Небо хмурое, серое и грязное, за окном двор в блеклых цветах увядающей осени. Фонтан заполнен листьями и грязной, мутной водой. На протянутую ладонь капает капля, разбиваясь на множество брызг. Ему этого мало, и он выходит на небольшой балкончик, подставляя холодному воздуху лицо.
Смолкли звуки, и тишина стала почти осязаемой, упругой, обрела форму. Он вдыхает свежий холодный воздух, улыбается — но как-то неестественно и дико. На его лице рубином отсвечивает витраж окна. Тьма в глазах сгущается, как эти тучи. Тихо. Неестественно тихо. Ведь так не бывает.
Ему хочется уйти от громких звуков, которыми полнится школа. От свистящего воя ветра в коридорах и скрипа лестниц. Но вокруг — сплошная какофония звуков, шум и бой часового маятника.
Том, не раздумывая, бежит по лестнице и выбегает на крыльцо школы. Сбавив шаг, теперь уже медленно, он идет в сторону спуска, наслаждаясь тишиной и шумом дождя.
Хогвартс дышит магией. Сквозняк по каменным коридорам, шепот деревьев в сумерках и тихий шелест травы — все тут дышит одним воздухом, одной силой. Поистине Хогвартс прекрасен, он возвышается над горой и шпили башен утопают в черных облаках. Том идет вдоль кромки озера, вдыхая, вбирая в себя запах старины, запах магии, чувствуя ее приятное касание.
Дорожка стелется и уходит в лес, манит его, зовет — там шорох птичьих крыльев, там глаза чьи-то желтые смотрят на него в упор. Там рык зверья, топот копыт о землю, и видны следы, уводящие его все дальше.
И словно смеется кудесница, поет, и голос ее звонок, приятен и влечет в свои владения. Том улыбается, его глаза блестят, и он делает неспешный шаг на тропинку. Тьма клубится и забирает в свой плен нежный голубоватый образ. Ему нравится эта игра, ему хочется добраться до нее. И он идет, растворяясь в мареве ночи.
А там светлячки стрекочут, огоньками рассеивая тьму. Он тоже зажигает огонек на кончике волшебной палочки и вновь улавливает ее силуэт.
— Зачем ты явился сюда, мальчик? — певучим голосом спрашивает фантом, и глаза ее черные будто проказливо смеются, глядя на него.
Он склоняет перед ней голову, смотрит на нее бесстрашно. Вдыхает полной грудью воздух, жадно, будто изголодавшийся. От нее пахнет сладостью, пряностью и терпким вереском. С легким волнением он говорит:
— Вас называют по-разному, леди. О вас слагают легенды, о вас молчат, и это место, — он обводит рукой пространство, — дышит вами. Оно — вы. И мне прискорбно, леди, что о вас не вспоминают, пользуясь вашими дарами. Я искал с вами встреч, — благоговейным шепотом добавляет он.
— Всё так, всё так, — она качает головой, ее глаза темнеют еще больше. — Люди уже и забыли, кому обязаны этим местом. Но что я могу? — спрашивает она, не глядя на Тома. — Ты видишь меня… Никто не может видеть меня с тех пор, как Основатели покинули эти земли, — она изучающим взглядом смотрит ему в лицо. — Кто ты?
— Я потомок Салазара Слизерина, миледи. Его наследник, — с важностью отвечает он, вскинув подбородок.
Тонкие черты лица озаряет приглушенное синеватое свечение, придавая его коже еще большую бледность.
— Давно не ступала нога наследников на эти земли. Чего же ты хочешь, дитя? — спрашивает она с интересом, склонив голову набок.
Том знает почти наверняка, что любая информация — тем более, если она еще и секретная — имеет цену.
— Я хочу узнать, что я могу сделать для вас, леди? Вы здесь с самого создания Хогвартса, и мне страшно подумать, как вам, должно быть, одиноко столько веков находиться в заточении и не иметь возможности самой решать, — он говорит столь уверенно, столь страстно, будто и впрямь волнуется за неё. — Я хочу для вас свободы.
