Нью-Йорк, Нью-Йорк, 24 декабря 2024 года.

Погода в городе стояла пасмурная, промозглая и совсем не располагавшая к праздничному настроению. В канун Рождества улицы были наводнены людьми с угрюмыми лицами, закутывающимися в пальто и шарфы, магазины в центре переполнены разнообразными вещицами для опоздавших с покупками подарков, а пробки напоминали гигантские тромбы, угрожавшие внезапным инфарктом сердцу Большого Яблока. Все работающие люди спешили как можно скорее покончить с делами и отправиться домой к семьям; офисы гудели, как ульи, кулеры в офисных кухнях стояли почти не тронутыми.

Среди всей этой суматохи невозможно было найти укромного местечка, чтобы побыть наедине со своими мыслями, — разве что в маленьких кафе и пекарнях за дальними столиками можно было хоть немного перевести дух.

Как раз одна из таких пекарен находилась в Бруклине недалеко от дома, в котором близнецы Пайнс когда-то — казалось, это было целую вечность назад — снимали квартиру. Они часто навещали это заведение, чтобы прихватить что-нибудь к завтраку или устроить друг другу внезапный сладкий сюрприз.

Сегодня же Мэйбл сидела в пекарне наедине с чашкой кофе, синим дневником с вышитой золотыми нитками ёлкой на обложке и своими мыслями.

За последние два месяца она стала здесь частой гостьей, начиная с того злополучного дня, когда она осталась одна на всём белом свете. Продавщица за стойкой, глядя на её распухшие красные глаза и горестное выражение лица, подала ей чизкейк с кофе за счёт заведения, к которым Мэйбл едва притронулась. В кармане она сжимала ключ от квартиры, той самой квартиры, в которую она так и не решилась войти — и совсем не потому, что дверь её была опутана полицейской лентой.

Прошло целых две недели с того дня, когда она наконец совладала с собой и смогла зайти в своё бывшее жилище. Может быть, ей нужно было время, а может, вид могилы Диппера наконец дал ей ясно понять: всё взаправду, он не придёт, не вернётся. Полицейские успели к тому моменту порядком натоптать в квартире, но даже их следы не могли скрыть того, в каком унынии Диппер проводил последние месяцы своей жизни. Квартира не убрана, на кухне толпились пустые бутылки из-под виски, валялись пачки из-под сигарет. Стул в гостиной сломан, а на полу за диваном едва виднелись капли засохшей крови — последнее, что осталось от Диппера.

Что с ним происходило все это время? Как изменилась его жизнь с её переездом за город к своему мужу? И главное: как могла она — его самый близкий друг, его сестра-близнец — всё это упустить из виду?

В квартире она нашла его дневник — тот самый, который она подарила ему на их двадцать пятый день рождения. Страницы были исписаны странными теориями и пугающими иллюстрациями. Среди них были странно знакомые изображения треугольников и хищные глаза-щелочки.

От записей веяло страхом — безотчетным, бесконтрольным. В нескольких местах она замечала своё имя: если остальные буквы и слова расплывались, были небрежно нацарапаны нетвердой рукой — буквы для её имени были выведены аккуратно и как будто с нежностью.

Он боялся за неё, думал, как ему защитить свою сестру.

Казалось, что её запасы слез уже были исчерпаны на похоронах, но для подушки его кровати у Мэйбл нашёлся отдельный резерв.

— Где ты была? — спросил её Зак, выскочивший в коридор, едва заслышав, как она вставляла ключ в замок дома в Нью-Сити. — Ты нас всех напугала. Куда ты делась с кладбища?

— Бруклин, — только и смогла выдавить Мэйбл.

Зак вздохнул и подступил к ней, чтобы обнять.

— Я понимаю, он был тебе дорог, — проговорил он, обвивая жену руками, — но в том, что случилось, нет твоей вины. Не мучай себя: я не думаю, что он хотел бы твоих страданий.

— Нет, — тихо ответила Мэйбл.

Зак крепче её обнял, а Мэйбл подумала о том, как её любит муж, сколько свалилось на него из-за её состояния, что, наверное, не стоит уточнять, что её «нет» значило как раз что она виновата.

Мэйбл больше не могла думать о поисках работы. Нужно было нарабатывать портфолио, но ничего не получалось: внутри неё было пусто, всё было выжжено горем и осознанием её вины. Она сомневалась, что когда-нибудь ещё сможет творить.

Зак беспокоился за неё — он и предложил Мэйбл выбираться в город, в какие-нибудь красивые места или же туда, где обитали художники, чтобы она могла извне напитаться творчеством, красками и вернуться к своей креативной сущности. Но каждый раз, выезжая в город, она направлялась в Бруклин, в ту самую пекарню, и сидела там часами напролёт с его дневником и со своими мыслями.

