. Он-то знал ответ. Он учился уже тут, но только вот в каком времени? Стоило предположить, что, вероятно, в будущем. Он ни разу не слышал, чтобы люди перемещались в будущее, а вот в прошлое — вполне. Было немного грустно от непонимания, каким образом его сюда кинуло. Сам ли он по своей воле пошел на это, к примеру, чтобы изменить то будущее, откуда он прибыл. Или, быть может, он нечаянно уронил на себя целый шкаф с хроноворотами. Теорий и предположений было много, и в каждой из них Гарри представлял себя героем, который решает спасти будущее и, рискуя собой, перемещается во времени.

Ему хотелось так думать, потому что память — штука сложная. И воспоминания возвращались не в хронологическом порядке, а урывками, будто приоткрывая дверцу и позволяя заглянуть в щёлочку. От этого становилось еще грустнее.

— Но, профессор, — возразил Гарри, не согласившись с Дамблдором, — разве Хогвартс может вот так… открыть тайны? Разве он разумен?

— Магия, мой мальчик, не разумна сама по себе, она ничто без проводника — то есть нас, магов. Но в некоторых местах, например, там, где сосредоточена сила и где ее больше всего, она образует фантом. Это не совсем разум, но он вполне умеет мыслить, видеть и в некоторой степени даже ощущать. Хогвартс — самое удачное место, где сосредоточена магия. Если присмотреться, можно заметить целый клубок разноцветных нитей — это и есть магия. Хогвартс ею дышит, он стоит благодаря ей. Так что, отвечая на твой вопрос: да, Хогвартс вполне может обладать некоим разумом. Почему нет?

Гарри все равно подверг сомнению слова профессора.

Ну разве возможно такое, чтобы магия могла начать мыслить? Разве стала бы она подчиняться взбалмошным волшебникам, возомнившим себя центром вселенной? Разве не покинула бы она пределы узких рамок?

Но спорить с профессором юноша не стал. Зябко поежившись, он свернул к тропинке, ведущей к небольшим теплицам. Дамблдор шел рядом, более не нарушая тишину. Оба предпочитали хранить свои мысли при себе. И Гарри наслаждался этим мгновением.

***

Неделя в Хогвартсе прошла тяжело для Гарри. Сны о прошлом все снились, и он уже вспомнил, например, как звали его маму и папу, как звали друзей. Он вспомнил своих родственников, которые не очень добросовестно выполняли свои обязанности. А еще он вспомнил кладбище.

Темное, с серыми надгробными плитами — вой ветра и бездыханное тело рядом. Гарри смотрел за происходящим будто со стороны. Он отчаянно не понимал, что происходит, но был уверен, что тот мальчик, привязанный к статуе — это он сам. Там был кто-то, кого тот Гарри называл Волдемортом. А еще был некто по имени Питер Петтигрю. Но даже не это взволновало его сильнее всего.

Там была еще одна фигура, которую Гарри старался рассмотреть детально.

Тот самый Волдеморт назвал его «Бастианом».

Нет, это, конечно, может быть и совпадение. Ну мало ли людей с таким именем? А потом…

Когда Гарри перекатывал на языке фамилию Грин и свое имя, в памяти всплыли фрагменты, о которых он никогда не думал прежде. Бастиан был — и Гарри с ним уже сталкивался, правда, тот был немногословен и постоянно в черной мантии с капюшоном. Гарри никогда не видел его лица. Зато слышал хрипловатый голос и смех, обращённый к Волдеморту.

Кто такой этот Волдеморт, Гарри не ведал, но точно знал, что это враг, и что он вместе с друзьями боролся против него.

«Бастиан… нужно зелье…» — вспомнились обрывки фраз, когда тот Гарри сидел привязанный к колонне, абсолютно беспомощный и в диком страхе.

«Нужно потерпеть, — с укором отозвался голос, и фигура в мантии подошла к нему. — Питер, ты знаешь, что нужно делать».

