Янто Джонс вдохнул прохладный ночной воздух полной грудью и прикрыл глаза. Еле уловимая сырость в атмосфере напоминала о близости величавой Темзы, что неприятно резко заставляло чувствовать, как далеко сейчас дом. Разумеется, Кардифф вовсе не на другом конце Земли, но… тем не менее, это ощущалось как-то запредельно. Недосягаемо. Любой человек сказал бы, что воздух здесь ничем не отличался от воздуха в районе той же Тигровой Бухты или вообще где бы то ни было в Южном Уэльсе, но не тот, кто там прожил большую часть своей жизни, а здесь не находил ничего, кроме призраков случившейся катастрофы. Память, которую Янто уже похоронил под скоплением новых впечатлений, воспоминания, с которыми давно смирился, намеревались восстать против него снова, а время для того, чтобы поддаваться слабостям, мягко говоря неподходящее. Впрочем, хоть здесь нашёлся плюс текущего положения: занятость помогала благополучно избегать зацикленности на себе. Но в редкие пустые моменты, подобные текущему, неприятности всё же всплывали. Упрямо, непреклонно.

Янто закрыл ладонями лицо. «Это было несколько лет назад, — твердил он сам себе. — Сейчас всё иначе. Всё изменилось».

… Но почему сомнения всё равно продолжают возникать и терзать его без того уставшую душу? Почему думается, что нет, этот раз ничем не лучше предыдущего? Почему кажется, будто вот-вот должна произойти очередная ужасная катастрофа?

Мрачное предчувствие грозовой тучей нависло над ним, мешая думать, сосредоточиться. Работать. Янто напомнил себе, что вышел на воздух как раз-таки затем, чтобы согнать ворчливое чувство прочь, а не поддаваться. Оно вредоносно, бесполезно.

К тому же, это всё пустое. Всего лишь назойливый голос усталости, поражавшей его тело, внушал сомнения и неустойчивость в сознание, чтобы Янто допустил побуждения в духе “забыть обо всём этом и пойти проспать неделю-две”. Лишний раз напоминавший, что миру то и дело угрожала смертельная опасность; так было всегда до него — и после него останется. Неизбежно. «Тогда в чём вообще смысл вмешательства? Почему бы, в конце концов, не отступить и не подумать о себе?» Да только он не поступал так впредь не станет. Простой ответ: это его долг; правдивый: в постоянных сражениях за благополучие людей и Земли проще обрести иллюзию смысла существования. Убедить себя, что всё не напрасно, что он прожигает свою молодую жизнь не попусту, а ради чего-то поистине большого. Важного. И может статься, это послужит небольшим утешением в минуту внезапного поражения: всё было не напрасно, ведь благодаря ему лично кто-то где-то сейчас спит спокойно.

Янто не сомневался, что однажды поражение наступит — сокрушительное. Это просто логично, особенно учитывая, как часто он искушал судьбу, напрочь забывая в отчаянные минуты, что всего лишь человек. А людям свойственно оступаться — рано или поздно.

Подкрепляемое утомлением беспокойство затянуло сильнее свою удушающую петлю. Теперь мысли о непредвиденных катастрофах практически невозможно остановить — они врезались в сознание всё настырнее, впивались острыми иглами. Много ли было таких, как он — много ли ещё будет? — временами утешавших себя тем, что сделанное ими в прошлом — не напрасно, но в действительности едва ли чувствовавших себя устойчиво на земле в минуты зыбкого откровения? Многие ли оглядывались назад в последний момент и понимали — этого не достаточно? А “достаточного” достичь невозможно, потому что вот оно, последнее мгновение, финальные строчки прощальной главы — дальше лишь холодная пустота посмертия. Все те люди… которых он потерял — помогло ли им это, принесли ли утешение годы жизни, потраченные на бессменное сопротивление? Поможет ли ему, на самом деле поможет ли, или свои последние секунды он обречён провести в темноте, сожалея о не сделанном, разочаровываясь в иллюзиях, осознавая, что его борьба ничего не значит?

Янто глубоко вздохнул, уставившись в пустоту ночи и ругая себя. А ночное небо выглядело в этот момент по-особому безразличным, неизмеримо далёким от проходящих страстей смертных, и Джонса это вдруг всерьёз задело, да так, что он не сдержался и швырнул в глухое небо парочку проклятий. Шумно выдохнув и с опозданием опомнившись, он воровато поглядел по сторонам, с облегчением убедившись, что никто не мог свидетельствовать произошедшему. Для него открытое проявление эмоций, особенно подобного рода, практически приравнивалось к преступлению, что было неправильно, болезненно, но по-другому он выживать не умел.

Однако в самом же деле, пора бы образумиться. Чем эта опасность отличалась от тех, через которые он уже проходил много раз? Вместе с командой. Вместе с Джеком. Пора бы признать, что, чёрт возьми, бывало и хуже. Намного хуже. Были и далеки, и Абаддон, и Вам, гробовщики и кселобиты, вспышки невиданных эпидемий, несколько угроз пространственно-временной катастрофы и ещё бог знает сколько всякого дерьма, день за днём мешками падавшего им на головы, — всё они пережили. Так с чего бы каким-то непонятным существам с числами вместо имён и аморальными требованиями к человечеству вдруг оказаться из ряда вон выходящими?.. Вот уж нет.

Однажды всё это закончится. Не прямо сейчас, но скоро; может быть, даже завтра. А позже — гораздо, гораздо позже, — когда неизбежно случится что-то ещё, они, точно так же отвлекаясь от реальных проблем, будут с ностальгическими улыбками вспоминать то, что происходило сейчас. Со временем тяжесть преодоления испытания улетучится и превратится в очередное воспоминание — красочное, особенное, как множество других… но всего лишь воспоминание.

Нужно только немного подождать.

Янто Джонс вздрогнул, когда тяжёлые руки вдруг опустились на его плечи, а из-за спины донёсся приглушённый голос:

— Кому-то серьёзно нужно отдохнуть. Переутомление никак не подходит этому красивому лицу. Когда ты вообще как следует высыпался в последний раз?

Янто с шумом выдохнул — треклятые внезапные появления Харкнесса до добра не доведут. Мгновением позже он обернулся, взглянув на капитана с неприкрытым осуждением:

— В самом деле? Разве это важно сейчас?

Джек сложил руки на груди и покачал головой, прежде чем продолжить — сдержанная печаль едва заметно просвечивала в интонации его голоса:

— Да, важно. Всегда. Конечно, сейчас тяжёлое время, но за всеми этими трудностями, даже не вздумай забывать, что ты человек, а я… — он осёкся, на долю секунды отведя взгляд в сторону, затем продолжил несколько твёрже: — Если хочешь помочь нам пережить это, помни, что восполнять запас энергии необходимо. Иначе никак.