Вот и в канун Рождества она снова оказалась там.

Время тянулось и тянулось, посетители сменялись одни другими, только одно было постоянным — мысль в голове Мэйбл. Мысль о том, как она хотела бы снова поговорить с ним, попросить прощения, взять назад слова, которыми она прогнала его из дома Зака в тот страшный вечер пятницы. Может быть, она могла бы поднапрячься, и он её услышит? Услышит её мысли?

Диппер как-то встречался с призраком в поместье Нортвест — значит, духи существовали. А что, если Диппер тоже мог стать чем-то таким? Может быть, нет ему до сих пор покоя из-за её слов?

Спокойно, Мэйбл, — думала она, — снова твой эгоизм. Ты виновата, прими это и не ищи для себя выхода, не тревожь его. Ты заслужила эти страдания, а он — покой.

Но осознание собственной вины не давало ей покоя. Ей нужно было найти выход своим мыслям. Говорить она ни с кем не могла и не хотела — ни к чему сваливать свои страдания на других людей.

В дневнике Диппера оставалось ещё много чистых страниц, и вдруг её посетила идея. Мэйбл достала из сумки ручку, открыла дневник и начала писать.

«Дорогой Диппер,

Сегодня ровно семьдесят дней как тебя не стало. Я сейчас в Бруклине, в маленькой пекарне — помнишь её? Ты однажды разбудил меня запахом круассанов с шоколадом. Какое это было чудесное утро — летнее, солнечное. Мне было грустно, потому что никак не получалось с работой, а ты меня приободрил. Мы гуляли по городу целый день, помнишь? Были на Бродвее, в Центральном Парке, наблюдали за птицами в пруду и всё гадали, кто из них мог бы быть ещё одним потерянным братом Уткатива — ну и дурашки же мы были».

Мэйбл слегка улыбнулась, а на глаза её навернулись слёзы.

«А вечером ты устроил нам марафон ужастиков, заказал пиццу. Я чуть не лопнула тогда от хохота и переедания. Сейчас я вспоминаю всё это, и мне хорошо — даже лучше, чем было тогда, в тот самый день».

Слезинка капнула на страницу.

«Ты был всегда так добр ко мне, так заботился. А я прогнала тебя. Я не хочу оправдываться, но мне правда жаль. Это из-за меня ты ушел, из-за меня сел за руль, из-за меня».

Мэйбл судорожно втянула носом воздух, подавив рыдания.

«Ты бы мне сказал, что я не знала, что я не могла знать. Попытался бы защитить меня — даже от самой себя, но всё же я должна была знать. Должна была заметить, что тебе плохо, должна была быть рядом. Потому что то же самое ты сделал бы для меня.

Я не защитила тебя, Диппер. От каких бы то ни было демонов, которые роились в твоей прекрасной голове. Я должна была тебя спасти.

Мне не хватает тебя, Диппер. Ты был моим самым любимым человеком во всём мире, а теперь тебя нет, и я не знаю, куда себя деть. Я бы всё отдала за то, чтобы снова тебя увидеть, обнять тебя, прижать к себе так сильно, чтобы никто и никогда больше не мог нас разлучить.

Но тебя нет.

Я думала о самоубийстве, но так я бы ещё больше запятнала память о тебе, так что я буду жить, ради тебя. Какой бы серой и жалкой ни была моя жизнь, я продолжу её. И надеюсь, что мы когда-нибудь снова встретимся».

Чернила расплывались от падающих на страницу слёз, но Мэйбл была уже не в силах сдерживаться.

«Я надеюсь, ты обрёл покой. Из нас двоих ты его точно заслужил.

Я никогда тебя не забуду и не позволю никому выдавить из меня память о тебе.

И никогда не перестану тебя любить.

Прощай, Диппер.

Твоя Мэйбл».

Мэйбл отложила ручку, схватила со стола салфетку и громко высморкалась в неё. После она закрыла дневник, взяла его и крепко прижала к груди. Её трясло от сдавленных рыданий, но в то же время становилось чуточку легче. Вместе со слезами и написанными строками её покидали и мысли о вине, уступая место блаженной, упоительной пустоте и спокойствию. Ей даже почудилось, что дневник начал согревать её, но это, скорее всего, была лишь иллюзия.

— Вам помочь, мисс? — услышала она встревоженный голос. Мэйбл подняла глаза и увидела озабоченное лицо продавщицы, которая стояла рядом с её столиком.

— В-всё в п-порядке, — заикаясь ответила Мэйбл, наспех вытирая слезы, — все х-хорошо, спасибо.

С этими словами она убрала ручку и дневник в сумку, поднялась со своего места и, попрощавшись с сочувственно на неё смотревшей продавщицей, вышла из пекарни.