А потом была боль. Боль в руке, жар в теле — и сильно болел шрам. Он задыхался. Сложно было что-либо понять, когда не знаешь, что вообще происходит.

Кубок, Диггори, толпа людей на трибунах, какой-то чудак, выпивший оборотное, старик в серой мантии, держащий его на прицеле палочки. И все же, как Гарри ни старался вспомнить детали, но понять так и не смог.

Кто скрывается за личностью Волдеморта, кто тот Бастиан. Ну не он же сам, действительно. Если бы это было так, то разве он не спас бы сам себя? Разве допустил бы, чтобы какое-то существо, отдаленно смахивающее на человека и змею, мучило его? Гарри удрученно опустил голову на сомкнутые ладони.

— Таким образом, война с магглами образовала… — услышал Гарри голос профессора как будто издалека.

Гарри почти не вникал в лекцию. Ему и без того было над чем подумать.

Странное, однако, у него было прошлое. Гарри с горечью думал, что лучше бы он ничего не вспоминал.

Он уже понял, что вернулся он не из самого приятного для себя момента времени. Какие-то люди, желающие его смерти, мучающие его и друзей. Какие-то погони, страшные лица перед глазами. Яркий свет зеленого луча. А потом — будто вакуум. Словно что-то сдавливает легкие и не дает вздохнуть.

Чем больше он вспоминал, тем больше возникало вопросов. Дельфи он старался подробно и в красках все это не описывать. Только дал понять, что постепенно воспоминания возвращаются, но пока ничего конкретного сказать он не мог.

Радовало, что у самой Дельфи все хорошо. Она все так же работала в Мунго, пару раз уже успела побывать на поле боя, где-то под Лондоном, куда пришла армия Гриндевальда.

Об этом кричали заголовки всех газет, и в Хогвартсе наступил хаос. Дети боялись за свои жизни. А вдруг Гриндевальду наскучит громить Лондон и он решит захватить Министерство и Хогвартс? Гарри старался об этом не думать. Уже нечто подобное в его жизни было. И захват власти, и нападение на Хогвартс. И Темный Лорд, смотрящий на него с насмешкой.

— Мистер Грин, вы так «внимательно» слушали, может, вам есть что добавить к моему рассказу? — обратился к нему профессор.

Юноша вздрогнул и посмотрел на строгого старого учителя, в глазах которого заметил легкое раздражение.

— Э… — он растерялся, пытаясь вспомнить, о чем был урок.

— Ну же, молодой человек, — поторапливал его мистер Уилбис.

— Сэр, у мистера Грина бессонница и его мучают кошмары, — вмешался вдруг Реддл, бросив мимолетный взгляд на Гарри. — Вы уж простите его, профессор. Сами понимаете, он буквально с войны сюда приехал. Скорее всего, его все еще мучают эти страшные воспоминания, оттого он такой рассеянный.

— И что же, мистер Реддл, вы предлагаете все с рук ему спустить? — нахмурился учитель, явно недовольный вмешательством префекта.

— Нет, конечно. Завтра, я обещаю, он будет собран и внимателен, — улыбнулся Том и постучал кончиком пера по парте.

— Что ж, мистер Реддл. Под вашу ответственность, пока что я не буду снимать баллы, но если это повторится, я буду вынужден доложить вашему декану!

Настроение резко упало еще ниже на пару градусов. Гарри всю неделю старательно избегал Реддла, да и других по возможности тоже. Старался тесно ни с кем не общаться. Тихо, спокойно сидел в уголке, читая книгу.

Однако он то и дело ловил на себе взгляды, слышал шепотки, ощущал интерес к себе. И чем дольше он игнорировал это, тем больше заинтересованность становилась. Реддл, к примеру, был личностью загадочной, ничуть не меньше, чем сам Гарри. Половина факультета часто пропадала где-то по вечерам, а возвращались вразнобой, будто были не вместе. Том заходил всегда самым последним, замыкая эту странную процессию.

