Будничный вечер, впрочем, ничем не отличающийся от десятков, даже сотен, других дней и ночей в его монотонной выверенной жизни. Поток одинаковых событий лишь с погрешностью на нервные срывы, неожиданные встречи, контракты, иски на компанию, и, конечно же, злые негодующие взгляды и издевки Заместителя.
Звон кубиков льда перекатывающихся по дну стакана, и последний глоток виски. Статистический вечер. И толку с того, что он впервые за эту неделю дома? Все равно часть папок с нужными бумагами на столе, а значит…
Мужчина хмыкает, понижает яркость на ближайшем торшере, создавая мягкий полумрак, и доливает себе ещё высокоградусной жидкости в стакан; благо до этого бутылку удачно поставил на край кованного журнального столика.
Задумываться о завтрашнем выходном, собственно, нет ни желания, ни праведных сил. Он знает, что день по новой пройдет в работе, только декорации домашние и шума меньше, ну и Зама. С Замом вообще в последнее время запарки. Зам охренела и долбит ему черепушку, пытаясь добраться до мозга.
Которого и так уже возможно нет.
Хитрая ухмылка, и он знает, что она в конечном итоге, примерно через неделю, вновь сдастся, так и не достучавшись до его «доброй, глубоко запрятанной личности».
— Ещё бы приплела в этот раз «ранимую»… — хмыкает мужчина и отпивает два глотка, вновь откидываясь на комфортную круглую спинку черного бархатного дивана.
Так и бывает — раз в три-пять месяцев, — она доканывает его, пытается в разговоры по душам, ждет чего-то нового, ждет, когда же он станет человеком, обычным — со слабостями и… страстями? И какие, спрашивается, слабости, с учетом ведения такой компании, которая уже больше десяти лет лидирует на рынке дизайнерских услуг? И более того, какие нахуй страсти в его тридцать восемь?
Она хочет в спокойствие для него, ждет интереса к чему-то большему, нежели просто работа, пытается поговорить, даже свести с кем-либо, орет до хрипоты, срывает голос, психует, материт, когда, конечно же, они остаются наедине, подстраивает порой казусы с милыми девушками секретаршами и всячески… пытается вернуть его к нормальной жизни. Но хуй там, и время давно потеряно… Всё это — такое банальное и привычное для среднестатистического, ему же и нахер не сдалось, ровно, как и он не юноша-малолетка, верящий в высокую и светлую… до гроба, до безумия, блядь.
Бред. Был и будет.
Но её он терпит, даже опекает, позволяет почти всё, ровно, как и она ему. Да, друзья. Да, единственная, кто может посреди совещания послать всех нахер, запереть кабинет, закрыть железные жалюзи на всех панорамных окнах и расхуярить половину дорогущего виски и новых фужеров из чешского стекла, и только потому, что видит опять эту отстраненность и похуизм у него ко всему на свете, даже к работе. Она видит безразличие в его глазах и бесится, пряча под этим страх. Она может не выдержать и сорваться, устраивая переполох в головном офисе и снимая половину лентяев со своих мест, а он и бровью не поведет, лишь встряхнется в конце, видя насколько она переживает… Побесится, конечно, полдня, а в оставшуюся вечернюю половину проведет с ней, виновато заезжая за ней на дом, и предлагая прошвырнуться по замшелым квартальчикам с порцией дешманской китайской еды. Это его извинение за её потраченные на него нервы, и она это прекрасно знает. Лишь обматерит, но согласиться.
Вот такой блядь Зам… с которым пиздец как сложно, но она в своем деле охренительный профессионал, и без которого он не может, потому что, как друг, она вытаскивает его из этого хренового роботизированного состоянии уже более десяти лет.
И не отступится же ведь… Всё ещё верит, наивная…
Ленивое взбалтывание подтаявших кубиков льда в стакане, забавный тихий всплек и звон, и конечно же он всё-таки плюет на документы, желая сегодня вообще ни о чем больше не задумываться. И плевать, что голова фоном уже не перестает болеть на протяжении недели. И нет, он не согласится с её словами о том, что он себя так загоняет, лишь бы не видеть, как жизнь проносится мимо. Ему хватает его детища, его власти, дел… компании. Ему хватает.
