Марион склонилась к лицу Луиса и прикоснулась к губам. Это было необычно для рыжей: целоваться она не любила.

— Сегодня я хочу тебя по-другому, — прошептала она, — ты уже готов.

— К чему? — с легкой тревогой спросил Фернандес.

Он мысленно перебрал в уме весь ее арсенал и содрогнулся. Позволять рыжей оставлять на себе царапины и засосы и так было весьма неприятно. Учитывая сексуальные пристрастия Марион Новак… что еще она придумает? Пускать себе кровь Луис ей точно не позволит, это до нее делали бесчисленное множество раз. Шрамов на теле агента и так вполне достаточно.

— К тому, что бы познать собственное тело, разумеется, — улыбнулась Марион, — тебе будет хорошо, обещаю, — жарко выдохнула она ему в ухо, — и мне тоже.

Алкоголь оставил в крови легкость и негу. Марион приказала Луису раздеться и встать на колени на широкой кровати. Затем стала разогревать, лаская все тело, не пропуская ни одного квадратного сантиметра, не позволяя трогать ее саму. Рыжая делала так всегда, когда планировала долгую игру. В этот раз она достала не шелковую ленту, а тонкие стальные цепи и две пары настоящих наручников, выстланных изнутри мягкой кожей. Луис машинально прикинул, как будет выбираться, если что. Выходило, что никак — кубическая рама кровати была металлической. Но опыт прошлых ночей убеждал в безопасности, легкое опьянение, смешанное с разгорающимся желанием заставили агента окончательно отбросить осторожность.

Завязывая ему глаза, Марион спросила: — Ты не забыл стоп-слово? Хотя за все это время ты ни разу им не воспользовался, — самодовольно заметила она.

— Не забыл, — улыбнулся Луис.

Он чувствовал коленями шелк простыней, а спиной — прохладное дуновение из открытого окна.

Сначала все было как всегда — шлепки, влажные горячие дорожки укусов и поцелуев. Снова удары.

Еще, и еще…

Запрет на стоны.

Ласка языка на сосках, заставлявшая вздрагивать и облизывать губы в ожидании большего.

Затем по спине прошлась кожаная петля стека, повторяя прихотливый узор отпечатков губ, задерживаясь на чувствительных местах на шее. Чувствительными неожиданно оказались и ягодицы. Раньше Марион уделяла внимание иным частям тела, и привязывала Луиса чаще всего просто за руки к спинке кровати. Теперь же Фернандес не смог бы изменить положение, даже если бы захотел, все тело оказалось открытым для прикосновений. В голове мелькнула мысль, что, быть может, согласие было ошибкой. Фальшивая покорность и так давалась ему нелегко. Но ведь он всегда сможет остановить рыжую, назвав кодовое слово.

Марион заметила, что Луис реагирует на новые ощущения и удвоила усилия, усевшись за его спиной на кровать. По коже текло любимое сандаловое масло Марион, теплыми ладонями она разминала спину, поясницу, спускаясь ниже. Она ведь не собирается… Луис глухо охнул, когда ее рука нырнула между бедер, прошлась по члену сверху вниз и, не задерживаясь, скользнула в ложбинку ягодиц. Мара удовлетворенно мурлыкнула.

Нет, на это он точно не согласен.

Мара перетекла вперед и накрыла член губами, заставив Луиса потерять нить мысли. Минет она умела делать со сноровкой опытной шлюхи и элегантностью первой леди. За время их отношений рыжая изучила все маленькие слабости Фернандеса.

Ее язык порхал по стволу, гладил уздечку, заставляя расслабиться и сосредоточиться на удовольствии. Теплые пальцы обводили ямки на его пояснице, где собрались капли масла… и вновь скользнули вниз, на этот раз увереннее. Невольная конвульсия выгнула тело Луиса, он коротко застонал сквозь зубы.

Нет, нет нет. Этого не может быть. Не должно.

Марион вновь вернулась к легким касаниям на шее и груди, поднеся стакан к его рту, дала выпить. Фернандес поморщился: в бокале оказался теплый скотч. Он быстро растекся по венам, ударив в голову. Мара выдохнула Луису в губы и собрала с них жгучие золотые капли, затем вернулась к прерванному занятию и вновь взяла в рот. Луис мстительно толкнулся ей в горло. Он знал, что этого Марион не любит, как и он сам — омерзительно теплую выпивку. Рыжая тут же оторвалась и больно куснула агента в бедро, выражая недовольство.

