carnival of decay - chapter 11. devastation (опустошение)

chapter 11. devastation (опустошение)

Кас аккуратно опустил Дина на кровать и посмотрел на его предплечье. От метки не осталось и следа. Чистая ровная кожа, словно и не было этих ужасных месяцев. Вздохнув, Кас ещё мгновение стоял над бессознательным Дином, а после покинул комнату. Дин теперь в порядке, по крайней мере физически, так что сторожить его не было никакого смысла. К тому же ждали куда более важные дела.

Он быстро шёл по коридору, не обращая внимания на мигающий красный свет, и прислушивался. Детского плача слышно не было, и это тревожило. Кас никогда прежде не сталкивался с новорождёнными нефилимами и не имел представления, как они должны себя вести. Так же, как и обычные дети? Но Джек не обычный. Даже не обычный нефилим.

Он уловил голос Чарли, полный беспокойства, и ускорился.

Дверь в комнату была открыта настежь. Кас приблизился к ней в два шага — сердце его сосуда колотилось непривычно быстро.

Ровена стояла у самого порога, напряжённая и растерянная. Поверх её плеча Кас увидел Чарли, которая обнимала обнажённого заплаканного юношу. Тот, стоило Касу войти в комнату, резко поднял голову и посмотрел на него.

— Кастиэль… — выдохнул он, и в его голосе слышалось облегчение.

Это был Джек, определённо. Кас видел его мерцающую золотом благодать, но он не ожидал такого. Все нефилимы, которых он когда-либо встречал, росли как обычные дети. Возможно ли, что «взросление» Джека связано с его архангельским происхождением?

Но в теле подростка или нет, Джек всё ещё оставался младенцем, который только появился на свет и которому нужны забота и защита. А Кас обещал Сэму, что позаботится о нём.

— Здравствуй, Джек, — улыбнулся Кас и раскрыл руки для объятия — так ведь обычно поступают люди? Джек сразу же оказался к его руках и уткнулся носом в плечо. И в то же мгновение Каса накрыло волной тепла, которое даровало чувство дома и покоя, прежде незнакомое и чуждое.

— Ну ладно, — тихо произнесла Чарли, — мы пойдём разберёмся со светом.

Кас бросил на неё благодарный взгляд и крепче сжал Джека, мягко поглаживая по спине. Именно это вернуло его на землю — ощущение голой кожи под рукой. Он отстранился и, сняв плащ, накинул на Джека.

Джек завернулся в ткань и смущённо посмотрел на него.

В эту секунду он был до безумия похож на Сэма — глазами и этим выражением лица, которое Дин обычно называл щенячьим. Кас взглянул за спину Джека, словно его тянуло туда как магнитом. От вида окровавленного тела Сэма сердце сковала скорбь. Ангелы не должны чувствовать, но Кас чувствовал. Боль потери и боль за Дина, когда тот очнётся, теперь освободившийся от влияния метки. И боль за Джека, жизнь которого началась с утраты.

Кас посмотрел на него и положил ладонь ему на плечо, надеясь, что этим жестом сможет хоть немного его утешить.

— Что произошло? Почему ты?.. — спросил он в попытке отвлечь.

— Папа всегда говорил, что я должен быть сильным, так что… — На этих словах Джек обернулся к Сэму и сгорбился. — Я пытался его вернуть, — дрожащим голосом произнёс Джек и снова перевёл взгляд на Каса. — Я пытался снова и снова, но ничего не выходит. Может, если ты…

— Боюсь, никто на это не способен, — ответил Кас. Лицо Джека скривилось, на глаза его опять навернулись слёзы, и Кас мог лишь снова бережно приобнять его, позволив излить горе. — Пойдём, — аккуратно отстранился он и потянул Джека к двери, — тебе нужно умыться и отдохнуть.

— Как же папа? — Джек остановился и впился пальцами в руку Каса. — Нельзя его просто оставлять здесь!

— Нет, конечно нет. Но я сделаю всё сам, я приведу его… — Кас хотел сказать «тело», но не мог себя заставить, — в порядок, но… Нам нужно дождаться пробуждения Дина.

От этих слов Джек в его руках напрягся и сжался, и Кас замер.

— Он меня возненавидит, да? — тихо спросил он.

