Дрим в растерянности. Будь это простым любопытством, всё было бы так легко! Но увы, дело не только в нём. Само по себе любопытство к этому моменту уже, несомненно, было бы удовлетворено, и обо всём этом можно было бы с лёгким сердцем забыть. Нет, что-то совершенно другое подталкивает Дрима к Кроссу, состояние которого только ухудшается со временем и который каким-то неведомым образом находит присутствие Дрима рядом успокаивающим, даже когда сам ослаблен и вообще без сознания. Что ж, если это поможет Кроссу поскорее вернуться к своим обязанностям, Дрим может ненадолго ослабить хватку и просто побыть рядом. Тем более страдания заболевшего напитывают Дрима дополнительной энергией, так что в итоге ему вся эта ситуация скорее на пользу, чем наоборот. Один от неё вред: поиски братца приостановились; ну да никуда он не денется… А у самого Дрима в любом случае нет более важных дел, так почему бы и не посидеть рядом с Кроссом, наблюдая, как его лицо искажается от непрекращающейся боли, слушая его тяжёлый кашель, невнятное хныканье и сиплые стоны.
То и дело раздаются едва слышимые «Д-д… Дрим…» — видимо, единственное, что Кросс даже в таком состоянии способен произнести отчётливо. В какой-то момент Дрим даже думает, что это причиняло бы ему сильнейшую боль, если бы только он не был проклят, если бы не гнила его душа. Но всё так, как оно есть, а значит, зов Кросса ни капли не ранит, да только почему-то не идёт из головы это жалкое бормотание, оседает тяжким грузом на плечах, и не поднять тот груз. Очень странное чувство — Дрим не понимает, что это, как и почему оно вообще существует. Впрочем, это не имеет значения. Дрим не против плыть по течению, особенно когда не в его силах что-либо изменить. В таком случае самое практичное решение — оставаться на месте, без лишних движений, без пустой траты драгоценной энергии. Без нелепых, абсолютно лишённых смысла разговоров; не с кем сейчас говорить. За эту метафорическую тишину Дрим в каком-то смысле даже благодарен (Кросс не переставая кашляет, громко, надрывно; на самом деле ни о какой тишине и речи быть не может), ведь атмосфера теперь далеко не такая напряжённая, какой была. Кросс продолжает усложнять им обоим жизнь.
Даже сейчас, в бессознательном состоянии, он именно это и делает.
Краешком сознания Дрим отмечает ни на секунду не уходящую боль в самом дальнем уголке своей гниющей проклятой души. И пусть боль эта за пределами его понимания, она — есть. Всегда. Если бы Дрим обратил больше внимания на это чувство, он быстро осознал бы, что сильнее оно становится с каждым болезненным стоном, с каждым приступом кашля Кросса. Но Дрим сосредотачивается на чём угодно, только не на этом чувстве, и решение это даже не целиком осознанное — скорее смесь инстинктов с интуицией. Опасно ему сосредотачиваться на таких вещах.
Как любое живое существо, Дрим не хочет умирать. Живым ему нужен и Кросс — причин тому больше, чем Дрим может подумать. В том числе поэтому, когда Кросс вновь хриплым от кашля шёпотом произносит его имя, Дрим аккуратно сжимает его ладонь в своей и говорит:
— Я здесь.
Даже если он сам не знает, кто он, и что, и где это — здесь.
Дрим всё равно здесь.