Кучка путешественников таскала с собой котелок. Нашёлся и мешок с овощами, скорее всего, отнятыми у кого-то из крестьян, и даже соль.

Уха получилась — объедение. Если бы не необходимость сплёвывать мелкие тонкие косточки…

Трудно было сказать, кому из бандитов принадлежала та или иная миска. Вероятно, из той, в руках Мазоги, ел Могенс Ветровей. Барахло стало ничьим.

Борга знала: бандиты припрятывали денежки. Местонахождение тайника, увы, у мёртвого не выпытать.

— Я бы не убивалась. Эти деньги отняты силой у честных граждан. Если даже у нечестных, то их всё равно у кого-то отняли, — пробормотала Мазога.

Тоже мне рыцарь, мысленно съязвила Борга гра-Баш, наверное, в детстве легенд перечитала.

— Так-то так, но если брезговать, то можно протянуть ноги, — огрызнулась она и зачерпнула похлёбку. Солнце скрылось за деревьями. Было решено остаться на ночёвку здесь же, в лагере. Орчанки избавились от тел: сбросили в первую попавшуюся яму на съедение стервятникам. Каждой твари надо чем-то жить, даже трупоедам. — Как ты с таким взглядом на жизнь выживаешь-то?

Мазога отставила пустую тарелку и с грустью посмотрела на неё.

— Ра’виндра выживал. Я с него решила взять пример.

Ну вот, опять об этом кошаке. У Борги появилось ощущение, будто он встал между ней и Мазогой и издевательски мотнул хвостом, дескать, не приближайся.

И ведь нашла к кому приревновать — к мёртвому. То, что Ра’виндра много значил для Мазоги, было видно по грустинке в зелёных глазах, выражению лица, какое появлялось, когда кто-нибудь ухитрялся всколыхнуть прошлое.

— Ты любила его? — вырвалось само собой. Лучше прояснить всё сразу.

— Какое это имеет значение? — Едко, горько во рту и внутри. Мазога озадаченно уставилась на Боргу.

Хаджит не ответил взаимностью орчанке?

— Кто он? — уточнила Борга, когда горечь отступила.

— Он — рыцарь! — Мазога улыбнулась. — Свободный рыцарь, у которого нет хозяина, так он говорил. Он кому-то всё время помогал. Кто-то благодарил его, кто-то не считал нужным отплатить в ответ. Я раньше думала так, как ты: без монет в мошне не прожить. Оказалось, это возможно. Помог хозяину постоялого двора? Получил постель, тёплую воду и свежую еду. Как думаешь, почему Витсидутси простила мне битую посуду?

Значит, ящерка дала бы иголку с ниткой бесплатно, в ответ на сделанное Мазогой доброе дело, догадалась Борга.

Такой обмен — тоже неплохо, разве что возни больше, к примеру, бы пришлось угробить день, чтобы кузнец починил кирасу в ответ на «доброе дело». Тот же обмен, но не монетами, а чем-то другим.

Только зачем Мазоге граф? Этот вопрос пока остался без ответа. Ночь длинная, можно и до Мариуса Каро добраться.

Борга вылила остатки ухи в траву. Осталось сполоснуть миски.

— Потому что ты ей помогла, да? Прости, но это та же купля-продажа, только не за деньги, — съязвила.

— Я не просила ничего взамен, когда поговорила с дураком, пытавшимся доказать, что отравился её едой, и запугивал, дескать, разнесёт дурную славу, что в «Пяти когтях» кормят тухлятиной, если она не даст ему денег. У Витсидутси всегда свежее мясо, поэтому наглая ложь меня возмутила, — оправдалась Мазога. — И Ра’виндра… Мы тогда грабили Велке — неудачно для меня. Меня бросили умирать те, кого я считала друзьями, а он подобрал и выходил! Просто так взял и вылечил! Ты хоть понимаешь, что это значит?!

