Сказать, что две недели отработок пролетали незаметно — значит соврать.
Гарри поправил плотную марлевую повязку на лице. Она жутко мешала, но дышать мерзкими испарениями хотелось ещё меньше. Когда повязка в очередной раз съехала ему на глаза, он сорвал её и устало продолжил монотонно размахивать палочкой. Поднять вверх, сделать полукруг, рассечь воздух… И так ещё раз. И ещё…
Запах из кабинета Защиты почти выветрился, чему Гарри несказанно был рад. Он отлевитировал очередную часть напольного покрытия и со вздохом сунул палочку в кобуру на предплечье. «Без магии», — ехидно напомнил голосок внутри. Отчего-то его глас разума в последнее время подозрительно напоминал Реддла. Гарри взял скребок, мокрую противную тряпку, со вздохом опустился на колени и принялся за подсохшую зелёную плесень.
— Чего пялишься?! — грубо спросил он, и плесень, задрожав от страха, зажмурила свои глаза. — Вот и не смотри! Чтоб я ещё раз согласился на такое… Да ни в жизнь..! — бормотал он, остервенело натирая пол тряпкой.
— Мистер Поттер, разговоры с неразумными существами — признак сумасшествия, как и болтовня вслух. — Реддл сидел на столе, вальяжно закинув ногу на ногу, и держал в одной руке книгу, а в другой — спелое, сочное яблоко. — И не нужно так усиленно тереть. До второго этажа всё равно не достанете. — Он ухмыльнулся слегка надменно и впился зубами во фрукт. Да-а, ему доставляло огромное удовольствие смотреть, как Поттер бурчит себе что-то под нос и выполняет работу, которую сам он с помощью магии смог бы сделать за несколько секунд.
«Не отвечай, не обращай внимания, — мысленно твердил себе Гарри. — Не поворачивайся к нему…»
— Профессор, вы бы не отвлекались! А то ненароком засунете себе в рот книгу вместо яблока. «Магические свойства родовых перстней»? Выглядит древней, не стоит с ней так неаккуратно… Ауч! Это что, леденец? — Гарри потёр лоб.
— Директор поделился. Хочешь ещё? — Реддл невинно на него посмотрел и взвесил в руках целую пригоршню. — Я не жадный, ты только скажи! — и он точным щелчком отправил ещё одну конфетку в макушку Гарри.
— Ну это уже слишком! …сэр! Издевательство над учениками!
— Беги, пожалуйся декану, Поттер.
«Вот мерзавец», — вспыхнул Гарри. Самолично сдал его, а теперь наслаждается. Стамп был не сказать, что сильно удивлён, но недоволен — это точно. К счастью, он вполне удовлетворился двумя неделями отработок Гарри у Реддла, будто бы это было хуже, чем разбирать архивы Библиотеки или помогать в лазарете, и снятыми баллами. Разве что уборка в кабинете мешала тренировкам и учёбе, но со вторым проблем не было — Пруэтты настолько растрогались от того, что Поттер самолично получал все шишки и ни словом не обмолвился об их участии, что договорились писать за него эссе в ближайшую половину месяца.
Теперь Гарри думал, что лучше бы действительно перебирал пыльные бумаги.
— Это как-то мелочно для такого как вы, не находите? — Гарри предпринял попытку отвлечь Реддла. Сработало — тот задумчиво на него посмотрел и прекратил разбрасываться конфетами.
— Для такого как я? Это какого же?
— Ну-у… Такого… Опытного и взрослого мага?
— Стоило к твоему приходу заставить книжный шкаф рычать и прыгать. Или сделать так, чтобы парта бегала за тобой и кусала за пятки, — сказал с намёком Реддл. — Это достаточно взросло?
— Я уже извинился, профессор! — Гарри вздохнул, промыл тряпку в ведре с водой и принялся за следующий кусок плесени. — И не один раз!
— О, ну раз ты извинился, то так уж и быть.
— Правда? — с надеждой спросил Гарри, утирая лоб. Руки начинали уставать, а плесень была стойкая и наглая.