— Нет, — резко ответил Кас, но тут же замолчал. Он не мог соврать ему и не хотел. Джек заслуживал правды. — То есть он будет злится, — продолжил он, подбирая подходящие слова, — возможно, будет с тобой груб и даже жесток, но… Он не возненавидит тебя. Скорее, себя и… Ему очень больно, а когда Дину больно, он причиняет боль окружающим. Но он поймёт, что ты ни в чём не виноват, что ты его семья, и примет тебя. Он полюбит тебя. Просто дай ему время и… будь терпимее.

— Как он сможет полюбить меня? — едва слышно прошептал Джек, опустив голову. — Я убил папу, я…

— Ты этого не делал, — оборвал его Кас и схватил за плечи, заставляя смотреть на себя. — Это не твоя вина. В этом нет ничьей вины. Ты сейчас мне не веришь, и, к сожалению, я не могу заставить тебя поверить, но со временем ты поймёшь: это просто закон мироздания, над которым даже мы не властны. И Дин тоже поймёт.

Кас видел тень сомнения в глазах Джека, неверие, нежелание верить и больше всего хотел стереть их, уничтожить, как уничтожают сорняки, хотел забрать его боль и пережить её сам, оградить его ото всех бед и сделать счастливым.

Наверное, именно этого хочет каждый любящий родитель для своего ребёнка. И пусть Джек не был его ребёнком, Кас понимал, что готов отдать жизнь за него и его счастье. И дело было не только в обещании, данном Сэму, но в привязанности и любви, которые успели прорасти в сердце.

Кас и прежде считал, что больше не одинок, что у него есть семья — Дин и Сэм, но теперь он наконец понял, каково это на самом деле. Теперь он не просто так думал, а чувствовал это всем сердцем.

Его окружала пустота и темнота, словно он плавал в невесомости, оторванный от реального мира. Ни боли, ни холода или тепла, ни дискомфорта — ничего. Он не ощущал даже своего тела, словно оно растворилось, растаяло, как фигуры из песка во время прилива. Только блаженный покой, умиротворение. Бесконечность и вечность.

Постепенно чернота вокруг начала клубиться, словно дым над быстрой рекой, пронизываемый серебристыми вихрами, и обретать форму. Поначалу неясная, расплывчатая фигура начала принимать очертания женщины. Прекрасная, манящая и притягательная, но в то же время таящая опасность и скрывающая силу, она привлекала, влекла к себе. Улыбкой, взглядом, голосом. Протянутой рукой.

И он поплыл навстречу.

— Дин, — позвала она и вдруг оказалась прямо перед ним. Дин… Имя отозвалось внутри, словно какая-то давно потерянная часть встала на место. Да, это похоже на его имя. Женщина обхватила его лицо ладонями. Он не мог пошевелиться и заворожённо смотрел в глаза напротив. Казалось, именно тут его место, здесь, с ней. — Ты освободил меня. Спасибо.

Она потянулась к нему и поцеловала.

Сэм.

Он раскрыл глаза и оцепенел.

Солнечные блики в мягких прядях каштановых волос. Ямочки на щеках. Тёплая, поцелованная летом и загаром кожа. Сладость губ. Дом. Жизнь.

Сэм.

Он отстранился и в ужасе смотрел на её улыбку. Нет, он не мог. Только Сэм, только Сэм…

Он очнулся резко. Словно выбрался из воды на воздух, когда лёгкие уже начали гореть и сжиматься. Губы щипало от ощущения чужих губ. Чужих. Не Сэма.

Сэм.

Дин накрыл правое предплечье ладонью, но не нашёл ничего. Только ровная кожа и ни намёка на метку.

Внезапно голову пронзили картинки — воспоминания, как он пытался спасти Сэма. По крайней мере так ему в тот момент казалось. Боже, он был готов убить его, лишь бы…

Дин обхватил руками голову и подтянул колени к груди.

Что он наделал? Он чуть не убил Сэма.

Сэм…

Он вскочил с кровати и, распахнув дверь, побежал по коридору, не различая дороги. И замер перед нужной комнатой. Рука зависла над ручкой. Он знал, подсознательно чувствовал, что там. Знал, что увидит. Потому что судьба никогда ему не благоволила. Он потерял всех. А теперь потерял и Сэма.

