Повернув голову вправо, он тяжко медленно выдыхает, настолько, чтобы наверняка в легких ни черта не осталось, и образовался тот самый удушающий вакуум. На циферблате мерзко подсвечивает час тринадцать, а светильник на столе, в паре метров от него, вовсе не дает надежды на что-то веселенькое.

Да что ж такое! У него не настроение, а…

— Ебань какая-то, — приглушенно рычит Джек и сжимает пальцами переносицу, пытаясь надавить так, чтобы наверняка прошла головная боль или… или что? Глаза может выдавить? Что, блядь, вообще за мысли.

Сотка в левой руке неприятно липнет к вспотевшей ладони, но он сука тот ещё трус и никак не может решиться, не может набрать номер, не может сделать хоть одну гребаную попытку. Ебливый ж ты трус, Оверланд!

Парень поднимает руку, смотрит на несчастный серебристый айфон в руке, морщится и вновь качает головой, не то для проформы, не то для внутреннего спокойствия.

Да ты же обещал! Так с какого тянуть? Зачем ты мучаешь вас обоих? На кой блядский лад?

Боишься своей же реакции? Чего ты боишься? Голоса? Своего срыва? Будущего? Что вновь потеряешь? Его? Его слов боишься? Чего?

Он мнет плед и кусает губы, но не знает, чего именно, и вот уже второй час не решаясь позвонить, понимая, ярко ощущая, что его ждут на том конце мира, ждут его решения, как, блядь, реального приговора, и даже с этим Джек не может решиться, не может поднять руку, набрать номер и сказать единственные слова «да» или уже «нет».

Нет? Да? Что ты выберешь, Джек Фрост? Ты хочешь быть с ним?

«Ты поломаешь ему жизнь! Изничтожишь! Ты уже это делаешь своим тормознутым страхом, изматываешь его, мучаешь. А он ни в чем не виноват. И после этого ты думаешь…»

Он не продолжает мысль, скидывает, как ненужное насекомое, переключается, пытаясь дышать намного реже обыденного, хотя бы так дать себе ощущение, что сердце не бьётся загнанно, что у него по-прежнему всё под контролем? Под контролем ли?

Джек почти скулит, зажмурившись до боли и понимает, что стоит услышать, как стопора полетят в такой глубокий тартар, что и осознать нельзя, просто сорвется… и вот этим своим диким и эмоциональным всё похерит. Хотя, опять же, что — всё? Ведь и так у них отношения висят на волоске…

Ты уничтожишь его! Незаслуженно, непростительно. Ты угробишь жизнь единственному человеку, который отнесся к тебе с теплотой и пониманием! — орет так бешено страх внутри, и Джек в большей своей части согласен, но всё же дрожащими пальцами, разблокировав сенсор, набирает единственный высвечиваемый сейчас номер. Он должен положить этому конец, он не может ещё и похерить жизнь такого как Блэк!

Когда, после первого гудка, беловолосый слышит такое по настоящему уставшее, но все равно долгожданное до боли — «Да, Снежный?» — то всё захудалое понимание, весь его настрой и запал надуманных слов, испуганных мыслей, рушится до одного банального — Всё в тот самый ебаный тартар. Не могу. Не могу без него. Не хочу!

Джек зажмуривается, пытаясь сдержать судорожный вздох и не в силах вымолвить хоть слово… просто, чтобы справиться с бурей внутри, с тем самым подлым, но неминуемым в сознании — «Ты любишь его и хуй отпустишь! Ты тот ещё трус и слабак, но теперь в обратную сторону, и лучше рискнешь всем, но не им. Не теперь.»

— Джек?.. — слышится обеспокоенное, реально тоже на нервах, и Фросту бы впору сказать — «Подожди, ща успокоюсь, выдохну…», но напротив, он лишь давит всхлип, пытаясь заново научится дышать. Да что же с ним, твою мать, такое?!

