А на войне уже становится не до Жунь Юя. Победы ложатся Сюй Фэну под ноги самыми преданными псами, и он чувствует себя нескончаемо пьяным от собственной удачи и величия. Он громит армию злых духов в первом же бою, получает свой первый шрам и репутацию самого лучшего стрелка Шести Царств. К концу битвы у Сюй Фэна лицо в ссадинах, спутанные волосы и горящие от тетивы пальцы, натруженные до мозолей, но он доволен и горд. И посылая гонца с докладом Императору, он чувствует себя совершенно счастливым.

Он отбрасывает войска злых духов, выигрывая еще несколько крупных стычек, начинает перед битвой заплетать волосы в косу, отказывается от лука и переходит на меч. Он отчаянно хорош в бою, опасен и элегантен, и ему до одури нравится красоваться. Ему нравится поворачиваться к солнцу именно так, чтобы доспехи ослепительно сверкнули золотом, прежде чем последует выпад. Ему нравится быть вообще без доспеха, выпустив крылья истинной своей формы, парить на полем боя, пуская стрелы. Ему нравится быть Богом Войны, молодым командующим, принцем Фениксом. Сюй Фэн пробует все свои титулы на вкус вместе со стекающей по лицу кровью из рассеченной брови, и понимает, что он в восторге.

Его первое убийство дается ему легко. Без каких-либо внутренних метаний он натягивает тетиву лука привячным движением, прицеливается и отпускает. Отпускает здесь и не видит, как где-то там она резко и неряшливо входит в чье-то горло. Взять в руки меч оказывается сложнее. На расстоянии клинка Сюй Фэн видит чужие глаза. Видит мелкие черты вполне себе симпатичного лица, наполовину скрытые шлемом, в последний момент перекошенные болью за секунду до того, как тело распадается на искры духовного света. Это лицо снится ему две ночи подряд, а потом тоже отпускает. Враги есть враги. Какое ему дело? А потом случается новая блистательная победа. Сюй Фэн во время боя умудряется прикрыть одного из своих солдат, тем самым сохранив ему жизнь, и тут же об этом забывает. Его колотит, как в лихорадке, азартной жаркой дрожью. Ощущение, близкое к плотскому желанию, щекочет тело изнутри и бьет в голову винным теплом, искрит на кончиках пальцев и гонит Повелителя Пламени в самую гущу сражения.

Он возвращается из битв уставшим и как будто бы сытым, осознающим, что его место здесь. Его шатер из плотного разноцветного войлока с изображениями фениксов становится ему больше домом, чем мог бы быть Дворец в Ветвях Платана. Ему нравятся костры, пьяные песни, военные советы, восторженные взгляды. Ему нравится счастливое опустошение и часы медитации, ощущение, что кипучая силы наконец-то нашла выход. Ему нравится читать ответы Императора на его доклады, написанные киноварью на желтой бумаге, и знать, что родители довольны им. Родители гордятся им не меньше, чем он сам собой гордится. Матушка наверняка много ворчит, что ее сын один посреди моря  опасностей, и тут же улыбается его победам. А Жунь Юй скорее всего скромно молчит, поздравляет отца сдержано, как всегда и уходит снова смотреть на свои звезды. Жунь Юю нет дела до войн, а после того, что случилось в их последнюю встречу, тем более.

