Тайцзэ знал, что с него сразу же сдерут одеяния императрицы. Сразу, как только лекарь подтвердит его принадлежность к мужскому полу. Ему ничего не стоило раздобыть мужскую одежду. Он только ханьфу не нашёл. И встретил процессию, практически ворвавшуюся в его покои силой, в мужском обличии, с причёской, как у мужчины, без косметики и женских ужимок. Он был готов. Скрываться — всё равно что тянуть время, а это было невыносимо.

Тайцзэ совершил достаточно, чтобы смело признать за собой вину. Только он не ожидал, что с ним сразу же обойдутся крайне сурово. Он подвергся телесному наказанию. Он не стерпел последних ударов и начал стонать. Он шарил взглядом по толпе в попытке выхватить из неё Юнтай. Он больше всего боялся увидеть её. Он не хотел, чтобы она была здесь. И он её не увидел. Возможно, она понимала и уважала его чувства, или всего лишь вынуждена была играть роль сурового императора, заявившего, что обманщик недостоин присутствия Сына Неба.

После допроса Тайцзэ снова отхлестали, потому что он не ответил на все заданные вопросы так, как хотели они. Он почти чувствовал, что начинает харкать кровью. Он потерял ориентацию в пространстве. Он выгибался от боли и не замечал происходящего вокруг. Люди сливались в сплошное пёстрое месиво, становилось больно глазам. Он не мог найти положения ни рукам, ни ногам. К концу дня он был так измучен, что не хотелось шевелиться. Он лишь нашёл позу, в которой тело болело не так сильно. Он не знал, светит ли ещё солнце, или небо затянулось тучами, или наступила глубокая ночь. Он ощутил очередной взрыв боли, когда его швырнули на грязный сырой пол, когда его дёрнули к ледяной стене и приковали к ней цепями. Тайцзэ пребывал в полутрансе, ощущая каждый участочек тела, разрывающийся на части. Когда ему принесли похлёбку, он не смог взять в руки ложку и проглотить ни глоточка. Его допрашивали раз за разом, и каждый раз заканчивался телесным наказанием. Всё, что он говорил, не было услышано. В какой-то момент он даже подумал сказать, что император сам обманывает Поднебесную, но тут же осудил сам себя. Муки можно стерпеть. Нельзя смириться с предательством. Раскрытие секрета Юнтай было для него худшим предательством, какое он только мог представить.

Совет отыгрывался на нём. Слишком долго Тайцзэ водил их за нос и возвышался над ними. На него было обижено много народу. Его могли бы просто бросить за решётку, но решили во что бы то ни стало разоблачить коварный замысел, выдуманный ими самими. Государственный переворот — преступление, которое не терпит ни отлагательств, ни послаблений.

Время превратилось в бесконечную череду истязаний, лишь однажды прервавшись на гостя, возжелавшего посетить грязное подземелье. Тайцзэ не отреагировал на звук зазвеневших ключей, на лязг тяжело поворачивающегося ключа в замке, на скрежет тяжёлой двери. Он очнулся только тогда, когда Юнтай подняла его голову и позвала:

— Тайцзэ, ты слышишь меня?

Она выглядела несчастной. Она достала тряпицу и вытерла его избитое лицо. А он улыбался ей — так рад был видеть. Даже понимая, что всё это происходило из-за неё. Она — женщина, возложившая на себя ответственность за весь народ Поднебесной. Она — мать его ребёнка. Он поднял дрожащую руку, лязгнув цепями, и погладил её по щеке. Она не отпрянула в омерзении. Она сама потёрлась о него щекой и поддержала потяжелевшую от калёного железа руку.

— Я в порядке, — шёпотом заверил он, сдерживая готовые вырваться рыдания. Он не верил, что видел хотя бы одно дружественное лицо с момента ареста.

— Что я могу сделать для тебя?

— Ничего, — он медленно покачал головой, не переставая ласкать её. — Вы не должны ничего делать. Вы должны сохранить своё чистое имя ради государства. И Вы должны родить моего ребёнка. Вы родите его?

— Обязательно. Я буду беречь его, как зеницу ока. Я сделаю его наследным принцем… если родится мальчик.

— Не нужно, — Тайцзэ было тяжело говорить, горло пересохло, он то и дело сглатывал. Юнтай поднесла к его губам чашу с водой. Наверное, захватила с собой из дворца, ибо здесь его поили из старой миски. Всё, что ни наливали в неё, имело застоялый привкус. Омерзительный, но у Тайцзэ не было выбора. Он не был готов просто сдаться и умереть. Он хотел жить, он всё ещё барахтался, хорошо осознавая свою участь и ничуть не обманываясь.

— Я поклялся не раскрывать Вашей тайны, — после того, как он прокашлялся из-за попавшей не в то горло воды, заговорил вновь. — Теперь у меня одно желание, чтобы мой ребёнок вырос здоровым и сильным. Чтобы он не чувствовал давления мира. Чтобы он был столь же крепок духом, как вы. Но Вам не обязательно давать ему титул наследного принца. Вы и сами прекрасно знаете, что для государства лучше, если это место займёт тот, кто больше подходит для него.

Тайцзэ выдохся от почти безостановочного монолога. Он многое хотел сказать, но мысли путались. Юнтай продолжала протирать его испачканное тело, докуда могла достать. Она не гнушалась прикасаться к нему губами, словно крича, что он для неё всё равно не станет отбросом.

— Не нужно, — он остановил её ласки. — Я верю Вам. Но император не должен пачкать руки о грязного преступника.

— Нет, — она покачала головой, не вняв его словам. — Я больше запачкаю свои руки о продажных министров, если начну принимать их дорогие подарки, чем о единственного человека, который, рискуя жизнью и своей честью, понял меня, поверил и поддержал, не осудив ни на миг.

— Но я ведь и сам… отличился.

Он сглотнул и раскашлялся. Юнтай снова поднесла чашу к его губам.

— Я не расскажу о Вашей тайне. Только проследите, чтобы Цзие не проговорилась, — он начинал волноваться. — Она всего лишь хрупкая, больная женщина, у которой отняли шанс на счастье.

— Я не дам её в обиду. Я позабочусь о Цзие, как позаботился бы император о своей любимой жене.

Тайцзэ это знал, но ему было важно услышать, что и без него, дальше, всё будет идти своим чередом, минуя скандалы и потрясения. Он не хотел, чтобы жизнь Юнтай превратилась в хаос. Он мечтал только о том, чтобы боль поскорее ушла, но понимал, что уже не дождётся. Ему предстояло испытать последнюю боль. Самую последнюю в жизни, когда острый металл коснётся обнажённой шеи.

Он выпадал из реальности, глаза слипались, он не мог их открыть. Тогда Юнтай осторожно вытерла и их, чуть ли не воскликнув в эмоциях:

— Я накажу каждого, кто так обращается с заключёнными!