Эмоции! Поздравляю, Оверланд!

— Блядь, Питч… Прости... — судорожно ни то просит, ни то оправдывается парнишка, только вот остальные слова в горле застрявшие ему очень трудно произнести, — Не могу так. Я просто, блядь, не могу! — срываясь на какой-то истерический смешок и размазывая противную влагу по щекам. — Не хочу так продолжать… без тебя не хочу! Заебало, выебало вдоль и поперек блядь, и ты… Ты сука! Всё ты! А я не могу без тебя. Не хочу уже... Никогда. Слышишь? Просто нахуй всё!.. Даже если это мой личный билет в пиздец, который убьет меня в последствии. Я… Не хочу по-другому, любимый… Не вытяну ебаное существование больше без тебя!

На это его столь откровенно эмоциональное, в раздрае чувств и одновременно жадное, со слезами и вскриком, почти воем, в ответ Блэк спрашивает лишь одно несдержанное, почти рыком:

— Где ты?

— Портленд… — шмыгнув носом, моментально признается Джек, чувствуя, как всё равно глотку сжимает болезненный ком и хочется разораться, — Я в Портленде живу…

— Мэн? — сразу же перебивает Питч, — Просто, блядь, Снежный, скажи что это Мэн!*

 — Орегон… — зажмуривается парень, примерно понимая с какого хера такая реакция, и уже сам догадываясь откуда Блэк. Да что за скотство-то такое? Почему нельзя проще?

И сразу после своей фразы Джек слышит на том конце отборный разозленный мат и приглушенное шипение… Питч просит минуту, откладывает трубку, слышатся помехи, отдаленное шуршание чего-то, а после он снова у телефона, и уничтожает последнюю выдержку Фроста одним единственным:

— Пять часов. Ещё пять часов подождешь?

— Питч? — не верящее переспрашивает парень, с той самой затаенной надеждой, что сейчас надуманное подтвердится.

— Я вылетаю…

Но всё что парнишка может произнести на это настолько долгожданное и недозволительное ранее, но сейчас единственное правильное, так эту свою глупую просьбу, просто глупые слова для такой, суки, как он, но по-другому ничего в мыслях не находится, и слова вырываются быстрее личностного запрета:

— Блядство! Ведь не смогу больше так, не выдержу… Увидеть хочу, сказать и… Мой, ты только мой! И без тебя уже ад и…

— Твой. Потерпи ещё пять часов, Снежный, — перебивает Питч, — И не сбежишь от меня; даже думать не дам, ни на сантиметр не отпущу больше!

А Джек зажмуривается на это жадное, бесчестно собственническое, его лелеемое где-то в тайне даже от самого себя. И всё и так топится в жерле какого-нибудь проснувшегося вулкана, тонет нахуй, оплавляясь лавой испытываемых эмоций, и страха уже нет, одно только четкое разграничение, с обозначением, что вот это и есть весь его мир. И однозначно, а не пошло бы всё остальное тогда на ментальный болт?

Питч отключается сразу же после, а парень подрагивающей рукой записывает через десять минут скинутое по смс название отеля и номер, на который уже бронь, блядь.

Ему не верится и в происходящее, и в то, что ухает болезненно под грудиной, и потому, взвыв в голос, Джек испугано сворачивается на разворошенной кровати, не желая теперь ничего другого, и только чтобы эти часы, сука, пролетели мигом. Здравствуй, тварь осознание!

Уйти? Отключить телефон? Когда он уже пробрался под кожу… и внутрь его мёрзлого и омертвевшего? Да... Пробрался, согрел, оживил, стал жизнью, частью, необходимым, единственным, нужным! Его… его, сука, только его! От мысли, от неуничтожимого желания увидеть и просто сказать насколько это необходимо, и что действительно признал своим и не отпустит, у Джека медленно плавятся мозги и сознание, и тремор по кончикам пальцев, и наверно крыша едет, но всё рациональное и испуганно надуманное до этого не стоит теперь и рядом. Парень точно теперь хочет быть вместе, это знание и ощущение придают ему столько дури и сил, что становиться поебать на все свои прошлые надумки, страхи и предрассудки. Плевать! Просто и параллельно, и минуты… Господи! Как же мучительно долго тянутся эти минуты!