Сорвалась-таки на крик. Борга была не юной сопливой сикухой. Поняла: хаджит был один — дальше Велке-то Обливион, и то спорно в нынешнее время.

— …что хороший телохранитель достался задаром, — съязвила.

— Тьфу! — Мазога пнула злосчастную миску. — Между прочим, он был воином, причём хорошим. Рыцарю, которым он мечтал стать, иным быть нельзя. Мог стать — ему-то всего одно святилище осталось посетить: Стендарра по дороге к Лейавину, — но не смог. Не успел.

«Чокнутый паломник!» — осенило Боргу. У них, полоумных, котелок варит более чем странно. При этом они умели убеждать в своей правоте, отчего порой казалось, что безумие — это заразно.

— Он говорил, что добро притягивает к себе только хорошее. Он много рассказывал и искренне радовался, когда чувствовал, что кто-то из богов благословил его. И… — Мазога посмотрела на заходящее солнце. — Я не хотела ночевать в «Дурном знамении». Мне не понравилось название. — Оно не нравилось и Борге. Голос Мазоги задрожал. — Они говорили тихо, но у хаджитов слух очень острый. Ра’виндра прядал ушами и покоя не находил. Когда я прижала его к стене, он признался, что в соседней комнате, похоже, поселились головорезы; что они собрались ограбить торговый караван, который должен отправиться из Лейавина по Жёлтой дороге, затем свернуть к Морровинду… Он метался, бормотал, что обязан поспешить и доложить обо всём графу, что не простит себе, если погибнут невиновные… Я была уверена: успеем, поэтому со спокойной душой легла спать. А он… Он не утерпел. По дороге в Бравил попалось его тело. Череп проломили топором. — Волчий вой, далёкий, вынудил недолго помолчать. — Хозяин «Дурного знамения» назвал имя — Могенс Ветровей. Не знаю, почему этот ублюдок не подкараулил и не убил меня. Предполагаю, хозяин предупредил только о хаджите. Возможно, решил, что я просто шлюха. Но это догадки. Какая разница? Главное, доброе дело я сделала — избавила Сиродил от мрази. Хоть один странствующий торговец моими стараниями останется жив.

Никакой разницы, Борга согласна. Довелось столкнуться с пророком, приставшим с вопросом, достойный ли она рыцарь. Отвечать не было желания, пришлось покрутить пальцем у виска и убраться.

Безумцы — странный народ, уже тогда она убедилась.

— Это называется Цена Крови, — возразила Борга. — Ты ведь не разделалась бы с Могенсом, если бы он не убил твоего… — друга? любовника? Эта мысль по-прежнему не давала покоя. — Так?

— Тьфу! — сплюнула Мазога.

Что бы она ни говорила, какие бы доводы ни приводила, но она — настоящая орчанка, которую любит Малох.

Не то что Борга гра-Баш, которая предпочла ударить в спину соплеменника, потому что знала, что не одолеет в честном бою. Подлый, мерзкий, жадный, тот явно метил на место её отца и язвил, что сделает её первой женой.

Борга не должна была вмешиваться. Её отец, Болог гро-Баш, должен был доказать, что он самый сильный вождь. Если это не так, обязан уступить главенство.

Только как допустить мерзавца до власти, который брал то, что хотел? Он и Боргу взял только потому, что был сильнее. До сих пор в памяти жили стыд и боль за случившееся. Борга ни с кем не поделилась, даже с матерью.

Для неё это была своеобразная Цена Крови, ведь ублюдок подгадал время, когда она была раздетой и беззащитной, не дал возможности постоять за себя.

Но не для соплеменников.

Вновь накатили воспоминания. Солнце давно скрылось за деревьями, на небе появились звёзды.

Боргу тошнило — не отравление, уха была свежей, — но от воспоминаний. В тот раз ей тоже хотелось отмыться.

Она подобрала тарелки и пошла к воде, затем сполоснула.