— Не стоит, — Тайцзэ снова предотвратил беду. — Я особенный заключённый. А особенным всегда достаётся больше внимания. Вы должны ненавидеть меня хотя бы для них. Пообещайте, что на суде не станете просить за меня.

— Я не могу…

— Пожалуйста, пообещайте. Вы не должны подвергать опасности разоблачения ни себя, ни нашего малыша. Сын Неба должен оставаться непогрешимым. Вы должны показать, что возмущены от одной мысли, что Вам приписывают любовь к мужчине.

— Тайцзэ… Тайцзэ, ты слишком много болтаешь. Замолчи же наконец.

— Не могу, Юнтай. Я не могу успокоиться, когда думаю, что вслед за собой я потяну и Вас.

— Этого не случится. Я император Поднебесной. Меня не посмеют осудить. Я — последний представитель династии, способный здраво мыслить. Если меня скинуть с трона, мой сын от Цзие не будет способен править государством. Тогда Поднебесную разорвут распри. Все это очень хорошо понимают. И все знают, что больше нет коварного министра Вана, способного хоть как-то удержать власть в узде.

— Как же вовремя Вы с ним расправились, — Тайцзэ чувствовал, что вылетает из сознания.

— Тайцзэ! — Юнтай потрясла его, возвращая в реальность.

— Всё в порядке. Я просто немного устал.

Она видела его исхлёстанное тело, его раны, сплошь покрывающие кожу, его вздувшееся лицо. Он даже пах нечистотами, ибо справлять нужду приходилось тут же, в маленький горшок, периодически выносимый стражниками. Он не умывался несколько бесконечных дней, не знал сколько, ибо потерял счёт времени.

— Суд назначен на завтра, Тайцзэ, — снова привела его в чувство Юнтай.

— Я ничего не расскажу. Будьте спокойны. Доверяйте мне.

— Я знаю. Если бы ты позволил мне хоть немного позаботиться о себе…

— Я не могу. Тогда пострадает Ваша репутация.

Она промолчала.

— Юнтай…

— Я очищу твоё имя, — поклялась она решительно. — Твоя семья не будет опозорена — клянусь. А вскоре я очищу и твоё имя. Твоя семья — герои для государства. Твой дед верно служил моему деду. Никто не вправе оспаривать его заслуг.

— Спасибо. Мне важно это услышать, — Тайцзэ растянул потрескавшиеся губы в улыбке. — Я, правда, очень благодарен за всё то, что Вы мне сказали.

Он мог бы слушать Юнтай бесконечно, но не мог совладать с телом, то и дело порывающимся вывалиться в непроглядную темноту. Он держался из последних сил и не помнил, как Юнтай ушла. Он очнулся, только когда услышал лязг ключей в руках охранника. Он знал, что Юнтай придёт к нему хотя бы ещё раз, если представится возможность. Если суд решит не сразу приводить приговор в исполнение. Но это было маловероятно. Если бы Юнтай не знала, что из зала суда его сразу поведут на казнь, она бы не выглядела так. Он даже не мог подобрать определения её состоянию. Она словно прощалась с ним. Ей было тяжело играть роль возмущённого обманом императора. Но она видела Тайцзэ, видела его старания выглядеть бодрым и воодушевлённым, и продолжала играть. А вечером, после казни, она наверняка расплачется. Тайцзэ это грело душу. Он хотел верить, что она любила его так сильно, как не смог бы полюбить он сам. Всё, что было связано с дворцом, принесло Тайцзэ только мучения и позор. Он ненавидел этот мир вельмож и интриг. Он ненавидел саму столицу и теперь был готов к смерти.

Он не думал, что получит отсрочку, но уже понимал, чем грозит ему этот период в три бесконечных дня. Он не мог вырваться из постоянных наказаний и допросов, пока однажды Юнтай снова не пришла. Он не знал, что она сделала, но мучения сразу же прекратились. Он слышал её зов где-то на грани сознания и не мог ответить. Юнтай умоляла его открыть глаза, а Тайцзэ не открывал. Ему просто было хорошо, если можно охарактеризовать этим словом передышку между истязаниями. Он не знал, долго ли это продлится. Он даже начал желать, чтобы его поскорее отвели на казнь. Становилось вовсе невыносимо жить без единого лучика надежды. Единственный выход из всего этого — это долгожданный конец. Тайцзэ, любящий жизнь и приключения, никогда не думал, что однажды будет желать смерти.

Ему было плохо, когда его тормошили. Ему было плохо, когда оставляли в покое. Но он осознал, что видит Юнтай. Её лицо сквозь муть гноя в заплывших глазах.

— Юнтай, — только и произнёс он и попытался улыбнуться. Не знал, получилось или нет. Потом звякали цепи, слышался шум ключей, скрежет двери. Ему уже было всё равно, что и кто с ним делает. Он чувствовал, как мир снова переворачивается. А потом, когда вырвался из горячечной тьмы, ощутил глоток свежего воздуха. Тело по-прежнему болело, но уже не саднили открытые раны. Он лежал на чём-то мягком и даже наслаждался наконец-то воцарившимся покоем. Ему хотелось пить, он разлепил пересохшие губы и прохрипел:

— Воды…

Но никто не подаст ему воды. И уж тем более, никто не станет держать чашу перед его лицом и терпеливо поить. Он открыл глаза и увидел свет, потолок, совершенно не похожий на грязные своды подземной камеры. И ещё он увидел смутно знакомое лицо, а в губы упёрся бортик чаши, не пахшей затхлостью. Он сделал один глоток и раскашлялся. Горло отвергало всё, что попадало в него. Казалось, оно поросло мехом, мерзко щекочущим каждый раз, когда он сглатывал или пытался что-то проглотить.

— Медленнее, — произнёс столь же смутно знакомый голос.

Это была не Юнтай.

Он отпил ещё глоток, и стало чуточку легче. Тайцзэ смотрел на мужчину перед собой и не мог вспомнить, где видел его.

— Прости меня, Тайцзэ, — произнёс незнакомец. — Если бы я знал, что так получится… если бы я только знал, что это ты…

— Кто ты? — спросил Тайцзэ, совладав с голосом, всё равно звучащим хрипло.

— Прости, — повторил незнакомец.

— Я знаю тебя, но не знаю, кто ты такой.

— Юэ. Тайцзэ, это я, Тао Юэ.

— Тао Юэ? — Тайцзэ не поверил или просто не воспринял.

— Прости… — повторял и повторял Юэ.

Тао Юэ — это девушка, с корой Тайцзэ ехал в столицу. Она упоминала, что у неё есть брат…

— Брат… — произнёс Тайцзэ.

— Нет, — Юэ покачал головой. — У меня нет братьев. Я, как и ты, бежал из Западной Чу, переодевшись женщиной.