— Я не могу, — Янто покачал головой; ему уже было жаль за свою резковатую реакцию на столь нечастое проявление заботы. — Джек, я не могу. Отдохнём, когда всё закончится. Когда мы всё закончим.

Но серьёзно настроенный Джек не собирался сдаваться так просто:

— Нет уж, когда мы закончим, мы не просто отдохнём, а уйдём в отпуск. Далеко и надолго, подальше ото всех — людей, нелюдей и прочих. Подальше от проблем. А сейчас…

Заметив, как лицо его любовника осветила полуулыбка, Янто захотел ответить так же искренне, но всё, на что он оказался способен в столь вымотанном состоянии, — слабо развести уголки губ и выдохнуть немой смешок. Да, он в самом деле был уже совершенно пуст.

— Поверь, всё в порядке, — мягко убеждал Джонс, в некоторой степени до сих пор надеясь убедить и самого себя. — С жалкой парочкой бессонных ночей я в состоянии справиться. Ты знаешь, бывали времена похуже.

— А ты знаешь: мне жаль, что они бывали.

— Это не…

Янто замял окончание неудавшегося ответа, и Джек тоже промолчал. На самом деле, капитану хотелось сказать прямо сейчас, что жалел он о многих временах, когда приходилось нелегко. Глядя на измождённого партнёра, он остро чувствовал свою собственную вину за его состояние, ведь… в конечном счёте, это именно он обрёк его на такую жизнь. И не только его… и не только сейчас. Все эти люди, в судьбы которых Джек вмешивался — даже мимолётно — на протяжении своего долгого существования, все они как будто перенимали часть его проклятия: естественный ход их жизни обречён на необратимое искажение. Конечно, неплохо выручала возможность стереть память, но… не всегда. На ком-то не срабатывало, кто-то отказывался, кто-то оставался, а кто-то вовсе возвращался вопреки. Янто, Гвен, Рис… и все остальные, кого больше нет с ними — им могла быть уготована другая судьба. Если бы не он.

То, как живут эти люди, — противоестественно. Борьба — это противоестественно. Можно сколько угодно оправдываться, что иногда это необходимость, но всё чаще создавалось впечатление, что именно Джек притягивает неприятности, обрекая своих ближних противостоять. Иногда так и есть — последствия его старых ошибок бывают поистине страшными. Как прямо сейчас, например.

Молчание, возникшее на прерванном ответе, затянулось — Янто не особо горел желанием нарушать его. Предпочитая не беспокоиться об этом, он смотрел на Джека, хотя в ночном полумраке всё естественным образом смазывалось, и чувствовал, точно какую-то пресловутую ауру вокруг него или что-то в этом духе, что его тоже что-то гнетёт. Совершенно не удивительно, учитывая вес знаменитого багажа бессмертного капитана. Скорее всего, прямо сейчас на него навалилось чрезмерно много чего, вслед за оглушительным эхом былой оплошности. А беда в том, что Янто… не видел решения, как можно было помочь Джеку хотя бы отчасти облегчить этот неподъёмный груз нескольких тысячелетий. Особенно сейчас, когда проблемам помимо психологических конца-края не видно. Всё, что оставалось: надеяться, что, когда всё кончится, Янто найдёт способ подобраться к нему и отыскать нужные слова.

С течением времени ночной летний воздух наконец-то остудился до температуры приятной прохлады, почти сопоставимой с пасмурным днём ранней осени, за исключением характерных другому сезону тонкостей в атмосфере. А Янто только теперь заметил, что стало по-настоящему тихо. Бытие словно замерло — то ли в предвкушении чего-то великого, то ли от ужаса, то ли просто от усталости, — словно на прерванной каденции, прозрачной и светлой, но не предвещавшей ничего хорошего, только острую кульминацию. В определённое мгновение на Янто снизошло то редкое чувство, почти умиротворённое, что окружающая действительность стала безопаснее. Хотя он понимал, что это ощущение обманчиво, поддаться ему было чересчур соблазнительно.

В старину в безмолвно застывшие моменты, подобные этому, говорили, что пролетает тихий ангел — само по себе выражение отдавало каким-то необъяснимым светом. Наверное, так люди прошлого могли легче внушить себе чувство, будто замершая тишина оберегалась кем-то свыше, а значит и сами они тоже. Но теперь… даже близко не ощущалось ничего подобного. Может, дело в том, что на самом деле нет никаких ангелов. А может, в том, что, если предположить, что когда-либо божественные создания существовали, они попросту утратили веру в людей, совершавших одни и те же ошибки раз за разом, и надежду на лучшее для этой маленькой земли. Не смогли остаться, не выдержали видеть это… убожество, творившееся в подлунном мире, наделённом свободой воли словно на беду. В мире, где кто-то ежедневно покушается на что-то святое для кого-то другого. Где истинная любовь прячется по углам, в страхе, что её искренность будет замечена и поругана, потому что ненависть правит всем, готовая уничтожить всё, выходящее за её нелепые рамки. Может, поэтому быть человеком сейчас, в этом “веке перемен”, так одиноко и неустойчиво. Точно балансировать на краю бездны — и никого поблизости, даже идеи.

Янто усилием подавил вздох, когда ощутил новый укол своего странного неуёмного предчувствия. Как в сумрачные минуты перед штормом, когда небо уже затянула серая завеса и гром заворчал где-то вдалеке, но ещё ничего не ясно о масштабе грядущей бури. Не позволяя ощущению унести себя снова, он решил заговорить, как бы невзначай продолжая едва утерянную нить разговора:

— В любом случае, ты же знаешь меня. Я сам не успокоюсь, пока не докопаюсь до… чего-то. Хоть чего-нибудь.

— Да, — задумчиво протянул Джек. — Что ж. Благо, уже есть технологии, облегчающие задачу и увеличивающие наши шанс на успех.

Янто поджал губы. Ему хотелось бы поговорить о насущном. О том, что узнал только что насчёт неоднозначного события 1965 года — хотя бы. И он непременно станет, как только соберётся с мыслями. Но не прямо сейчас — данный момент ещё можно спасти. Поэтому он лишь отвлечённо выдохнул и подошёл к Джеку ближе. Ему хотелось бы выдать что-то вроде: «Наверное, это разъедало тебя изнутри», — но настойчивое желание не углубляться в проблему хотя бы на мгновение вынудило его сменить тему.