Через силу он заставил себя открыть дверь.

Сэм лежал на кровати. Закрытые глаза, руки на животе, рассыпанные по подушке волосы. Такой умиротворённый, спокойный, ни намёка на что-то плохое и ужасное. Лишь бледность и неподвижная грудь кричали о страшной правде.

Едва чувствуя пол, Дин приблизился к нему и упал на колени перед кроватью.

— Сэмми… — выдохнул он, бережно накрывая его ладони своими, и уронил голову ему на живот. — Сэм…

Он мог бы игнорировать холодность кожи, это было так легко. Сэм почему-то часто мёрз, особенно его руки, хотя, казалось бы, такой здоровяк должен быть горячим, как печка. Дин где-то однажды прочитал, что такое бывает с людьми, которые всем своим душевным теплом делятся с окружающими, и это было так похоже на Сэма, всегда готового поддержать и найти нужные слова для каждого.

Но запах… Сэм теперь пах иначе. Точнее совсем никак не пах — стерильностью, неприятной чистотой, какая бывает в больницах. И от этого никуда было не спрятаться.

Чистая рубашка Сэма пропитывалась слезами, пока Дин всё равно упрямо умолял его очнуться. Потому что Сэм не мог, он просто не мог…

Дин не знал, сколько пробыл там, обнимая лицо Сэма, целуя бескровные губы, сколько просил его вернуться, сколько молился всем ангелам и богам. Время потеряло всякий смысл. Его существование потеряло смысл.

Зачем ему быть, если Сэма больше нет? Зачем ему мир, в котором больше нет того, кто значил всё?

Он сидел там, пока не перестал чувствовать ноги. Пока на плечо не опустилась маленькая ладонь.

— Мне так жаль, — раздался тихий голос Чарли, а потом его окружили её руки. Она гладила его по спине и что-то шептала, Дин различал лишь отдельные слова, но всё равно не понимал их сути, словно они были сказаны на другом языке.

И всё же это помогло вернуться в реальность, выплыть из пучины, в которую его затянуло, стоило лишь ступить в комнату. Дин с трудом отстанился от Сэма, разом ощутив, как тело его предаёт: спина, ноги затекли, шею будто пронзали сотни иголок при каждом, даже крошечном движении, в глаза словно насыпали песка.

— Дин… — едва слышно позвала Чарли и отвела взгляд, и Дин уже знал, что за этим не последует ничего хорошего. — Думаю, пора его… Мы уже всё подготовили.

Дин думал, хуже быть не может, но ошибся. От одной только мысли о Сэме, горящем в огне, — почему всегда огонь? почему он забирает самых дорогих ему людей? — желудок скрутило тошнотой. Дин попытался втянуть воздух, но лёгкие отказывались расширяться. Он снова посмотрел на Сэма. Как он сможет пройти через это? Где найдёт силы своими руками уложить его на погребальный костёр?

— Если тебе нужно ещё немного времени…

— Время мне поможет? — грубее, чем хотелось, спросил Дин и взглянул на Чарли. Её глаза наполнились слезами, и Дин отвернулся. Если он увидит, как она плачет, то сломается. А он и без того на грани пропасти. Лишь бы не упасть в неё, он с трудом поднялся и схватил лежащие на тумбочке простыни.

Не обращая внимания на Чарли, он расправил ткань и накрыл Сэма.

Чарли помогла бы, попроси он её, но Дин должен был сделать это сам. Это его обязанность. Это его наказание.

Дин хоронил маму. Хоронил папу. Хоронил Бобби. Элен и Джо. Руфуса.

Это было больно. Горько. Мучительно. Каждый раз он лишался какой-то части себя, получая взамен чёрную дыру в груди.

Но хоронить Сэма было во сто крат хуже. Легче вырвать живое сердце и смотреть, как оно горит, чем наблюдать, как исчезает в огне всё, чем был Сэм, чем он когда-либо мог стать. Сэм ведь такой умный, талантливый, невероятный. Был. Он мог бы стать великим, выдающимся. Он уже им стал. Никто другой больше не одолел бы Люцифера, не пережил сотни лет пыток.

А теперь его прах развеивался по земле за бункером.

И Дин не мог этого вынести.