Жунь-гэ разозлился. Жунь-гэ никогда ни на кого не злился, сколько Сюй Фэн его помнил. Жунь Юй всегда был немного отстраненным, но улыбчивым и светлым. В начале было слово. И слово было "нежный". Кем бы ни была его мать, она угадала с именем. Жунь Юй был нежным. Был заботливым и ласковым старшим братом, который мог подхватить Сюй Фэна на руки и закружить в воздухе. Был тем, кто кастовал воду из ничего и шутливо брызгал в лицо младшему. Тем, кто однажды начал вести ночной образ жизни  и сделал все, чтобы не исчезнуть из жизни маленького Сюй Фэна. Они не говорили об этом, и Феникс даже не знал,  помнит ли Жунь-гэ, но когда-то Сюй Фэн восхитился им, красивым и благородным настолько, что говорить с ним стало мало. Захотелось быть всегда рядом с ним. Захотелось стать им. Захотелось заполучать его улыбки, пить их, как то запретное ворованное вино. Сюй Фэн измучился бессонными ночами, пока искал общения с Жунь Юем, а потом все же устал и не выдержал. Фениксы дневные птицы, и не им петь по ночам. Но это только добавило восхищения. Жунь Юй мог держаться неделями почти без сна, ночью изучая звезды, а днем выполняя положенные ритуалы и присутствуя на церемониях, и выглядел при этом как совершенство, которое можно трогать. Жунь Юй не любил, когда к нему прикасались, всегда старался мягко вывернуться, но сам тянулся к Сюй Фэну с охотой, словно внутри Дракона был огномный нерастраченный ресурс любви. И он гладил младшего по голове, брал за руку и заплетал волосы пока это было позволено приличиями. Потом перестал, но они все еще оставались близки, и Сюй Фэн знал, что ему простят любую выходку, любое панибратство и нарушение этикета. Он уставал от правил, которые вбивали ему в голову. Ему хотелось воровать вино и пить по очереди с горла, ощущая на кромке посуды теплый след чужого прикосновения. Ему хотелось внимания того, кто не растрачивал себя попусту. Тот глупый инцидент в оружейной встал между ними стеклянной стеной, прозрачной и холодной, как талый лед. И хотя внешне ничего не изменилось, для Сюй Фэна Жунь Юй, вышедший из застенков, был уже другим. Более сдержанным и более жестким, он начал держать дистанцию. Уходил от попыток взять за руку более решительно, и Сюй Фэн, тогда еще совсем юный, почти принял это в Жунь Юе. Почти, потому что теперь его эмоции стали дороже золота. Почти, потому что теперь его хотелось провоцировать, заполучая реакции, коллекционируя их, как редкое оружие. Хотелось его улыбок и его касаний вдвойне, и это желание было растянуто в тысячелетиях. Сюй Фэн не знал, как это объяснить, но и не стремился. Он принял это желание как есть и бросил силы на исполнение. Он сделал глупость, поцеловав Жунь Юю руку, но это была прекрасная глупость. Его пальцы были прохладными, нервно подрагивали и едва уловимо пахли белым чаем. К ним было приятно прикасаться губами, и приятно было видеть, как на абсолютно хладнокровном лице проносится с космической скоростью смущение, испуг и животная ярость. Жунь Юй разозлился, но оно того стоило, и Феникс не сожалел.

Жунь-гэ (но в ту секунду он не был ласковым Жунь-гэ, он был именно что гордым Повелитлем Ночей) разозлился, и на долю секунды даже зрачки его вытянулись, показывая затаенную драконью натуру, и это было прекрасно. Это было чем-то из совсем раннего детства, когда Сюй Фэн единственный раз в жизни видел явление истинной формы Небесного Императора. Он захотел больше. Он захотел не только эмоции Жунь Юя, он захотел его рога и чешую, мех вдоль хребта и когти.

Сюй Фэн не стал писать Повелителю Ночей. Все, что Жунь Юй должен знать об успехах Феникса, он и так узнает, и нет смысла его тревожить. Репутация блистательного молодого командующего летит вперед его армии, а наступление не останавливается ни на день. Сюй Фэн займет город Пламени самое большее через месяц и вернется с победой. Его маленькая и не страшная война сделает его героем Небесного Царства, и у Жунь Юя не будет выбора, кроме как воздавать почести. У Жунь Юя не будет выбора, потому что Сюй Фэн уже заклеймил его, и это была, возможно, самая грешная мысль за всю жизнь Повелителя Пламени. Жунь Юй сведет тот ожог, много сил даже не затратит, но они оба будут знать, что он там был. Что ладонь белого Дракона отмечена поцелуем Феникса. Это мишень и это метка завоевателя. И эта лихорадочная чумная мысль билась мигренью в стенки черепа, подкожной щекоткой загоняла в эпицентр боя. Это было вдохновением.

