Знать бы, зачем Мазоге понадобилась Скала Рыбака. Уж явно не собиралась засесть с удочкой. Она заметно в отчаянии, а Борга… Борге было скучно, к тому же просиживать зад или — только не это! — валяться на кровати она не любила. Потому мышцы даже у старых орков были крепкими, что безделье — непозволительная и совершенно ненужная роскошь.
Полуденное солнце и дождь, прошедший ночью, — то ещё сочетание. Вдобавок близость Нибена не сыграла на руку. Было душно, и с зелёного лица Мазоги текли струйки пота. Борга наверняка выглядела не лучше и едва успевала вытирать лоб.
Путь казался далёким, а ведь проделана всего треть в лучшем случае.
— Передохнём? — предложила Мазога и кивнула в сторону деревьев. — Успеем. Посидим в теньке.
Борга согласилась. Она сняла фляжку с пояса, сделала несколько глотков и протянула попутчице. Та покачала головой.
— Может, всё же объяснишь, что тебе там понадобилось. — Борга подошла к реке и опустила флягу. Несмотря на близость воды, запас питья всегда лучше держать при себе. — Так я ещё не путешествовала, не зная ни цели, ни сколько врагов. Вдруг их — легион!
— Вряд ли Могенс Ветровей держит при себе толпу. С напарниками делиться надо, а он это не любит делать. — Кое-что прояснилось: Мазоге понадобился норд, судя по имени.
Она была права, разве что норды не любили прятаться за чужими спинами. Уж кто, а уроженцы сурового Скайрима умели справляться с невзгодами.
Борга улыбнулась. Бой наверняка получится запоминающимся. Главное, чтобы кто-нибудь из прихвостней Ветровея не пустил стрелу в спину.
Она заткнула фляжку пробкой и повесила на пояс.
Могенс Ветровей не любил делиться добычей. Мазога определённо отыскала его отнюдь не потому, что соскучилась по старому другу или захотела избавить Сиродил от очередного головореза (сомнений, что норд — бандит, не возникло).
Борга усмехнулась, вообразив, что чувствовал аргонианин-охотник по имени Вибам-На, принёсший Витсидутси добычу. Мазога поделилась, что её осенило: тот наверняка знал каждую стоянку в угодьях Лейавина — вплоть до того, кто в них обитает, поэтому она пристала с расспросами. Так и вышло: Вибам-На всё рассказал, но проводить отказался.
Орчанки отправились к зарослям. Оказавшись в тени, сели на землю.
Прохладу каменного дворца не сравнить с блаженством, когда с ветки на ветку порхают птицы, пахнет свежей после дождя травой. Можно так просидеть долго. Увы, пришлось подняться: наглый неумный грязекраб подполз слишком близко. Слабый противник, а всё туда же: нападал на всё живое.
— Костерок бы, — задумчиво пробормотала Борга, — и пожарить.
— У Скалы Рыбака наверняка их много. Поедим, когда расправимся. Сытый желудок дарит лень телу. Я предпочитаю драться голодной, если приходится выбирать, — пробормотала Мазога.
Борга — тоже, только путь-то неблизкий. Всего-то треть прошли. За остальное время несчастное крабовое мясо успеет перевариться.
Разводить костёр в такую духоту не хотелось, как и есть. Куда сильнее мучила жажда.
И мысли, что кто-то нанял Мазогу расправиться с Могенсом Ветровеем.
Неужели новая подруга не захотела поделиться деньгами, пыталась заморочить голову?
Борга не была бы орчанкой, если бы хитрила. Хватит скрытничавшей, будто не уроженка одной из крепостей, а хитрющая хаджитка из Эльсвейра, Мазоги. Поэтому она решилась спросить прямо в лоб:
— Сколько за голову Могенса Ветровея тебе заплатят? — Она оскалилась, позабыв, что её клыки не смогут напугать ту, кто с ней одной крови. — К чему спрашиваю? Потому что не поделиться — нехорошо!
Мазога прищурила глаза и тоже оскалилась.
— Что, если нисколько? Не поверишь? Убьёшь за ложь? Неужели тебе не приходилось разделываться ни с одним ублюдком?!
Так-так, Могенс Ветровей должен заплатить Цену Крови, догадалась Борга. Достойная причина.
И за это Борга готова продолжить путь.
Не приходилось, хотелось ей ответить, но это не значило, что это причина забыть о Кодексе Малоха.
А ведь не вспоминала.
Мазога же следовала Кодексу.
И это, проклятье, не могло не восхитить — то, как горели её глаза, когда она заговорила об убийстве. Злой огонёк пусть ненадолго, но появился, морщин на переносице стало куда больше, нижняя губа оттопырилась, обнажив ряд крепких острых зубов.
— Верю я тебе, — отозвалась Борга. — И обещания держу: раз вызвалась помочь, то помогу, тем более речь о Цене Крови. — Она вспомнила посылы в спину «проклятому ящеру» и отчаяние в зелёных глазах, обречённость, что ли.
И счастливый блеск, появившийся, когда сообщила Мазоге, что знает, где находится Скала Рыбака.
