При всех своих очевидных недостатках, какие видел в Латриэль Арагорн, она все еще была прекрасным воином. Восхитительным лучником, самоотверженным фехтовальщиком и крепким бойцом. Он бы обязательно держался к ней поближе, окажись они вдвоем на поле боя, не из страха за жизнь эльфийки, а из уверенности в том, что она всегда прикроет его спину. Он не сомневался, она дойдет до конца во что бы то ни стало и будет там, на месте их победы, как и всегда, подле Леголаса. В своих надеждах на победу наследник Исилдура всегда видел ее, без единой ссадины на теле в перепачканной пылью и кровью врагов одежде.

Но не смотря ни на что, он бы все равно отправил ее пешим ходом до места их назначения, ради собственной забавы, будь, конечно, на то его воля. Все лучше, чем отдать в руки эльфийки поводья дарованной им людьми лошади. Арагорн не сомневался, Латриэль столь же хорошая наездница, как и он сам, однако дело было вовсе не в этом. Она до дрожи в пальцах раздражала его. Его раздражали ее волосы, бьющие ему в лицо, раздражал травяной запах, смешанный с ароматом лавандового масла, исходящий от нее, словно бы Латриэль никогда не потела, его раздражало то, как их тела соприкасаются, пока подаренный людьми конь скачет галопом по ухабистой равнине.

Латриэль была слишком участлива, ко всему, что ожидало их на пути. Она задавала неуместные вопросы, высказывала непрошеное мнение и предлагала собственную стратегию битвы. Арагорн злился на нее за то, что с ней соглашаются. Эльфийка была повсюду и вместе с тем, никогда не находилась достаточно близко к нему, не проявляя ни интереса, ни равнодушия к наследнику Исилдура, и лишь иногда одаривая его своим взглядом, что так сильно досаждал ему. 
Наблюдая за тем, как Латриэль пьет с Леголасом в честь победы за Хельмову Падь, Арагорн размышлял о том, почему она скорбела по нему.