Пламя ещё пылало, когда он развернулся и пошёл в сторону дома. Дом. Уже нет. Лишь место с крышей над головой, и только. Место, которое ему придётся делить с…

Господи, Дину не хватало сил даже мысленно произнести его имя.

В глубине души он понимал — знал, что мальчик не виноват ни в чём, и уж тем более в смерти Сэма. И где-то ещё глубже Дин осознавал, что он — частичка Сэма, его кровь и плоть, его продолжение. Но именно от этого было больнее всего.

Возвращаясь в бункер, Дин успел разглядеть его краем глаза, с облегчением отметив, что он не похож — слава богам — на Сэма.

Пацан жался к Касу, размазывая по лицу слёзы, и не сводил с огня взгляда, в котором Дин нашёл отголоски своей боли. Лишь когда Дин проходил мимо него, он сгорбился ещё сильнее и словно съёжился. Кас сразу же напрягся и загородил его собой. Дин только фыркнул.

Было бы легко и просто отдаться желанию убить парня и попробовать это сделать, но Сэм… Сэм бы его за это возненавидел. Дин бы сам себя возненавидел.

Нет. Пусть играть в семью он не будет, но оставить парня в покое ему хватит сил. Ради Сэмми.

Да и, в конце концов, трудно убить того, на кого даже смотреть не можешь, того, чьё присутствие разрывает на куски.

К тому же у Дина были планы получше, жаль только всего алкоголя в бункере на них могло не хватить. Но ничего, ненависть к себе должна компенсировать недостаток.

В дымке опьянения легче не станет. Дин знал это всегда — выпивка не решает проблемы и не лечит душевные раны. Но было достаточно и того, что она приглушает боль, а последующее похмелье отвлекает от неё, и если пить правильно, то можно продержаться и не сойти с ума. И хорошо, что у него под боком был ангел, который мог прикосновением вылечить печень.

Дин сумел пережить четыре долгих, мучительно бесконечных дня в мире без Сэма — пустом, тусклом, холодном, — когда в дверь мягко постучали.

В голове всё плыло, а горло словно слиплось, так что Дин смог лишь что-то невнятно прохрипеть, но этого, видимо, было достаточно.

Чарли вошла в комнату, даже не скривившись ни при виде него, ни при виде бутылок на полу, и Дин был благодарен. Он и без неё знал, что всё дерьмово, конечно, но увидеть на её лице брезгливость напополам с жалостью… Только не сейчас.

— Я принесла тебе поесть, — с мягкой улыбкой произнесла она. — И попить что-то без градуса.

— Спасибо, но я не голоден, — прохрипел Дин и ужаснулся от звука своего голоса.

— И всё же поешь. Хотя бы немного.

Она поставила поднос на тумбу и присела на край кровати. Дин с трудом сел, прислонившись спиной к изголовью. Голова кружилась, и он на секунду прикрыл глаза, чтобы прийти в себя. Чарли всё это время молчала, но Дин ощущал кожей её изучающий взгляд. Плевать. Он никогда не был из стыдливых и сейчас не собирался. Пусть смотрит, как низко он пал. Может, тогда она отвернётся от него и больше не придёт.

— Я знаю, что ты сейчас вряд ли хочешь видеть хоть кого-то, но… — Голос Чарли сорвался, и Дин открыл глаза. Она опустила голову, что-то теребя в руках. Наконец она сквозь слёзы продолжила: — Сэм попросил передать тебе.

Она протянула помятый в уголках конверт; её рука дрожала, повиснув в воздухе. Дин не шелохнулся. Лишь смотрел на него, забыв как дышать. Только он начал думать, что сможет, что справится и переживёт это, но, видимо, у вселенной были другие планы.

Чарли, когда Дин так и не забрал конверт, положила его на тумбу рядом с подносом и мягко накрыла руку Дина своей ладонью.

— Представить не могу, каково тебе сейчас, но… Я рядом, Дин. Мы рядом. Если что-то… Ты не один.

С этими словами она, сжав его пальцы, поднялась и молча вышла из комнаты. Дин смотрел, как она уходит, лишь бы не смотреть на конверт.