— Нет. Я ещё не забыл тебе сцены у «Фортескью», а ты вновь испытываешь моё терпение.
«За что мне всё это..?», — обречённо подумал Гарри и понуро опустил голову. Да-а, заварил он кашу. Больше всего его бесило даже не то, что Реддл теперь при каждом удобном случае поминал этот дурацкий розыгрыш, а то, что ему и ответить-то было нечем! Вот и приходилось тихо беситься и саркастично кивать вместо того, чтобы парировать издёвки профессора.
О том, что вступать в перепалки с преподавателем слегка странно и совсем уж неэтично, он как-то не думал — не до того было.
С другой стороны, шалость-то удалась! От довольных семикурсников слухи разошлись по всему Хогвартсу, как горячие пирожки. Они дошли даже до первогодок— немного искажённые, зато какие! То один скажет, что профессор чуть ли не в обморок грохнулся, то другой возразит, что это, дурень, рейвенкловки на пару со слизеринками сознание терять начали, а третья добавит, что вампир (Гарри так и не понял, почему именно вампир) не просто по кабинету ходил, а летал и зубы скалил! В общем, Поттеру досталось всё восхищение мелких и некоторое уважение старших. Тут-то Фабиан с Гидеоном и попали в ситуацию, похожую на ситуацию Гарри и Реддла: молча слушали, но без вреда для самих себя никаких подробностей сказать не могли. Справедливости ради стоит заметить, что ни один семикурсник не сомневался в их причастности, но молчал — и правильно делал.
Гарри такая популярность была не то чтобы неприятна, но и ничего хорошего он в ней не находил. Разве что слизеринцы перестали смотреть на него, как на пустое место, а некоторые даже кивали в знак приветствия. Несмотря на то, что Реддл был выходцем из Змеек и любимым учителем многих, подростки оставались подростками, и сделать забавную пакость профессору — пусть и не очень удачную — было действительно весело.
Гарри задумчиво пожевал губу. Одна мысль не давала ему покоя с той самой ночи. Спросить — и вместо повисшей тишины придётся терпеть упражнения Реддла в остроумии. Не спросить — и мучиться от интереса. Гарри решил, что он, в конце концов, ничего не теряет — профессор в любом случае найдёт, за что зацепиться, поэтому спросил небрежно:
— Как вы догадались о том, что это я зачаровал манекен, сэр?
Реддл со вздохом отложил книгу. Гарри приготовился к шквалу насмешек, но профессор его удивил — молча смотрел в окно и задумчиво тёр подбородок. Погода была хмурая, неприветливое небо готовилось обрушить на землю первые капли дождя. Надвигалась гроза.
— Что это, как ты думаешь? — Реддл, всё так же смотрящий в окно отсутствующим взглядом, достал из кармана тот самый кулон-артефакт.
— Монетка, которую я зачаровал… Подождите, так вы её с собой всё время носите? — Гарри фыркнул. — Мне умиляться или тревожиться, профессор?
Реддл сбросил с себя оцепенение и, вопреки ожиданиям Гарри, совсем не разозлился, а напротив — улыбнулся краешком губ. Несмотря на погоду, у профессора было приподнятое настроение.
— Считай, что это боевой трофей. Так, значит, монетка, которую ты зачаровал… — зачем-то повторил Реддл. — Где ты этому научился?
— Как где? В Дурмст… — Гарри запнулся. Он начинал понимать, где прокололся.
— Ага! — Вид у Реддла был донельзя довольный, как у кота, загнавшего мышку в угол и решившего с ней поиграть — та всё равно никуда не убежит. — А руны огня на факелах ты подавил с помощью…
— …С помощью испарений мерзопака¹, — закончил за него Гарри. Его голос звучал всё более и более неуверенно. — Они же по большей части из воды состоят.
— Отдельно хочу восхититься — додуматься применить боевую магию так… Смекалки тебе не занимать, — Гарри от слов Реддла не то что не обрадовался, а наоборот. Ему впервые с ночи Самайна стало стыдно. Реддл фактически сказал ему, что он попусту растрачивает свои знания. — Понимаешь, Гарри, для тебя естественно — как дышать, как ходить, что ты можешь завязывать действия чар на свою магию, но это сработало бы не у всех. Возьмём ту же самую Декстер, — Реддл поднялся с парты и подошёл к окну. На Гарри он не смотрел. — Смышлёная девчонка. Как думаешь, хватило бы ей ума на такое?