— Свободы… — повторяет фантом и смотрит на Тома, как на диковинку. — Если я уйду, мальчик, то и Хогвартса не станет, — она печально вздыхает, поправляя складки призрачного платья. — Я и есть магия, которая поддерживает всю конструкцию, я оберегаю это место от вторжения простолюдинов, от войн. Это место и есть я. И если я уйду, то и все, что здесь есть, исчезнет под влиянием времени. Впрочем, кое-что ты мог бы для меня сделать, — улыбается она, приблизившись почти вплотную.
— Что, миледи? — спрашивает, не дыша, Том.
— Принеси мне свиток, что хранится в Тайной Комнате твоего предка. Там будет расписан ритуал очищения. Уже давно никто не проводил его, — она вздыхает. — И ты его проведешь. И тогда проси за это о чем хочешь. Знаешь, где находится эта комната?
— Да, миледи, — кивает Том, и его губы растягиваются в хищной улыбке.
Все намного проще, чем он думал.
***
Гарри проснулся рано, когда за окном едва забрезжил рассвет. Голова уже не болела, да и в целом ощущал он себя намного лучше, чем когда-либо. Приподнявшись на локтях, он осмотрелся, нахмурив брови. Вчера тут был Том. И он усыпил его. С одной стороны, Гарри был ему благодарен, так как Волдеморт во время сна его не тревожил, да и вообще ему ничего не снилось, от этого он впервые ощущал себя выспавшимся. Но, с другой стороны, так поступали взрослые, когда хотели поскорее уложить неугомонного ребенка спать. Ему было неприятно от одной мысли, что он оказался перед Томом совершенно беззащитным и уязвимым, спящим. Тот вполне мог сделать с ним что угодно, и Гарри мог даже об этом не узнать. Например, залезть в его голову. Нет, конечно, они с Дельфи позаботились, чтобы на разуме Гарри стояла защита, которая будет действовать даже во время сна. Как жаль, что эта защита никак не спасала от вторжения Волдеморта. — Мистер Грин, вы очнулись? — к его кровати подошла невысокая девушка в белой мантии. — Как ваше самочувствие, мистер Грин? Юноша осоловело моргнул, фокусируя свое внимание на юной медсестре. По всей видимости, помощнице мадам Наоми. Гарри расстроился, что этой помощницей оказалась не Дельфини. Ее очень не хватало рядом. — На самом деле, я чувствую себя прекрасно, мисс, — улыбнулся Гарри и свесил ноги с кровати. — Когда я смогу вернуться к урокам? Девушка вздохнула и покачала головой. — Вам нужно еще выпить зелье, дождаться, когда мадам Наоми вас осмотрит, и только она уже вынесет вердикт. Если вы здоровы и наше вмешательство больше не нужно, то мы вас отпустим. Но если еще что-то осталось… — она прицокнула языком. — Вам придется посидеть тут еще часик, мистер Грин. — Но я пропустил уроки. А они копятся и… потом будет сложно нагнать однокурсников, — возразил он. — Мистер Реддл позаботился уже об этом, — с каким-то кокетливым воодушевлением и блеском в глазах проговорила девушка. — Вам не о чем беспокоиться. Выпейте это до завтрака, мистер Грин. Чуть позже к вам подойдут, — она улыбнулась и протянула склянку с зельем и, не дождавшись какого-либо ответа, стремительно выпорхнула из лазарета, оставив его одного. Гарри посмотрел на пузырек с мутной сероватой жидкостью и приуныл. Том Реддл был тут кем-то вроде божества, которому все поклонялись. Ему позволяли то, что не было позволено другим. Взять хотя бы то, что его допустили к больному. И неважно, что это его сокурсник и подопечный с его факультета. На Тома смотрели с обожанием, его слушали, к нему прислушивались и за ним готовы были идти. За него готовы были пасть. Гарри этого не понимал. От Реддла всегда исходила угроза. Даже когда он был мил, даже когда приветливо улыбался. Но Гарри не обманывался — он был уверен, что Том с