Он знал, что там. Он знал, что это его добьёт окончательно, уничтожит, разрушит. Знал, что в первый раз не сможет прочитать его целиком, будет откладывать в сторону, швыряться вещами, бить кулаком в стену и стискивать зубы, лишь бы не закричать. Знал, что, когда всё же дочитает, останется опустошённым, выпотрошенным, онемевшим от боли. И знал, что после будет перечитывать его снова и снова, чтобы наказать себя и одновременно исцелиться.

Он знал, что пройдёт через ад, но не мог иначе и потянулся за конвертом.

— Я не могу, Кастиэль, — покачал головой Джек и отступил, прижимаясь спиной к стене и обхватывая себя руками.

С похорон папы прошло пять дней. С ночи, как во снах его стали преследовать красные глаза, — два. Кастиэль снова и снова заверял его, что это всего лишь кошмары, что Люцифер мёртв и больше не вернётся, но он не мог. Не мог найти в себе смелости снова использовать свои силы и тренироваться их контролировать. Один раз он попробовал, и вот что вышло. А Джек не хотел становиться таким же, как отец. Не хотел стать тем, кто причиняет боль.

— Я знаю, что ты боишься, — сказал Кастиэль и приблизился, обхватывая Джека за плечи. — Но нельзя позволять страхам управлять тобой.

— Ты не понимаешь! — Джек сбросил его руки и отошёл в сторону. — Что, если я кого-то покалечу или убью? Папа уже погиб, и я не хочу, чтобы ещё кто-нибудь…

— Именно поэтому ты и должен учиться, — успокаивающе ответил Кастиэль. — Если ты не захочешь использовать свои силы в жизни — хорошо, это твой выбор, и никто не сможет тебя заставить. Но тебе и самому будет спокойнее, если ты будешь знать, что в случае чего сможешь себя контролировать.

Джек зажмурился, сдерживая слёзы. Почему Кастиэль так верил в него, доверял ему? Почему он был так добр? Чем Джек это заслужил? Он ведь не сделал ничего хорошего, только разрушил всё, к чему был причастен.

Папа мёртв из-за него, из-за того, что верил в него. Дин страдал и мучался, потому что Джек лишил его самого дорогого человека. Чарли плохо спала и постоянно грустила, потому что из-за Джека ей пришлось причинить боль папе и смотреть, как он умер.

— Я не могу, — выдохнул Джек и развернулся, чтобы уйти в свою комнату. Он бы хотел вообще никогда из неё не выходить. Так было бы лучше для всех.

Прав был Дин, когда хотел убить его. Пусть Кастиэль и говорил, что это было влияние метки, зря папа не прислушался. Он был бы сейчас жив. Дин был бы счастлив. Все были бы счастливы. Нет ничего плохого и ужасного в том, чтобы вообще не родиться, и это уж точно намного лучше, чем быть причиной стольких бед.

Он слышал, как Кастиэль звал его, но упрямо шёл по коридору. Может, это и правда не такая плохая идея — заточить себя взаперти. Так он точно ничего не натворит. И не попадётся на глаза Дину, когда тот наконец выберется из комнаты. Джек его не то чтобы боялся… Он хотел бы найти с ним общий язык, сблизиться; они могли бы найти утешение друг в друге и облегчить боль, но для Дина он — ходячее напоминание, и Джек это понимал. И не желал причинять ещё больших страданий.

В комнате, за закрытой дверью он позволил слезам пролиться и упал на кровать, обнимая плюшевого зайца, которого ему оставил папа и который всё ещё пах им.

У него получилось ненадолго уснуть, на этот раз, к счастью, без снов, но, проснувшись, он всё равно чувствовал себя разбитым и уставшим.

Может, Кастиэль и был прав, и Люцифер в его снах — лишь плод воображения. И всё же он его отец, в нём его благодать, его наследие. Джек — часть него, как и он — часть Джека, а значит, что-то в нём, какой-то кусочек его души отравлен. Возможно, этот кусочек совсем крошечный, возможно, огромный, но порой даже капли яда хватает, чтобы отравить весь сосуд.

В дверь постучали. Джек почувствовал отголосок благодати Кастиэля и прикрыл глаза. Он не был готов снова слушать его речи, но не хотел обидеть и потому, прочистив горло, разрешил ему войти.

— Что-то случилось? — Он приподнялся на кровати и оперся об изгловье. Кастиэль стоял на пороге, держа в руках ноутбук, и словно не решался зайти.