А потом Жунь-гэ явился сам. Взолнованный, напряженный, совершенно неуместный в полевом лагере в своих белых сияющих одеждах, но безвкусица его присутствия все равно радовала. Значит оценил, спустился со своего Балкона Звездной Россыпи к Сюй Фэну, чтобы поздравить со стремительным успехом. Значит сейчас будет, как в старые времена - они уйдут в шатер и выпьют вина, от которого у Жунь-гэ будет разморенный кошачий вид, он скажет, что не злится и все понимает, улыбнется и сам протянет руку. Потому что это все драконы такие, и их отец тоже такой - сначала отстраняется, а потом оценивает ситуацию, успокаивается и идет навстречу, не принимая поспешных решений, и раз Жунь Юй явился в военный лагерь, не дожидаясь торжественного возвращения Феникса, значит все для себя уже решил. И Сюй Фэн чувствует приятный мандраж, наблюдая, как Жунь Юй петляет между очагами и снующими туда-сюда солдатами.

И снова оказывается обманут.

Жунь Юй мягко отводит Сюй Фэна в сторону, как могла бы увести супруга для сокровенного разговора, и просит о невозможном. Что-то очень аккуратно разъясняет про "если ты близко, показывай, что ты далеко"*, про шум на востоке и нападение на западе, о сливах и персиках**, и, кажется, не видит, как внутри феникса поднимается буря. Как на глаза падает пелена обиды, разочарования и оскорбленной гордости. Как смеет Повелитель Ночей его отчитывать? Как может тот, кто никогда военному искусству не учился, просить Бога Войны отступить? Как может он, слабый, не выдерживающий поединка даже без оружия, учить Сюй Фэна? Он вскидывает на Жунь Юя взгляд - сплошь оплавленные яростью копья - и чеканит все "нет" таким катастрофически уверенным злым тоном, что воздух наполняется звоном. Под ногами трава превращается в пепел, и в нос бьет запах гари. А перед лицом только Жунь-гэ. Чистенький, беленький, совершенно прекрасный и совершенно неуместный со своими советами. Сюй Фэн на мгновение вспоминает матушку, ее теплые ладони в золотых кольцах и увещевания "он не брат тебе". И почти верит.  
В голове не сходится - Жунь-гэ не может желать ему зла. Жунь-гэ добрый и заботливый. И вот он падает на колени, лбом касаясь травяного пепла, пятная свое лицо и умоляя Сюй Фэна запятнать свое. Отступить смерти подобно, когда кампания настолько успешна. Оставить все? Бросить все?  

- Повелитель Пламени, прошу, подумайте еще раз!

Он будет опорочен, сбежав с полей войны.  И не важно, прав ли Повелитель Ночей. Сюй Фэн будет опозорен как военачальник. Он, только привыкший совершать подвиги в боях и величать себя молодым командующим. Он, только-только осознавший что это такое, когда тебе подчиняются и восхваляют не только по праву рождения, но и по заслугам. И ему отказаться от всего? Опозорить себя бегством? Стать предателем в глазах Небесного Царства ради этого запятнанного сажей нефритового лица?

- Повелитель Пламени, умоляю! Вас заманивают.

А в прочем, что вообще Жунь Юй может знать? Он не для войны, не для копоти и не для звона мечей. Он соткан из звездной пыли, чайных листьев и озерной глади. Он не металл, он кровь от крови вода, и его, такого изнеженного и далекого от настоящей жизни даже жаль. Сюй Фэн быстро разгорается, пуская снопы искр, и так же быстро остывает, и его наполняет то чувство, которое он испытывает к матушке каждый раз, когда она беспокоится попусту. Но простить Жунь Юю посягательство на свою войну Сюй Фэн просто так не может. Он разворачивается и уходит, выплюнув напоследок приказ немедленно исчезнуть и не мешать, добавив к этому колкое "хоть ты и дракон, но ты не отец чтобы мне приказывать". И уже не видит, как Жунь-гэ поднимается с земли - грязные колени, грязные ладони - и вздыхает, душа в глотке свое недовольство.

Жунь Юй уходит, а Сюй Фэн развертывает наступление на следующий же день. В сверкающих отраженным солнцем доспехах он сам как солнце. Он - командир армии, и он же - ее волшебный талисман. И меч в его руках лежит привычной приятной тяжестью, порхает, подобно бабочке, и разит без капли жалости. В солнечный полдень на сердце густеет мгла, и в глазах плывет и рябит кровь и пыль. В глазах маревное мерцание красных точек и белых вспышек, когда за секунду до звона сталь отражает небеса. Когда сталь вгрызается в чью-то шею, разрубая позвонки, Сюй Фэн ощущает кончиками пальцев тонкую вибрацию, песню войны, и в ней столько любви и азарта, что можно ослепнуть. Он действительно слепнет и глохнет на мгновение, становясь не более чем просто телом, возбужденным и уставшим от давящих доспехов. В два приема убивает какого-то очень смелого злого духа, даже не глядя. Даже не ощущая никакой перемены в общем шуме боя, в который вплетается еще один многоголосый вопль, пока кто-то знакомый, но имени не произнести, подбегает к Сюй Фэну с криком.