Большего и не нужно. Большего, возможно, и не заслуживает.
Но лирики на сегодня достаточно. А потому мужчина прикрывает глаза и с чувством выполненного рабочего долга позволяет телу расслабиться, ставя галочку в голове о музыке на чуть попозже, эдакой приглушенной, мягкой, так, чтобы под виски было самое то. Но, а на пока что тишина, тишина и темнота.
Но планы, как известно…
Через пару минут долгожданного спокойствия, сотовый, лежащий в полуметре от него, на краю того же кованого столика, вибрирует, оповещая о пришедшем сообщении. И это почти в три часа ночи.
Первая мысль же — стереть не читая — обрывается. Ибо порой одной конкретной личности, которая истерит на него, нужна помощь, и она знает, что может написать в любое время дня или ночи. Из-за этого и только из-за этого он тянется к телефону и открывает мэсенджер:
Незнакомый номер?
«Если уж рассуждать так, то бОльшая половина на земле с гендером ошиблись или попали не в те тела.» — Гласит первое смс.
Уже интересно. А вот второе…
«Но не расстраивайся, и не парься на эту тему, раз тебя боженька обделил шикарным телом и мозгами, может, даст приз в виде урока на будущее, как не нужно себя вести с незнакомыми и быть хорошим мальчиком. А? Как думаешь?»
Питч ухмыляется и, даже не подумав и секунды, пишет свой ответ. На том конце, думает он, судя по всему достаточно язвительное и смышленое существо.
«О да, то ещё, блядь, существо!..» — звучит в мыслях подтверждающее через пару десятков минут.
Он не знает, что его так зацепляет: искренность, слова, построения предложений или обоснованный в предложениях мат, когда выясняется, что мальчишка ошибся номером. Но чего-то из всего этого для него достаточно, чтобы плюнуть на свое время и уйти с головой в банальщину, в переписку с малолетним, плевать ему о восемнадцати лет, мальчишкой, который сумбурный, яркий, нетипичный…
Этого хватает на всю ночь, пока Джек, взбалмошный, но всё ещё виноватый не начинает путать слова. Пожалеть, впервые так хочется, а потому Блэк отправляет его спать и думает, что на этом блядское странное общение с Фростом заканчивается. Навсегда. Ну подумаешь, ошибся студентик номером, с кем не бывает, ситуация то действительно была слишком… патовая.
Плевать. Зато он впервые за пару месяцев развлекся, потешил собственное чувство цинизма и пренебрежения. А мальчишка получил урок.
Так он думает пока к слишком блядскому утру его не вызывают на работу, и он не пишет, сидя в машине, слишком ебнутое на его взгляд… утреннее и такое опрометчивое, отчего-то не стерев незнакомый номер.
И с той поры, Питчу кажется, что все идет по пизде. Хотя, почему кажется-то?
Всё действительно идет по пизде.
Время для него стремительно бежит, с новыми поставками от филиальных фирм, с подпиской тринадцати контрактов и с перепиской… По началу странной, с выяснением отношений, с матами, со злостью на глупого пугливого звереныша, а после до Блэка доходит почему так: Джек расписывает в подробностях, и понимание, что они пиздец как похожи, накрывает безошибочно и точно.
А Туоф таки замечает, молчит первую неделю, приглядывается, ахуевает, что для босса нетипично так, сука, залипать в телефон, а после просекает… Так не кстати и так не вовремя, на перерыве, когда он настолько взбешен блядской белой бумажкой — повесткой в суд от сторонней фирмы. Туф, как и всегда, сидит рядом, лениво ковыряя свой экспресс-заказ острой лапши с грибами: да, они как всегда, как последние бомжи, заказали на сей раз прямо в его кабинет несколько порций ланча из второсортного ресторанчика, который находится напротив здания компании.
