Даже в самую ненастную и угрюмую пору, когда силы зла набирались свирепости, случались и такие дни, в которые войска света могли вдохнуть полной грудью. Затишье перед бурей, чье неизбежное приближение ощущалось лишь под покровом глубокой ночи, где моменты спокойствия, как правило, были полны стратегических обсуждений, подготовки войск к походу, изучения карт и чистки оружия для предстоящей битвы.

В такие дни Арагорн предпочитал держаться чуть поодаль, участвуя только в тех делах, что касались непосильной для них войны. Отлично от Латриэль, сияющей своей необычайной красотой среди мрачных лиц, занятых неотложными ратными заботами. Как же сильно он злился на собственное бессилие, подстрекающее его раз за разом обращать свой взор на неугомонную эльфийку, чьи волосы, цвета жемчуга, собранные двумя тонкими косичками сзади, легкой зеленцой отливали в лучах полуденного солнца. Длинные, они обрамляли ее миловидное лицо, разлетаясь в порывах сухого ветра и подчеркивая острые скулы и линию подбородка. Как сильно Арагорн ненавидел ее игривый взгляд, дарованный принцу Леголасу, но почти не касающийся его самого. Он злился на себя, мимолетно замечая в ее глазах оттенки мистических лугов и зеленого сияния, возникающего высоко в ночном небе среди тысяч и тысяч звезд, меркнущих на его фоне.

Арагорн отчего-то умел разглядеть влагу на ее губах и веснушки на переносице, пока Латриэль переговаривалась с Теоденом, проводя невидимые линии на карте изящными пальцами. Такими же движениями, точными и быстрыми она управлялась с луком, запуская стрелы одну за другой в тела их врагов. Арагорн ненавидел себя за то, какие мысли занимали его голову в неподходящее для этого, военное время.

Латриэль была такой же, как и другие эльфы, среди которых рос наследник Исилдура. Высокой и тонкой, словно прутик, быстрой и ловкой, как дикий зверь и меткой, как охотник. Однако он предпочел бы и вовсе не знать эльфов, повинуясь обуревающему его раздражению. Арагорн касался пальцами подвески на своей шее, в которую Арвен заключила свою душу, дабы навеки отдать ему и пытался не забыть, кто он есть. Но все равно забывал, когда эльфийка говорила с ним и никакая злость более не могла напомнить Арагорну о его долге. 
Наблюдая за Латриэль, стоящей неподалеку, не в силах думать о чем либо другом, он ощущал тоску. Она улыбалась ему.