А его ненавистное, чертово, некогда ледяное, сердце замирает в одном порыве лишь от того, что Джек представляет, как скажет всё Питчу при встрече, не боясь, глядя в эти невозможные золотые глаза; прямо и просто вот присвоит, поставит перед фактом. И пиздец сейчас, как закручивается фантазия и желания в мальчишеской голове, и ему кажется уже, что номеру придет пиздец, когда они окажутся наедине. Но лучше так, нежели вспоминать время и ждать ещё столько часов.

***

Джек успокаивается относительно и приходит более-менее в себя только через два часа; включенный таймер отсчитывает, оповещает, и парень неуверенно плетется сначала в ванную, скидывая всё с себя и залезая под ледяной душ, пытаясь наконец-таки врубиться в реальность и не тупить, и стуча зубами, с болью от ледяной воды, но отвлекаясь на короткое время, давая мозгу хоть один шанс нормально сосредоточится. А после, медленно стащив халат и всего лишь наголо его накинув, плетется вниз, на ночь глядя, на кухню, и чтобы хоть как-то врубиться делает себе пару чашек кофе. Но по инерции в башке лишь все равно фон и ебаное клокочущее под грудиной, и слезы вовсе ненужные, глупые и детские, всё ещё наворачиваются на глаза от того, какой был мудлан, от того что чуть не проебал его, от того сколько боли причинил своему мужчине.

Джек вымотанно оседает меж тумбами на холодный кафель кухни, поджав ноги к груди и стуча зубами, пытается влить в себя хотя бы пол кружки кофе, но нихуя, и парень, отставив кружку на пол, просто ревет в голос, понимая, какой пиздец творится в его душе, выплескивая весь страх и затаенную боль, то самое — как у них так получилось, как это вообще возможно, почему же именно так и почему от всего этого настолько тяжело?

Но как и бывает, в сухом остатке под конец, лишь осознание и принятие такого странного — всё хорошо. Только на скотство даже от этого облегчения у него новый приступ истерики подступает к горлу и хочется опять взвыть обессилено, но Джек успокаивается, стоически заливая в себя кофе… и ждет.

Парень вспоминает голос Блэка и едва позволяет себе улыбнуться; у кое-кого нервы тоже оказывается не железные, тоже был на пределе... Да и не стоит вовсе считать, что ему сейчас легче; пусть по-другому, но Джек уловил ту усталость в голосе, и знает каково Питчу сейчас.

Вторая кружка идет в расход, но становится последней, потому что сердце начинает больно хуячить неровным ритмом, но сонливость-таки проходит.

Фрост очухивается только тогда, когда окно кухни заливает предрассветные лучи, по хорошему… ему сегодня в универ к восьми. Да похуй! Он сегодня недосягаем для всех. Парень пишет быстрое — «Меня сегодня не будет» — Джейми и блокирует контакт друга, подумывая подняться наверх, ещё раз ополоснуться, только теперь с нормальной температурой воды, и одеться. На всё остается выверенно мало времени, ведь пока доедет, пока найдет в центре этот ебучий отель и бронь… и блядь, как раз?

С тихим матом и мандражем в руках парень поднимается на ноги и пиздует наверх. Пора ему собираться.

***

Все звонки Джек стоически игнорит, единственный, от нужного номера молчит, а он подавляет странный полустон, и заходит в холл пятизвездочной гостиницы. Здравствуй и прощай его спокойствие и нервная система!