Узнать, что же такое они все делают ночами, было невозможно. Ну, или Гарри не слишком старался выведать. Слизеринцы большую часть свободного времени проводили за разговорами о происходящем в мире, обсуждали политику, предстоящие выборы. И Темного Лорда Гриндевальда. Кто-то им восхищался и говорил — правда, тихо и как будто неуверенно — что его идеи верные и правильные. А кто-то активно возражал, что он действует негуманно, и что рано или поздно это и погубит его. Гарри не придерживался ни одной из сторон. Он слишком мало знал об этом времени, слишком мало знал о себе, чтобы принимать чью бы то ни было сторону. В разговорах он участвовал, конечно, но как-то вяло и нехотя, отвечать старался неоднозначно, всё больше стремясь отдалиться от холодных слизеринцев. Всё это быстро надоедало и ввергало в еще большее уныние.

— Грин, — когда шестой курс покинул класс, Том схватил Гарри за локоть и повел в сторону подземелий. Гарри старался вырваться, но вскоре к паре рук Тома присоединилась еще одна. Это был Розье. — Ты, кажется, всё же не понял кое-чего. И мы сейчас тебе объясним.

— Может, отпустите? Я и сам могу идти, — попытался он вырваться, но хватка лишь усилилась, так что Гарри едва не взвыл от боли.

Он попытался вырваться, но его с силой приложили о стену, буквально впечатав в острые камни.

— Послушай меня, Грин. Причем, внимательно. Я не буду повторять тебе всё по сотне раз — просто не испытывай моё терпение! — прошипел Том, кончиком палочки давя на шею, а второй рукой, сбоку от головы Гарри, упираясь в стену. — Наш факультет считается самым послушным и самым тихим, не нарушающим правил. Ты же умудряешься нарушить эту идиллию просто своим присутствием! Тебе самое место на Хаффлпаффе, а не на моем факультете. Если ты не соберешься, то... я обещаю, Грин, — голос его снизился до едва различимого шепота. Том приблизился к уху Гарри. — Я тебя сначала развею на множество молекул, а затем соберу, как пазл. Я вытравлю в тебе эту спесь и буду делать это до тех пор, пока ты не превратишься в послушного инфернала. Тебе понятно это? — спросил он холодно и отстранился, всё еще не опуская и не отводя палочки. — Это последнее предупреждение, Грин.

Гарри сжал кулаки и едва не кинулся в атаку, но, посмотрев, что за спиной Реддла стоят трое слизеринцев, пока не вмешиваясь — решил всё же не доводить до откровенной драки. Нет, конечно, он мог с легкостью расправиться с ними со всеми, если верно построить тактику. Но сил не было, да и не стоило наживать врагов на своем факультете. Он рассеяно кивнул и сощурился, рассматривая Тома.

— Я не слышу, Грин!

— Понятно, — буркнул он и с напускной любезностью поинтересовался: — Это всё? Или есть что-то еще, что я еще не услышал и что мне стоит принять во внимание, Реддл?

— Я уже говорил, что на факультете есть те, кому не стоит переходить дорогу, чтобы не нарваться на неприятности. Тебя не трогают лишь потому, что ты всё еще в трауре. Но не стоит думать, что так будет всегда. Пора принять новую действительность и жить дальше. Я даю тебе последний шанс, Грин.

Не сказав больше ничего, Реддл вместе со своей свитой развернулись и направились в сторону гостиной, оставив Гарри одного в коридоре.

Ненависть — это всё, что испытывал он к Реддлу и ему подобным. Резкая вспышка боли заставила его содрогнуться, жадно хватая воздух ртом. В глазах потемнело, боль в голове стала практически невыносимой. Последнее, что Гарри увидел прежде, чем провалиться во тьму — чья-то фигура, появившаяся из воздуха и направляющая на него палочку.

Страшно? — спросил голос в голове.

Нет, уже не страшно.