Информации оказалось слишком много. Тайцзэ вынужден был закрыть глаза, чтобы попытаться разобраться в ней. В голове шумело, она болела невыносимо. Юэ исчез из вида, зашевелился и принялся вытирать разгорячённое тело Тайцзэ.

Когда Тайцзэ снова очутился в реальности, первым делом вспомнил о таинственном незнакомце, назвавшемся именем знакомой девушки. И тогда, почувствовав себя чуточку лучше, начав соображать, Тайцзэ наконец понял истинный смысл сказанного… вчера? Позавчера? Неделю назад?

Тайцзэ сделал усилие и приподнялся. Он был один. Совершенно один в незнакомом доме, в чистом, хорошо убранном и светлом. На столике перед кроватью стояла чаша с водой и кувшин, наверняка тоже наполненный водой. Рядом с чашей — две накрытых миски, от которых вкусно пахло свежим бульоном и чем-то ещё, терпким, с оттенком горечи. Тайцзэ почувствовал, как рот наполняется слюной. Он так давно не ел нормальной пищи. Он вообще не ел несколько последних дней, когда пребывал в тюрьме. Он достаточно пришёл в себя, чтобы осознать это. Его отпустили. Кто, почему и когда — этого он не знал, но обязательно выяснит. Одно он уяснил точно — это не дворец. Он надеялся, что до конца жизни больше и близко не подойдёт к этому проклятому месту. Всё, о чём он жалел, вырвавшись из золотой клетки — это прощание с Юнтай. Но он понимал, что она ничего больше не может сделать. Тайцзэ смутно помнил её обеспокоенное лицо, когда он видел её в последний раз. Наверное, тогда он и вырвался из заточения. Всё-таки она спасла его, хотя обещала ничего не делать.

Он ощущал слабость во всём теле, боль пронзала его насквозь, но он приподнялся и потянулся за водой. Ему постоянно хотелось пить. Приблизившись к столику, он ощутил запах травяных настоек. Наверняка это лекарство. В подтверждение возле одной из мисок лежал листок бумаги с просьбой:

«Выпей половину, когда очнёшься. Вторую — когда очнёшься во второй раз».

Тайцзэ долго изучал маленькие иероглифы, не зная, чья рука писала их. Он пытался связать их с человеком по имени Тао Юэ и терялся в сравнениях с девушкой из простого народа, которую хорошо знал. Одно лицо. Он не верил, что такое вообще возможно. Они близнецы? Но Тайцзэ не верил в это. Он, будучи сам грешен, подозревал, что девушка Юэ — тоже переодетый мужчина, что подтверждали текущие события. Он просил прощения. У него был повод извиняться. Но Тайцзэ не сердился. Ему было слишком больно злиться. Он внял инструкции и одни махом выпил половину горького маслянистого лекарства, а потом быстро запил водой. В животе заурчало. Он ощутил это всем телом, стало мерзко, тошнило. Тайцзэ не хотел, чтобы лекарство вырвалось обратно и пропало напрасно. Едва он ощутил вернувшийся вкус свободы, сразу воспылал надеждой, что может жить дальше. Ему дали второй шанс. Какими путями, было не так важно. Главное, ему позволили жить.

Он едва не рухнул на пол, удержался, сильно шатаясь. Ничего не оставалось, как опуститься на колени. Он опустился и открыл вторую миску, с бульоном и измельчённой кашицей. Он проглотил сразу половину, а потом желудок взбунтовался всерьёз. Стоило огромного труда сдержать рвотные позывы. Постепенно, минута за минутой, час за часом, Тайцзэ ощущал, как становится легче. Он не рискнул допить бульон, оставался на полу, хотя тело охватывал неприятный озноб. Худшее он уже пережил. Озноб — всего лишь мелочь, с которой легко смириться.

Холодно и снова страшно. Тайцзэ долго размышлял, что случилось. Он опасался, что его снова приведут в суд и тогда уже не отпустят. Он сидел на полу, вцепившись в краешек стола обеими руками, пока не услышал звук открываемой двери, а затем и шагов. Первой его мыслью было — схватиться за оружие, но при всём желании он не смог бы сопротивляться. Он просто ждал. Сидел на полу, дрожал и ждал, пока не увидел знакомое лицо Тао Юэ, на миг застывшего в дверях.

— Тайцзэ! — воскликнул он и почти подбежал, вздёрнул Тайцзэ на ноги, отчего боль промчалась по всему его телу. Он застонал, а Юэ снова просил прощения:

— Прости, Тайцзэ, я не подумал.

— Юэ… — произнёс Тайцзэ тихо, боясь снова услышать хрип и почувствовать першение в горле. — Что происходит, Юэ?

Он знал, что происходит.

— Ты помнишь меня? Помнишь, что я вчера тебе говорил?

Тайцзэ позволил ему уложить себя обратно в кровать и накрыть одеялом. Этим Юэ не ограничился, сел рядом, как с больным ребёнком, и задержал одну руку поверх одеяла на груди Тайцзэ.

— Помню.

— Я знаю, что должен был признаться уже давно…

— Нет, — Тайцзэ остановил его. — Кто ты? Если ты не девушка, то кто? Почему так стремился попасть в столицу?

Юэ выдохнул словно в облегчении и ответил:

— Я боялся, что ты начнёшь осуждать меня и возненавидишь. Я, как и ты, боялся признаться раньше. Мы с тобой одинаково глупые. Но если бы я только знал… если бы знал, чем для меня всё это обернётся. Когда я понял, что не смогу встретить тебя в городе…

Юэ захлёбывался эмоциями. С ним что-то было не так. Мужчина не должен так открыто реагировать, а Юэ показывал всю изнанку души. Он хотел запустить в неё Тайцзэ и согреть там своим теплом. Он — единственный человек, за которого Тайцзэ мог уцепиться сейчас. Получалось верить ему, потому что больше верить было некому.

— Что с судом? Неужели меня оправдали? — спросил Тайцзэ, снова сглатывая.

— Воды?

— Нет, — Тайцзэ качнул головой.

— Суда не было, потому что к утру нашли тело заключённого, которое тут же было сожжено.

— Тело? Моё?

— Да. Его Величество вступился за тебя и позволил мне забрать тебя домой. Я не знаю, как он всё это организовал, но наутро вместо суда на улицах города публично было объявлено, что ты умер от болезни, полученной в тюрьме.

Тайцзэ мысленно повторил её имя. Он знал, что она не смогла бы просто смотреть на его гибель. Если бы она не нашла нужного человека, она бы не явилась на казнь.

— Его Величество велел передать, что исполнит твоё желание.

— Я знаю… знаю, Юэ.