***

Был уже вечер. Из небольшой церквушки доносилось пение — Рождественские гимны — которое мягким одеялом укутывало землю вокруг и торчащие из неё надгробия. Мэйбл стояла перед одним из них, на котором было выгравировано имя брата и две даты — «31 августа 1999 — 15 октября 2024». На могиле лежали цветы — Мэйбл как раз закончила приводить в порядок почти бесформенную кучу живых гвоздик и нескольких роз, добавив в получившийся упорядоченный набор и свой небольшой букет. Рядом с ней на земле стояли пакеты — несколько вещиц для дома, подарок для Зака и ещё кое-что.

— Сегодня Рождество, Диппер, — едва слышно проговорила Мэйбл, обращаясь к камню, — я знаю, подарки нельзя открывать до полуночи, но всё же.

Она опустилась к одному из пакетов, открыла его и достала оттуда бело-синюю бейсболку с логотипом Нью-Йорк Рэнджерс.

— Прости, я смогла найти только такую, но думаю, она бы тебе понравилась.

Она опустилась на колени и аккуратно положила свой подарок перед надгробием.

— С Рождеством, бро-бро, — она подалась вперед и едва коснулась камня губами. Затем она встала, отряхнула колени и зашагала прочь.

Зак подобрал её около Бруклинского моста, и они отправились домой. По дороге они почти не разговаривали, только изредка смотрели друг на друга: Зак на Мэйбл с сочувствием, а Мэйбл — с чем-то, что она пыталась выдать за благодарность. Когда они прибыли домой, Зак известил жену о том, что на ужин он пригласил коллегу с его супругой. Мэйбл не возражала: не то, чтобы ей хотелось проводить время в компании, просто откажи она, она обидела бы Зака.

Когда с приготовлениями к ужину было покончено, в дверь позвонили, и Зак отправился встречать гостей. Мэйбл была на кухне, когда вместо громких приветствий, которыми Зак с друзьями одаривали друг друга каждый раз, она услышала оторопелый голос Зака, явно не ожидавший увидеть у себя на пороге того, кто звонил. Затем последовал стук трости о паркет прихожей и грубоватый низкий голос — такой знакомый и родной.

Сердце Мэйбл затрепетало. Выронив салфетку, которую она теребила в руках, она выскочила в прихожую, чтобы удостовериться, что слух её не обманывает.

В дверях в дорожном пальто и больших грубых ботинках стоял прадядя Стэн.

— Да брось, Тёрнер, — Стэн добродушно, но с силой похлопал Зака по плечу, — найдется у вас спальня для старика, не выставишь же ты меня за дверь.

Зак, до крайности смущенный, посмотрел на жену, но та уже летела к прадяде. Мэйбл бросилась ему на шею и крепко его обняла. Старик покачнулся, но ответил на объятия — силищи в его больших грубых руках с возрастом не убавлялось.

— Здравствуй, детка, — пропыхтел Стэн, когда Мэйбл ослабила хватку и он смог высвободиться, — как ты?

Мэйбл только кивнула в ответ — вид у неё все еще был отсутствующий, но на губах играла легкая, почти невесомая улыбка. Всё-таки Рождество она будет встречать с родным ей человеком.

Стэн подмигнул ей в ответ, улыбнулся и подхватил под локоть всё ещё растерянного Зака, увлекая его за собой вглубь дома.

— А напомни-ка, Тёрнер, где у вас тут уборная? А то я с самого аэропорта не мог найти нужник. Мудрено у вас тут, в большом городе.

Мэйбл издала смешок, смахнула слезинку с глаз и вернулась на кухню. Минуты не прошло, как к ней присоединился муж.

— Предупредила бы хоть, — пробормотал он.

— Что? — переспросила Мэйбл, отвлекаясь от раковины, в которой она набирала чайник.

— Твой прадед… ну… привыкать к нему ещё нужно. Каждый раз, когда он приезжает. А если я не знаю заранее о его прибытии, это несколько неприятно, знаешь ли.

В груди у Мэйбл похолодело.

— Что ты имеешь в виду? — вкрадчиво поинтересовалась она.

— То, что появление твоего прадеда…

— Прадяди, — холодным тоном поправила его Мэйбл.

— Не суть. В общем его появление… не всегда приятно. Особенно если я не в курсе.

Сердце у Мэйбл упало. Она отказывалась верить в то, что услышала: Заку неприятен Стэн? Несмотря на то, что появление его хоть чуточку, но согревало Мэйбл?

— Если бы я его пригласила, я бы уведомила вас, мистер Тёрнер, — всё с тем же холодом в голосе произнесла Мэйбл, снова повернувшись к раковине, — если Вас что-то не устраивает…

— Да, не устраивает, — чуть повысил голос Зак, — И перестань кривляться, в самом деле. Просто я хотел сказать…

— …что у тебя испорчено настроение, и виновата в этом я, правильно? — закончила за него Мэйбл. Руки у неё задрожали.