— Наверное, надо бы проверить, как там дела…

— Ничего особенного не происходит, — моментально заверил Джек, так, что сразу стало понятно, что он хотел бы задержаться здесь. — Гвен пытается привести Клема в чувство, Рис… переживает без дела.

Янто улыбнулся.

— Бедный Клем. Впрочем, представляю, что было бы со мной, встреть я человека “из каждого моего ночного кошмара”. Я бы тоже начал шмалять во все стороны.

— А я надеялся, что хоть ты ещё на моей стороне… — шутливо протянул капитан.

— Разве здесь надо было выбирать чью-то сторону?

— Пожалуй, нет.

Мгновением позже, Янто заметил, как едва успевшая возникнуть насмешка соскользнула с лица Джека, уступив место отрешению, постепенно перераставшему в сожаление. Намереваясь предотвратить это, он поспешил спросить:

— А Лоис? Есть что-нибудь новое?

— Пока нет, — он вздохнул и пожал плечами, стряхивая задумчивость. — Возможно, тебе будет нелегко поверить, но даже “Золотая команда” нуждается в перерывах.

— Знаешь, временами твоя ненавязчивость откровенно поражает меня…

— Надеюсь, исключительно с положительной стороны.

Только неоднозначно хмыкнув в ответ, Янто отошёл к стене и прислонился к ней спиной, почувствовав, как тягучая усталость разрослась до той степени, что уже просто продолжать стоять на ногах слегка затруднительно. Он отклонил голову назад, прислонив затылок к холодному камню, и отпустил бессильный выдох; в таком положении вязкое чувство утомления расползалось по телу, занимая каждую клетку, но отчего-то казалось почти что… нельзя сказать “приятным”, но удовлетворительным.

Разговор угрожал принять не самый приятный оборот; Джонс искренне желал хотя бы в блаженные минуты передышки не думать о всех тех политиках по ту сторону экрана, людях хищной породы, надеявшихся даже в данной отвратительной ситуации извлечь для себя какую-то персональную выгоду. От одной только мысли о пагубной вседозволенности, которой обладали власть предержащие, лениво дремлющий аллигатор подавляемого гнева в животе угрожающе переворачивался на другой бок — будить его окончательно и бесповоротно Янто, понятное дело, не хотелось.

— Так значит, — выдержав паузу, начал он, — ты хочешь отправиться в отпуск, когда всё кончится?

— Почему бы и нет? — явно не желая стоять друг от друга на расстоянии больше вытянутой руки, Джек подошёл и тоже облокотился на эту же самую стену. — Раз уж мы всё равно лишились нашего рабочего места.

— Хорошо… допустим, — Янто доброхотно повернулся к нему лицом. — И где же, по-твоему, лучшее место для будущего отпуска?

— Где-нибудь за пределами Земли. Однозначно. Знаешь, ещё там, где цивилизация, — подмигнув, Джек усмехнулся.

— Иди ты, — небрежно бросил Янто, но усмешку поддержал.

— Так и быть… — вздохнув, он немного помолчал. — Но только если ты пойдёшь со мной.

— А с чего ты взял, что я соглашусь покинуть с тобой планету? — Янто прищурился, заподозрив неладное, как только поймал на себе его неоднозначный взгляд.

— Однажды точно согласишься, — сдержанно улыбнувшись, Джек отстранился от стены, затем чтобы сменить положение на более выгодное: встать перед своим партнёром почти вплотную. — Знаешь же, силе моего обаятельного убеждения нельзя противостоять вечно.

— О, вечно уж точно не выйдет…

Джек отвернулся было в сторону и накрыл лоб ладонью, сделав вид, что сражён этим замечанием наповал. Янто тихо усмехнулся; недолго наблюдая его реакцию, вскоре решил подыграть:

— Хорошо. Допустим. Но знаешь ли ты, с чего начать? Вселенная, чай, немаленькая.

— Вот именно, что немаленькая, — Харкнесс охотно повернулся обратно и вернул Джонсу своё внимание целиком. — Более того: она полна чудес — на любой вкус, самых неожиданных, куда ни подайся. Повсюду жизнь, каждая создающая что-то своё: необычайные уголки со странностями, пределы шумные или, наоборот, умиротворённые… Найдутся как сотни солнечных систем, где технологический прогресс достиг пленительного совершенства, только успевай ходить да любоваться, так и одинокие планеты, где прекрасная новая жизнь едва вышла из тени, девственная красота которых не может не завораживать… Так что нет, я не имею ни малейшего представления, с чего начать. Даже приблизительно.

Янто позволил себе меланхоличную улыбку: что ни говори, Джек умел, если нужно, увлечь за собой. И нельзя было отрицать, что эта его зыбкая голубая мечта убежать вместе куда подальше — донельзя соблазнительна. Однако еле заметно помрачневшее выражение лица Джека натолкнуло на мысль, что это едва ли что-то большее, чем просто мечта.

— Не будет у нас никакого отпуска, не так ли? — на выдохе произнёс Янто, отвлечённым жестом поправляя примявшийся воротник рубашки Джека. — Как только мы решим эту проблему — возникнут новые. И никогда не закончатся. Какой тут отпуск.

— Ну, не будь так уж категоричен, — капитан довольно наблюдал за движениями рук своего подопечного, однако тот, едва заметив взгляд, прекратил и убрал руки. Проследив и за этим, Джек добавил: — Где-то да подвернётся возможность. Поворот, с которого можно сойти с трассы.

Янто усмехнулся и покачал головой, не в силах поверить своим ушам.

— “Сойти с трассы”, в самом деле? И это то, чего ты хочешь теперь? Правда?

— Возможно, — Джек улыбался в ответ, но не скрывая оттенка печали в этой улыбке. — А может, я просто слишком много умирал в последнее время и… выдохся.

Янто не нашёлся, что на это ответить, смущённый перед неоспоримым фактом. Он искренне переживал за Джека и за то, как недавние события могли отразиться на нём, но признаваться не желал; ему казалось, что это будет как-то… нелепо. Наивно. Кому надо быть мягким и демонстрировать тем самым уязвимость?

Также нельзя сказать, что Янто ни разу прежде не думал “сойти” однажды. Это было бы замечательно, но по правде он нисколько не верил, что доживёт до такого момента. И особенно не верил в то, что Джек останется рядом. Такой непредсказуемый, непостижимый человек как капитан Харкнесс, не может быть создан для постоянства. Покоя. Хотя помечтать, пожалуй, не вредно — даже пару торопливых минут в день.