— Думаю, вполне, — ответил Поттер. Хоть он и не общался с ней близко, но если смотреть объективно, то Оливия и впрямь могла бы — рейвенкловка, что сказать.
— Но мисс Декстер — полукровка, и, хоть я ничего не имею против полукровок, — он бросил быстрый взгляд на Гарри через плечо, — но в ней нет никакого потенциала.
— Вашими словами, она слабачка?
— Я этого не говорил, — усмехнулся Реддл. — Острый ум — это хорошо, но это ещё не всё. Чтобы заставить неодушевлённый предмет такого размера двигаться по заранее заготовленному сценарию, да ещё и наложить правдоподобную иллюзию, да ещё и подавить древнюю мощную магию Хогвартса, магию Основателей — нет, ума недостаточно. Одно дело подчинять, то есть вступать в непосредственный контакт, но сделать так, чтобы задумка работала сама по себе — нужно приложить свою силу. Магическую, разумеется.
— Вы так говорите, словно физическая сила не имеет значения, но это же не так! Всем известно, что слабое тело неспособно проводить большие потоки магии.
— Чтобы что-то проводить, нужно это «что-то» иметь в достаточном количестве изначально.
Гарри заметил, что он почти закончил с работой на сегодня, и замедлился — не хотел, чтобы Реддл свернул их разговор и отправил его восвояси. Он начинал понимать, куда клонит профессор.
— То есть вы вычислили меня из-за того, что я сильный?
Прозвучало до безумия глупо. «Сам себя не похвалишь, никто этого не сделает, — подумал Гарри и повеселел. — Стоп. Он что, действительно меня… похвалил?»
Реддл молчал. Гарри показалось, что в отражении стекла он увидел его улыбку. Слабую, едва заметную, но улыбку — настоящую, а не такую, которую профессор «носил» всё время и с которой обращался ко всем. Секунда — и наваждение прошло.
— Ты даже не подумал об этом, да?
Гарри замялся. Пришлось признать, что Реддл был прав. Это бесило.
— Что бы твои Пруэтты без тебя делали..?
— Ага… То есть, э-э, какие Пруэтты?
«Какой же я идиот!»
Реддл рассмеялся, оттолкнулся от подоконника и смерил Гарри внимательным взглядом.
— Да ладно тебе! Меня все кому не лень предупреждали об этой парочке Братцев Кроликов. Профессор Стамп так вообще поделился множеством занимательных историй. Сделка, кстати, всё ещё в силе — можешь сдать мне их прямо сейчас и остатки, — Реддл махнул рукой на разобранный пол, — будут убирать они.
Гарри сжал в руках тряпку и скребок, сдул чёлку со лба. Реддл смотрел на него внимательно, и Поттеру показалось, что от его ответа многое зависит. Профессор будто ждал чего-то. «Глупости», — оборвал свою мысль он и твёрдо сказал:
— Я был один.
— Никогда не перестану удивляться, как…
Неожиданно лицо Реддла осветилось голубым светом, и он умолк на полуслове. Гарри резко поднялся на ноги и с раскрытым ртом уставился на феникса, влетевшего в кабинет. Это был Патронус. От птицы исходило свечение, и вся комната будто посветлела, преобразилась. Исходящие волны магии света были настолько сильны, что смотреть было почти больно. Реддл не выглядел удивлённым, но Гарри был уверен, что в глазах его промелькнуло что-то, что-то тёмное, испуганное.
— Том, пройди в мой кабинет. Срочно, — громоподобно сказал Патронус голосом Дамблдора, повернулся вокруг своей оси и растворился, взмахнув напоследок прозрачными крыльями. Атмосфера ощутимо изменилась: от их непринуждённой болтовни не осталось и следа.