- Молодой командующий! Левый фланг!

И осознание. Он упустил. Он... Жунь Юй приходил и говорил о флангах, о тисках, о кольце. Он слишком далеко зашел почти без препятствий и, опьяненный славой, не заметил, что его ведут, как несмышленного теленка на веревочке. Что его пропускают, перебрасывая силы на фланги, чтобы в итоге сомкнуть кольцо, и вот случилось. Сюй Фэн задохнулся на мгновение, а потом нахлынула ярость вперемешку с отчаяньем. Им не дадут уйти. Они окружены по его вине. Занять круговую оборону? Оставить арьергард и организованно отойти, чтобы ударить кулаком в одну точку? Их задушат быстрее. Его армия велика и должны быть еще свободные части? Должен быть засадный полк? Чья-то отрубленная кисть шлепается к ногам, и Сюй Фэн танцующим движением протыкает врага насквозь. Мысли мешаются в кровяную кашу. Должно быть решение. Они слишком далеко зашли на территорию Царства Злых Духов. Засадный полк. Даже если они прорвутся из окружения впереди их ждет только Река Забвения, полная зубастых изуродованных духов. Если засадный полк не вырезали, то... Жунь Юй же говорил...

Что-то.

В ушах нарастает гул. Тяжелое грузное сплетение звуков, каждый из которых был куском расплавленного металла. Барабанный бой и крики, которые смешиваются единую серую безликую массу, достигающую ужасающей температуры и капающую на мозг. Сюй Фэна бросает в жар и в панику, и он командует отступление, не успев подумать о том, что бегущих легче всего добивать. Мир идет по касательной и в то же время будто обрушивается на голову, словно при страшном землетрясении, и у Феникса сердце сжимается в болезненный комок. По касательной - удар в бедро, кровь из раны, белые одежды под золотыми доспехами, уже давно изодранные и запыленные. По касательной - боль приходит, но Сюй Фэн ее не осознает. В начале было слово, и слово было "поражение". "Поражение" стучит в висках, когда Повелитель Пламени сносит очередного духа, перебрасывает меч в левую руку, пальцами правой ходу складывая призыв огня. Стена вспыхивает до небес, опаляя волосы молодого командуюющего и расплавляя песок под его ногами. Стена тянется и растет, и пышет едва выносимым жаром, превращая в угли злых духов, оказавшихся на пути. Стена пускает снопы искр, будто сигнальные фейрверки, и в воздухе появляется тошнотворный запах паленого мяса, мерзкий и маслянистый, какой бывает только при чуме, когда смертные сжигают изуродованные болезнью тела. Мир замирает на мгновение и дрожит непущенной стрелой, пока Сюй Фэн вливает духовную силу в пламя, тут же командуя разыскать засадный полк. Его пламени не хватит на все поле битвы и не хватит на вечность. Он должен быть на острие атаки, когда армия будет прорываться из окружения. Он должен будет взрезать горло лезвием меча, чтобы не попасться в плен. Но сначала что-то сделать с прикрытием. Или послать весть в Небесное царство... У отца есть личная гвардия. Он может помочь, он обязательно откликнется, он... Он не должен видеть своего Сюй Фэна побежденным. Император не должен знать, что... Они не скроют. Они погибнут. Стрела, обожженная пламенем, поддерживаемая темной энергией проносится мимо лица. И бедро... Болит. Вдруг болит! Жунь Юй что-то говорил... Император....