Так легко оказалось общаться с этим человеком, незнакомцем, которого Тайцзэ видел впервые. Его женский образ постепенно растаял. Тайцзэ совершенно не злился, не нашёл в себе ни капли осуждения. Он опустил веки и произнёс:

— Я не знаю, как смогу расплатиться с тобой за доброту.

— Живи…

— Что? — Тайцзэ приподнял потяжелевшие веки.

— Живи, Тайцзэ. Этим ты расплатишься со мной.

— Это невозможно. Я не могу…

Тайцзэ осёкся, потому что Юэ наклонился к нему, нежно, совсем как Юнтай, пригладил его волосы, завёл прядку за ухо, а потом выдохнул прямо в лицо. Тайцзэ не двигался, не испытывал страха. Ему уже ничего не казалось необычным или возмутительным. Он всё ещё переживал последствия от заключения. Он позволил Юэ дотронуться губами до своего носа. Но этим он и ограничился, а затем снова выпрямился и взялся за голову свободной рукой. Вторую всё ещё держал на груди Тайцзэ поверх одеяла.

— Боги… — шепнул Юэ.

Тогда Тайцзэ позволил себе провалиться в знакомую темноту, но уже не такую ледяную и влажную, не пахшую затхлостью и крысиной мочой.

В очередной раз из темноты он вырвался в такую же темноту, только отблески от уличных фонарей слегка подкрашивали оранжевым очертания некоторых предметов. Неудобно жить в доме прямо на центральной улице. Тайцзэ ощутил чьё-то присутствие рядом и повернул голову. Юэ тоже спал, одетый, только немного помятый. В темноте его лицо казалось серым, с синяками под глазами. Он спал тревожно, его зрачки бегали под веками, он дышал учащённо. Тайцзэ протянул к нему руку и дотронулся одним пальцем до щеки, думая, что он успокоится, но Юэ проснулся и тут же сел в постели, сверху вниз смотрел на Тайцзэ, замершего от столь яркой реакции. Всё ещё опасался резких движений. Всё ещё боялся до конца поверить, что на этом всё закончилось. Вся его роскошная жизнь императрицы, завершившаяся грязным подземельем.

Юэ поймал его руку и задержал в своей.

— Тебе что-нибудь нужно, Тайцзэ? — он не переставал повторять его имя, словно удерживая таким образом в реальном мире.

— Вина, — ответил Тайцзэ. — Умираю, хочу выпить.

Юэ не внял его просьбе, но Тайцзэ и не просил. Просто дал ответ на вопрос. Юэ выдохнул, отпустил его руку, позволяя ей упасть и заговорил совершенно другим тоном:

— Я вижу, что ты пришёл в себя. Думаю, настало время поговорить.

— Настало, — подтвердил Тайцзэ, шевельнувшись. Силы ещё не вернулись к нему, но уже можно было двигаться, мирясь с болью, не столь остро пронзающей его при каждом движении. Тайцзэ тоже сел, постарался, чтобы между ними было некоторое расстояние. Он хорошо помнил, как Юэ пытался поцеловать его, но в последний миг ограничился кончиком носа.

— Это началось ещё тогда, когда мы были в пути. Я видел в тебе женщину, — сознался Юэ.

— Мне… проклятье… — Тайцзэ усмехнулся, вскидывая руку к волосам, задержал её там. — Как я очутился здесь? Что с Его Величеством?

— Он сказал, что исполнит твоё желание.

— Это я уже слышал. Как я оказался… — Тайцзэ развёл руками, — здесь. Я должен был уже кормить червей в могиле. Как так вышло, что меня выпустили? Ты устроил мне побег?

— Да.

— Глупо… — Тайцзэ чувствовал, как его разбирает необоснованный смех, он не мог сдержать его, но вместо хохота подавился болью и согнулся, и тут же ощутил прикосновение рук к спине. Заботливых рук, таких же, как у Юнтай, когда она касалась его в тюрьме. — Всё это — чрезвычайно глупо, — повторил Тайцзэ. — Нельзя просто взять — и увести заключённого из-под стражи. Второй шанс? — он повернул голову и увидел краешком глаза неподвижного Юэ. — Моё имя опорочено навсегда. Как я теперь смогу вернуться домой?

— Нет, — возразил Юэ. — Я очищу твоё имя. Я сделаю так, что народ будет чувствовать вину за то, что считал тебя негодяем. Я уже это делаю. Мне просто нужно немного времени.

Тайцзэ не верил. Он хотел спросить и о намерениях Юэ, но не спрашивал.

— Его Величество правда волновался о тебе, но теперь он знает, что с тобой всё в порядке, — продолжал Юэ. — Он… мне кажется, он любит тебя, хотя ему нельзя любить мужчин. Наверное, он полюбил тебя, когда ещё не знал, что ты мужчина. Так же, как было со мной. Я понимаю, Тайцзэ, это слишком для тебя. Это неестественно. Это нельзя просто принять. Но я прошу… просто позволь мне заботиться о тебе. Если я снова потеряю тебя, я не смогу дышать полной грудью.

— Не говоря уже о том, что мне некуда идти, — напомнил Тайцзэ, всё ещё считая ситуацию комичной.

— Ты не злишься на меня, — наконец понял Юэ. Тайцзэ столько времени демонстрировал это, а он увидел только сейчас. — Как они могли приписать тебе все эти преступления? Они совершенно тебя не знают. Осуждать человека только из-за того, что это выгодно сделать…

— Разве это не в порядке вещей? — Тайцзэ улыбался, искривив лишь один уголок губ. — Поднебесной не нужен мужчина в роли императрицы. Людям нужно куда-то слить гнев. Так должно было произойти. Поэтому я пытался сбежать, пока ещё не стало поздно. Но из дворца сбежать трудно.

Невозможно. Это попросту невозможно, если дворец не заполнен вражескими отрядами, стремящимися зарезать всю знать.

— Я не хочу возвращаться туда, — сознался Тайцзэ. — Я ненавижу это место. Даже зная, что Его Величество остался там совсем один…

— Не один, Тайцзэ. Его окружает много людей.

— Ты понимаешь, о чём я говорю.

Юэ вдохнул, задержал воздух в груди и задал очередной вопрос:

— Он насиловал тебя?

— Что? — Тайцзэ не мог не переспросить, но ответить тоже не мог. Он опустил плечи и шумно выдохнул. Юэ мог рассмотреть в этом жесте только подтверждение. Он пальцы в кулаки стиснул, собирая одеяло. Юэ был сердит и огорчён. Хотелось немедленно его разубедить, но Тайцзэ молчал.

— Мне всё равно, — Юэ подался к нему, а Тайцзэ отпрянул. — Мне всё равно, что ты уже попробовал мужчину.

Ему было не всё равно. Юэ всем своим видом демонстрировал обратное. Он стискивал зубы и не отводил взгляда от Тайцзэ. Он продолжал комкать одеяло, более того, потянул его на себя, не осознавая того. Только когда оно поползло с бёдер Тайцзэ, Юэ опомнился и разжал кулаки.