Но он сам как-то не голоден, точнее, весь аппетит перебит тем, что написано черным по белому в повестке. И, конечно же, вторая причина — Джек; мальчишка сидит тоже в кафешке, с компанией которая, впрочем, ему и не сильно уж и нужна, и спрашивает какого черта он такой… И какой? Более взбешенный? Заебаный? Блэк не поймет и со злости пишет всё этому малолетнему чудовищу: о проблемах фирмы, о долбаебах плагиаторах и дизайнерских издержках, пропуская мимо ушей наставления Туф об остывающем ланче.
Поебать, и уже, судя по всему, на всё, потому что Джек присылает такое не свойственное и мягкое, с просьбой не злиться, не тратить нервы… И это… охлаждает? В секунды заглушая весь запал и ярость.
И Туф, проницательная стерва, вот это всё пиздец как замечает, даже эту легкую ухмылку, направленную вовсе не этому миру, а словам мальчишке.
— Ну… договориться с боссом я как бы сумею… — саркастично вслух проговаривает Питч, опасно прищуриваясь и отчасти пораженный легкой идеей мальчишки. И почему бы, твою мать, и нет? Всё равно они и так не в выигрышном положении.
— Что, прости? — глупо переспрашивает Туоф, совершенно не ожидавшая в тишине хоть слово услышать.
— Сказал, чтобы после обеда перекинула все материалы по этому делу мне, и да, поправки по законам о плагиаторстве в сфере искусства и дизайна ко мне домой отправь. У меня тут идея появилась.
— Питч? Ты совсем…
— Цыц! — пресекает он вовсе не зло и дальше терроризирует Фроста, желая таки дорваться до самого главного.
И сука дорывается, после того как Туоф, немного в ахуе, оставляет его одного в кабинете, дорывается… и на этот раз полный пиздец.
Блэк сцепляет зубы, чтобы не зарычать, и устало откидывается в свое кресло, помянуя, что хуево так реагировать, с такой… злобой? Нет, не злоба вовсе, наоборот… Но что именно, он не дает оценку, закрывается, пряча поглубже, и ещё раз кидает взгляд на присланное фото.
Мальчишка явно не представляет, насколько он может крутить людьми, насколько он… идеален. Как первый выпавший снег.
Это он и пишет, не подумав, блядь, нормально головой, тупо на эмоциях пишет и навсегда закрепляет для себя же и за Джеком такое правильное и нужное — Снежный.
А вечером его Снежный ребенок устраивает очередную истерику и приходится долго и с упорством ему вправлять мозги.
— Глупый, блядь, как будто в жизни никого к себе не подпускал! — сказанное в запале ещё одного смс для мальчишки, и виски уже не помогает, и приходится мириться со злобой, нервами и головной болью, осторожно распутывая отношения Фроста к себе же.
Однако уже через два сообщения, таких больших, таких на эмоциях, всё становится слишком очевидно. И с усталым вздохом, Питч задается лишь одним мысленным вопросом, смотря куда-то вверх резного потолка: какого хуя они так похожи?
Снежный боится, Снежный не сможет уже отпустить… И этого достаточно, чтобы сменить злость на милость, на понимание, и осторожно вернуть мальчишку к общению, успокоить его и успокоиться самому, когда Джек в разносной форме пишет, что хуй уйдет. Почему это становится превалирующим фактором спокойствия внутри, Блэк также не задумывается, списывает на подействовавший виски и мерно продолжает разговор.
А Снежный — паскудник и та ещё мстительная сволота, но мужчина держит слово и выполняет свою часть их «бартера», и вот последующей реакцией мальчишки он доволен ой-как. Даже по составлению слов в сообщении можно понять, насколько кто-то на том конце смутился. Это вызывает у Питча умиление напополам с довольством доминантного хищника.
И… казалось бы, дальше хлеще просто быть не может, когда всё выяснилось и всё должно придти в норму, в стабильность без скачков, но у них чертов пиздец. И на следующий день, с иронией, Блэк думает про снежный ком, который лишь растет, грозя перерасти в лавину, которая к чертям снесет всё лелеемое и оберегаемое годами, то, что можно ещё отнести в подпункт о чувствах и эмоциях. У него ли? У них ли — эдаких рациональных циников?