Янто протянул свободную руку и мягко коснулся любовника в том месте, где его недавно поразила пуля. И с одобрением заметил, что Джек уже успел сменить рубашку — как хорошо, что он, Янто, имел в привычке являть чудеса предусмотрительности и, зная удачливость своего капитана, запасся несколькими сразу. На мгновение в мыслях промелькнуло осознание, какая всё-таки дикая эта их жизнь. Ведь буквально только что он держал застреленного Джека на руках, а теперь… ну, вот, собственно. Пожалуй, это можно отнести к разряду “во всех отношениях свои причуды”? Хотя, если подумать, есть ли что-то хорошее для отношений в такой причуде?

Янто сдвинул брови, сопротивляясь накатившему сожалению, когда в памяти всплыло недавнее: «Я всё чувствовал» — и сердце невольно сжалось.

— Мне жаль, — прошептал он, не сдержавшись. — Я даже не могу представить, как…

— Не надо, — незамедлительно прервал его Джек и в эту же секунду пожалел о своей резкости, стоило только встретить взгляд Янто. Его без того постоянно отягощало беспокойство вместе с отрицанием своих чувств, а ещё терпеть в ответ грубости… досадливо вздохнув, капитан опустил ладонь на касавшуюся его руку Янто, ласково сжал её и повторил, как можно мягче: — Не надо.

Янто не нашёлся, что ответить, только тихо вздохнул, сочувственно опустив голову. Джек, испытывавший последствия укола вины за резкость, поднёс его руку к губам и нежно поцеловал в тыльную сторону ладони.

— Со мной всё в порядке, — попытался заверить он снова, надеясь, что в этот раз выйдет более убедительно. — И не говорить об этом лишний раз правда легче. Надеюсь, тебя это устраивает.

— Меня всё устраивает до тех пор, пока устраивает тебя, — отвечал Янто, позволив себе снова улыбнуться.

— Вот и славно.

На какое-то время они замолчали снова. Джек так и держал руку своего любовника, мягко прижимая к своей груди, так что Янто чувствовал его знакомое, такое близкое и понятное, тепло и даже мог, если постараться, уловить размеренное гулкое биение его сердца.

Старое сердце, обречённое на бессмертие, наверняка уже давным-давно устало продолжать поддерживать жизнь, разгоняя кровь по венам неумирающего неразрушимого тела — его никто не спрашивал.

Янто прикусил губу и сжал между пальцев твёрдую ткань светло-голубой рубашки, когда заметил, как отвлечённая мысль предательски скользнула… в сторону. Можно сказать, это практически естественная реакция бессознательного на происходящее. Ведь на протяжении уже долгого времени крайне редко случалось так, чтобы они с Джеком сближались так тесно, как сейчас, не затем, чтобы грубо и решительно сорвать друг с друга все слои одежды — со всем вытекающим. Уже мог выработаться своего рода условный рефлекс. Как результат, даже теперь, вопреки объёму усталости и совершенно не располагавшему месту и времени, Янто явно начал чувствовать пагубное влияние этого… рефлекса. Он прикрыл глаза, ощущая тепло, которым Джек пропитан насквозь, окутанное его специфичным, и определённо манящим, запахом. Лёгкие порывы его горячего дыхания, мягко ложившиеся на лицо и шею Янто — так близко; сухая ладонь, так и державшая его за руку — крепче, чем с полминуты назад; и конечно, точёная улыбка с двумя симметричными ямочками на правильном лице… всё это так дразнило. И в обычное время заводило с пол-оборота. Но сейчас, из разумных побуждений, Джонс упрямо сопротивлялся не менее упрямо возникавшему влечению.

Янто абсолютно точно не собирался делать одно и то же предложение дважды — финальный аргумент в борьбе с собой. Так что, как бы там ни было, он остановился на том, что, если никакой инициативы с другой стороны не проявится — значит так тому и быть.

— Как насчёт того, чтобы вернуть мне руку?.. — прочистив горло, негромко поинтересовался он, даже не потому, что был против; просто прервать затяжное молчание и приостановить поток мыслей, с трудом поддававшихся контролю.

— Прости.

Джек, очевидно так же отвлёкшийся секунду назад, в тот же момент исполнил требование, и оба опустили руки, однако остались по-прежнему близко друг к другу — ни один не собирался менять это. Неловко переступив с ноги на ногу и вздохнув, Янто отвлечённо протянул:

— Наверное, пора бы возвращаться. Заняться… я даже не знаю. Столько всего предстоит сделать, — скомкав конец своей реплики, он, не сдержавшись, устало поморщился. Спустя небольшую паузу, за которую симптоматично потёр переносицу, Янто продолжил, обрушив очередную границу вечной сдержанности: — Знаешь, иногда мне кажется, что это всё какой-то дурной сон. Всего лишь сон. Я скоро проснусь, с минуты на минуту, — и всё будет как раньше. Вернусь к своей жизни примерно до того момента, как общее сознание детей начали использовать как передатчик какие-то инопланетные вымогатели. Но… вот ведь незадача. Я никак не просыпаюсь.

— Понимаю, о чём ты говоришь, — инертно отозвался капитан, не нашедшийся, как лучше отреагировать.

Ещё какое-то время Янто молчал, точно не в состоянии решить: продолжать ли ему говорить, раз начал, или всё-таки придержать оставшееся. Однако желание быть услышанным, хоть в каком-то аспекте, продолжало одерживать верх над сдержанностью. Уперев руки в бока и смотря куда-то в пол перед ногами Харкнесса, он заговорил снова:

— Так значит, теперь это наша жизнь, Джек? Вот, кто мы теперь — беглецы, преступники? И сколько будет длиться этот побег, а? До конца наших дней?

Необдуманная концовка сорвалась с языка сама собой, неожиданно для самого Янто, который осознал её несуразность только постфактум. Он вновь поднял взгляд на своего партнёра, почувствовав возросшую нерешительность, но по-прежнему продолжая надеяться на отклик с его стороны.

— Я не знаю, Янто, — просто, пожав плечами, выдохнул Джек. — Прости, но наверняка сказать не могу. При всём моём желании.

Джонс рассеянно хмыкнул в ответ — нельзя было сказать, что это именно то, чего он ожидал в ответ, но и жаловаться излишне. Оба было замолчали снова, но вдруг Харкнесс отвлечённо усмехнулся и добавил:

— А в общем-то, к твоему сведению, ничего плохого нет в постоянных бегах. Со временем привыкаешь. Входишь во вкус. Даже если при всём этом приходится постоянно спасать мир.