Борга видела лагерь, но не обращала внимания и не задумывалась над тем, кто там обитает. Сидят? Рыбачат? Ну и пусть. Пока её не трогали, она не лезла. Оказалось, это место облюбовали отнюдь не любители поудить, но бандиты.
«Отведи меня туда! Сейчас!» — тон мог показаться приказным, если бы не полуулыбка на лице Мазоги и не сиявшие радостью глаза.
Несомненно, Борга ответила бы, если бы услышала оскорбления и посылы на известный всем мужской орган в ответ на отказ, кулаками. Но не захотела. Размяться и правда не мешало бы.
«Зачем я себе лгу?» — Борга поймала себя на том, что таращится на — уже — подругу. Та ей нравилась, волновала тайнами, выдавала разгадки понемножку, совсем крупицы.
Пока не удалось узнать ничего, что бы оттолкнуло. Возжелавшая расплаты Мазога — истинная орчанка, хотя скрытничала. Вероятно, её имя и вовсе ненастоящее, она могла оказаться разыскиваемой преступницей.
Но Цена Крови искупала всё, заставляла закрыть глаза на загадки.
К тому же и Борга гра-Баш далеко не обо всём смогла бы поведать. О том, что её выгнали из крепости, не рассказать никому. До сих пор в памяти был жив тот день, когда она, ссутулившаяся, прошла за ворота. Оскорбления по сегодняшний день стояли в ушах.
Только мать готова была закрыть глаза на всё. Её тихий плач не смогли перебить злобные выкрики.
Изгнание из крепости — позор. Мазога, орчанка до последней капли крови, чтившая Кодекс Малоха, не поймёт. Не осудит открыто, но в глазах всё можно увидеть.
— Идём. — Она же и прервала размышления.
Борга охотно поднялась. Лучше не рассиживаться. Хорошо, что, кроме злосчастного грязекраба, ни одной твари вокруг. Наткнись на них тот же сухопутный дреуг, пришлось бы повозиться. Да и как знать? Вдруг именно в этот миг в этом месте открылись бы врата Обливиона и из них посыпались даэдра?
Осталось всего ничего: каких-то две трети пути.
***
Наверное, шерсть защищает не только от мороза, но и от жары, размышляла Борга. Иначе трудно вообразить, как хаджиты терпели палящее солнце в своём Эльсвейре. От песка, вероятно, кожа их зудела. Не зря они рождаются с когтями.
Тянуло окунуться, но оголяться здесь, пока не сделали то, зачем пришли, стал бы полный дурак. Купание могло затянуться, и две орчанки явно не успели бы до наступления темноты.
— Осталось немного, — подбодрила Борга. — Обойти во-он те валуны… — указала пальцем, — и мы на месте!
Казалось бы, Мазога должна идти бодрее, но вдруг замерла, уставилась куда-то вдаль и задумалась. Поразмышляв, повернулась к спутнице.
— Теперь слушай: не ломай черепа, пока я не поговорю с Могенсом. И не трогай его. Он — мой. С остальными что хочешь, то и делай, но скорее всего, их придётся убить.
Борга почесала зудевшую от пота голову, пытаясь вспомнить, какой расы и сколько бандитов видела в этом месте.
Трудно. Рыбаки ничем не примечательны. Одеты в лёгкие кирасы — сюда нельзя приходить, не вооружившись как следует. Двое-трое сидели с удочками. В самом лагере должен был кто-то остаться, чтобы охранять. Наверняка есть лучник.
Проклятье…
— Пожалуй, мне стоит спрятаться и выскочить из засады. Я бы не торопилась и огляделась, — посоветовала Борга.
— Я дура, по-твоему? — Мазога упёрла «упакованные» в стальные перчатки кулаки в бока. — Конечно, оглядимся! Не буду же я шастать по лагерю и искать этого ублюдка! Так со спины по черепу получить недолго! — Она, как и Борга гра-Баш, не носила шлем.
И не только удар.
Стрела в спину — куда более подло. Не боявшихся вступить в открытый бой Борга уважала — как друзей, так и врагов. Скрытные твари не могли называться её друзьями.
— Думаю, мне лучше обойти лагерь и спрятаться во-он за тем дубом. Только молю: пока не скроюсь из вида — не иди туда! — Несомненно, Мазога могла поступить так, как считает нужным. Вон как горели её глаза, когда они приблизились к лагерю. Очевидно, не терпелось прибить нордского ублюдка, а перед этим — заставить смотреть на перекошенное яростью лицо, на клыки.
Дать понять, что никому не победить орка.
Борге встречались соплеменники, не достойные так зваться. Одно осталось, что зелёная кожа да клыки. Но ни ярости в глазах, ни резких порывистых движений рук, привычных к тяжёлому оружию… Всех балуют безопасные стены большого города и сытая жизнь. Иные щеголяли в мантии Университета Волшебства. Орк и магия? Было бы смешно, если бы не так нелепо.
Борга чувствовала взгляд, устремлённый в затылок, отчего стало неуютно, но от Мазоги она подлости не ждала, поэтому упрямо шла вперёд. Она взобралась на холм, поросший деревьями. Приметив самый толстый многовековой дуб, спряталась за толстенным стволом.