легкостью способен вонзить кому угодно в сердце кинжал с милой улыбкой на устах. Вздохнув, он выпил зелье и ощутил, как теплая жидкость распространилась по организму. Дышать стало легче, и даже мысли, казалось, очистились. «Наслаждаешься?» — спросил насмешливо чужой голос, и Гарри вздрогнул всем телом, лихорадочно осматриваясь. В лазарете было пусто, неуютно — стены будто давили, и потолок словно грозился обрушиться. Солнце сразу показалось чересчур ярким и слепящим. Волдеморт. «А ты ожидал кого-то другого, дитя?» — прошелестел голос, и Гарри ощутил давление в черепе. Он зажмурился, судорожно вздыхая. — Я надеялся, что ты всего лишь плод моей фантазии и свалишь куда-нибудь, — рыкнул Гарри. Послышался смех: холодный и громкий, он бил по перепонкам. Хотелось зажать руками уши. Да только это было бесполезно. «Я никуда не уйду и не покину тебя, мой дорогой, — насмехался голос. — И это еще не все, что я могу. Я могу больше! Ты узнаешь это очень скоро, Гарри», — елейно добавил монстр. Гарри прикрыл глаза, мысленно считая до десяти. Обычно это помогало, особенно, когда было необходимо сдержаться. Ведь ему ни к чему разносить целый лазарет и создавать себе проблем больше, чем он уже имеет. Глубоко вдохнув, он поднялся с постели и сделал шаг в сторону одной из дверей, вероятно, ведущих в кабинет колдомедика. Но остановился буквально в двух футах. Что он скажет медику? Что его преследует голос, который слышит лишь он? Нет, определенно, если он о таком скажет, его тут же упекут в Мунго. Конечно, это будет хорошо лишь в одном — там Дельфи и мистер Харрисон. Но в остальном…. «Слышать голоса — это ненормально. Даже для волшебного мира», — вспыхнули в сознании слова, произнесенные голосом Гермионы. Гарри приуныл еще больше. Он всё сильнее запутывался: в себе, в своём прошлом, если таковое было, в том, что происходит. Он вспомнил друзей и их улыбки, голоса, кто на каком факультете учился. Он даже вспомнил Дамблдора, что стало большим открытием. Тот Дамблдор из воспоминаний сильно отличался от того, кто преподавал трансфигурацию. Тот был старый, с мудрым и участливым взглядом, но иногда говорящий полнейшие глупости. Вся его жизнь, похоже, состояла из глупостей. Он привалился к стене и посмотрел в пол, изучая свои носки. Сколько бы Гарри ни пытался сопротивляться Волдеморту, всё без толку. Он только еще больше раззадоривал его. Но на компромисс идти не желал. Он даже не знал точно, кто такой этот Волдеморт, из чего состоит, и существовал ли этот фантомный персонаж в реальности, или это просто какой-то паразит. Было ли у него имя? Ну, в самом деле, не Волдемортом же его звали. Гарри пообещал себе, что если выйдет из лазарета, то сразу же пойдет в библиотеку за поиском информации. Должно же быть хоть какое-то упоминание о крестражах. Что-то такое темное и горчащее на языке крутилось, и в памяти всплывали нечеткие образы артефактов. Шёпот, похожий на шипение и биение сердца, лязг меча о камень. Но этого было мало для понимания всей картины. Крестраж — определенно это было что-то очень темное, и Гарри был с этим непосредственно как-то связан. Это всё, что он знал. Но не было в памяти ничего, что касалось бы Волдеморта. Вернее, было, и Гарри даже пытался на этом сконцентрировать своё внимание — там был монстр, такой, каким Гарри видел его в своих кошмарах. Он был обтекаемой формы, с плавными движениями и леденящим взглядом. Вместо связной речи было неясное, но вполне отчетливое шипение. Гарри ощущал мороз по коже, покрывался мурашками, он испытывал страх и панику, когда вспоминал ухмылку на обезображенном лице монстра. И это его тягучее «Гарри», от