Он говорит сконфужено на ресепшене свое имя и фамилию, предъявляя студенческий с удостоверяющими личность данными, и старается не пялиться так на этот ебучий, дороговизной пропахнувший, просторный зеркально-стеклянный холл приемной, но менеджер девушка его понимает с полуслова, мило улыбается и почти сразу выдает ключ-карту на самый верх. Блядь, это ведь десятый этаж. Пентхаус. Уже проплаченный и в полном его… их распоряжении? Да. По мелкому делать жесты кое-кто точно не умеет. Надо на засыпке спросить всё-таки про его должность. Общаются столько, до такого сопливого абсурда докатились, и столько Джек уже знает про его работу, жизнь, но так и не знает в какой он там должности. Но судя по этому... предоставленному. Твою ж мать, у Фроста просто нет других нормальный слов.

Только всё его возмущенное и восхищенное забывается после нажатие вызова кнопки лифта. Джек сглатывает вязкую слюну в горле, потому что вовремя пришедший лифт открывает свои дверцы, и парень нервозно так понимает, что поднимись он наверх и вдруг его уже ждут? И что тогда? А если он первый, хотя так и обговаривалось в той смс, то что ему делать? И... блядь! А как встречать-то? А как, что делать? Оставлять дверь номера открытой? Ждать?..

Он впервые в таком положении, не понимает действий и сжимает руки в кулаки, пряча в карманах тонкой худи, не отсвечивая в углу лифта с ещё какой-то пожилой парочкой, правда те едут до девятого, а у Фроста холодный мандраж под ребрами, отдаваясь волнением прямо в сердце, и он реально не знает, волновался ли когда-нибудь так же сильно? Что будет, когда двери лифта откроются? Что будет, когда он зайдет в этот пентхаус? Сучесть!

Вот ведь... Пять часов назад он страдал от безумия в душе и башке, неутолимого желания встречи, а сейчас настольно взбудоражен, взволнован и даже чутка испуган, что плевать подетально на чертовый снятый пентхаус и саму суть, что он творит — ведь сбежал на свидание в гостинице с ни разу в реале незнакомым для него человеком! Мужчиной, блядь! Мужчиной, старше его на...

«Стоп! А сколько вообще Питчу? Заебись, но ты даже этого не знаешь, идиот!»— ругает он себя мысленно, но и это не помогает отвлечься и не нервничать. Блядь! Джеку кажется, что голова идет кругом, хотя это только легкое головокружение от плавной остановки лифта на десятом, и двери, с тихим радостным «дзинь», открываются, являя пустой широкий коридор с одной лишь широкой двухстворчатой дверью впереди.

Парень неловко замирает, будучи уже у этой двери цвета графита, не в силах её открыть, а ведь так просто — проведи ключ-картой по сенсору замка. Но он тупит, замирает, не в силах открыть и переступить порог. Ведь это бы значило, что... как в воду с головой? Нет. Хуевый для него пример! Как в новую жизнь? Глобально и необратимо на сто восемьдесят? Да. Именно, черт возьми, так.

Фрост задумывается, перебирает сотни вариантов, а проще было бы уже зайти, ведь ясно, что он здесь ещё… И по правде, он до одури хочет этой встречи, но чувствует, что сейчас или через пару минут будет по-другому, когда встретятся, когда заглянет в глаза и пропадет в них совсем и тотально навсегда, когда... Этих «когда» становится целый улей, и парнишка беспомощно роется в собственных картинках и пугливых домыслах, нервничая и не решаясь даже пошевелиться. Джек не знает сколько стоит так, не осознает, насколько глубоко уходит в панические предположения и тупые отговорки...