С высоты было видно, как Мазога приблизилась к лагерю. Стальная кираса, начищенная, сверкала на солнце.
Борга, обругав себя за то, что глядит не туда, куда нужно, уставилась в зазор между шатрами.
Полуголого мужчину со светлой, несмотря на солнце, кожей и длинными русыми волосами, она приметила сразу. Норд, очевидно.
Могенс Ветровей.
Шатры мешали разглядеть остальную банду, и это заставило прошипеть. Никто в Мазогу пускать стрелу не собирался, иначе сделали бы это давно.
Борга не отрываясь смотрела на противника. От неё не укрылось, что тот поднял левую руку, будто поприветствовал гостью, затем опустил.
Борга знала: приветствуют правой рукой. Ублюдок же подал остальным знак быть настороже.
Мазога почти подошла к лагерю, когда за шатёр юркнула девица, судя по серой коже, данмерка. Худенькая и гибкая, та передвигалась бесшумно, выбирала удобное место, открывавшее обзор и не мешавшее полёту стрелы.
Ветер приглушил и громкий голос Мазоги, и рык норда. Не разобрать, о чём разговор, но тем лучше: всё внимание уделено лучнице. Та прошмыгнула за валуны, присела и вынула из колчана стрелу. Тетива натянулась…
Данмерка знала своё дело. Сердце Борги ухало: никогда не знаешь, в какой миг лучше напасть, чтобы не выдать себя преждевременно, подставить напарника или, что хуже, опоздать.
Боевой клич дал понять — пора. Борга без раздумий выскочила из-за дерева и крикнула, отвлекая лучницу. Та вздрогнула, отчего стрела выпала из пальцев, но не растерялась. Движения серых рук быстрые. Борга едва успела опомниться, как в неё нацелилось остриё очередной стрелы.
Успеть бы…
Успела, поняла она, когда остро наточенный меч — наследие того места, где родилась и выросла — вошёл легко, будто в стог сена, в грудь. Широко распахнутые алые глаза и струйка крови изо рта дали понять — с подлой лучницей покончено.
Борга ногой отпихнула от себя тело. Времени вытереть оружие не осталось, не опоздать бы, ведь Могенс не один. Быстрыми, насколько позволяла сталь, шагами она ворвалась в лагерь.
Мазога была жива и отчаянно пыталась отбиться от рычавших каджитов, прядавших хвостами. Тело Могенса Ветровея лежало, из рассечённого живота на песок стекала кровь.
Мёртв. Сглупил: в таком месте нельзя расставаться с кирасой. За недальновидность поплатился.
Борга крикнула, отвлекая внимание одного из хаджитов на себя. Помогло: один повернулся и так быстро ударил, что едва получилось парировать.
— Никому… не победить… орка! — Борга яро наносила один удар за другим и наступала. Юркий, по-кошачьи гибкий хаджит уворачивался, лёгкая мифриловая кираса позволяла ему выплясывать.
Только в том и преимущество такой брони, что движения быстрые.
Но от меча, выкованного первой женой отца, великолепным ковалем, доспехи спасти не смогли.
— Кошки драные! — услышала Борга. Значит, Мазога разделалась со своей противницей. — Ха, с ней было легче справиться, чем с Ветровеем! Даром что грудь закрыта.
Хаджитка уставилась пустым взглядом в небо. Её рука, валявшаяся отдельно от тела, сжимала эльфийской работы меч.
Мазога вытерла меч о штаны поверженной противницы и вернула в ножны. Борга последовала её примеру. Хаджиту больше не нужно бояться перепачкаться.
Ветер шелестел листвой, пели птицы. В водах Нибена плеснула рыба. Безмятежная обстановка, знай, приходи, лови рыбу и наслаждайся. Только на песке — кровь и три тела. И четвёртое за валуном.
Мазога подошла к норду, посмотрела в его лицо, затем пожевала губами.
Плевок угодил прямо в открытый глаз.
— Ты отомщён, Ра’виндра. — Вот как, значит. Всё это было затеяно, чтобы покарать убийцу — друга? любовника? — судя по имени, хаджита. Мазога выпрямилась и, уставившись на собеседницу, произнесла: — Они должны были оставить сачок или сеть. Посмотрим? Если не пустой, то подкинем поленьев… — кивнула в сторону кострища, где тлели угли, — запечём и поедим. Я проголодалась.
Кому-то могло показаться жутким — разговоры о еде в месте, где лежали тела.
Мёртвых следовало опасаться, если они превратились в зомби. Это Борга знала и даже сталкивалась. Даже в орочьей груди сердце предательски ёкало, когда слышала, что придётся драться с ходячими мертвяками. Живым-то можно причинить боль и сбить с толку. Трупы ничего не чувствуют.
— Я тоже проголодалась! — Борга улыбнулась и протянула подруге руку. — Отлично дерёшься, — подбодрила. — Вот что значит — настоящий орк. Чтишь Кодекс Малоха. Я восхищена!
Она застыла с протянутой рукой, которую никто пожимать не собирался.
Мазога с грустью посмотрела на неё и молча отправилась к реке.