Янто правда хотел бы, как прежде, ответить ему усмешкой и поддержкой его азарта, но не нашёл в себе искреннего отклика. Потому он только вновь склонил голову и вместе с выдохом бросил:

— Боюсь, на это у меня не хватит сил.

Почувствовав укол за несвоевременное проявление энергичности и за то, что не смог — даже не потрудился попытаться — угадать, насколько серьёзно подавленное состояние его любовника, Джек учтиво склонился к нему.

— Эй, — в надежде приободрить, он нежным жестом взял лицо Янто за подбородок, обращая его взгляд на себя, и продолжил говорить так мягко, как только умел. — Не вздумай так говорить. Что это за упаднические настроения, Янто? Сейчас? Где мы все будем, если ты сдашься? Кем тогда буду я, если у моего героя закончатся силы?

Старания Джека всё-таки окупились: лицо Янто разгладила слабая, но естественная, улыбка.

— Перестань, — отпустил он. «Мы оба знаем, чем это на самом деле кончится и кто тут действительно непобедимый герой», — хотелось сказать Янто, но не стал — это бы только всё испортило, почём зря.

Поддавшись ласке, он сделал свой маленький шаг навстречу и сложил руки на плечи Джека. А в следующее мгновение уже чувствовал, как цепкие руки Харкнесса приобняли его за талию и стало ещё теснее.

— Ладно, — Джек снова улыбался, и даже в тени ночного мрака было заметно, как его невозможная широкая улыбка плавно приобрела развязный оттенок. — О? Кажется, вот оно.

— “Оно” — что? — слегка недоумевая переспросил Янто, запоздало ощутив, как объятие стало на порядок плотнее.

— Наше мгновение, — он наклонился к самому уху партнёра и, размеренно выдохнув, продолжил шёпотом: — Как насчёт того, чтобы остановить его?

Дыхание тёплой волной легло на ухо; Янто, невольно вздрогнув оттого, как крупные мурашки пробежали по всему телу, чуть было не выругался: в определённые моменты, подобные настоящему, он ненавидел, когда Харкнесс использовал этот приём, потому что после, согласно неизменно повторявшемуся сценарию, спадали все остатки его, Джонса, обороны, и он неизбежно падал в объятие греха.

— Что ты… — стараясь не подавать признаков внутренней борьбы с собой и резко разросшимся желанием, Янто усмехнулся. — Серьёзно, Джек? Сейчас?

—  Но ведь ты сам сказал, что лучше не упускать момент. А миру всегда грозит опасность. Зачем терять время понапрасну?

Конечно же, Джек подмечал каждую деталь его настроения. Ухмыльнувшись, он опустил руки с талии на поясницу — неторопливым разглаживающим движением. Почувствовав это и успешно сдержав громкое возмущение о легкомысленности, хаотично налетавшей на капитана Харкнесса, Янто продолжал формально сопротивляться.

— Стоит ли мне ждать, что ты снова сорвёшься с места в самый неподходящий момент?

— О, нет. Обещаю — нет.

— Обещаешь.

— Эй. Я знаю, что поступил некрасиво, сбежав вот так днём. В чём искренне раскаиваюсь, правда, — Джек опустился ещё чуть ниже, невесомо касаясь губами чувствительной бледной кожи, и оставил затяжной поцелуй под челюстью. — И хочу отыскать способ загладить свою вину. Где-то здесь…

Лёгким движением головы, он толкнул носом подбородок Янто и, как только тот закономерно поддался, оставил ещё один поцелуй на открытой шее. Валлиец шумно выдохнул сквозь зубы; с каждой убегающей секундой он всё меньше верил в то, что сможет выдержать настолько бесстыдное наступление.

— Вот как, значит.

— Должен же я… — Джек поднял голову, чтобы рассмотреть лицо своего любовника и затем наградить его полным внимания и осторожности поцелуем в пострадавшую щёку, пока одной рукой умело расслаблял строгий узел галстука, — предложить тебе рассмотреть альтернативный вариант снять напряжение, раз уж ты не намерен отдаваться в объятия Морфея. Всегда есть ещё мои.

Янто с трудом сдержал очередной смешок, не зная, что и думать. А от прикосновения, пускай и такого любовного, к щеке, он запоздало обнаружил, что она серьёзно болела. Но это просто ушибы — ничего, что бы стоило внимания в данный момент.

— С чего такая благосклонность?

Противореча внутреннему сопротивлению, Джонс крепче вцепился пальцами в ворсистый покров военной шинели и плотнее прижался к Харкнессу, достаточно было ощутить лёгкое касание пухлых губ к чувствительному участку шеи, которое ещё мгновение назад надёжно скрывал воротник. Довольный полученным ответом, Джек ухмыльнулся и сантиметром ниже закрепил очередной поцелуй, больше похожий на укус.

— За заслуги перед человечеством и мной лично, — не поднимая головы, отвечал он. — Я ведь по-прежнему должен тебе за спасение.

— О, теперь так…

Янто расслабленно улыбнулся, по инерции продолжая играть в недотрогу и отворачивать лицо, хотя понимал, что уже проиграл окончательно, пока Джек продолжал рассыпать, точно жемчуг, по его шее и лицу всё более требовательные поцелуи.

— Соглашайся, — настаивая на признании поражения, протянул Джек, и Янто вдруг повернулся к нему прямо лицом, так что они чуть не столкнулись носами.

— Пожалею ли я об этом наутро? — прямолинейно поинтересовался он, хотя и знал единственный возможный ответ.

— Конечно, нет, — теперь Джек остановился и выглядел едва не оскорблённо. — Когда бы такое было?

— Ну-у, вообще-то…

— Так…

— Ладно-ладно, — отпустив уступчивый смешок, Джонс бегло огляделся, насколько можно было, не поворачивая головы, и затем досадливо продолжил: —  Однако. Условия здесь совсем никакие…

— Да ладно, нам ли привыкать? Помнишь тот вечер в…

— О боже, нет. Сделай одолжение, остановись прямо сейчас. Я же уже почти забыл.

Оба рассмеялись, на секунду предавшись ностальгии; моментом позже Джек заговорил:

— Раз на то пошло, напомню, есть новая машина. Что думаешь?

— Сомневаюсь, что в… этом будет хоть отчасти настолько комфортно, как в нашем внедорожнике… но сгодится, так и быть.

— Так и быть? А кто же потерял этот наш комфортный внедорожник, не знаешь?

Янто только смущённо усмехнулся в ответ, сосчитав, что сейчас не время припоминать ту нелепую случайность. Упускать ещё больше драгоценных секунд из-за подобных мелочей? Ещё чего.