которого выворачивало наизнанку и колотило мелкой дрожью. — О, мистер Грин, вы встали. Замечательно, — из-за двери, ведущей в кабинет, вышла полноватая дама в возрасте с причудливым чепчиком на седой голове. Она оглядела юношу с ног до головы и приторно улыбнулась. — Вам уже лучше, дорогой? «Я никуда не уйду и не покину тебя, мой дорогой, — услышал он явственно сказанное не ее голосом и содрогнулся, медленно покачнувшись на ставших вдруг ватными ногах. — О… да, мэм, я хотел бы узнать, когда меня выпишут? Я чувствую себя намного лучше. — По вашему виду я бы так не сказала, — поджала она губы, скептически поглядев на пациента. — Пойдёмте, я вас продиагностирую, и если всё в порядке, то отпущу, — она вновь улыбнулась и жестом пригласила подойти к кровати. Гарри ничего не понимал в этих радужных завихрениях, парящих над его телом. Разноцветные нити сплетались спутанными лоскутами, то и дело вспыхивая, когда ведьма касалась их палочкой. Её лицо не выражало ничего, а глаза были сосредоточены на этих нитях. — Всё хорошо, кроме, пожалуй, мозга. Как я и говорила ранее, ваш мозг был подвержен какому-то проклятью… — она в задумчивости прикусила губу. — Но в вашей карте нет никаких сведений об этом, что странно. Ведь, если верить этой диагностике, проблемы были у вас всегда. Кто вас лечил раньше, мистер Грин? Гарри внутренне запаниковал, судорожно пытаясь придумать что-то. Мистер Харрисон тоже упоминал, что в мозгу Гарри что-то не так, из-за чего и память отшибло. Но что сказать медведьме? — Э… Это семейная тайна, мэм. Но мой целитель никогда не говорил, что у меня что-то не так. И… Может, это из-за нападавшего? — Кто на вас напал, помните? — спросила она, опустив палочку, и пристально посмотрела на юношу. — Это важно, мистер Грин. Если вас пытались убить — а именно это, похоже, и пытались сделать — вам просто необходимо написать заявление в Аврорат. — Я не помню, — честно признался Гарри. — Он появился буквально из воздуха, я даже не успел его рассмотреть. И… раз уж я жив и относительно здоров, то какой смысл жаловаться? Может, мне вообще это все показалось. Может, это была чья-то шутка. Я не могу обвинить в этом не зная кого. — Мистер Грин, — женщина вздохнула и укоризненно посмотрела на нерадивого пациента. — Я буду обязана сообщить об этом вашей кузине, так как она несет за вас ответственность. Вы вправе не поднимать шум и не создавать проблем школе, но ваша родственница должна знать. Гарри хотел возразить, но промолчал под непреклонным взглядом карих глаз пожилой медведьмы. Он не хотел рассказывать Дельфи об этом инциденте, зная почти наверняка, что она либо тут же напишет ему письмо с расспросами, либо, что еще хуже, явится в школу, чтобы лично убедиться в его целости. — Вы можете идти, мистер Грин. При любых симптомах — головокружения, вялости, рвоты, магического диссонанса — вы тут же идете ко мне. Это понятно? — Да, мэм, — покорно кивнул Гарри тут же вскочил с кровати. Даже то, что о его состоянии сообщат Дельфи, не омрачало его радости. Он наконец-то был свободен. Он понял для себя одно, как неоспоримую истину. Он ненавидит больницы.***