— Тебе всё ещё больно? — спросил Юэ, взяв эмоции под контроль.

Тайцзэ подумал, что он имеет в виду боль от любовных утех с мужчиной и чуть не поперхнулся, но, разумеется, он уже говорил о следах от ударов плетью. Тайцзэ было очень больно. Не так, как за решёткой, но всё-таки больно.

— Нет, — солгал он, покачав головой. — Что значит для мужчины один-другой синяк?

Юэ легонько дотронулся до обнажённого плеча Тайцзэ, проводя кончиками пальцев рядом с выпуклым малиновым рубцом. Тайцзэ поёжился, потянул одеяло к себе и выскользнул из-под руки.

— Что будет с Его Величеством? — спросил Тайцзэ.

— С ним всё будет хорошо, — тут же получил он исчерпывающий ответ с последующим обоснованием. — Он вёл себя достойно, ни разу не показав, что на самом деле к тебе чувствует. Он готов был бросить тебя на растерзание толпе самолично. Он проявил себя истинным императором.

— Хорошо… — Тайцзэ удовлетворился ответом. — Ему было больно, я знаю. Но он выдержал это испытание. Ты можешь передать ему… Нет, не можешь…

— Могу.

— Правда? — Тайцзэ посмотрел по-другому, с надеждой.

Он правда мог встретиться с императором? Наедине? Без охраны? Затем Тайцзэ вспомнил, о чём говорила Юнтай. Она упоминала, что Юэ — тот человек, которому она доверила переговоры с Цзие, пока та ещё жила в деревне с родителями. Ну конечно же, она знала, что произошло на самом деле. Юэ открылся ей, тоже пытаясь спасти Тайцзэ. Все хотели либо убить его, либо спасти, равнодушных не осталось. Если бы Тайцзэ прямо сейчас вышел на улицу, его разорвали бы на кусочки голыми руками и разметали по окрестностям, а вороны пожирали бы ошмётки его растерзанного тела. Тайцзэ не переставал ощущать усталость, но держался.

— Что мне ему передать? — поторопил Юэ.

— Ничего.

Он умер для Юнтай. Она сделала свой выбор. Единственно правильный выбор. Поздно было перекраивать власть.

— Я передам, что ты быстро идёшь на поправку и… скучаешь? — неуверенно поинтересовался Юэ.

Если только по самой Юнтай. Но с учётом всего, что окружало Тайцзэ во время замужества, чувства к женщине меркли, порой казались даже отвратительными. Тайцзэ хранил в памяти её истинный облик, но вряд ли будет жалеть о потерянном положении императрицы.

— Он знает, что я не буду скучать, — покачал головой Тайцзэ.

Слишком больно вспоминать прошлое, уже далёкое-далёкое, оставшееся за пеленой страданий.

— Я не смогу выдержать ещё одного суда, — признался Тайцзэ. — Я должен уехать из столицы.

Юэ промолчал. Ему это не нравилось. Но вряд ли ему нравилось нынешнее положение. Тайцзэ постоянно находился в опасности, пока оставался в столице. Но Юэ ему не поможет. Тайцзэ не знал, на кого можно положиться. Была бы рядом девушка Юэ, он бы не раздумывал. Но перед ним сидел крепкий мужчина, занимающий высокое положение при дворе. Наверняка высокое, если был вхож в императорские палаты.

— Я слишком устал, — Тайцзэ повалился обратно на подушки и отвернулся от Юэ, подтянул колени почти до груди. Ему не хотелось видеть, ему не хотелось думать. Ему хотелось только того, чтобы боль поскорее прошла и вернулась нормальная жизнь, где он будет способен сам принимать решения. Где он ни от кого не будет зависеть. Только бы это не осталось всего лишь мечтой.

Юэ оставлял меч, когда уходил. Возможно, он считал, что страсти ещё не улеглись и в дом могут ворваться возмущённые мстители. Или всё обстояло гораздо прозаичней. Вряд ли у Юэ был всего один меч. Просто запасной он вытащил и положил на видное место. Тайцзэ долго косился на него, каждый день с того момента, как Юэ уходил на службу, говоря, что собирает сведения. Слишком долго он их собирал. Если так и дальше пойдёт, Тайцзэ состарится здесь. От всех ран у него осталось лишь несколько болячек, там, где прежде были самые глубокие рубцы. Пожалуй, останутся шрамы. Но шрамы не пугали его. Мужчина должен обладать шрамами, доказывая своё мужество и готовность постоять за дорогое ему. Ему казалось, что своё он уже отстоял, а теперь осталось лишь загнить в тени бравого следователя, который не позволял ему сделать лишнего движения. Слишком волнующийся, считающий, что раны должны заживать годами.

Тайцзэ взял меч, попробовал его вес, а потом прикрепил к поясу, поверх ханьфу, тоже принадлежащего Юэ. И он вышел в город. Тайцзэ нельзя было появляться на улицах имперской столицы. Его могли узнать, но не узнавали. Простые люди никогда не видели императрицы, а знать не ходит пешком, а разъезжает в повозках или верхом, и вряд ли смотрит по сторонам, увлечённая собственными заботами. Тем не менее, Тайцзэ старался выглядеть незаметным. Такой же невзрачный, как все остальные: неброское ханьфу, традиционная причёска, обычный меч, спокойная походка. Он шёл и вновь обретал уверенность. Он мог покинуть этот проклятый город, в котором что-то умерло у него внутри. Тайцзэ не мог понять, что именно изменилось, но чувствовал, что становится другим, как будто пассивным, предпочитающим не замечать радостей и плыть по течению. Он остановился возле винной лавки. Ему больше не попробовать вина из императорских погребов. Пожалуй, это было лучшее, чем он располагал во дворце. Вино и Юнтай. Две недели спустя вестники объявили о беременности первой наложницы. Всё-таки Юнтай решила воплотить их общий план в жизнь. Тайцзэ улыбнулся, когда слушал это объявление.

Он шагал по шумному рынку, время от времени останавливаясь перед лавками с книгами, со сладостями, с ножами и женскими безделушками. Возле последней он задержался и долго рассматривал шпильки.

— Подбираете подарок вашей даме? — вежливый дядечка-торговец почти раскланивался, видя опрятного представительного господина.

— Вот эта шпилька… — он указал на украшение, так похожее на шпильку сестры, потерянную давным-давно в чужом городе.

— Пожалуйста, — продавец живо подхватил указанную вещицу и протянул Тайцзэ.

Тайцзэ хотел её купить. У него не было своих денег, но он знал, где их хранит Юэ. У него не было умысла воровать, но гулять по городу с пустым карманом странно. Даже на Родине, когда Тайцзэ тайком сбегал от отца, он всегда успевал стащить какую-нибудь мелочь. Обычно он пускал её на засахаренные ягоды, а как подрос — на вино и внимание дам.