И эти незначительные перемены, порой задумчивость, порой игнорируя документацию или отчеты, уже нехило так бесят и Туф…
Она, уверенно что-то рассказывающая о следующем крупном контракте, о несостыковках в бухгалтерии, тормозит посредине просторной приемной на тридцатом этаже, услышав в свою сторону не типичное — «Отошли копии мне и, к чертовой матери, уволь ещё одного сотрудника, который это допустил!», а тупое — «Угу» от него.
Тишина позади не дает ничего хорошего, и Блэк наконец-то со вздохом прячет сотовый во внутренний карман дорогого пиджака, впрочем не оборачиваясь к Заму; итак спиной чувствуя её злобный негодующий взгляд.
— Вон, — спокойно говорит Туф, и секретарши, замершие на своих местах до этого, пулей ретируется из приемной, закрывая за собой двери. Становится совсем уж тихо, а окна, с подавлением шума, и вовсе не дают просочится гомону и визгу от ненавистного и беспокойного муравейника где-то внизу.
— Какого черта с тобой происходит? — она не поднимает голоса, равно, и не двигается с места, но только ему слышны эти едва сдерживаемые нотки шипения в мелодичном некогда голосе. Переняла его привычку за столько-то лет…
— Не сегодня и…
— И не завтра! — рявкает Туф, прекрасно зная продолжение фразы.
Она молнией огибает его и тут же пытливо заглядывает в глаза. И сейчас вовсе не скажешь, что она выглядит комично в этом, не по дресс-коду, блестящем платьице а-ля-коктейльная-вечеринка и на пятнадцатисантиметровых шпильках, ибо законный рост в метр пятьдесят её не устраивает. Сейчас вообще попробуй ляпнуть что-то не то, и пиздец вон той китайской вазе Династии Хань, привезенной китайскими спонсорами в прошлом месяце.
— Не доебывай. Не сейчас, Туффиана, — Блэк говорит это спокойно, но она всё же дергается, потому что это слишком редко; по пальцам одной руки можно пересчитать, когда он называл её полным именем за всё время их знакомства.
Она всё же молчит, выискивает хер пойми что в его глазах, и когда находит, со вздохом качает головой, и в аметистовых глазах девушки больше нет той злости.
— Это для тебя настолько важно? — единственное спрашивает она едва слышно.
И, блядь, для того чтобы ответить ему требуется минута. Полная минута на размышления. Как, твою ж, контракты на миллиардные сделки подписывать и не задумываться — « А выгорит ли?» — так три секунды и каллиграфическая подпись внизу. А как ответить своему единственному другу важно ли ему общение… это общение с восемнадцатилетним мальчишкой, так у него уходит столько времени!
Хотя, на подлость, он уже почти четверо суток знает ответ.
— Да, — отвечает всё же Блэк. Но что именно и из-за кого он так меняется — не говорит, а Туф, немного ошарашенная такой серьезностью, даже отходит от него на шаг. Но ей, на пока что, даже этого достаточно.
— Мы опаздываем… — она кивает на двери переговорной и вновь благодарит невесть кого, что когда-то по всему их этажу установили эти чертовы шумоподавляющие окна и двери, и никто из спонсоров сейчас не слышал их.
Когда всё начинает идти не так с поставщиками и шестнадцатым подпунктом будущей сделки, он не успевает понять, видит лишь надменные рожи спонсоров, знает, что на их условиях черт что выгорит и начинает беситься. Несвойственная на переговорах эмоциональность, особенно злость, постепенно захватывает, и даже она — Зам, что пытается перевести всё внимание на себя, видя его состояние, не в силах что-то особо поменять. Она-то, в отличии от других присутствующих, знает этот его взгляд. И если уж не убьет физически к концу переговоров, то уж точно изничтожит морально; и да, Блэку сейчас действительно плевать, что перед ним одни из богатейших людей этого проклятого Нью-Йорка.
Всклок и негодований с той стороны не начинается только потому, что он забыл… А забыл ли действительно?.. выключить сотовый, и всклик о новом пришедшем смс отвлекает всё внимание, пока Туоф увлечено доказывает юристам заказчика о какой-то там невыгодной стороне отказа…
Но ему уже плевать, потому что на удивление, в знакомом чате светится не текст, а голосовое… И Питч ухмыляться, спокойно оповещая собравшимся, что нужно сделать перерыв, и, даже не посмотрев на возмущенную Туф и остальных, первым выходит из переговорной.
