Если дни стояли жаркими, то ночи близ Нибена — прохладные. Ближе к утру туман окутал реку и берега. Без костра легко замёрзнуть. Если спать голой, легко простудиться.

Борга гра-Баш заболеть не боялась. Не неженка она, в конце-то концов. Всякое случалось: и в горах Джерол ночевала, и в сырой тюрьме, одетая в рваные тряпки, сидела. И не сломалась.

Рядом тело, горячее, в отличие от сырого зябкого утра. И тоненькое одеяло, найденное в одном из мешков, накинуто сверху.

Орчанки во сне тесно прижались друг к дружке, Борга закинула ногу на бедро Мазоги. Потому ей не хотелось подниматься, что здо́рово — полежать рядом. Только руку бы сместить выше — от живота к упругой груди.

Борга не утерпела и погладила кожу, гладкую, тёплую. Никакой мягкости, живот под стать шершавой, привычной к оружию ладони — твёрдый.

Мазога пошевелилась.

— Хорошо день начался, — заметила.

Борга осмелела и сместила руку выше, легонько сжала холмик.

Грудь Мазоги оказалась в меру упругой, но не твёрдой, ровно такой, как надо. Борга, поймав вздох, обвела пальцами ареолу, потеребила маленький сосок. Тот затвердел, ей на радость, что чувствительная точка найдена. Лизнуть бы, потерзать языком. Борга было приподнялась на локте, но… Мазога не дала ей этого сделать. Она положила руку на затылок, вынудила склонить голову и потянулась к губам.

Это правильно, так лучше. Поцелуи куда сокровеннее, чем само соитие. Борге, познавшей любовниц иных рас, их не хватало. Женщины побаивались клыков, хотя, как утверждали, жаждали «познать экзотику». С себе подобной можно упиваться всласть — до головокружения, до стука в висках, до сладкой истомы в паху, до ощущения, как между ног становится влажно. Борга легонько покусывала верхнюю губу, лизала один за другим крепкие здоровые клыки. Дорвалась. Истосковалась, иначе не назвать.

Ни зябкость, ни то, что ещё вчера здесь случилась бойня (земля стала бурой от крови) — ничто не умалило удовольствия. Борга навалилась на любовницу, потёрлась грудью, прикоснулась к заострённым ушам. Она упивалась тёплым дыханием, обводила пальцами скулы и любовалась красивым лицом, прекрасным для орчанки, смелым взглядом.

Хороша Мазога — и в дневном свете, и в полумраке. Восхитительна в стремлении вершить добрые дела мозолистыми — их прикосновение распаляло куда сильнее, чем нежных ладошек — руками, которые поглаживали спину, легонько разминали отвыкшие за немало лет от безмятежной расслабленности мышцы.

Давно Борга не оказывалась в одной постели с подобной любовницей. Последняя, чьё сильное тело довелось обнять, — нордка-наёмница с большой, но мягкой грудью, оказалась холодной, будто снега Скайрима. С женщиной легла, потому что надеялась, что хоть так пробудится страсть, потому что ни один мужчина не смог доставить удовольствие. Борге нравилась твёрдая, будто скала, воительница. Но отношения ничего, кроме ощущения, что утром в постели оказался кусок льда, не принесли.

Сегодняшнее начало дня — приятное исключение. Такое утро, жаркое, несмотря на зябкость, Борга готова была стерпеть. Даже не так: насладиться. Она упивалась откликом: Мазога выгибала шею, подставляла языку ключицы, позволяла прикусывать зелёную кожу и не боялась, что клыки оставят царапины.

Хороша, дивная. И пахнет от неё не сладкой нежностью, но резко: мощью, наверное. Пальцы, разминавшие плечи Борги, с силой надавливали, а не едва ощутимо ласкали. Тело истосковалось по грубоватым орочьим прикосновениям.

А вот соски чувствительны у всех женщин. Вероятно, есть исключения, но Борге такие не попадались.

Мазога — не исключение. Борга поймала шумный вздох, когда кончиком языка коснулась тёмной крохотной горошины, лизнула. Сосок затвердел. Вторую грудь она легонько потерзала пальцами, большим обвела ареолу.

Приятно — ощутить отклик. Не менее приятно получить ласки в ответ. Борга не надеялась — верила, что Мазога одарит её чем-то подобным, но позже. Торопиться некуда. Время позволяло лениво понежиться на шкурах, изучить каждую мышцу, чем она и занялась. Закончив с грудью, приподняла голову и уставилась на живот, отнюдь не дряблый. Никакой жировой прослойки, только мышцы. И пупок, втянутый, в который хотелось запустить язык.

Не успела. Мазога отвлекла:

— С самого начала поняла, что любишь девушек.

Борга подняла голову и откинула со лба мешавшую косу.