Не зная времени, не понимая, кто его защищал, он отходит от огненной стены и несется туда, где бегство и резня. Ищет своих командиров, тянется к ним духовной силой, понимая, что двое из пяти ближайших мертвы. Засадный полк потрепан неожиданным нападением и сожалениями о срыве изначального плана, но Сюй Фэн срывает их с места и приказывает прикрывать спину отступающей армии, на грани сознания понимая, что это их конец. Малая жертва. В сравнении с теми, которые Сюй Фэн уже принес по глупости, очень малая. В сравнении с той духотой, которая сама собой становится в окрудении поперек горла, как слишком крупный кусок, как зажимающая нос и рот ладонь это ничто. Он приносит жертву войне, свою первую настоящую, слизывает с губ кровь (чью?)  и орет, как безумный, боевой клич небесной армии, уже не оглядываясь на уставшие лица. Уже не красуясь, не блистая и не сияя, Феникс бросается на щетину чужих мечей, ведя за собой армию. Удар в одну точку. Иначе конец. Иначе...

Короткая белая вспышка озаряет небо на горизонте, ширится, близится, алеет, темнеет. Врубается в землю, вздымая пыль. Земля вздрагивает, словно мир рушится. Словно ноги черепахи истлели и подломились, и небо и земля опять посыпались с жутким грохотом. Одно мгновение - вспышка накрывает поле боя, мощным ударом опрокидывая реальность. Сюй Фэн падает, подставляя спину, инстинктивно защищая грудь и голову, по случайности закрыв собой кого-то еще, и уже не слыша и не слушая торопливого "Ляо Юань обязан вам жизнью". Камешки, сметенные вспышкой бьются в доспех. Пыль в перемешку с дымом - в глотку. Отвлекает внимание, вынуждая закашляться. Стена огня превращается в смог, и небесную армию бьют в спину стрелы, а впереди... Они бегут! Войска злых духов бегут!

Кольцо.

Прорыв.

Еще сотня коротких подобных вспышек, на которые Сюй Фэн идет, словно кидается животом на меч, на задворках сознания вдруг понимая - метеоритный дождь. Знамение. Удача благоволит ему. Сама природа спасает Феникса в критический момент, и это действует на армию воодушевляюще. Они отступают, но под благим знаком, а значит позора нет. И поражения нет. И смерти нет, пока с ними Его Высочество Повелитель Пламени Сюй Фэн. А злые духи разбегаются. Бьют в спину, как распоследние трусы, и разбегаются. И уже их, паникующих перед чужой прекрасной судьбой, небесная армия режет. Метеоритный дождь. Метеоритный дождь.

Владыка Темных Сил хотел окружить Сюй Фэна и задушить, но он не был готов к такому. Да и сам Сюй Фэн не был готов. Ему всегда сопутствовала удача, но никогда еще не было ничего подобного.

Он выводит армию из окружения, отходит почти к самой Реке Забвения, оставляя позади задыхающийся в дыму арьергард. Алое закатное небо постепенно наливается чернотой, как поспевающая слива, и только с первой звездой на Сюй Фэна обрушивается осознание, что его все еще трясет, будто молодое деревце на ветру. Он не ест и не пьет, давясь одной лишь мыслью о погубленном арьергарде, едва не уничтоженной армии и небесном знамении. В тех песчаных пустошах с редкой сухой травой он оставил выжженную землю с каплями оплавленного фениксовым пламенем стекла, а летящие с неба камни оставили пробоины в земле. Ему нужно перегруппировать войско и придумать новый план, потому что война еще не окончена. Ему нужно... Впервые в жизни сомнение ощущается так горько и жгуче, как прикосновение крапивы. Его ошибка завела их в окружение. Спустя сотни блистательных, переливающихся самоцветами побед, но завела. Это он, годами учивший стратагемы и военные трактаты, ошибся. Жунь-гэ говорил...

Жунь-гэ. Метеоритный дождь.

Возможно, это тоже ошибка, но Сюй Фэн взмахивает рукой, обращаясь в луч света, срывается с театра боевых действий на Небеса. В чертоге Повелителя Ночей сам теперь чувствует себя неуместным. Среди тишины, плакучих ив и нефритовых статуй он, едва вернувшийся с поля боя - гремящее железом, громоздкое лохматое чудовище, с чумазым лицом и кое-как одной духовной силой затянутой раной. Он замечает, что все еще чуть прихрамывает (не дайте боги увидит матушка!), что печет ссадина на скуле и странным образом очень сильно ноет и зудит под лопатками, там, где в неполном превращении, проявляются крылья Феникса. Перед другими он бы не появился в таком виде, но Жунь Юй - не другие. Он не станет поднимать лишнего шума, потому что сам не любит пустой суеты, и Сюй Фэн даже не пытается прихорашиваться. Жунь Юй выплывает откуда-то из глубин сада, такой же как и всегда, спокойный и мирный. Утонченный и изящный в своих летящих белых одеждах. Тугой пояс, полупрозрачная накидка, вышивка. Белая гладь по белому шелку вычерчивает контуры облаков и созвездий от Цзяо до Цзи***, и Сюй Фэн вцепляется взглядом в эту перетекающую вышивку, в эту завуалированную драконью символику, как в единственное, что никак не напоминает об ошибке.