— На сегодня всё… Возвращайся в гостиную. Никому ни слова, — процедил Реддл механическим голосом. Он, не глядя на Гарри, бегом поднялся по винтовой лесенке в свой кабинет, так же быстро его покинул и вылетел за дверь. Поттер остался один, стоя с разинутым ртом и тряпкой в руке.
— Вот это да… — пробормотал он, борясь с подступающей паникой. Если Дамблдор срочно просит Реддла в кабинет — это плохо? Не на чай с конфетами же он его пригласил?
Гарри выронил инструменты и медленно подошёл к профессорскому столу. «Магические свойства родовых перстней» остались лежать, забытые впопыхах. Рядом рассыпались разноцветные леденцы, и он, недолго думая, развернул и закинул в рот один. «Фу, арбузный. Ненавижу арбузы», — подумал Гарри брезгливо и в ту же секунду дверь в кабинет Реддла приоткрылась, тихо скрипнув. Профессор так торопился, что даже не захлопнул её за собой.
«Стало быть, и сигнальные чары не активировались…»
Гарри смотрел на дверь, будто загипнотизированный. Если бы у двери были бы глаза, он уверен, она бы смотрела на него в ответ.
«Я наверняка об этом пожалею», — подумал он и, воровато оглядевшись, поднялся наверх так медленно, как только мог. Нечего было и думать о том, чтобы лезть в чужое пространство. Это было глупо, неосмотрительно и опасно. Если бы в этот момент дверь захлопнулась сама по себе, он вздохнул бы с облегчением, развернулся и поспешил в гостиную. Этого не случилось. Приглашающий просвет, через который был виден краешек стола и большого окна, так и остался на своём месте. Он манил Гарри, любопытного по своей природе. Не раз его праздный интерес «сделаю и посмотрю, что получится» ввергал его, в лучшем случае, в крайне неприятные ситуации, и сейчас это, кажется, происходило снова.
«Я точно-точно об этом пожалею», — вздохнул он и осторожно, будто прикасаясь к горячему котлу, толкнул дверь кончиками пальцев.
Ничего не случилось. Сигнальные чары не сработали — Гарри на всякий случай проверил это с помощью заклинания. Он стоял на пороге кабинета профессора Защиты от Тёмных Искусств, и совершенно не знал, что ему делать.
Небольшая комната ничего не могла сказать о её владельце человеку неопытному. Порядок в шкафах. Порядок на столе. Порядок на полу. Книги, стояще в каком-то — только Гарри не был уверен, в каком именно — особом порядке, понятном лишь одному хозяину. Приборы и артефакты — всё педантично расставлено на полках. Никаких колдографий, никаких картин, никаких безделушек — ничего лишнего. Ни пылинки.
Гарри был неопытным, но не настолько, чтобы не углядеть здесь систему. Даже за такой короткий срок пристрастие Реддла к порядку стало притчей во языцех: ученики, хоть и безмерно уважали нового преподавателя, между собой подтрунивали над его каллиграфическим почерком, безукоризненно выглаженной одеждой и идеальной причёской. О, волосы Реддла вообще были темой номер один в женских спальнях — одни ставили на то, что он по часу проводит за укладкой, другие — что он пользуется «Волшебным бальзамом от мадам Пинки Пёрпл» и на самом деле тщательно скрывает непослушные кудри, третьи вообще твердили про раннее облысение и парик. Гарри как-то не задумывался над этим, хотя образ кучерявого Реддл вызывал у него приступ неконтролируемого хохота и являлся неиссякаемым источником шуток, что уж говорить про лысого профессора с головой-яйцом.
Сейчас, стоя в кабинете, таком же аккуратном, как и его владелец, Поттер удостоверился, что ему всё-таки стоило больше внимания уделять Психологии соперника как дисциплине в Дурмстранге. Вспомнились какие-то общие понятия об акцентуациях, типах личности и характера, но ничего путного мозг Поттера выдать не смог. Если бы он не спал на парах с открытыми глазами, а слушал, то, возможно, сейчас мог бы с умным видом заправского сыщика выкладывать, что называется, карты на стол. Да, эмпатия и способность чувствовать помогала, но не всегда, а ощущать и знать точно — вещи разные. Гарри всеми силами старался не вспоминать, как он на протяжении месяца из-за смутных подозрений не мог найти себе места и всё подозревал Реддла в чём-то. Получалось плохо.