— Вы непослушны, мистер Фернандес, — прошипела она, — мне придется наказать вас.

Она надела на его соски зажимы, заставив стиснуть кулаки. Кожаная петля прошлась по спине. До красных пятен, но не до ссадин, надо отдать ей должное, уровень остроты ощущений рыжая регулировала отменно. Но затем удары спустились ниже, кожа загорелась, обрела еще большую чувствительность, заставив кусать губы. Самый сильный шлепок пришелся на левую ягодицу. Луис зашипел.

— О да, дорогой, — проговорила Мара, — за это я позволю тебе отомстить мне после, а пока что…

Ее язык прошелся по следу, оставленному кожаной лентой стека и скользнул туда, где…

— Нет! — дернулся Фернандес, натягивая цепи и пытаясь уйти от прикосновения.

Марион довольно зарычала и, перехватив его за бедра, дернула на себя. Луис словно рухнул в огненную бездну, где каждое движение доставляло жаркое, ни с чем не сравнимое наслаждение, заставлявшее забыть собственное имя, лишь жалобно хватать губами густой воздух, пытаясь вынырнуть хоть на миг из накатывающих волн удовольствия. Он очнулся, когда внутри уже ощущалось нечто, гораздо более плотное, чем язык.

— Твою мать, нет! Нет. Пожалуйста, нет, — шептали пересохшие губы.

Но тело хотело еще… больше… глубже… да.

Луис почувствовал, что вот-вот кончит. Без малейшего прикосновения к члену, только от…

Только не это. Не от этого… Не так!

Он пытался выдавить из себя стоп-слово, но сложное сочетание ускользало из стонущего разума, охваченного темным огнем, а с губ срывалось что угодно, но только не осмысленные слова.

— Это слабое место почти любого мужчины, — прошептала Мара, — Всего лишь анатомия. Расслабься, Луис. Чего ты так боишься? Что ты прячешь от самого себя?

Голос ядом разливался в воздухе. Рыжая чуть изменила угол вхождения, не позволяя ответить, лишь вновь издать стон, бессильно подаваясь навстречу. Марион резко сдернула зажимы, и этого почти хватило, чтобы…

«Чего ты боишься?»

Новая судорога, искусанные губы горят болью.

«Что ты прячешь?»

Новое движение внутри, так… жестко и так… сладко.

Рука рыжей обхватила член, поглаживая в такт движениям другой. Вспышки наслаждения стали следовать одна за одной, не оставляя возможности не только думать, но и дышать, сливаясь в единую, сводящую с ума бесконечную судорогу блаженства. В момент пика это превратилось почти в боль, оргазм накрыл его с головой, наручники впились в кисти и щиколотки, удерживая на границе сознания.

Вдох.

В горле саднило так, будто Фернандес пил живое пламя. Свет ударил в глаза, Луис услышал щелчки замков и ощутил, что падает на мокрую постель, дрожа и жадно вдыхая шелк.

Грубые шершавые руки на спине. Непомерная тяжесть, вдавливающая в грязный пол.

«Брось ломаться, я же вижу, что ты тоже этого хочешь!»

Воздух огненными порывами входил в легкие, от мыслей перехватывало горло.

«Нет, нет! это не могло быть правдой…»

Зарычав, он вскочил, схватил разомлевшую Марион за руку, и дернул, ставя на четвереньки.

Луис грубо трахал ее до утра, не размениваясь на ласку, раз за разом, во всех позах, которые только мог воплотить, разнося к чертям богатую обстановку номера-люкс, обливаясь потом, но не позволяя отдохнуть ни себе, ни тем более, ей. Не позволяя вырваться, не позволяя решать за себя. Постепенно ее довольная улыбка сменилась на болезненную гримасу, но рыжая не сказала ему ни слова и ни разу не попросила о снисхождении.

Глядя на бледные лучи рассвета, на обессиленную женщину, мгновенно уснувшую на шкуре рядом, на мерцающие капли на своей ходящей ходуном груди, Луис окончательно уверился в том, то Марион нельзя оставлять в живых — она знает о нем слишком, слишком много.