Они тяжело упали на деревянный пол, — Эдмунду показалось, что под ним тот был особенно твёрдым. Рядом возвышался смутно знакомый по старой памяти призрак Профессора, который приютил их много лет назад. Они вернулись. Эдмунд ощутил, как то состояние шока, в котором они все находились, наконец-то приобретает чёткие черты, отражаясь на ошеломлённом лице Питера. Сердце Люси — снова такой маленькой и хрупкой — звонко разбилось на крохотные осколки. Сьюзен застыла, словно статуя, и Эдмунд подумал о фруктовом саде, который сестра совсем недавно посадила со своими ближайшими друзьями возле дворца. Сьюзен никогда не увидит, как растут юные деревья, Люси никогда не научит их танцевать, а Питер и Эдмунд никогда не спустятся в сад после тяжёлого утра, проведённого за чтением новых законов.

Остаток дня прошёл как в тумане. Эдмунд боролся со странным ощущением: слишком сложно было чувствовать себя двадцатипятилетним мужчиной, застрявшим в тринадцатилетнем теле. В какой-то момент он выпрямился, расправив плечи, и вдруг ему пришла в голову ужасная мысль: он словно забыл о Филиппе и других лошадях — Мерри, Рыжике и Сокровище. Эдмунд знал, что его друг Филипп часами искал бы его в лесу, пока не потерял бы последнюю надежду на их возвращение.

— Кто такой Мерри? — мрачно переспросил Питер, полулежа в одном из мягких кресел.

— Конь Сьюзен, — рассеянно ответил Эдмунд, внезапно испугавшись, что не может вспомнить лица гномов, с которыми разговаривал утром перед охотой.

Питер нахмурился.

— Точно, — пробормотал он, протирая глаза. — Я просто… это вот всë… — парень покачал головой.

Когда стемнело, Сьюзен велела им расходиться по кроватям; Люси только кивнула в ответ, и еë молчание встревожило Эдмунда куда сильнее, чем тот хотел бы признаться. Люси, их маленькое солнышко, самый яркий свет в любой комнате, никогда не должна была чувствовать себя такой подавленной. Они легли спать.

Когда Эдмунд проснулся на следующий день, Нарния казалась ужасно далекой, даже более блёклой, чем предрассветные сны. Это сильно расстроило его, и, несмотря на ранний час, он тихо выбрался из кровати, чтобы пробраться в пустую комнату, открыл дверцу шкафа и подошёл к задней стенке. Но под дрожащими руками было только твёрдое старое дерево, — в шкафу не нашлось ни сосен, ни осеннего нарнийского воздуха. Эдмунд почти поймал себя на мысли о том, что будет безумно рад даже тому ледяному снегу, который впервые встретил его здесь всего… неделю назад.

«Пятнадцать лет назад», — кричал его разум.

Он жил в Нарнии, он вырос в Нарнии. Они все там были, они все там жили — и Люси, и Сьюзен, и Питер. Но сейчас всё это исчезло. Всё, что осталось от Нарнии, — это задняя стенка платяного шкафа в комнате для гостей в доме профессора Керка. Эдмунда затрясло, он почувствовал солёный привкус во рту и мокрые дорожки от слёз.

Эдмунд правда хотел бы сказать, что дела пошли лучше. В конце концов, когда они все приехали домой к матери, отец вернулся с фронта.

Воспоминания о Нарнии выцветали, становились всё бледнее, а жизнь в Англии продолжалась. Продолжалась и война, но её перекрывала бытовая рутина: домашние задания, хлопоты по дому и обязанности наносить визиты родственникам. Эдмунд не очень хорошо переносил потерю Нарнии. Каждый день он старался вспомнить как можно больше о Кэр-Паравеле; о гномах, кентаврах и говорящих животных.

Сьюзен выбрала свой путь, попытавшись всё забыть. С головой ушла в подростковые увлечения; начала интересоваться макияжем, журналами и мальчишками. Когда-то Сьюзен была верховной королевой Нарнии, и она никогда не позволяла тщеславию проникнуть в свою душу, сколько бы песен не слагали о её красоте. Эдмунду было тяжело видеть, как у старшей королевы появлялась эта странная одержимость губной помадой, на которую они с подругами тщательно откладывали пенни. Он всё ещё смутно помнил свою прелестную двадцати четырехлетнюю сестру с чистым светлым лицом, сурово отвергавшую всех поклонников.

Теперь Сьюзен будет старательно пользоваться губной помадой, которая ей вовсе не нужна, и улыбаться мальчикам своим ярко-накрашенным ртом в надежде привлечь их внимание. Воспоминания Эдмунда о Сьюзен в её двадцать четыре года сменились картинкой нынешней шестнадцатилетней Сьюзен. И, как бы ни старался Эдмунд, память его таяла, истончаясь. Он не помнил ни цвета платья, которое так любила носить Сьюзен, ни его фасона, ни имени того надменного принца, что так глупо пытался еë похитить. Эдмунд изо всех сил старался не забывать чистый нарнийский воздух и звуки мягких песен русалочьего народа. Над Оулвудом расцветала заря нового дня.

Но худшей пыткой для Эдмунда оказалось каждый день смотреть в потускневшие глаза Люси, даже если она старалась вести себя так же ярко, как обычно. Её жизнерадостная натура была так же прекрасна, как и там, в Нарнии. Как и в тот раз, когда она переиграла в свою пользу договор — Эдмунд не мог вспомнить, какой именно, но это был очень важный договор, заключавший союз с Гальмой или Арченлендом. Всё, что она делала, — это улыбалась и смеялась, а у Нарнии появлялся надёжный союзник. Где-то, кто-то… Эдмунд никак не мог вспомнить точно.

Эдмунд просто знал, что в её глазах никогда не должно быть столько печали. Даже год спустя они оставались слишком печальными и слишком мудрыми для двенадцатилетнего ребенка. Ему было больно смотреть на неё, потому что весь её вид говорил о потере, которую она несла. Потеря мистера Тумнуса, бобров, деревьев и других нарнийцев, которых Эдмунд не помнил. Иногда Эдмунд думал спросить Люси, не потускнела ли Нарния для неё так же, как и для него, но так и не спросил. Эдмунд никак не мог решить, что будет хуже: если Люси помнит всё так, будто это было вчера, и застряла здесь, взрослая женщина, Королева в теле неловкого ребёнка. Или если она моргнёт Эдмунду и спросит, о чём он. Ведь это была всего лишь игра, в которую они когда-то играли, так почему он спрашивает? Мысль о том, что Люси, их малышка Люси, которая первой нашла Нарнию, забудет о деревьях, о своих друзьях, обо всём, ужаснула Эдмунда.