Вода прогрелась за день. Борга потянула за ремешок, когда почувствовала, что не одна на берегу.

— Ты говоришь о Цене Крови. Зря говоришь. Во мне-то орочьего только внешность, — неожиданно поделилась Мазога. — Я родовое имя не назвала, потому что у меня его нет. Я долго ничего не знала о Кодексе Малаката — прости, но привыкла называть его так. — Она охотно принялась помогать раздеваться. — Смотрительница Скинградского приюта рассказывала, что меня нашли под скалой, новорождённую, голенькую. Даже пуповину никто не перерезал, послед остался. Чудом заражение крови не началось. И никакого другого тела… Мать родила и бросила меня там. Раньше я злилась, но теперь благодарна ей за то, что не придушила. Я живу! — Борга, ошеломлённая признанием, замерла. — Хотя не хочу ни видеть, ни знать, кто она, но благодарна за подаренную мне жизнь. Странно, да?

Нет, вполне закономерно. Ничего удивительного, Мазога чтит мать свою, потому что орчанка. И то, что росла в каменном городе, не умаляет этого. Ведь не стала изнеженной горожанкой, а сделала выбор в пользу оружия и доспехов, а не платья. Некогда связалась с грабителями, которые выносили всё мало-мальски ценное из айлейдских руин и бросали раненых умирать, даже не добивая, но покушать всем надо, и доспехи починить, и рубашку новую купить.

Самое главное — орочье в Мазоге куда глубже, чем снаружи. Орочье — в крови. Они стояли близко друг к другу — настолько, что Борга ощущала дыхание на лице. Они были одного роста, одинаково сильные. Вздумай затеять драку, трудно было бы предугадать, кто бы победил.

— Купайся, я постою на страже, — опомнилась Мазога.

***

В том-то и недостаток таких мест, что не поплавать вместе, фыркая и отплёвываясь. Можно было бы подурачиться и поплескать друг дружке воду в лицо.

Вода оказалась тёплой и приятной. Борга сделала бы заплыв, увы, рыбы-убийцы в Нибене водились, поэтому пришлось только обмыться и выйти.

Мазога не стала дожидаться, пока подруга оденется. Борге не хотелось отвлекаться: если грудь она видела, то выпала возможность убедиться, что и ягодицы упругие и привлекательные, и бёдра крепкие. Так и оказалось. Массер и Секунда ярко светили в безоблачном небе. При дневном свете такая картинка далеко не всегда такая же красивая. Ночь — на то она и ночь, время покоя и тишины. Только плеск слышится.

Борга вытянула голову и сплюнула.

— Похоже, решила, что на её доброту ответят даже рыбы-убийцы! — обругала она Мазогу. Та, загребая воду руками, поплыла. Благо не до середины реки.

Борга облегчённо вздохнула, увидев, что её подруга возвращается. Та выбралась из воды, забавно спотыкаясь и расплёскивая воду, затем замерла и рявкнула:

— Ты почему не оделась?! Голой дралась бы?

— В доспехах не поплаваешь, — возразила Борга. — Что, если бы пришлось плыть за тобой и отвоёвывать от рыб-убийц? — Одной твари бояться нечего — уж как-нибудь дотащила бы хромающую Мазогу до Лейавина. Но стайкой они опасны.

— Рыб-убийц бояться — лишить себя удовольствия от заплыва! — парировала Мазога. Капельки воды срывались с её тела и терялись в песке.

Борга отвернулась, осознав, что таращится на неё слишком пристально. Так смотрят мужчины на понравившихся женщин.

«Так в морду получить недолго!» — убедила она себя и присела, чтобы подобрать вещи.

— Ты красивая! — прозвучало так внезапно, что она замерла, не веря ушам. — Такая… сильная. Сразу видно, в крепости жила, а не как я…

Проклятье… Не восхищалась бы, а то что хочешь, то и думай. Это могла сказать и подруга подруге безо всякой задней мысли.