— Ладно, детектив из меня никакой, — пробормотал Поттер, отложив на потом размышления о причинах. Сейчас его больше интересовали следствия.
Он подошёл к столу и проверил ящики на наличие сигнальных чар, не особо надеясь на удачу. К его огромному удивлению, обнаружить ничего не удалось. Либо тут был какой-то подвох, либо Реддл действительно озаботился лишь защитой дверей. «В любом случае, меня либо ждёт мучительная казнь, либо никто ничего не узнает», — по-гриффиндорски рассудил Гарри и подёргал ящики. Если бы они оказались заперты, вскрывать их он бы точно не стал — ещё не хватало нарваться на сложный зачарованный замок. Нижний не поддался, в среднем не обнаружилось ничего стоящего (Поттер не знал, чего он больше хочет — найти что-нибудь компрометирующее или убедиться, что ничего такого у Реддла нет), а в верхнем были какие-то бумаги, чернила и перья. Гарри, слегка разочарованный, уже было начал задвигать ящик обратно, как его взгляд зацепился за что-то. Он помедлил, борясь с собой, потом вновь дёрнул на себя ручку.
Бумаги оказались конвертами с письмами. Под одним из них блестел край стопки колдографий. Гарри со всей возможной точностью запомнил, как и что лежало, и аккуратно вытащил на стол всю пачку пергаментов. Использовать палочку он опасался, хотя понимал, что и так наследил проверяющими чарами как мышка, наступившая в муку. Он разложил перед собой колдографии и внимательно осмотрел. На первой был сам Реддл. Гарри почувствовал, как его уши запылали, хотя ничего такого профессор — на изображении он был ещё школьником — не делал. Он всего лишь смотрел в камеру с полуулыбкой, поправляя рукой волосы, и качал головой. Его лицо тут выглядело совсем молодо, черты были не такие острые, но пальцы, которыми он то и дело касался лба, были так же тонки и изящны. Гарри обратил внимание, что перстня, который Реддл носит всё время, на этой колдографии нет. Будущий профессор был в слизеринской форме, и Поттер не был удивлён тем фактом, что на его груди блестел значок Старосты школы. На обратной стороне острым пляшущим почерком была написана дата — первое июня сорок третьего, и подпись:
Портрет Старосты, которого наконец удалось загнать в угол и сколдографировать.
Гарри отчего-то не мог оторвать взгляда. Реддл — профессор. Точка. Получить подтверждение того, что когда-то он был таким же, как Гарри, школьником, ходил по этим коридорам, сидел за этими партами, трогал эти стены, было дико. Будто Реддл был константой, неизменной и незыблемой, появился сразу таким — взрослым человеком и искусным магом, и никогда не переживал ни детства, ни юности, ни взросления. На секунду Гарри очень захотелось забрать колдографию, но он дал себе мысленную оплеуху — мало того, что это было бы верхом идиотизма, так ещё и странно в высшей степени. Со вздохом он отложил изображение юноши и взял в руки следующее.
Осень 1942 г. Л, Б, Н, М, Р.
«Буквы, это, наверное, фамилии», — догадался Гарри. Лица парней на фото были смутно знакомыми. Двое сидели на каменных ступеньках перед парадным входом, кутаясь в шарфы. Один стоял, заложив руки за спину, и хмуро глядел в камеру. Ещё один пританцовывал на месте и растирал плечи руками — на нём не было ни шарфа, ни мантии. Реддл был в самом центре, он был центром, и мальчишки вокруг него то и дело что-то ему говорили. Гарри вгляделся внимательнее и осознал, почему ему показалось, что он знает людей с фото. Они были молоды, выглядели совершенно обычно, но у чистокровного волшебника не могло быть сомнений.