— Я беру её, — Тайцзэ потянулся к кошелю.

— Ваша девушка будет счастлива. Это исключительная шпилька ручной работы. Пусть она стоит немного подороже…

— Всё в порядке. Я просто возьму, — остановил его Тайцзэ, не желая слушать, как торговцы нахваливают свой товар. Он убрал шпильку и пошёл дальше. Он не знал, зачем купил её, но в тот момент подумал о Юнтай. Он также отлично осознавал, что она никогда не заколет ею волосы, ибо это было женское украшение. И у него не было возможности подарить её ей.

Когда по центральной улице промчался отряд всадников, Тайцзэ невольно спрятался в толпе, низко опуская голову. Всадники остановились, и один из них выехал вперёд, поднимая над головой свиток, перевязанный красным шнурком с кисточкой. Надо было уходить. Это его могли искать, но Тайцзэ как к месту приклеился. Он стоял вместе со всеми и взирал на разворачивающуюся сцену.

— Его Величество вынес решение! — провозгласил вестник, разворачивая свиток. — Ныне, по полудни Его Величество издал приказ, который распорядился огласить народу! В свете недавних событий во дворце произошли некоторые изменения!

Изменения? Тайцзэ вперёд подался, забывая об осторожности. Но если верить словам Юэ, его никто не искал. Он мёртв и уже погребён.

— Расследование преступления лже-императрицы завершено! Господин Чэнь, внук известного чиновника при одном из предыдущих императоров, объявлен виновным в легкомыслии и неуважении к дворцовым законам! В следствие чего, ему должно быть назначено наказание — дважды по двадцать ударов!..

Всего каких-то сорок ударов в два захода. Тайцзэ усмехнулся. А его казнили, если верить документам. Да, он бы пролежал больным, возможно, месяц, но он остался бы жив. Его имя не было бы опорочено.

— Все предыдущие обвинения в измене и покушении на Его Величество опровергнуты! — вещал горластый всадник, не опуская свитка из рук. — Господин Чэнь оправдан! Ему отданы соответствующие посмертные почести!

Даже так?

Вокруг уже шептались. Похоже, народ не горел жаждой мести. Простые люди вообще оставались сторонними наблюдателями с самого начала. Совет — вот кто жаждал его крови.

— Ох-ох-ох, — покачал головой старичок, стоящий рядом с Тайцзэ. — Жалко мальчишку-то. Ни за что ведь убили. Эх, — он в сердцах махнул рукой. — А я говорил. Да разве ж кто нас слышит.

Люди вокруг начинали сочувствовать. Совершенно незнакомые люди. У каждого из них милосердия оказалось больше, чем у всего совета министров вместе с их семьями.

— Посему Его Величество приказывает у каждого, кто был причастен к ложному обвинению, в пользу государства отобрать десятую долю всего состояния!

Это был ещё не конец. Тайцзэ почувствовал, как его охватывает восторг. Он был так благодарен Юнтай за то, что она не оставила всё как есть, а распорядилась докопаться до истины, что готов был сам бежать во дворец и целовать ей ноги. Но он не побежит. Больше никогда.

— А также Его Величество распорядился наградить следователя Гао Фэна за то, что он усмотрел истинное положение вещей и боролся за правду до самого конца! Ему будет передано двести лянов серебра единоразово за верную службу и отвагу!

Государству по десятой доле от каждого состоятельного чиновника, а обычному следователю всего лишь двести лянов серебра. Тайцзэ не мог сдержать улыбки. Он всё равно был счастлив, несмотря на неравноценный обмен. Он чувствовал, как что-то тёплое разливается по всему его телу. Он мог бы расхохотаться или зарыдать прямо на площади, тем самым выдавая себя полностью. Он продолжал стоять и слушать, но сообщение уже было доставлено. Всадник развернул свиток к народу, демонстрируя императорскую подпись и печать, а потом он свернул приказ, и вся группа поскакала дальше, чтобы поставить в известность всю столицу и её окрестности. Дальше новости сами разойдутся. Люди любят посплетничать за чашей вина или супа.

Люди ожили, зашевелились, переговариваясь между собой, перемывая косточки жестоким министрам и воздавая почести Его Величеству, они вернулись к своим делам. Никто не станет атаковать дома указанных господ. Никому не было дела до, по сути, казнённого бедолаги.

— Чэнь Тайцзэ? — услышал он за спиной и похолодел. Самое время бежать, а он застыл, не смея обернуться. Это не был голос Юэ. Его бы Тайцзэ узнал из миллиона других.

— Как вы… — окликнувший обошёл его по большой дуге, остановился перед лицом и наконец выдохнул.

Не сдаст — Тайцзэ отчётливо это понял.

— Боги… — уже спокойнее произнёс незнакомец. — Хвала Небесам, я встретил вас раньше, чем кто-нибудь ещё. Вам нельзя появляться на улицах.

— Я знаю, каково моё положение и не привлекаю внимания. Видите? — Тайцзэ рукой округу обвёл. Незнакомец проследил за его жестом и согласился, потом сделал привычный жест уважения:

— Позвольте представиться. Я Гао Фэн, близкий друг Тао Юэ.

— Я знаю вас, — Тайцзэ палец к губам приложил, внимательно рассматривая Фэна с ног до головы. — Это вам назначили награду в двести лянов серебра?

— Верно. Но я сам об этом только что узнал. Юэ хорошо постарался: загонял весь следственный отдел, перевернул вверх дном все архивы и заново велел проштудировать каждое слово из дела министра Вана. И он справился. Он необычный человек. Он всегда добивается своего.

— Заметно, — Тайцзэ продемонстрировал знакомую усмешку.

Фэн как будто опомнился:

— Он не смог добиться только одного, но об этом я не смею говорить.

— Почему же?

— Личное дело Юэ меня не касается.

Личное — это Тайцзэ. Юэ не считал, что легко получит его. Он вообще не делал ничего, что могло быть расценено как домогательство. Юэ проявлял столько понимания и терпения, что Тайцзэ усомнился, правдивы ли те чувства, о которых говорил Юэ. Но любому человеку нелегко признать их вслух, особенно чувства мужчины к мужчине.

— Идёмте, господин Чэнь, — Фэн развернулся боком, указал перед собой рукой, приглашая Тайцзэ следовать за ним.

— Угостите меня хорошим вином?

— Юэ рассказывал мне о ваших предпочтениях. Но, боюсь, столичное вино не так хорошо, как из императорских запасов.

— Неважно. Обычно я не привередливый.

Они вместе двинулись вдоль по улице. Тайцзэ больше не следил за направлением. Он только наблюдал за людьми, чтобы не пропустить опасность.

— Они не ненавидят меня, — обронил он вслух.