— Ну и толку-то? Не сама ушла, а выгнали, опозоренную и униженную, — призналась Борга. Может, хоть это оттолкнёт. — Как по мне, так в тебе гораздо больше орочьего, чем во мне. Цена Крови…

— Цена Крови… Цена Крови! Заладила! — Мазога подобрала свои вещи и направилась к лагерю. Борга поспешила за ней, чтобы не таращиться так бесстыдно на упругий зад, иначе придётся бороться с желанием его погладить. — Да не в цене дело, а в том, что я потому пыталась прорваться к графу, что знаю: резиденция Ордена Рыцарей Белого Жеребца, который он создал, пустует. Надеялась: вдруг заметит и даст мне шанс. Ошиблась, а после разговора с тобой время постоять и подумать было. Каждое доброе дело имеет свою цену. Здесь ты права. Кстати, чего ты хочешь за свою помощь мне?

Борге пришлось остановиться, потому что Мазога забежала вперёд и преградила путь. Только и осталось наслаждаться прохладным ветерком и ласкающую ступни траву.

Придётся признаться, проклятье! Уже не ответить, что ничего не хочется, потому что не поверит.

Но ведь в самом деле не хотелось никакой платы. Борга долго не вспоминала пение — до вчерашней ночи. В памяти всплыли карие глаза, полные слёз, и шёпот-мольба дать весточку, что жива.

Ведь не сделала этого до сих пор. Убеждала себя, мол, недостойная матери и всего племени дочь.

Действительно, недостойная. Мать-то, небось, ждала, любила, иначе выбросила бы её, маленькую, где-нибудь под скалой на съедение диким зверям.

Борга отправит послание, решено на этом.

— Хочу, чтобы ты рассказала, каково это — быть рыцарем и не помереть с голоду, — нашёлся ответ.

Мазога рассмеялась, после развернулась и пошла к шатрам.

— Да я и сама толком не знаю! — Подойдя, прошмыгнула внутрь. — Полезай, тут места хватит. Вроде не здесь этот ублюдок спал. Не воняет — значит, не его палатка!

Борга послушалась.

Для двоих места было мало, зато можно сидеть плечом к плечу, чувствовать, насколько горячая кожа.

Внизу живота появилась истома.

Борга едва не выбежала. Надо подкинуть дров, огонь отпугнёт хищников, решила она.

И снова себе солгала.

Невозможно остаться безучастной, когда тело, сильное, прижимается к ней. Наверняка придётся бороться с желанием лизнуть тёмно-зелёный сосок, зарыться пальцами в волосы, густые в паху, затем войти ими в лоно, влажное, а большим — приласкать чувствительный бугорок.

— Ну что ты там возишься? — раздался зов. — Ты же хотела знать!

Мазога права, огонь ярко разгорелся.

Неужели не чувствует, что её желают?

Или сама хочет того же?

Проклятье!

Борга откинула полог и влезла внутрь, затем опустилась на спальник.

— Ра’виндра рассказывал, что быть рыцарем — быть таким, чтобы попрекнуть не смог в первую очередь себя. Большинство бы прошли мимо грабительницы руин, «грязной орчихи» к тому же. А он говорил: бросил бы паломничество, если бы оставил меня умирать, потому что совесть поедом заела бы. — Повисла тишина. Мазога придвинулась к Борге, их плечи соприкоснулись. — Он… Он был тем, за кем хотелось тянуться. Уверена, он смог бы стать достойным рыцарем Девяти, если бы у него не отняли жизнь.

«Ну вот, опять этот Ра’виндра!» — рассердилась Борга. На мгновение ей показалось, будто они в шатре не одни. Даже ощутила прикосновение хвоста к ноге.

Она потянулась и погладила лодыжку.

Всего лишь насекомое…

— Он говорил: даже не думал, что получит верного оруженосца! — Мазога рассмеялась. — Даже попросил в шутку назвать его «Сэр Ра’виндра»! Ну, а что? Дама сердца у него была, ещё и я появилась.