Он стоит растерянным мальчишкой, когда наваждение дурных, пугливый мыслей схлынывает обжигающе-ледяным — когда его руку, с зажатой ключ-картой, перехватывают, и тепло ощущается на его холодных пальцах от чужой руки, паническое наваждение уходит, и он возвращается в реальность, вынырывая словно из-под той блядской воды, когда над ухом, позади, так до дрожи, Джек слышит это сводящее с ума:

— Снежный мой…

Судорожному стону не суждено сорваться в ту же секунду, потому что его бесцеремонно заталкивают в номер, и слишком молниеносно разворачивают к себе. А он долбаеб, который представлял по-разному, но не думал, что будет так обжигающе и спонтанно. И лишь этот взгляд желтых прожигающих его глаз сводит все стопора; и страхи на нет вырубает, и Джек с тихим жалобным — «Твою мать!» — сам порывается на встречу, обнимая за шею и прижимаясь к мужчине со всей силы.

— Здесь… — не верящим шепотом или как мольбу, зажмуриваясь и пряча лицо на теплом плече, шепчет Фрост, пока его так сильно, так собственнически прижимают ближе, ведут пальцами по затылку и пятерней в волосы, сжимая не сильно.

— Снежный! — это рык или ему кажется? Похуй! Джек уже не сдерживаясь воет в голос и трётся, царапает плечи затянутые черным шелком рубашки и дрожит, с шизанутым на губах:

— Питч! Мой… Ты здесь... Приехал, родной!..

— Приехал. Твой. Здесь, Снежный. Здесь, Джек, — вторят ему.

Но кто из них не выдерживает первым уже плевать, и лишь Джек отвечает, порывисто отрывается, вновь заглядывая в глаза и улыбается едва не верящее, касается теперь так осторожно до настолько невозможного Блэка, начиная осторожными касаниями со скулы, после на щеки, линия челюсти, так чтоб наверняка на всю жизнь запомнить, на губы... Но его почти сразу прерывают на таком медитативном занятии, и, блядь, парень ебал здешнюю звукоизоляцию, потому что стон вполне оправданный и громкий; это жгучее — поцелуй на губах, как разряд электричества — и его никто никогда так не целовал, но Фрост дорывается, потому что требует ещё и большего моментально, приоткрывая рот и дёргая собственнически мужчину на себя. Его же до боли в лопатках вжимают в ближайшую стену, а он не может насытиться, притягивая ещё ближе к себе, так чтоб вплотную и ощутить силу чужого горячего тела, и похуй сейчас на слова. Джек дуреет от этой несдержанности, жадности, страсти, и это в триллион раз лучше его проклятых фантазий, и Питч походу даже не собирается останавливается, срывается с губ, когда уже Джек всхлипывает от болезненности, переходя на шею. Здравствуй, сука первый блядский засос, с учетом его нежной белой кожи, но Джек не протестует, напротив, подставляется сам, пытаясь урвать всё, всего его, такого живого, горячего, здесь, с ним…

«Люблю!» — всё же предательски вырывается у Джека между стонами и всхлипами, и потому возобновляется молчание, и этот чертов золотой взгляд прямо в душу, но Джек и не собирается, не идет на попятную — раз сдаваться, так, блядь, красиво, — и с той самой ебаной осознанностью, тихим голосом повторяет:

— Люблю тебя…

И дурацкое, вовсе наивное, но теперь не стесняясь, потому что необходимо, нужного до боли каждому. И, кажется, дорвался не только он, а потому Фрост не замечает, как оказывается на диване, на чужих коленях сидящий, постанывающий, весь блядь такой — как мягкий комок пуха, но замечая несвойственную для себя же жадность, страсть и бешеную нетерпеливость. Он не может им насытиться, не может отпустить теперь ни за что! Так, что даже на сантиметр отстраниться не хочется. Джек с довольством психа лыбится, уже давно пославший свои старые возведенные рамки куда подальше, прекрасно понимая, что если продолжить в том же ключе, то сегодня будет тот ещё пиздец…

И мысли о разгромленном номере оправдаются сверх ожидаемого. Только мельком замеченное, едва скованное в движениях, отвлекает, вопреки общим пылким эмоциям, на раз, и Джек замирает, ощущает очень странное. Парень недоверчиво, осторожно отстраняется, медленно скользя взглядом по Блэку, и теперь молчание, разделенное сбитым дыханием обоих, затягивается, но Джека не ебет, он только смотрит. Долго, внимательно, подмечает всё и почти срывается на несдержанный раздраженный стон.