— Конечно, нет, — подтвердил Фэн. — Шумиху поднял совет, агрессивно настроенный к любым переменам во дворце.

— Что-то я не замечал этой агрессии, когда схватили министра Вана.

— Министр Ван… — Фэн задумался, видимо, для того, чтобы подобрать объяснения. — Он столько наследил за годы своей самовольной власти, что его боялись. Даже самые дерзкие из чиновников не смели раскрыть рта, когда речь заходила о министре финансов. И после его смерти вряд ли найдутся смельчаки, дабы осудить его вслух. Министр Ван оставил после себя много ниточек, которые проследить просто невозможно.

— И вы опасаетесь, что однажды они покажут себя? — догадался Тайцзэ.

— Если мы не будем опасаться интриг, государство рухнет в одночасье, раздираемое изнутри и снаружи. Но у Его Величества крепкая хватка и удивительная прозорливость. Женись он на дочери министра Вана, и он не смог бы осудить его так скоро. А, возможно, вообще не смог бы.

— Поэтому он ухватился за первую попавшуюся незнакомку, корой оказался я?

— Вы можете не верить, но, скорее всего, так оно и было. Его Величество создал волнение во дворце — и министры перестали одёргивать его с требованием поскорее жениться. Планы многих из них были тогда нарушены. Думаю, мы должны вас благодарить, господин Чэнь, а не осуждать. Это вы помогли Его Величеству сохранить спокойствие в стране.

— И ради этого спокойствия моя семья должна была пожертвовать жизнями?

Фэн долго молчал, смотря по сторонам, но только не на собеседника. Он высматривал в толпе то же самое — подозрительных людей. Тех, кто дольше положенного задержит взгляд на двух разговаривающих между собой прохожих.

— Мне жаль, что так получилось с вашей семьёй, — наконец вздохнул Фэн. — Никто этого не хотел. Ваш благородный дед удостоился особого доверия. И теперь ваша семья даже более знаменита, чем прежде. И никто не поносит её славное имя.

— Мне от этого не легче, — Тайцзэ тоже вздохнул. — По мне, было бы гораздо лучше, не будь она так прославлена, зато цела и невредима.

— Я отлично вас понимаю. И мы пришли, — Фэн указал на вывеску. Обычную вывеску, выжженную на сбитых вместе дощечках. — Я угощаю.

— Очень благородно с вашей стороны, господин Гао. У меня нет собственных денег. Я всего лишь презренный нахлебник у Юэ.

— Он так не считает. И я не считаю, — Фэн пропустил его вперёд, словно и правда императрицу, из чего Тайцзэ заключил, что Фэн абсолютно не знает, как себя вести.

Они прошли в заведение, сели за столик, а девочка-помощница в белом переднике тут же подбежала к ним. Фэн заказал два кувшина вина.

— Я знаю, что Юэ думает обо мне, но не знаю, что мне думать о нём, — сознался Тайцзэ, пока они ждали возвращения девчушки.

— Он… — Фэн задумался. Видно, как неловко ему разговаривать на подобные темы, — сам сказал?

— В тот же день, как привёз меня к себе домой, — Тайцзэ тут же усомнился в правдивости своих слов. — Возможно, — уточнил он. — Я был не в том состоянии, чтобы считать дни.

— Понимаю. Он многое пережил, пока шло следствие. Он даже… — Фэн прокашлялся, разжигая любопытство.

— Что? — поторопил Тайцзэ.

— Нельзя говорить об этом вслух. И думать нельзя.

— Почему?

— Он очень ревновал к Его Величеству и пару раз нелестно отозвался о нём, а это нарушение законов. Нельзя плохо говорить о нашем благодетеле.

Тайцзэ задумался. И правда нельзя. И такой законопослушный Юэ мог плохо подумать о Юнтай? Но он не знал её истинной сущности. Он даже не знал её человеческой стороны. Никто не знал, возможно, во всём государстве.

Прибежала девочка с подносом, еле таща два полных кувшина и две чаши, для сосредоточения кончик языка высунула изо рта и прикусила его, и неотрывно смотрела на свою ношу.

— Держи, — Фэн выложил на стол плату. Девочка тут же подхватила её и ушла.

— Поэтому, господин Чэнь, не держите зла на Юэ, — попросил Фэн. — Что бы он ни сделал или ни сказал.

— Мне не на что злиться. Я не могу. Не имею права, — помотал головой Тайцзэ. — Он один из тех, кто спас меня. Как я посмею пожелать ему несчастья?

— Но у вас нет к нему чувств.

Тайцзэ не ответил. Он не знал. Он не чувствовал абсолютно ничего с тех пор, как плеть впервые коснулась его спины. Казалось, он утратил чувство и к Юнтай тоже. Он больше не смог бы беспечно расслабиться в её объятиях. Она стала чужой настолько быстро, что Тайцзэ усомнился, а были ли между ними вообще какие-нибудь чувства, кроме естественной тяги к противоположному полу, предусмотренной самой природой?

Тайцзэ выпил, как только Фэн наполнил чаши, потом сразу вторую и третью. Лишь затем сделал паузу, взглянул на собеседника и с большим запозданием ответил:

— Мне кажется, я слишком долго жил в детстве. А едва вырвался из него, горечь настоящей жизни отравила все мои чувства.

— Это не ответ, — Фэн выпил первым. — Не тот ответ, который я хотел бы услышать. И не тот, которого ждёт Юэ. Но он никогда не спросит, если не будет уверен, что вам это интересно.

Благодетель-Юэ, прекрасная незнакомка и искусный воин.

— Я почти не знаю его. Он всегда исчезает. Когда он был женщиной, мне было гораздо проще поладить с ним.

— Почему бы вам не рассмотреть его с этой позиции? А вдруг он такой и есть? — Фэн снова налил вина в опустевшие чаши. — Я не видел его женщиной, но хорош знаю его самого. Вряд ли Юэ станет намеренно играть чужие роли.

Тайцзэ уловил смутно знакомое движение возле входа и повернул голову. Фэн смотрел в чашу и не заметил, как в заведение вошёл Юэ, тоже остановившись на миг в дверях, а потом нашёл искомое. Он прошёл через весь забитый столиками зал, и только тогда Фэн заметил его, поприветствовал вежливым кивком.

— Тайцзэ… — приступил Юэ и тут же остыл. — Нет, ничего. Просто предупреждай, если захочешь выйти. Я не знал, где искать тебя. Я начал думать о худшем…

— Но меня же оправдали.

— Посмертно, — напомнил Юэ. — Что будет если власти узнают, что ты снова обманул их?

Тайцзэ выпил, но не отпустил чаши, протянул её к Юэ и только тогда оставил в покое.

— Спасибо, — поблагодарил Тайцзэ.