Это был холодный октябрь, а, точнее, конец октября. Гарри сидел за столом Слизерина, вяло водя ложкой по тарелке. Он ненавидел Хэллоуин. Но почему — объяснить даже самому себе не мог. Вот просто изнутри шел протест и горечь. Все вокруг выглядели более веселыми и жизнерадостными, улыбались, корчили рожи. А для него в этот день будто тучи опустились на землю, покрывая серым туманом все вокруг. На удивление, Том Реддл был тоже не в настроении. Напряженный и рассеянный, постоянно смотрящий куда-то в сторону, он невпопад кивал на какие-то речи, обращенные к нему, раздражался, если кто-то пытался растормошить угрюмого префекта. Обычно спокойный и безучастный, Том выглядел так, будто что-то грандиозное замышлял, и это что-то выдавало его с потрохами. Он явно волновался. Нервничал. Как бы ни стремился он это скрыть. Не дождавшись окончания ужина, Гарри поднялся и, стараясь казаться незаметнее, торопливым шагом вышел в коридор. Есть не хотелось, как и видеть счастливые лица студентов и преподавателей. Ночь обещала быть длинной и волнительной. Встревоженно колыхался огонь в факелах, дрожал воздух, наполненный гудением — бой часов разносился по всему замку, отражаясь от стен. Гарри просто хотелось побыть в одиночестве. Как ни странно, но для самокопания он выбрал неиспользуемый уже месяц женский туалет. Там протекали трубы, и весь туалет был в воде. Гарри это вполне устраивало — это было единственное в школе место, куда никто не заходил. Потому что здесь было сыро и грязно, а еще не горели факелы. И было холодно. Гарри зашел внутрь — вода под ногами хлюпала, звук шагов разносился эхом по пустому посещению. Грязное окно под потолком не пропускало свет, что создавало немного мрачную атмосферу. Здесь было неуютно. И отсюда хотелось сбежать. Зайдя в одну из кабинок, Гарри сел на унитаз и привалился спиной к стене. Все было каким-то дерьмовым. Не таким, как он себе это изначально представлял. Дельфи, конечно, после того, как ей сообщили, тут же написала кузену. Письмо было не похоже на те, какие она обычно писала, и не излучало доброту и участие. Оно сквозило тревогой и глухой злостью. Но не на него, а на сам Хогвартс. Дельфи даже категорично заявила, что если подобное повторится, она заберет его. Но зачем забирать, если он и так собирался приехать на каникулы? Честно сказать, Гарри очень переживал, что Дельфи его не захочет видеть. Мол, прошла эта родственная любовь, и теперь он сам по себе. Но… Он не признался бы даже себе, что ему было очень приятно ощущать её тревогу за него, её злость, обращенную на руководство школы. Её порыв сообщить в Аврорат и по камушку разобрать Хогвартс. Благо девушка всё же смилостивилась и дала ещё один шанс ему и школе. О, директор даже не представлял себе, какую милость ему оказала Дельфини Грин. Что очень повеселило пребывающего в упадническом настроении Гарри. Что-то где-то зашуршало, послышался тихий вздох — как показалось юноше, шум исходил из одной из кабинок. Он прислушался, но ничего, кроме мерного шума текущей воды, больше не было слышно. Приняв это за галлюцинацию, он снова прикрыл глаза. Дверь скрипнула, и темное помещение озарил тусклый свет из коридора. Гарри замер и прислушался. Шаги были тихими, почти не тревожащими водную гладь на плитах. Дверь закрылась, погружая весь туалет снова во мрак. Гарри затаил дыхание, перестав обращать внимание на затекшую ногу. Ему стало интересно. кто еще пришел. Послышалось копошение и шорох мантии о пол, тихие шаги где-то рядом. — Откройся, — прошелестел голос; шипящие звуки эхом разносились по комнате. Гарри нервно сглотнув, узнавая этот странный язык. Так говорили только змеи. Гарри уже встречал змей на территории Хогвартса. Что было странно, так это то, что он прекрасно понимал их. Он слышал их невнятное бормотание — какие-то глупости. Но сам никогда не решался заговорить. Его даже пугало это. Ведь этот дар был редким и передавался только в одном роду. Послышался скрип плит о пол, кабинки чуть задрожали, и что-то с грохотом отъехало в сторону. Гарри сжал в ладонях палочку, нервно сглотнув. Он выглянул в небольшую щелочку двери кабинки и замер, заметив