- Фэн-эр! Ты в порядке?

Не злится. Волнуется. Ресницы дрогнули, а голос все тот же, ровный, мягкий, как медленная, поросшая камышом река. И движения плавные, перетекающие. Кровь от крови вода. Матушка бы уже на грудь кинулась, заключая лицо в ладони, а Жунь Юй останавливается, держит положенную дистанцию.

- Чем могу помочь Повелителю Пламени?

Улыбается, а улыбка странная. Вежливая, мягкая, но пустая. Нечитаемая совершенно, словно размытая тушь. Ни сияющей радости, ни колкого самодовольства - не мир и не меч. Сюй Фэну хочется услышать "я же говорил". Сюй Фэну хочется услышать "пойдем выпьем чаю". Но Жунь Юй не говорит ничего. Жунь Юй утекает сквозь пальцы, не беря на себя заслуг и не давя, пустой, как и его улыбка. И у Феникса впервые не оказывается слов.
Он не хочет признавать поражение, не хочет оставаться неблагодарным и не хочет извиняться. Он ищет в чужом лице удивление. Хоть каплю искреннего удивления и непонимания, но не находит ничего.

- Армия сейчас перегруппирована и отдыхает. Я хотел увидеть брата. Жунь-гэ мог бы рассказать мне о звездах.

И, не дождавшись ответа, хватает за плечо, сминая пальцами бесчисленные слои изысканных тканей, и исчезает, забрав, украв, как темные духи озер воруют детей. Забирает Жунь Юя, чтобы потом вести его через лагерь, так и не отпустив, лишь соскользнув пальцами до запястья, ощущая только тюль и выступ косточки. Забирает, чтобы водить его, показывая свои владения, как будущую невесту, и читатать спокойную заинтересованность в бездонных глазах, сострадание в изломе бровей. Повелитель Ночей, конечно, видит все это впервые так близко. Костры и раны, мечи и кровь. Все это ново, все это ему так чужеродно, что его наверняка изнутри корёжит, потому что на Балконе Звездной Россыпи нет пыли и копоти, нет окропленного вражьей кровью оружия. Жунь Юй не для этого рожден, Жунь Юй далек от этого. Да, он был прав, и он именно поэтому здесь, но все же... Он не бог войны. Он бог метеоритных дождей и Млечного Пути.

- Сколько очагов разжигается?

- Сто тысяч.*****

Молчание. Теплые пляшущие отсветы огня делают глаза Жунь Юя какими-то кошачьими, в темноте часа свиньи почти светящимися от бликующего пламени и искр.  

- Повелителю Пламени не кажется, что на костры слетается слишком много цикад? Стрекотание не даст уснуть. Может стоит разжигать меньше очагов?

Тени танцуют на текучих складках его одежды, и на Сюй Фэна это действует завораживающе. Откуда-то слева доносятся звуки солдатской перебранки, но ему безразлично. Ему все безразлично, пока под пальцами обернутое шелком запястье с перекатывающими крупными жемчужинами браслета. Ему казалось, что все их чаепития прокляты. Последнюю сотню лет раз за разом Феникс впадает в странный транс, и в этом полусне-полусмерти для него существует только Жунь Юй, словно они стоят вдвоем посреди пепелища. Ему казалось, что это всего лишь атмосфера Дворца Небесных Сфер, что это всего лишь медитативная тишина, запах мокрых камней, грозы и шалфея. Но здесь, посреди лагеря, разбитого едва не уничтоженной армией, Сюй Фэн собран и напряжен, погружен с головой в военную тактику, построения и потери. И он все еще не хочет выпускать чужую руку из захвата. Он понимает намек Повелителя Ночей, и ему тошно. Ему не хочется быть опозоренным. Ему хочется быть сияющим богом войны в золотых доспехах с огненным мечом в руках. Ему хочется в глазах врага быть тем, в кого бойцы влюблены самой высшей любовью, кого не предают и за кем идут на смерть.