— Дама сердца? — Хаджит исчез. Его и не было. Ревность, клятая, его вообразила.

— Ну да, одна из хозяек «Трёх сестёр». Он же молодой здоровый хаджит, а не какой-то там старый облезлый кот. Был...

Дура, обругала себя Борга. Всего-то и стоило спросить, было что-то или нет, и сразу бы вопросы развеялись, и Ра’виндра не появился бы призраком. Странный он, этот кот-паломник, более чем, Девяти поклонялся.

Не ей, Борге гра-Баш, его судить.

Ей ни на кого не хотелось равняться, ни за кем не хотелось идти по пятам. Встреться Ра’виндра на её пути, то и она потянулась бы к нему, пошла бы следом, слушала бы байки о рыцарской доблести.

Только…

«Сэр Ра’виндра» звучало забавно, но как-то… по-мужски, что ли. Будто женщины не достойны носить гордое звание рыцаря. Мазога не может носить это звание, потому что рождена женщиной? Глупости!

Ведь к ней тянет. Не так: за ней хочется тянуться. Не творить добрые дела бескорыстно, но брать пример и учиться, восхищаться тем, как она, выросшая где-то в Скинграде, сохранила в себе всё орочье.

Из орка наверняка получится прекрасный рыцарь.

— Как обращаться к женщине-рыцарю? — Борге стало любопытно.

Повисла тишина. Кожей чувствовался пристальный взгляд Мазоги.

Наступила полночь. Ветер стал холоднее, и орчанки придвинулись друг к дружке ближе.

— Не знаю, — последовал ответ. — Я мало что знаю о рыцарях, но собираюсь научиться. Скажу, когда выясню, если, конечно, останешься со мной.

Борга закрыла глаза, ощутив прикосновение ладони, отнюдь не мягкой и ухоженной, но шершавой и грубой, к спине. Мазога погладила место между лопатками, приобняла за талию и прижала к себе.

Она хотела, чтобы Борга осталась с ней — вот что главное, если не показалось.

— Зачем я тебе? — Лучше всегда уточнить сразу. — Оруженосец-то я своенравный и не бегу по первому приказу выполнять команду.

Мазога глубоко вздохнула, отчего от тёплого дыхания пробежали мурашки.

— Так не оруженосец мне нужен, а… — хохотнула. — Я готова драться и не побоюсь сказать: мне не хочется выяснять, как обращаться к женщине-рыцарю. «Сэр Мазога» — разве некрасиво звучит? И… — сглотнула, — понравилась ты мне. — Как выяснилось, Борга гра-Баш зря боялась бросить лишний взгляд. — Я тянусь к тем, кто рискнул ради меня своей шкурой просто так, а таких — поверь — в моих жизни было гораздо меньше, чем просто мало. И отвечаю подобным.

Значит, не показалось. Ра’виндра был тем, кто рисковал шкурой просто так. Мазога была влюблена в этого драного хаджита. Она такая, ничего с этим не поделать. Придётся либо смириться, либо уйти.

Последнего Борге не хотелось делать, к тому же это глупо — ревновать к покойнику.

Она притянула к себе Мазогу, погладила затылок, второй рукой нащупала щеку и приблизилась вплотную.

Кто-то боялся целоваться с орком. А зря, дураки они: клыки не мешают, в них-то вся прелесть.

Холодный ветерок остудил пыл. Борга прервалась, чтобы поправить полог, затем устроилась на лежанке.

— «Сэр Мазога» — звучит красиво, только я не из тех, кто готов стать оруженосцем, а то и — даже не проси! — прекрасной дамой! — предупредила она, прижимая к себе — уже — любовницу.

— Я даже не думала просить об этом, — последовал ответ.

По крыше забарабанили капли. Снаружи, наверное, прохладно.

Ну и пусть. Главное, здесь, в этом шатре, жарко.