Этот голос и веселье успокаивает, смывает к чертям всю злость на тупых спонсоров и заказчиков, и через пятнадцать минут, когда перерыв кончается, Туоф, видя нетипично довольного, но вполне спокойно Блэка, лишь матерится про себя, однако держит слово и всё ещё не лезет. Беспокоится, но не лезет.
«И правильно», — думается Блэку, когда он уже в своем кабинете может более-менее отдохнуть, — «И пусть не лезет.»
А Снежный его таки забавит, теми самыми извинениями и последующей перепиской. Снежный злится, переживает и умиляет его тем, как не хочет делать больно другому человеку. Эта глупая девчонка… Эмили… Но написать обыденное — «Пошли её нахуй!» — с нежной восприимчивостью Джека, мужчина просто не может. Поэтому они вновь разбирают тему тупых человеческих чувств, и Питч даже отчасти спокоен за своего Снежного. Тот не будет подобен другим… Не будет тупо вешаться на девчонок и страдать от неразделенных глупых чувств. Джек такой же циник в вопросах любовных, как и сам Блэк, и это не может не радовать последнего.
Мальчишке будет проще в будущем. И это отчасти даже греет.
Только до определенного, до очередного вечера, когда он интересуется у Снежного новыми делами и сам же задумывается с херали чужая отчужденность его так греет? Не чужая… Отчужденность от всего нормально и вполне романтичного у этого восемнадцатилетнего красивого пацана, который, впору возраста, должен отрываться с друзьями и целоваться на заднем сидении машины с самыми сексуальными девчонками университета? Так с херали закрытость, ненормальность, если уж по-хорошему, Снежного его так… греет? Успокаивает?
«Может потому, что хочешь его уже считать своим?» — показывает так паршиво Эго, когда Блэк, вернувшись в свой пентахус, случайно ловит свое отражение в зеркале.
И действительно... он не хочет, чтобы Снежный был как все остальные, не хочет, чтобы он бегал за девчонками, влюблялся…
«Тебе вполне хватит меня», — всплывает своя же фраза написанная мальчишке.
И — «Пиздец, доигрался!» — всплывает новым и таким паскудным в осознании.
А следующим вечером Туффи, с её горящей заявкой на новый пакет акций от сторонней фирмы, которую они выкупают, посылается нахер. Всё блядь посылается нахер, и он впервые не знает, как успокоить сообщениями паникующего и доведенного до ручки Снежного. Бесится сам так, что впору разъебать половину дорого обставленной комнаты, но единственное, что приходит здравое после пяти стаканов виски — позвонить, когда мальчишка начинает игнорировать сообщения.
И этот вбешенный голос, эта истерика Снежного, направленная на «друзей» немного так осаждает, и то, что ему удается случайно услышать не идет ни в какой разрез с представлениями о Джеке раньше…
Просто ненавидящий себя и весь мир, циничный мальчишка в свои восемнадцать? Это ли норма? Да ничерта подобного! — Питч прищуривается, и ждет, пока Джек найдет место где бы смог разговаривать.
Давняя мысль, что мальчишка пережил нечто совсем уж херовое в прошлом, теперь так некстати подтверждается, и на данный этап времени он не знает что с этим делать. Как помочь и как в дальнейшем успокаивать своего Снежного, такого неугомонного и порой взбешенного. Будет ли вообще то время, когда он узнает, что именно сделало Джека таким?
А если и узнает, не сорвется ли ту же секунду, дабы приехать туда, где живет мальчишка, чтобы забрать его с собой и больше никому не отдавать?..
Виски, пожалуй, на сегодня хватит? Ведь ему ещё успокаивать этого Снежного ребенка.
А письмо из детективного агентства, которое он нанял, с первыми данными, кто такой Джек Оверланд Фрост, всё ещё лежит нераспечатанным на кованом журнальном столике рядом с графином виски, и не факт, что в ближайшие дни вообще будет открыто…