тишину комнатушки разрезал стон.

йувон приоткрыл глаза и увидел перед собой простой деревянный потолок чьего-то дома, а не белые каменные плиты посольств алинора. захотев осмотреться, альтмер столкнулся с тем, что не может — боль резко ударила в голову, прямо в виски и затылок, такая сильная, что он невольно зажмурился. да и  повернуть шею было почти невозможно: она была крепко и надежно замотана тканью, еще бы потуже, и было бы вовсе не вдохнуть.

йувон не знал, где он находится — последние воспоминания только про вынужденную поездку по эльсвейру к первому эмиссару, поручение какой-то миссии от него и, вроде бы, что-то еще. дальше вспомнить не получалось. в голове болью стреляло.

в комнате, где йувон проснулся, было несколько завешенных плотными шторами окон; по полу скользили оранжевые лучи, прошмыгнувшие в щели между темной тканью. слева, вроде, стоит тумба с какими-то склянками и, кажется, мешочками — отсутствие возможность повернуть голову раздражало и мешало нормально осмотреть помещение.

вдруг что-то скрипнуло и в комнате раздались чьи-то мягкие шаги.

— о, уже пр-роснул-лся, тал-лмор-рец?

теплый грудной голос явно принадлежал хаджиту, и йувон вспомнил, что ему нужно было приехать к какому-то поселению; для инспекции или чего-то еще — непонятно, отдавало мутью.

йувон было открыл рот, спросить, но тут же закашлялся, словно в рот ему засыпали мелкого соленого песка, впитавшего всю воду в глотке. хаджитка, тихо охнув, с лязгом поставила что-то на тумбу и тут перед глазами альтмера появилась кружка, наполненная прохладной водой. он набросился на нее сразу же, откинув любое отвращение от того, что эту воду ему держит зверолюд.

мнгновением позже он попытался поднять руки, чтобы схватить кружку — но все, что он мог сделать, это согнуть их в локте и почуствовать глухую боль в пястьях.

его пальцы были забинтованы, а на кистях лежали туго примотанные шины.

недоуменно пройдясь по ним взглядом, он глянул на завозившуюся с чем-то сбоку хаджитку:

— я… что…

хаджитка дернула хвостом и что-то с громким стуком поставила на тумбу:

— что с тобой? пер-рел-ломанный ты весь, тал-лмор-рец. — она взяла что-то в лапы, и, кажется, начала что-то замешивать. — нашл-ли мы тебя в р-реке неподал-леку, с седмицу назад.

— неделю?! — йувон прохрипел и дернулся, пытаясь сесть, но тут же со стоном лег обратно — от резкого движения заболела спина.

— др-ро'котку думал-ла, что ты и чер-рез две седмицы не пр-роснешься. — хаджитка перестала мешать и склонилась в сторону, судя по звукам, открыв какой-то ларец. — а р-ри'амаги уже думал-л, как написать тал-лмор-ру, что у нас скопытил-лся один из ихних.

йувон пораженно замер, не зная, что сказать. он совершенно не помнил, что могло произойти, чтобы он, третий эмиссар эльсвейра, мастер боевой магии, ветеран великой войны, мог оказаться в настолько… жалкой ситуации.

— что ты смотр-ришь на меня, как новор-рожденный котенок на джоун и джоуж? — хаджитка, разогнувшись, недовольно дернула своими длинными белыми усами, дежа в руках несколько мотков чистых бинтов и бутылечки. —  др-ро'котку сейчас будет менять тебе повязки.

сбоку что-то плеснуло и хаджитка, особо не церемонясь, сильными руками придала йувону сидячее положение, подбив ему под спину еще одну невесть откуда взявшуюся шкуру. эльф зашипел проклятья на альтмерисе — мало приятного было в невыносимо ноющих спине, плечах и шее.

дро'котку окунула одну из чистых тряпок в таз с водой, который она видимо и поставила на тумбу, немного выжала лишнюю воду и стала размачивать присохшие сукровицей к ранам бинты. йувону было от этого ни жарко, ни холодно — он привык и к фантомной боли, последующей после скорого воскрешения магией или зельями, поэтому потерпеть, пока аккуратно не отдерут ткань, было не так уж и сложно.

потом он проснулся в темноте.

окна, что были под тяжелыми плотными шторами, сейчас развешаны и распахнуты на улицу. мягкий свет сумерек разбавлял густоту теней комнаты, падал красным на пол и бликовал в стеклах. свежий прохладный воздух заполонил все помещение, ласкал слабым сквозняком ноги йувона, да тревожил скрипящие створки окон. тот поджал холодеющие пальцы.

пахло цветущей ипомеей.

йувон уже не чувствовал давления повязки на шее — хаджитка сняла ее еще тогда, в прошлый раз, недовольно храпя и цокая, пока наносила мазь и накладывала холодный компресс; пинин и лапчатка, йувон сразу понял. но поворачивать голову было все еще больно, по-странному отдавало куда-то вглубь, дальше в шею.

сквозняк забрался под рубаху, словно холодными пальцами провел по свободной от бинтов золотой коже; йувон поежился, плотнее запахивая тонкую одежку, недовольно фыркнул: не привык.

деревянный пол ощушался голыми ступнями совершенно иначе, чем каменные полы талморского посольства: он будто мягкий и теплый, приятный и отчего-то ощущается родным, давно потерянным им когда-то. йувон повел плечами, поправляя одеяло.

вечерняя роса осела даже в доме, хоть и не везде. под окнами стелились дорожки из мелких капель, рассеянных по помещению — словно кто-то с улицы просыпал ее как муку через сито — они же оседали на подоконниках и столах, неприятно сливаясь в лужицы.

йувон встал, потянулся бинтованными руками, хрустя спиной, поморщился — шрамы заныли, кажется вот-вот снова закровят — и вдохнул. полной грудью.

воздух отдавал чем-то сладким, свежим и безумно приятным: йувон никогда прежде не дышал с таким удовольствием с тех пор, как покинул родительский дом.