— Нет, всё хорошо. Я лишь хотел кое-что тебе отдать, — ответил он, наконец проходя в комнату. Он сел на кровать и положил на неё ноутбук. — Сэм… твой папа записал для тебя послание. Надо было рассказать раньше, прости. Но, думаю, именно сейчас самое время.

Джек не дышал и не сводил взгляда с экрана. Там пока ничего не было, только чернота, но он словно мог видеть сквозь неё.

— Нажми вот на эту кнопку, — показал Кастиэль, — когда будешь готов.

Он поднялся и тихо вышел. Джек едва расслышал, как дверь за ним закрылась, сжимая руки в кулаки. Он видет папу только на фотографиях, довольно старых, если верить Кастиэлю. На них он был таким молодым и счастливым, улыбался и радовался жизни. Но Джек ни разу не слышал его голоса. Когда он ещё не родился, он, скорее, чувствовал всё, что папа говорил ему, как будто слова отпечатывались в голове, рождались внутри.

С трудом разжав пальцы, он нерешительно нажал кнопку. Экран тут же ожил, и Джек увидел лицо папы.

— Здравствуй, Джек, — произнёс он и улыбнулся. Джек смахнул слёзы, застлавшие глаза, чтобы лучше видеть, и судорожно вздохнул. — Это твой папа.

На которое время повисла пауза, по ту сторону экрана папа смаргивал слёзы, но продолжал смотреть прямо, в самую душу. И Джек не мог оторвать глаз от него. Всё в нём рвалось туда, к нему.

— Я… — начал папа, и Джек всхлипнул. — Я никогда не задумывался о детях раньше. Так, чтобы всерьёз. Та жизнь, которой я и Дин жили… Это не место для детей. И я хотел бы, чтобы ты мог родиться и жить в мире и безопасности. Но знай, что я хотел и хочу тебя. Что бы тебе ни говорили, что бы ты сам ни думал, помни: ты желанный. И я не жалею ни о чём, что связано с тобой. Разве что… — Он замолчал, переводя дыхание. — Только о том, что не увижу тебя. Я очень хочу увидеть тебя, обнять, услышать твой голос. Думаю, тебе это тоже дастся тяжело. Я знаю по себе, как это трудно. Моя мама умерла, когда я был совсем маленьким. Настолько, что я её не помню. Не помню её лица, голоса, прикосновений — ничего. Даже отголосков ощущений. Только рассказы Дина и фотографии. Но ты не будешь один — ангел присматривает за тобой. — Он усмехнулся, опуская взгляд, как будто вспомнил что-то. Джек так хотел бы знать, что именно.

— Я люблю тебя, — сказал папа, его голос дрожал от слёз. — Я так сильно люблю тебя. Ты замечательный. Я знаю. Никогда не сомневайся в этом. Что бы ни случилось, не позволяй никому решать, кто ты есть и кем станешь. Это только твой выбор, твоё решение. Люди могут говорить о тебе что угодно, считать тебя кем угодно — не давай их страхам и ожиданиям управлять тобой. Только ты знаешь, кто ты и кем будешь. Слушай своё сердце, оно подскажет, как правильно поступить. Ты не зло, Джек. Не важно, как ты появился на свет. Это не определяет тебя и твою судьбу. Мы ею управляем, и мы становимся теми, кем хотим быть.

Повисла пауза. Папа вытирал слёзы и долго смотрел на него, а потом улыбнулся так широко, что на щеках появились ямочки. Совсем как на тех фотографиях.

— Ты мой мальчик. Моё солнышко. Я тебя так люблю.

Экран почернел. Слова папы всё ещё отдавались эхом, заставляя сердце сбиваться с ритма.

Он так хотел бы обнять его. Уткнуться в его плечо и почувствовать тепло, присутствие, поддержку. Услышать эти слова вживую.

Но даже так, через экран…

Папа любил его и ждал. Верил в него. Джек не мог его подвести. Он сделает всё, что в его силах.

Дин взял себя в руки на пятый день после похорон.

Письмо Сэма разорвало его на куски, но всё же привело голову в порядок. Как и случайно услышанный разговор Каса с Джеком. За пацаном нужно было присматривать. Может, Дин и не разделял веры Сэма в то, что он само добро и свет, но теперь Дин видел, что он и не само зло. Просто мальчик. Ребёнок.