За то, что Юэ вообще сделал для семьи Чэнь и для него в частности. Теперь, наверное, он ждёт равноценной благодарности. Тайцзэ не знал, как отблагодарить его. Всё, что он делал — это продолжал жить за чужой счёт. Он не знал, когда попадёт домой, в Западную Чу.

Фэн тут же забыл о Тайцзэ, налил вина в чашу Юэ и заговорил более свободно, как старый друг:

— Сто лянов серебра твои. Мы же вместе перекапывали это дело.

— Сто лянов? О чём ты? — Юэ выпил.

— Ты не слышал? — Фэн вскинул брови.

— Что я должен был слышать?

Фэн фыркнул:

— Сидишь в своей каморке и не знаешь, что происходит вокруг? Очнись, Юэ, — он легонько постучал Юэ по голове костяшками собранных в кулак пальцев.

— Ну довольно, — Юэ отмахнулся, отодвинул руки товарища от себя подальше. — Что случилось, пока я корпел над документами?

— Ты доклад Его Величеству подавал?

— Насчёт имени Чэнь… — Юэ осенило. — Не может быть! У нас получилось? Так скоро?

— Кто бы сомневался в тебе, — Фэн дружески похлопал его по горбушке. — Пей медленнее, а то подавишься.

— Значит, не за горами… — Юэ примолк, не закончив фразы, сделал задумчивый вид и зажал пустую чашу в ладонях.

— Что не за горами? — переспросил Фэн.

Юэ молчал.

— Что не за горами? — столь же тщетно повторил вопрос Тайцзэ.

Домой они возвращались вместе, молча, неторопливо. Улицы постепенно становились свободнее по мере того, как они уходили от рынка всё дальше и дальше. Люди везде одинаковы, не обращают внимания на других таких же обычных людей. Это было на руку Тайцзэ и, наверное, Юэ тоже. Тайцзэ смутно помнил обратную дорогу и успел подумать, а смог бы он отыскать дом Юэ, если бы они не встретились?

— Ты не сильно пьян? — осведомился Юэ.

— Чтобы напоить меня до беспамятства, нужно побольше вина и покрепче, — задорно откликнулся Тайцзэ.

— Тогда давай… — Юэ кивнул в сторону, привлекая внимание спутника.

Тайцзэ повернулся, увидел стоящих в ряд возле коновязи лошадей, разных, от клячи до сильного жеребца. Но ни одна из представленных лошадей не блистала породой. Обычные лошади, которых могли позволить себе даже крестьяне и ремесленники.

Тайцзэ задержал на них взгляд. Лошади сдавались в наём на оговоренное время. Тратить деньги просто на то, чтобы покататься, было крайне нецелесообразно и даже бессмысленно. Но Тайцзэ стоял и смотрел на ряд этих животных, думая совершенно о другом. У Юэ была лошадь. У Тайцзэ не было ничего. Совсем ничего, даже собственной одежды. Он направился к лошадям и хлопнул первую попавшуюся из них по боку. Лошадь дёрнула шкурой и посмотрела на ладонь Тайцзэ.

— Слабовата, — подошёл к ней и Юэ.

— Хватит, чтобы прокатиться по городу, но не для путешествия по провинциям.

Юэ долго молчал, поглаживая эту самую лошадь с другой стороны. Видимо, животное не знало, чем заслужило такую щедрую ласку. Она становилась необходимым элементом для общей картины. Без неё Тайцзэ не завёл бы этого разговора.

— Ты хочешь вернуться домой? — с оттенком горечи спросил Юэ.

— Я понимаю, что ты думаешь. И я тоже так думаю, но клянусь, что как только вернусь, если мой дом не конфисковали, если я смогу хоть как-то отблагодарить тебя… Я просто не могу взять и проигнорировать, что ты сделал для меня. Ты даже имя моё… — он замолчал. Начинал повторяться. Но Тайцзэ ощущал потребность повторить это столько раз, сколько понадобится, чтобы Юэ поверил в его признательность.

— Мне не нужны деньги, — покачал головой Юэ. — Мне не нужно возвращать долгов. Ты ведь тоже спасал меня, когда мы путешествовали вместе.

Юэ выглядел несчастным. Не станет останавливать Тайцзэ, если услышит о его возвращении.

— Хочешь, мы подберём для тебя подходящую лошадь, — предложил Юэ.

Тайцзэ не ответил. Сейчас его интересовала только одна лошадь, та, что стояла прямо перед ним, между ними. Юэ продолжал её гладить и старался не смотреть на собеседника. Зато смотрел Тайцзэ. Он сам провёл рукой на половину Юэ и коснулся кончиками пальцев его пальцев. Они оба замерли. Они оба посмотрели в глаза друг другу. Было немного страшновато. Так никогда не было ни с одной женщиной, даже с Юнтай, но Тайцзэ выдержал испытание, потом снова двинулся вперёд и накрыл пальцы Юэ своими. Он не знал, что на самом деле чувствует к Юэ, но явно не то же самое, что прежде чувствовал к женщинам. На любовь это мало походило. Скорее чувство восхищения. Тайцзэ полностью зависел от Юэ и не мог облачить всё накопившееся в слова.

Юэ осмелел, перехватил инициативу и сам повёл рукой по руке Тайцзэ, сначала по кисти, потом по запястью, до локтя. Затем он остановился, спрашивая взглядом. Тайцзэ не знал, как ответить, поэтому высвободился и наконец отпустил лошадь, начинающую в восторге бить копытом землю и кивать головой. Юэ остался с ней, продолжая ласкать.

— Это ничего, что ты не можешь ответить мне, — успокаивающе произнёс он из-за конской шеи.

Тайцзэ мог… наверное. Он хотел куда-нибудь деть все просыпающиеся эмоции. Прикосновение словно начало пробуждать его застывшее сознание. Такое же мягкое прикосновение, как у Юнтай.

— Пойдём, Юэ, — позвал Тайцзэ. — Я приготовлю что-нибудь поесть.

— Ты же не умеешь.

— Почему это не умею?

— Я видел, как ты готовил, когда мы ехали в столицу. И не говори, что научился, пока выздоравливал, — Юэ отбросил лишнее и уже совершенно простецки тыкал пальцем в Тайцзэ. — Переводить продукты впустую не позволю.

— Но Фэн ведь обещал отдать тебе половину своей награды.

— Потому что это наша общая награда. А моё имя было нежелательно оглашать перед народом.

— Почему это? — Тайцзэ вовсе избавился от охватывающего его оцепенения. — Ты такой особенный, что и имя лишний раз нельзя произнести?

— Я в этом деле участник необъективный, поэтому мне не положено…

— Да, но кто об этом знает? — перебил его Тайцзэ.

— Знаешь что, замолчи, — Юэ остановился перед ним.

— Тогда готовим сегодня вместе?

— Да. Если я готовлю, а ты подаёшь продукты.