Джек с готовностью поддержал смех своего партнёра, уже даже позабыв и, разумеется, простив ему случай с внедорожником. Эта потеря вовсе не являлась такой уж вопиющей, ведь, в конце концов, они без того лишились слишком многого за последние дни — практически всего. За исключением друг друга. Что прекрасно — это единственное, за что на самом деле стоило держаться. Пусть жизнь отобрала их дом, она сделала большую ошибку, что не разлучила их, потому что теперь они построят новый — даже лучше, чем было, — а как преодолеют брошенную рукой судьбы горстку испытаний им в лицо, ещё и воздадут этой самой жизни по заслугам. Если придётся.

Так и не проронив более ни единого слова, они одномоментным порывом подались навстречу друг другу и крепким влажным поцелуем обозначили переход на новый этап в их сегодняшней маленькой игре в “Беглецов" — от остальных людей, от насущных проблем, от всего мира. Но поцелуй неловко оборвался, и они замерли так, до невозможности близко друг к другу, точно собираясь сказать что-то, но никак не могли определиться — нужно ли. Оба думали о том, что последний их “полноценный” поцелуй выдался в последнюю минуту существования Хаба, в краденное мгновение прямо перед взрывом. В ту ночь, казалось, оборвалось что-то… большое. Настолько большое, что находясь вблизи невозможно разглядеть; ответ вертелся где-то на грани сознания и подсознания, но ухватиться за него никак не удавалось. Им обоим хотелось бы убедить себя, что самое страшное позади, но этот недопонятый призрак чего-то потерянного не допускал даже возможности полностью успокоиться, внушал ощущение, словно они крали лишние секунды у судьбы, чтобы побыть вместе. Как будто само мироздание ополчилось против них — доселе равнодушное, оно было в неистовстве.

Смятенное замешательство длилось всего несколько чрезвычайно коротких долей секунды. Мгновение спустя они снова крепко вцепились друг в друга в новом поцелуе — затяжном, долгожданном; который был точно дерзкий жест судьбе, провозглашавший абсолютное торжество неозвученного чувства над любыми ниспосланными неприятностями. Именно с этой секунды им стало окончательно всё равно, где они находились, кто был поблизости, что творилось вокруг. Скоро — возможно, слишком скоро, но таково уж увлекающееся свойство человеческой натуры, — в мыслях не осталось ничего, кроме решительного стремления скорее забыться в сладостной неге в руках друг друга. Осталось только это застывшее мгновение — как изволил выразиться Джек, — за которое они собирались успеть больше, гораздо больше, чем позволяли законы времени. Да и разве могли какие-то там законы времени ограничить их?

При иных обстоятельствах и достатке сил, Янто бы за такой флирт уже перехватил бы инициативу и сделал всё сам, да погрубее, но сейчас, обладая несколько иным настроем, он просто отдался в руки Джека. Его искусные сильные пальцы всегда опережали желания Янто, причём в самые подходящие для этого моменты; Джек безошибочно знал, что и когда делать — он успел прекрасно изучить особенности и прихоти тела своего партнёра.

Бесцеремонная мысль врезалась в сознание Янто: эти умелые руки ласкали сотни других тел до него, возможно, каждым из испробованных ими способов. Но он отбросил колючее чувство прочь: едва ли это имело какое-то значение, хотя бы потому что настоящее принадлежало одному ему. Это всё, что важно.

***

Янто Джонс не был уверен, сколько времени прошло с тех пор, как между ними отзвучало последнее слово. Сколько времени прошло между поцелуем за складом и тем, как он обнаружил себя крепко прижимавшимся к Джеку в тесной обстановке на заднем сидении автомобиля. Однако… больше, чем полчаса, уж наверняка прошло.

 Янто молча уткнулся носом в плечо любовника и расслабленно улыбнулся. То, что произошло сейчас… это была нежнейшая интимная близость. Давно уже он не получал столько тепла, нежности, и внимания со стороны Джека, как сегодня. И теперь, по завершении, он без преувеличения чувствовал себя так, словно с кожаного тесноватого сидения машины перенёсся на пуховую перину какой-то королевской постели. Впрочем, ощущение оставалось сугубо внутренним. Снаружи… что ж, пожалуй, он действительно не отказался бы от мягкой свежей постели и сна длиной в полутора суток. Внезапный налёт тоски по дому захлестнул его — впервые по-настоящему сильно с тех пор, как они подались в бега. Янто ощутил, что уже начал скучать по привычному хаотично-нейтральному распорядку дня, который пусть и бывал, зачастую, длиннее, чем хотелось бы, но не исключавшему гарантии очутиться в конце в своей родной постели — зачастую в приятной компании. Ему уже не хватало этого удовлетворительного ощущения некоторой устойчивости в мире, которую смог обрести за годы, проведённые на работе в Торчвуде-Три; пусть на это и ушло действительно много времени, попыток и сил — оно того стоило. А также… о, определённо скучал по своей служивой, но крайне благонадёжной, кофемашине. Разумеется, временами даже у них случались какие-то мелкие разногласия (такова уж сама природа отношений), но в целом это было крайне приятное сотрудничество. Настоящий момент был этого лишён. Более того, сейчас приходилось употреблять растворимый кофе вместо своего фирменного — отвратительное оскорбление его принципам, но деваться некуда. Пока. Да и в целом он, естественно, скучал по базе. Даже по неприютным подземельям, однообразным бесконечным коридорам, которые полнились сыростью и холодом; даже по самым тёмным и далёким частям, где водились лишь призраки. Даже по тюремным камерам с постоялицей Дженет. А стоило подумать про архивы, начинало болеть сердце и перехватывать дыхание от обиды: столько лет работы — затем, чтобы всё было разрушено. Столько вещей, документов, оружия, инструментов, знаний… столько истории теперь утеряно навсегда, похоронено в земле, по прихоти каких-то… Джонс вовремя опомнился и выдохнул, благоразумно осаждая поток мыслей, пока не дошёл до проклятий.

Но следовало отвести мысль в сторону от тоски по утраченному Хабу, Янто понимал, что на самом деле очень, очень сильно хотел бы вернуться домой. Прямо сейчас. Перенестись — в идеале. В свою маленькую квартиру в непримечательном спальном районе Кардиффа. Туда, где всё понятно, знакомо и просто, где каждой мелочной вещице отведено своё особо место; где в особо тяжёлые минуты неопределённости он мог отыскать покой в одиночестве и привести мысли в порядок. Вот уж чего на самом деле сейчас не доставало, так это возможности уединиться с самим собой в тишине, взять верх над господством хаоса в разуме и вернуть всё на круги своя. А впрочем… Джека прихватить с собой было бы тоже неплохо. Янто улыбнулся этой мысли, поёрзал в объятиях своего капитана, попытавшись устроиться удобнее в тесном пространстве, и поправил на своём плече его шинель, которой они укрылись за неимением альтернативы.