нечеткую фигуру в черной мантии. Огонек Люмоса не сильно помогал рассмотреть человека, стоявшего к нему спиной. Гарри услышал шелест, будто что-то скользило по стенкам, затем шипение, такое же неразборчивое и нечеткое. — Кто тут? — спросил внезапно женский заплаканный голос, послышался скрип, и дверь дальней кабинки приоткрылась. Гарри судорожно выдохнул. Девушка с заплетенными косами и заплаканным лицом стояла у кабинки. В руках её были очки — но, похоже, давно разбитые, так как не хватало стекла. Как раз в этот момент из странной черной дыры показалась огромная голова непонятного существа. Гарри, конечно, в этом времени на зрение не жаловался и даже предположил, что это дракон. Но откуда бы взяться драконам в Хогвартсе? Точнее, под ним. Гарри не видел полностью это чудовище, отдаленно смахивающее на дракона и на огромную змею. Неизвестный парень отошел в сторону и посмотрел на девушку, что так беспечно вышла. И Гарри ужаснулся, поняв, что это был Том Реддл. Но больше всего его ужаснуло даже не это, а то, как девушка потерла глаза и посмотрела на странное существо. Её глаза остекленели, и она, будто сраженная Петрификусом, упала на пол. Очки ее выпали из рук, вторая дужка разбилась и погнулась, легкой позолотой отсвечивая в тусклом свете Люмоса. Том равнодушно глянул на тело девушки, совершенно не выказывая никакого сочувствия. Он медленно подошел к ней, встал на одно колено и бледными пальцами провел по шее, там, где находится артерия. Его лицо не выражало ничего, губы были поджаты. Гарри не мог рассмотреть его полностью, но действие, разворачивающееся перед его глазами, вызывало холодный ужас и… легкий трепет. Том выглядел красиво в разлитой по воздуху смерти, он выглядел так естественно и так правильно, что у Гарри перехватило дыхание от этого странного осознания. Ему захотелось коснуться тонкого профиля старосты. захотелось вдруг встать рядом и ощутить то же волнение, что ощущал Том. Откуда-то взялись ненужные мысли и неправильные слова и фантазии, они были столь же сладкими и порочными, как и сам Том. Как Волдеморт. — Чёрт, — выдохнул звонким шепотом Реддл и поднялся на ноги. Полы мантии ложились бесформенными складками на мокрый пол. Его идеально начищенные туфли сейчас выглядели тут не к месту. И весь он выглядел неуместно на фоне грязных стен и хладного трупа девушки. Хотя… Гарри отдавал ему должное, он все-таки смотрелся эффектно, он был прекрасен, а его глаза казались совсем черными в полумраке. — Тебе придётся вернуться, — обратился Том на парселтанге к всё тому же существу. — Я сделал что-то не так, наследник? — прошипело существо. Гарри мог поклясться, что расслышал в неясном шипении беспокойство. — Нет, король всех змей. Ты сделал всё правильно. Грязнокровки не должны находиться в этой школе. Они пачкают её своим присутствием. Очерняют, оскверняют. Ты сделал всё верно, — прошипел Том, голос его излучал легкую нервозность. — Мне придётся спуститься к тебе попозже. Возвращайся, — приказал он и взмахнул полами мантии, разворачиваясь к двери. Быстрым шагом Реддл покинул туалет. Гарри будто окаменелый стоял в кабинке, так и не сделав за это время вдоха. По-хорошему, ему стоило бы прямо сейчас бежать, позвать преподавателей, вызвать Аврорат и доложить про все, что он видел. Про Тома. Но… Внутренний слизеринец затолкал импульсивного гриффиндорца куда подальше и с легким укором заметил, что если Гарри сейчас рванет докладывать. то первым в качестве подозреваемого будет он сам. И Гарри был с ним полностью согласен. Как бы ни хотелось поступить по справедливости, он понимал, что Реддлу поверят куда охотнее, чем