Ребёнок Сэма.

И Дин должен убедиться, что с ним ничего не случится, что он не пойдёт по стопам своего папаши. Сближаться и становиться друзьями он не собирался, но вот приглядывать одним глазом… В конце концов, кому ещё это делать? Кас, конечно, старается, но помощь ему не помешает.

Дин лишь надеялся, что ему хватит на это сил, что он сможет в его присутствии не обращать внимания на раздирающую за грудиной боль.

К тому же его ждала охота.

Они выпустили что-то, когда избавились от метки. Кого-то, кто пришёл к нему во сне и в благодарность за освобождение полез целоваться. Она была, разумеется, хороша, даже чертовски хороша, но… Нет. Не сейчас и вряд ли уже когда-нибудь. Тем более с кем-то, кто определённо не человек.

Сначала Дин хотел забить на всё. И даже забил, послав Каса, когда тот пришёл и нерешительно рассказал, как они с Чарли и Ровеной пытаются разобраться, что произошло. Наговорил ему в пьяном угаре мерзостей и выставил из комнаты расхлёбывать дерьмо, которое они сами, между прочим, натворили, без него. Но теперь это была возможность отвлечься.

Охота в этом помогала куда лучше выпивки.

Каса в компании рыжих Дин нашёл в библиотеке, после того как полчаса приводил комнату в порядок, а потом и себя в душе.

— Дин! — Чарли заметила его первой и смотрела так, словно он воскрес из мёртвых. В каком-то смысле так и было. Дин лишь кивнул ей и остальным, надеясь, что не услышит вопросов, в порядке ли он и как себя чувствует.

— Где пацан? — спросил он как можно нейтральнее и уселся за стол, отхлёбывая из кружки кофе.

— Э-эм… — Чарли растерянно взглянулся на Каса, и Дин едва удержался от желания закатить глаза. — Он у себя, отдыхает, — произнесла Чарли так, словно подбирала каждое слово, лишь бы не сболтнуть чего лишнего. Дин старательно сделал вид, что ничего не заметил: ни к чему нервировать Каса, который и без того наверняка на взводе.

— Ага, ну да. Растущему организму это полезно, — как ни в чём не бывало сказал Дин и притянул к себе какую-то книгу. — Ну так что, разобрались уже, с чем мы имеем дело?

— Думаем, что да, — ответила Ровена, когда ни Чарли, ни Кас так и не произнесли ни слова. Игнорировать их ошарашенные взгляды было всё сложнее, но Дин держался. — Скорее всего, с Тьмой. Сестрой Бога.

И теперь уже Дин смотрел шокированным взглядом.

— Что? — неверяще спросил он.

— Судя по всему, — нараспев начала Ровена с такой интонацией, словно получала удовольствие от всего происходящего. Впрочем, может, так оно и было: наверняка лицо Дина её очень забавило. — Метка была… своего рода замком, который сдерживал её. Теперь метки нет, и она на свободе.

— Ты знал, что у Бога есть сестра? — повернулся Дин к Касу. Тот на это лишь покачал головой.

— Бог никогда не упоминал о ней. Если только при архангелах — ровным голосом ответил Кас, но за фасадом спокойствия Дин разглядел тревогу и… обиду?

— Которые теперь все мертвы. Класс, — взмахнул руками Дин и откинул голову на спинку стула. — А может, чёрт с ней? В смысле, может, она не опасна? — спросил Дин, скорее, риторически и понял, как глупо прозвучали его слова, стоило их произнести вслух. Но голос в глубине разума без конца продолжал твердить ему, чтобы он оставил всё как есть. Голос, похожий на…

Ты освободил меня. Спасибо.

Дин неосознанно потёр губы, словно стирая призрачное прикосновение, и повёл плечом, пытаясь стряхнуть странное чувство.

— Бог запер её и никому о ней не рассказывал, — сказала Чарли. — Не просто так ведь.

— Или просто он так проявляет любовь к ближним, — скривился Дин. — То сестру посадил под замок, то сына отправил в клетку. Семья года, мать его.

На долгое время все замолчали, в комнате повисла гнетущая тишина. А Дин лишь надеялся, что Божья любовь не коснётся Джека.