В блаженной расслабленной обстановке, в объятиях, сквозь которые никакой морозный воздух или что бы то ни было ещё не могли достать Янто, его сознание предательски ускользало в сонную темноту. Эта обволакивающая, точно пуховое одеяло, атмосфера неприкосновенности, безопасности, которой не отыскать ни за какими стенами, а только здесь, вблизи капитана Джека Харкнесса, действовала эффективнее любого снотворного. Но Джонс держался, потому что… ну, не исключена вероятность, что их могут хватиться в любую минуту — колкая насторожённость и готовность по первому тревожному звуку, знаку или видению сорваться с места и ринуться в самую гущу событий никуда не делись, а лишь притихли. И, к тому же, рассвет уже близко. Он несёт с собой неизвестность — скорее всего, новые проблемы. А к этому нужно быть готовым — что, в том числе, значит “не проспать”.

Небольшая смена положения помогла ему устроить голову так, чтобы вид ночного неба во всём своём великолепии предстал перед глазами — пожалуй, в этих нелепых машинах с открытым верхом всё же были свои плюсы. Иногда, глядя вот так, в нескончаемую вышину, Янто неосознанно припоминал то беззаботное время, когда, смотря в небо, мог думать разве что о грядущей погоде со всеми вытекающими. «Пойдёт ли дождь? Или всё же нет? Стоит ли брать с собой зонт или, может, вовсе послать всё к чертям да остаться дома… нет, пожалуй, зонт всё-таки не помешает». Но… теперь это прошлое казалось таким недосягаемым, минувшим невообразимо давно — словно три жизни тому назад, — что и скучать по нему как-то нелепо.

Небо, живописным полотном развернувшееся над землёй, стало матово чёрным в свой самый тёмный предрассветный час. Некоторые звёзды уже начали исчезать, утопая в космической пустоте — первое предвестие медленно подступавшей утренней зари.

Звёзды. Загадочные застывшие вспышки в пустоте, с доисторических времён привлекавшие внимание человека. Кого-то они вдохновляли на создание шедевров, кого-то побуждали отправляться искать ответы на вечные вопросы, а кого-то попросту пугали. Но им-то, на самом деле, всё равно. Холодные отстранённые свидетели бытия, они даже не осознают своего присутствия. Скопления чистой энергии, точно также обречённые на жизненный цикл и вымирание, но… без эмоций. Без привязанностей. Без сожалений.

Звёздам всё равно, что сейчас происходило на какой-то песчинке — Земле. Всё равно, хорошо или плохо разрешится очередной проходящий конфликт — во вселенских масштабах не существует категоричных чёрно-белых понятий. У звёзд нет близких, нет детей, чтобы понимать всю величину людского ужаса. У них вовсе нет никаких чувств, чтобы что-то понимать, чтобы кому-то сопереживать. Все истории для них — как одна, и ни к какой из частей они не причастны. Они сами — отзвучавшее эхо старых историй, с опозданием доходившее до тех, кто и разглядеть-то ничего не может. И для кого-то — там, на другом конце космоса, — эта история уже давно стала частью невидимого прошлого, продиравшегося сквозь вечность вслед за светом маленького Солнца.

Где-то там, возможно, тоже решается чья-то судьба — прямо сейчас. Где-то — в масштабах катастрофы. Где-то тоже гибнет в огне чей-то дом. Где-то царит та же несправедливость. Где-то похожая кучка отчаянных безумцев пытается исправить непоправимое. Где-то всё уже кончено, и остался лишь пепел от погребального костра.

Неисчислимое множество огромных маленьких трагедий рассыпано по Вселенной — подле каждой звёзды найдётся хотя бы одна. И все обречены остаться неуслышанными, непонятыми, сгинуть в небытие навечно. Как и та, что разворачивается на Земле сегодня. И, возможно, единственный смысл всего этого — стать искрой звёздного света, дополняющей многомиллиардное сияние космоса.

— После всех этих лет… — Янто шёпотом, точно опасаясь спугнуть трепетный момент, нарушил застывшую тишину, — после всего дерьма, обрушившегося на нас оттуда, звёзды, они по-прежнему выглядят так…

— Притягательно. Знаю, — ему не нужно было видеть лица капитана, чтобы знать, что он улыбался. — И самое интересное — это никогда не пройдёт. Сколько бы ещё “дерьма”, как ты выразился, ни свалилось. Каждая из них — уникальный маяк надежды, что бы мы себе ни придумывали.

Янто только неопределённо хмыкнул в ответ, почувствовав себя вдруг чересчур уставшим для дискуссий экзистенциального характера. Думать — одно дело, но преобразовывать эфирные мысли в грубые формы слов… совсем другое.

— И чтоб ты знал, хорошего там тоже немало, — Джек счёл нужным продолжить сам, спустя небольшую паузу. — Мы просто не замечаем. Или вовсе забываем, — он отпустил глубокий вздох; казалось, даже у словоохотливого Джека Харкнесса внутренний оратор был не в лучшем состоянии. — Так уж устроены мы, люди. Хорошее пролетает в одночасье и так же быстро улетучивается из памяти, зато плохое… впивается в подкорок навсегда.

— Так ли уж навсегда? Наступали бы мы на одни и те же грабли, если бы не забывали плохого… — инертно оспорил Янто.

— Ну что ж, здесь ты меня подловил, — Джек усмехнулся. — И как бы то ни было…

— Слушай, если ты собираешься свести всё к важности умения ценить текущий момент — так сразу и скажи. Знаешь же, со мной не нужно ходить вокруг да около.

Капитан засмеялся вновь, уже на порядок инициативнее. Порой его поражала эта способность Янто предугадывать окончание его, Джека, мысли, вопреки тому, успел ли он сам обдумать её или нет.

— О, да. Вот взять хотя бы сейчас, например. Разве нам плохо? — хмыкнув, он прижал любовника к себе покрепче. — Так почему бы не ценить это?

— Я-то ценю, — Янто улыбнулся в подтверждение. — Но, если цепляться за каждый момент, так и зациклиться недолго. А о грядущем тоже стоит иногда думать. Хотя бы немного вперёд, — его взгляд скользнул вниз, ухватившись за светлое пятнышко в темноте вокруг них… и уже в следующее мгновение Янто держал в руке свою смятую новую рубашку, выуженную откуда-то из-под великолепной задницы Харкнесса. Валлиец продолжил говорить, не скрывая негодования: — Вот тебе и яркая иллюстрация. Как я, ко всем чертям, разглажу грёбанную рубашку без утюга? Может, ты знаешь?