«Это точно Абраксас Малфой, — подумал Гарри, глядя на белоснежные длинные волосы одного из сидящих парней. — А это Блэк, Альфард, кажется. Мама рассказывала про него…»
Картинка сложилась, и письмо дяди всплыло в памяти. Значит, остались Нотт и Лестрейндж… Хорошенькая подобралась компания у Реддла, ничего не скажешь. Гарри верил дяде как себе, но увидеть своими глазами, как спокойно Реддл вёл себя в окружении снобов-аристократов, было сродни открытию. Он отложил колдофото и, осознав, что возится уже слишком долго, бегло осмотрел и остальные.
1943 г. Вальбурга, Орестей, Том.
Гарри передёрнуло, когда он взглянул в красивое, смеющееся лицо кузины. С ней он, к сожалению, был знаком лично. Орестей Мальсибер, с другой стороны, был ничем не лучше. Он ухмылялся и подмигивал, и Гарри предпочёл бы не знать и его. Зато Реддл, пусть и смотрелся в их компании донельзя органично, таких отрицательных чувств не вызывал, хотя смотрел в камеру с тем выражением, которое сейчас можно было увидеть, если профессор был в настроении шутить. Компания стояла в гостиной Слизерина, судя по гобелену за ними, и Гарри попытался разглядеть, что было на фоне. Видно было лишь камин, кресла и какие-то фигуры. Гарри вздохнул, поняв, что ему не светит побывать в обители Змеек, и отложил колдофото.
Последнее изображение было сделано, кажется, на выпускном, по крайней мере все слизеринцы на нём были одеты в парадные мантии, выглядели взросло и довольно. Они расположились в три ряда на ступеньках Хогвартса. Посередине стоял Слизнорт, моложе и тоньше, чем Гарри знал его. Справа от него Реддл гордо смотрел прямо в объектив. Гарри пробежался по знакомым лицам — почти вся компания будущего профессора ЗоТИ собралась рядом с ним, и посмотрел на подпись.
1945 г. Последние деньки уходящей юности.
Колдография навевала грусть. И правда, совсем скоро все эти девушки и юноши сядут в Хогвартс-экспресс в последний раз, и многие из них никогда больше не ступят на каменный пол школы, не сядут в уютные кресла в гостиной, не взойдут на трибуны квиддичного поля… Грустили ли они? Будет ли сам Гарри грустить, когда покинет школу? Будет ли он вспоминать с теплотой свои отработки, однокурсников, профессоров? Посмеиваться от глупостей, что он успел совершить? Сейчас всё казалось таким важным, таким необходимым, но потом воспоминания померкнут, и он будет удивляться, почему вообще волновался о всяких мелочах. Он испытывал чувство, будто за эти неполные три месяца он привязался к Хогвартсу сильнее, чем за несколько лет к Дурмстрангу, и за это было стыдно, но ничего поделать с собой не мог. Там он всё равно оставался чужим, там он был синичкой в стайке воробьёв, там он не чувствовал себя на своём месте. Или это только казалось? Может быть, его привязанность к стенам Хогвартса оттого была сильнее, что утекал сквозь пальцы последний год его юности? Последний год, после которого уже нельзя будет с залихватской улыбкой подкладывать навозные бомбы, летать на метле в своё удовольствие, болтать ни о чём с приятными людьми… Статус наследника благородного рода обязывал, и дело было не только в традициях. Гарри осознавал, что его ждёт после — балы, приёмы, политика, лицемерные улыбки и важные решения. Но всё это потом, а сейчас…
Гарри с каменным лицом сложил колдографии на место. Он был опустошён. На письма смотреть не хотелось, но краем глаза он увидел адресантов: Долохов, Лестрейндж, Пруэтт…
«Пруэтт?», — оживился Гарри, но ни сил, ни желания совать нос в чужую почту у него не осталось. Достаточно и того, что он вогнал себя в печаль одним только колдофото выпускников. Он поправил вещи, будто ничто не нарушало их покоя, задвинул ящик и шагнул в сторону выхода.
Подул сквозняк, и дверь захлопнулась. Сигнальные чары активировались. За окном, где-то вдалеке, прогремели раскаты надвигающейся бури. Брызнули первые капли дождя.
«Я труп», — обречённо подумал Гарри и истерично расхохотался.