— Хм, не распространяюсь о пристрастиях, но почему-то все это чувствуют. И это странно: на лбу печати нет, — отшутилась. Затем пошевелилась, раздвинула коленом ноги и удобно устроилась между ними.

Одеяло сползло. Тем лучше. Уже не холодно, утреннего света достаточно, чтобы разглядеть тело, мощное и даэдрически желанное.

— Печать не нужна. Взгляд лучше любой печати, — отозвалась Мазога. — Ты… — вздохнула, когда Борга погладила внутреннюю поверхность бедра, начиная от колена, затем выше, — так смотрела на меня…

…будто девочка на желанную игрушку, мысленно закончила Борга.

Она по похотливым взглядам понимала, что мужчины её хотят, отворачивалась, а особо настырным давала в морду, но не думала, что сама точно так же таращилась на красавиц. Наверное, поэтому предпочитавшие любовниц, а не любовников женщины это понимали и шли на контакт. Пусть их было не так уж много (приставаний похотливых мужчин и то больше), но ни разу Борга не ошиблась.

 — Как? — уточнила она и костяшками погладила лобок, пропустила между пальцами тёмные волоски. Почти прикоснулась к самому сокровенному, но дразнилась, не торопилась запустить руку между ног. Успеется. — Похотливо?

— Как на желанную женщину, — услышала ответ, — а это больше, чем похоть. Похоть… — вздох, — это жажда взять, чтобы утолить её. Ты же… — опять вздох, — стремишься подарить ласку. Это дорогого стоит.

Борга замерла. Всё совсем не так: получать она любила не меньше, даже больше, чем дарить. Но давно усвоила: чтобы что-то взять, нужно дать. Верила, что всё не закончится этим утром. Витсидутси охотно сдаст комнату на ночь.

Одну на двоих.

Борга была уверена: Мазога не невинна, познала не только женщин, но и мужчин.

Была уверена и в том, что не испугается клыков, как иные любовницы, которые не позволяли прикасаться к себе там языком.

Воодушевлённая собственными мыслями Борга облизала два пальца и смело запустила их между бёдрами, раздвинула губы и, нащупав крохотный бугорок, легонько потёрла. Ощутив, как тот затвердел, осмелела, ускорилась. Она знала: неутолённое желание даст о себе знать лёгкой болью внизу живота, но была уверена, что наверстает упущенное — если не с Мазогой, то собственными пальцами. И к этому не привыкать. Пока ей хотелось подарить удовольствие, что не менее прекрасно, чем брать. Хотелось ощутить вкус, пока ещё незнакомый, но уже желанный.

Поэтому Борга сдвинулась так, чтобы ничто не помешало поцеловать нежную на ощупь плоть, и, попросив любовницу расставить ноги шире, склонилась.

Горячо, влажно. Истерзав языком бугорок так, что тот распух, Борга лизнула вход. Не мерзко, края податливы, но она на всякий случай осторожно вошла одним пальцем.

Не менее сладко знать, что её хотят. Лоно, влажное, жаждало, чтобы в него вошли. Одного пальца оказалось ой как мало, и Борга это сделала уже двумя.

Осторожной она была только поначалу. Когда Мазога подалась навстречу, смелее толкнулась, ввела пальцы глубоко, до шейки, одновременно большим лаская бугорок. Горячо внутри, тесно. Очевидно, у Мазоги давно никого не было. Это не имело никакого значения. Они теперь есть друг у дружки.

Сладко — видеть, что кому-то хорошо. Мазога права: делать добро — не менее прекрасно, чем получать. Оттого так радостно Борге было почувствовать, как тело её любовницы начала бить мелкая дрожь, услышать протяжные стоны, ощутить пальцами, как сокращаются мышцы, как внутри стало необычайно влажно.

Мазога расслабилась, и Борга вынула из неё пальцы, поднесла ко рту и лизнула, чтобы запомнилось, какова она на вкус. Не забудет, если жизнь их разлучит, вынудит разбежаться по разным краям Тамриэля, а то и закончится у одной из них или обеих.

Ведь как бы ни хотелось, чтобы утро не заканчивалось, но одной похотью не насытить урчавшее брюхо. Нужно подняться, окунуться в холодную воду, привести себя в порядок и добраться до города.

— Пора в Лейавин! — Мазога без обиняков перешла сразу к делу. Едва отдышавшись, она села. — Нужно доложить Мариусу Каро, что одной из банд больше нет. Но сначала поедим.

Тон жёсткий, будто не было ни нежности, ни отклика на ласки. Перепихнулись — Борга иначе соитие назвать не могла — и за дело, чтобы не терять времени.

Но день пройдёт. Наступит ночь — лучшее время, чтобы не глазами, но на ощупь изучить тела, найти все чувствительные точки и заласкать друг дружку до полусмерти.

Время, когда торопиться некуда.