Гарри. Веритасерум был запрещен с недавнего времени, а легилименцию использовать мог только сам судья или министр. Гарри сильно сомневался, что хоть кто-то захочет поднимать шум из-за девочки из маггловского мира. Его, с большой вероятностью, просто попросят молчать. Вернее, попросят — это слабо сказано. Скорее, заставят. Ведь школа должна быть на хорошем счету, а смерть какой-то грязнокровки может сильно подпортить её репутацию. Она недостойна даже того, чтобы дышать этим воздухом. А уж её труп окончательно всё испортит. Гарри, будто со стороны наблюдавший за своими действиями, вышел из кабинки и направил палочку на лежащее тело. Взмахнув ею, он поднял труп над полом и отлевитировал его к той самой черной яме, похожей на пасть, извергающую холод и вой. Гарри подошел ближе, его взгляд был затуманен и отстранен, он скинул тело в яму и отошел в сторону, слушая, как оно с глухим ударом приземлилось где-то там, в глубине. Завывания ветра усилились, и Гарри махнул рукой. Раковина с тихим скрежетом встала на место, и вой затих. Воцарилась звенящая тишина, и Гарри вернулся в реальность. Кап. Кап. Вода всё падала капли разбивались о пол, и ему чудилось в их перезвоне, словно сам Хогвартс оплакивал утрату. Но ему не было жаль её.***
— Мой Лорд, — с легкой запинкой поприветствовал его Малфой и поклонился. — Вы просили разузнать о Грине и его семье. Том неспешно прошел к небольшому диванчику у камина, махнув рукой Абраксасу, чтобы продолжал. Малфой выпрямился и посмотрел на Реддла сверху вниз. Но даже в таком положении Том выглядел величественнее. Абраксас нередко задумывался, как же так получилось, что однажды он сам примкнул к Тому. К одинокому и нелюдимому, но, тем не менее — харизматичному Тому? К темному и непоколебимому Тому. Абраксас был самый первый, кто разглядел в тогда еще первогодке потенциал. Замкнутый мальчик, будто маленький зверек, смотрел на всех диким взглядом. Не подходи — убьет! — кричал весь его вид. Над Томом попытались издеваться третьекурсники со Слизерина, называя его между собой грязнокровкой. Нет, Реддл не обижался, не плакал, не кидался оскорблениями или заклятиями. Мальчик сносил все молча, глядя на ребят исподлобья, как на… диковинку. Абраксас, будучи тогда еще второкурсником, не лез к новенькому, не задирал, смотрел и тихо наблюдал со стороны. И усмехался про себя. Реддл всегда смотрел на задир с насмешкой, будто презирал за их поведение. Но не давал отпор. Даже когда в него кидали разномастные проклятья, чтобы вывести из себя — игнорировал, отбивая любое нападение молча. Но когда Том перешел на четвертый курс — все изменилось. Изменения коснулись всего, что попадало в поле зрения Реддла. Впервые Абраксас увидел на лице всегда спокойного и невозмутимого мальчика злость. Нет, не злость даже — ярость. В порыве гнева, когда один из пятикурсников кинул привычное надменное «грязнокровка», Том ощетинился. Он дал отпор. Заставил склонить перед собой голову. Он поставил на колени пятикурсника и бровью не повел. И грянул гром. Абраксас до сих пор содрогался, вспоминая все это. Светильники замигали, воздух в гостиной понизился на несколько градусов. А затем Том продемонстрировал еще кое-что. Он заговорил на парселтанге. И змеи ожили; над камином, над входом, над окнами — они благоволили юному наследнику. Они склоняли свои мраморные и железные головы. Они шипели в ответ, и глаза их светились приглушенно-красным. И тогда весь факультет признал его — уже не каким-то беспородным грязнокровкой — потомком самого Основателя. Его боялись, уважали и стремились завоевать внимание. Реддл знал себе и своим словам цену, он никогда не