— Питч, — в сотый на сегодня раз, только сейчас Джек несвойственно с сожалением произносит его имя, ласково проводя по черным волосам, — Ну вот какого хера, а?

А заметить нужно было, сука, раньше!..

«Когда? Когда он нетерпеливо тебя у стены зажал или когда ты сам дорвался с поцелуями? Когда в эти ебаные десять минут безумия и тоски?» —Джек прерывает ту мыслесвязь запутанных образов и слов, недовольно качая головой. Кажется, нужно было прекратить тот долбоебический пиздец с ломкой ещё в первый разговор, когда он был в том мелком лесу. Просто было бы спокойно и…

— Это перелет, — отвлекая Джека от мыслей, спокойно оправдывает Блэк, впрочем, на самом деле, сам прекрасно понимая мысли парнишки и пытаясь отвлечь от дурного, но Фрост лишь упрямо качает головой.

— Это я… Мы… — Джек фыркает, не злобно, скорее, как всегда, виня себя, пока пальцы невесомо касаются чужой щеки, — Сколько ты не спал?

— Так заметно? — с легкой усмешкой, так, как будто всё нормально, и руки мужчины уверенно пробираются под тонкую толстовку Джека, едва легко касаясь, оглаживая поясницу и видно, как мальчишке вновь сложно сосредоточиться на этом расспросе.

— Твою мать, Питч! — это уже обреченное и уставшее, хотя бы для проформы показать характер.

Хотя, какой там? Парень заёбывается быть сукой, а тем более сейчас. Тем более с Ним. Он поддается вновь под эти теплые касания, сокращает сам расстояние и целует первым, обнимая за шею и понимая, что это какой-то пиздец, но этот пиздец ему нужен будет теперь всегда.

— Зомби, блядь, лучше выглядят! — шипит Фрост, но не отстраняется.

— Ты себя-то видел? Сколько? — с такой же интонацией, но Блэку вовсе не мешает при этом переключится на ахуеть какую соблазнительную шею мальчишки, очень сдержанно все ещё дергая его к себе ближе. Не стоит пока знать Джеку насколько он провокационно прекрасный, насколько его по настоящему хочется зажать и делать все недозволительное.

— Не знаю… Не помню, — всхлипывает просяще Джек, откидывая голову назад для большего доступа к себе и кусая губы от нахлынувших ощущений, — Эта прошедшая ночь, ещё та и кажется… Не помню сколько суток. Кажется с того разговора, как я тебя отвлек, нормально не удавалось. Блядь! Питч! — вырывается вскриком от неожиданного сладкого укуса под ключицей, и Джек уже бы подписал себя под то желейное существо, с которым можно делать всё блядь что угодно. Потому что он буквально плавится от этих ласк, этого голоса, запаха, и крыша едет, и если бы не…

— Ты очень устал, — все же выговаривает парень, и качает головой, когда к нему прижимаются в плотную, обнимаю так сильно, что наверняка скоро ребра захрустят, но он сука кожей чувствует, как у кого-то сейчас пошел отходняк; хер ли, оба на нервах, оба выебали друг другу все эмоции и эти самые же нервы. Впрочем, это не мешает Джеку прижиматься так же сильно, дурея от тепла и силы в этих объятьях.

— Похуй! — равно зло отмахивается мужчина, и естественно, блядь, надеется на свой внутренний остаток сил; не сейчас думать о таком мелочном, как сон, когда это белоснежное совершенство рядом. А потому он хочет отвлечь мальчишку, дать тому расслабиться, дать всё, что можно в данной ситуации и временном промежутке, а на формальности уже давно забито. Блэк прячет коварную полуулыбку, лишь осторожно прикасается, едва подразнивая касаниями, прекрасно понимая, что для Джека это в ту ещё новинку.