— Да нет же! — Зак начинал выходить из себя. — Да не виновата ты, я просто расстроен.

— Чем же? — Мэйбл тоже начала повышать голос. — Тем, что ко мне тоже могут приезжать близкие люди? Ну так давай — обзови и его как-нибудь по фамилии, может и он исчезнет!

Зак побелел от гнева и был готов уже бросить в ответ что-нибудь в лицо жене, когда в кухню вошел Стэн.

— Что за шум, а драки нет? — громко поинтересовался он, — Мэйбл, дорогая, не поможешь мне занести вещи в спальню?

Мэйбл, дрожа всем телом, развернулась и вылетела из кухни, даже не посмотрев на мужа. Стэн, присвистнув, направился вслед за ней.

На втором этаже они вместе затащили в гостевую спальню вещи Стэна. После Мэйбл плюхнулась на кровать и закрыла лицо руками. Прадядя сел рядом и оперся обеими руками на трость.

— Что случилось, детка?

Мэйбл замотала головой.

— Он тебя обидел чем? Скажи только слово.

Мэйбл отвела руки от лица и села.

— Он не очень рад тебе, прадядя.

— Ну на это, допустим, мне глубоко наплевать, — Стэн фыркнул, — забрал мою любимую племянницу, а мне что, на пороге ночевать? Здесь что, башня для принцесс?

Мэйбл слегка улыбнулась.

— И потом — сегодня же Рождество. Семейный праздник. Если уж он меня за семью не считает, то на Пасху ты летишь ко мне в Гравити Фоллз, а он пусть и дальше свои яйц… гм… полномочия демонстрирует, Пасхальный Кролик.

Улыбка ещё шире расползлась по лицу Мэйбл. Она прильнула к прадядиной руке и вздохнула.

— Я рада тебя видеть, Стэн. Мне было очень одиноко после того, как… Диппер…

Она осеклась.

Стэн нежно погладил её по голове свободной рукой.

— Мне тоже его не хватает, моя хорошая. Очень не хватает.

Они сидели в тишине, слушая, как внизу Зак меряет шагами гостиную. Через некоторое время в дверь снова позвонили, послышались громкие радостные возгласы, невнятное бормотание Зака, видимо, извинявшегося за то, в какой компании им предстоит проводить вечер. Мэйбл передёрнуло.

— В Хижине Тайн в последнее время народу немного стало, — начал Стэн, пытаясь отвлечь Мэйбл от происходившего внизу. — Зус с Мелоди всё больше времени в Портленде проводят, а сам я староват стал, чтобы всем в одиночку заправлять. Но мы всё-таки вывеску блестками покрыли, вот приедешь, тебе точно…

— Я написала Дипперу, — перебила его Мэйбл.

Стэн поморгал, пытаясь сообразить, о чём это говорит его праплемянница.

— Ты что сделала?

— Написала ему. Подожди, — она встала с кровати и вышла из комнаты. Вскоре она вернулась, держа в руках синий дневник с вышитой золотой ёлкой.

— Я нашла его в квартире в Бруклине. Может быть все это глупо, но просто… я не могу.

Мэйбл в очередной раз дала волю слезам. Стэн вскочил, напрочь забыв о трости, и крепко её обнял.

— Это я виновата, Стэн, я его не спасла, — рыдала Мэйбл, уткнувшись в грудь старика.

Они стояли так минут пять, не меньше — вновь давшая волю чувствам Мэйбл и Стэн с онемевшим лицом.

— Ну вот что, — произнес Стэн, когда рыдание Мэйбл стихло, уступив место тихим всхлипываниям, — тебе бы поспать немного.

Он мягко отстранил её и усадил на кровать, опустившись перед ней на колени.

— Послушай меня, — он аккуратно приподнял её голову за подбородок, чтобы смотреть ей в глаза, — ты ни в чём не виновата. Не спорь. Не убивайся из-за того, что его не стало — так будет только больнее. Радуйся тому, что он жил.

Мэйбл смотрела в глаза прадяде, и от его слов у неё сжималось сердце, но головой она понимала, что Стэн прав. Легче от этого не становилось, но всё же.

— А теперь ложись, — приказал Стэн, — а я пойду вниз поболтаю с этими кадрами.

С этими словами он поцеловал Мэйбл в лоб, кряхтя поднялся и погасил свет прикроватной лампы. Потом поднял трость и вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.

А Мэйбл откинулась на кровать, готовая снова провалиться в сон без сновидений. Снизу послышались громкие возгласы Стэна, который как раз отмачивал какую-то шутку, которая вызвала всеобщий взрыв смеха.