— О боже, Янто…

Не нашедшись, как лучше отреагировать, чтобы не спровоцировать случайно вспышку заслуженного негодования на себя лично, Джек только рассмеялся. И Янто, смирившись с рядом мелких невзгод разом в этот самый момент, поддержал его смех, швырнул потерпевшую рубашку на переднее сиденье, а затем без лишних слов заключил любовника в крепкие объятия и снова спрятал лицо, уткнувшись куда-то ему в грудь. Джек смиренно принял это и ничего больше не произнёс, позволив тишине утвердиться.

Капитан прозрачно улыбался, любовным объятием прижимая к себе Янто, мягко проводил пальцами по всклокоченным волосам и чувствовал себя весьма довольным. За исключением ряда физических факторов, на которые по-прежнему оказывали болезненное влияние недавние смерти, сейчас он мог наконец-то сказать, что стал чувствовать себя значительно лучше — и молча надеялся на то, что Янто тоже. Хотя поводов для волнения меньше не стало, приятно было ощутить, как нескончаемое удушливое беспокойство ослабило, наконец, свою хватку. В голове даже промелькнула мысль, что, быть может, следовало перестать умалчивать то, что он умалчивает — хотя бы отчасти, хотя бы перед своим возлюбленным. Но он категорично отослал эту мысль прочь. Не навсегда — просто до лучших времён, когда они будут если не совершенно свободны, то хотя бы обременены меньшим количеством насущных проблем.

Джек слушал умиротворяюще спокойное дыхание Янто, который с переменным успехом боролся с накатывающей сонливостью, и сам поддался отвлечённому раздумью. Временами капитан грешным делом думал, что за свой долгий век уже привык ко всем сторонам человеческого характера, что познал достаточно, чтобы безошибочно разгадывать кого бы то ни было и что удивить его больше нечем, а всё, что он видел прежде, будет всего-навсего бесконечно возвращаться — в разной форме, но одно и то же. Однако Янто то и дело доказывал ему, что рано радоваться — то ли ещё будет… Без сомнений, он был особенным. Один на миллион — или даже больше. Джек с трудом припоминал, когда в последний раз у него был постоянный партнёр, с которым не хотелось ничего менять, не хотелось даже думать о том, чтобы однажды остановиться, — его согревало понимание, что таким стал для него именно Янто. И если бы вдруг бессмертное существование каким-нибудь чудесным образом прекратилось, плавно перейдя в обычную человеческую жизнь с запасом в пару десятилетий, он ни минуты бы не раздумывал перед выбором, с кем ему стоит разделить эту жизнь.

Джек с трудом сдержал усмешку над самим собой: да, похоже, он и впрямь слишком много умирал.

А Янто, чтобы не допустить провала в сонное забытьё, снова заговорил, растревожив вязкое безмолвие:

— Ты бы правда взял меня с собой? — он не стал уточнять, надеясь, что его партнёр в состоянии без лишних подробностей понять, что он имел в виду.

— Обязательно возьму, — незамедлительно последовал ответ. — Если, конечно, ты согласен.

— Обязательно соглашусь, — проглотив несвоевременный зевок, произнёс Джонс. — Только… сосредоточимся на том, чтобы поскорее разгрести бардак на нашей планете, ладно? А потом я, может быть, отвечу, действительно готов ли сбежать с тобой на край вселенной.

Джек улыбнулся, наградив Янто лёгким поцелуем в лоб, прежде чем ответить:

— Как скажешь.

Вокруг Янто ничего не осталось, кроме тепла, призрачных звуков ночного города, ласкового прикосновения чужого дыхания к ободранной щеке и согревавшей душу веры, что всё непременно наладится. Что расцветающий на востоке светлый бутон солнца не принесёт с собой ничего плохого. Если он персонально не сможет повлиять на ход происходящего — Джек сможет. Да, он… оступился прежде. Узнавать об этом — ошеломительно. Но Янто Джонс не сомневался, что на сей раз всё будет иначе, что нынешний капитан Харкнесс, его капитан Харкнесс, не посмеет остаться в стороне. Янто верил в это как в чёртов постулат.

Не важно, что там Джек натворил в прошлом. Не важно, сколько на нём грехов, сколько ещё подобных “ошибок прошлого” может всплыть в будущем — всё поправимо. Не важно даже, кого он любил и любит всё ещё, нет… главное, что они здесь. Вместе. Сейчас. Это правда. Это настоящее. И если где-то очерчена резкая грань конца, то уж точно не теперь. Им ещё предстояло слишком многое, и никакая судьба, никакой бог не вправе судить им расстаться.

Янто чувствовал себя так, будто они только что преодолели какую-то условную веху. И теперь мог взглянуть на пройдённый путь: от начала противоречивых взаимоотношений с совершенно не запланированного занятия сексом в машине в похожий “краденый” момент, когда он был с Джеком только потому, что был запутан и сломлен, до настоящего, когда стало легче с принятием и отпущением прошлой боли. И в настоящий момент он точно знал, что чувствовал. Некоторым временем ранее он почти сделал это — чуть было не прошептал в порыве страсти заветные три слова, которые сдерживал слишком, слишком долго. Но снова, как и множество раз до этого, его остановило непреклонное: «Ещё не время». И как долго это будет продолжаться? До тех пор, пока не станет слишком поздно? Ради чего?

Может, стоило бы воспользоваться возможностью текущего момента, пока наваждение ещё не отступило и они не принялись снова играть строго отведённые им роли, опустив факт прошедшего момента как что-то нелепое, наивное, несвоевременное. Может, позже он пожалеет, что не стал. Но… так и быть. В любом случае, ещё не конец. Успеется.

Рассвету всё равно, какой день он предвещает или даже какую эпоху предваряет. Он просто… делает своё дело. Разрисовывает небо неповторимым полотном, роняет в траву сверкающую росу и всячески старается напомнить утратившему веру человечеству о существовании чуда в мире. Настоящего чуда — в маленьких, коротких мгновениях, которые невозможно остановить. Но, впрочем, ради тех, кто желает и ищет… время иногда может сделать исключение: замедлить свой ход. На мгновение. Вот, что сейчас происходит.

У Янто Джонса и капитана Джека Харкнесса есть всё время мира, пока новый день ещё не настал.