- Ты хочешь, чтобы они думали, что моя армия разбегается?

- Владыка города Нерушимости очень хитер и опасен. - мягко произносит Дракон. - Я лишь хочу, чтобы Повелитель Пламени не делал того, чего от него ждут.

И это срабатывает. После окружения, из которого Сюй Фэна вывела только судьба, дезертирство из небесного воинства не выглядит для Царства Злых Духов сказочной чушью. В разбегающуюся армию верят, а при первой же атаке захлебываются собственной кровью. Сюй Фэн оставляет при себе своего Жунь-гэ, отпуская лишь на ночь, и снова каждый раз впадает в почти детский восторг, понимая, что Жунь Юй действительно приносит ему удачу. Жунь Юй защитил его тогда, на поле боя, как мог, потому что иначе не умеет, и он продолжает защищать теперь - красивыми речами с завуалированной хитростью. 
Неожиданно, но из них выходит хорошая команда. Часы за доской вэйцы не проходят для Жунь Юя даром. Он видит подводные камни там, где их не видит Сюй Фэн. Он остужает пыл Феникса, когда нужно, и скрашивает томительное ожидание, когда есть необходимость тянуть время. И не позволяет себе лишнего. Не покушается на управление армиями, на славу и солдатскую преданность.

Во время осады города Пламени Жунь Юй становится на колени перед Сюй Фэном и просит дозволения быть переговорщиком. Он заходит за крепостные стены - белое пятно на черном камне, звезда в ночном небе - с письменным разрешением второго принца на переговоры и устным обещанием начать штурм, если Жунь-гэ не вернется через два часа. Эти два часа в жизни Сюй Фэна самые долгие, тянущиеся густой карамелью, забивающиеся в горло. Доспехи становятся тяжелы и горячи, а ладони зудят от напряжения. Сюй Фэн нервно смаргивает усталость и трет глаза, словно пытаясь вытащить насыпанный в них песок. Жунь Юя не слышно. Никаких вестей из-за стены, и паника подкрадывается на мягких когтистых тигриных лапах и скребет в сердце. Что если... Лучше до конца не додумывать. Жунь Юй вернется. Феникс поигрывает мечом, оборачивается на сотни золотых знамен Небесного Царства, и продолжает ждать. 
Жунь Юй выходит за мгновение до того, как первая стрела сорвется с тетивы, и внутри будто распрямляется пружина. Затянутый узел распутывается, и остается лишь шумно выдохнуть с облегчением. Повелитель Ночей возвращается с ключами от города Пламени и подписанным актом капитуляции.

На церемонии в честь победы они стоят рядом, почти неприлично близко, перед Небесным Престолом, кланяются синхронно. Плечом к плечу. Феникс и Дракон. Сюй Фэн вручает отцу ключи от городов Царства Злых Духов, пытается рассказать о том, что сделал Жунь Юй, но прерывается, почувствовав холодное, ледяное прикосновение к своей руке. Сокрытые длинными рукавами пышных церемониальных одежд, прикосновения остаются чем-то их личным, никем не замеченным, но сквозь слои ткани Повелитель Пламени чувтвует царапающее касание ледяной корки на пальцах Жунь-гэ, словно наперсток на пальце вышивальшицы. Он чувствет - сквозь парчу и атлас чужие пальцы вычерчивают иероглифы, которые он едва ли может разобрать, пока в сознание не вламывается чужой голос.

"Не нужно. Победа должна остаться только твоей"

"Но..."

"Фэн-эр, верь мне."

Сюй Фэн верит. Улучив момент, когда отец и матушка отвлечены друг на друга, перехватывает руку Жунь Юя,  теперь уже пробираясь к коже, упорно, будто к военному трофею. Меж складок шелка находит его ладонь, прохладную, изрезанную глубокими линиями, словно руслами иссохших рек, незаметно, как шпион, переплетает пальцы, прикасается к внутренней стороне ладони и на мгновение теряет рассудок.

Он не видел рук Жунь Юя после...

Он думал, что Жунь-гэ вылечил ожог, и просто больше не провоцирует. Но под пальцами проступает теплый, припухший воспаленный отпечаток его поцелуя.