говорил ничего просто так. Он никогда не шел вразрез со своими убеждениями. — Во Франции действительно проживала такая семья, Гилберт и Кассиопея Грин, и сын у них был. Вот только есть одно «но», которое при первой поверхностной проверке ничего не покажет странного, но вот при глубокой… — лицо наследника Малфоев буквально светилось триумфом. — Эти люди не имеют ничего общего с Бастианом. То есть, конечно, по всем документам и записям в реестре волшебников он числится. Однако когда мой человек побывал в Шармбатоне и лично поспрашивал учащихся, выяснилось, что никто и никогда не видел Бастиана Грина в этой школе. — Интересно, — на тонких губах Тома показалась ухмылка, блеск предвкушения вспыхнул в глазах. — Благодарю тебя, Абраксас. Никому не рассказывай об этом, — в голосе Тома можно было расслышать прямой приказ. Абраксас заметил в глазах своего Лорда алые всполохи. Под глазами у него были синяки, и вид усталый, немного нервный. Он не решался задать вопрос, что случилось, зная, как Реддл не любит вторжения в личное пространство. А тем более, когда лезут с расспросами. — Конечно, — поклонился он. — Могу я сделать для тебя ещё что-то? — спросил он и пристально посмотрел на напряженного и отстраненного Реддла. — Можешь… — кивнул тот. — Собери всех наших, полный сбор. Мы выдвигаемся к полуночи, о подробностях я скажу позже, — Том встал на ноги и, не глядя на своего визави, направился к выходу из комнаты. Об этом месте знали немногие — лишь избранные, те, кто смог проявить смекалку и отыскать её. На губах старосты играла предвкушающая улыбка. Малфой фыркнул на это позерство, но всё же он отдавал должное Тому. Тот умел одним взглядом подчинять, убеждать и вести за собой. А его этот дар парселтанга… Когда Реддл говорил на нем, Абраксас слышал тихий шелест, как будто на языке перекатывалось что-то горькое. И это было так волнительно и величественно, что хотелось склонить голову, вдыхая аромат ежевики. Это было странно, но от Тома всегда пахло сладкой ежевикой. В аристократическом мире было не принято любить человека своего пола. То есть, можно было иметь в любовниках хоть кого, но жениться — обязательно на женщине. дабы сохранить свой род. Абраксас никогда и ни при каких обстоятельствах не сказал бы, что его влечет к Тому. Что ему нравится, как тот властно отдает приказы, как другие смотрят на него с подобострастием, как он уверенно ведет за собой… Как иногда жесток его голос. Как прекрасны тонкие руки, изящно держащие палочку. Абраксас так не умел, не мог, ему не хватало этого таланта, актерского мастерства — вплетать в слова магию. А палочка… Тому будто и не нужна была эта палочка. Малфой знал, что он и без неё может положить целый город, если пожелает. И ему иногда так хотелось, чтобы из всего, что есть в мире, Том пожелал его. Это было запретно и сладко — думать, фантазировать, представлять себе Тома рядом. Чтобы его улыбка — искренняя — была бы обращена к нему. Но Том не любил всё земное, презирал любые намеки на страсть, любовь, вожделение. Он игнорировал девушек, вульгарно разодетых и пахнущих духами. Он стойко игнорировал и парней, которые пытались строить ему глазки. Он просто пребывал в своем затворническом мире. Но он любил власть. Это была любовь и страсть, такая же неправильная и порочная, как у Абраксаса к Тому. Такая же непокорная и постоянно норовящая ускользнуть из рук. И Том ревностно относился к тому, что было ему дорого и важно. Абраксас хотел бы, чтобы Том так относился к нему. Вынув из серванта бутылку виски, припрятанную тут на случай посиделок с товарищами, Малфой, не доставая бокала, отпил прямо из горлышка.