Его, нетронутый никем, Снежный, и вовсе не скажешь сейчас о его взбалмошном характере, о его колкости или что въебать может, нет. Напротив. Снежный сейчас кроткий, податливый, жадный до каждого прикосновения и слишком послушный, нежный. И вот от этого Блэка ведет, как ни от одного виски или бурбона, и потому отступиться и признать, что последние сутки были тем ещё адом он не может. Не хочет упускать момента и такого открытого Джека. С мягких мальчишеских губ срывается почти неслышное «Ещё», и вопреки всему здравому, что надумывает Джек, Питч этим пользуется, нетерпеливо целует вновь, ведет языком по нижней мягкой губе, захватывает целиком, дает Джеку всхлипнуть и углубляет поцелуй, горячими ладонями оглаживая холодную спину, с легким давлением на острые лопатки, так, чтобы наверняка мальчик и думать перестал о сопротивлении или о чем-либо здравом, отдаваясь полностью.

Так и происходит, и Фрост уже посылает всё нахер, не в силах оторваться, сказать хоть что-то здравое, ему теперь кажется, что лучше так выразить — тактильно, — так показать насколько нужен, желанен, насколько наскучался, натосковался, насколько…

— Блядь… — вырывается у Питча, когда на пару секунд мальчишка отрывается от него и черти пляшут в этих голубых глазах, и потому-то налюбоваться Джеком невозможно, он весь, как гребанная сказка — нереальная, запретная, но до одури желанная. Питч благоговейно ведет пальцами по ребрам мальчишки, через тонкую худи, едва задирая края, прикасаясь чутка к коже, слышит сладкий задушенный стон, сорвавшийся с порозовевших губ, и буквально видит, как голубой в глазах Джека медленно превращается в более насыщенный — лазурно-синий, глубокий и нереально яркий.

— Идеален, — хриплое всё же срывается с собственных губ. Но мужчина не жалеет, видя, как у самого Джека сбивается от этого единственного слова дыхание, как он замирает в неверие. И потому грех не повторить, ведь это чистая правда, — Ты идеален, Снежный.

А после возобновить, прижать слишком резко к себе и попробовать поцеловать уже по-настоящему, без осторожной примитивщины и уклоном на неопытных тут подростков. Поцеловать так, как умеет и как хотел все те ебучие недели, когда они общались. И Джек из-за этого наконец-то стонет вовсе не сдержанно, вцепляется маленькими ногтями в плечи через шелк рубашки, не контролируя себя и поддаваясь охотнее в тысячу раз... И да, приторно охуенно ощущать теперь эту подростковую несдержанность и жадность. Это слишком крышесносное, и Блэку вовсе кажется, что, блядь, диван, пусть и кожанно-мягкий, кремовый, не есть идеальное для них сейчас.

Джек сам это понимает, скорее всего, а потому всё же пересиливает себя, стекая слишком, блядь, грациозно с колен мужчины, он хитрюще усмехается и тянет Питча за руку влево, там, где за матовыми дверьми шикарная спальня, с панорамными окнами и одной охуенно удобной большой кроватью.

— И? — издевающе спрашивает Блэк, когда расстояние преодолено, и Джек так неуверенно останавливается возле кровати, поворачивается к нему и кладёт руки на грудь; мальчику явно такие решения и поведение непривычны. А самому Питчу явно хочется подъебнуть и смутить ещё больше, столь неловко жмущегося к нему Фроста, и потому всего один вопрос для него, смотря в глаза:

— Что ты хочешь, мой Снежный?

И Джек лишь смотрит чутка испуганно, словно самой идеи или мыслей своих испугался, но сразу же мотает головой, отгоняя лишнее, улыбается весело и расстегивает первую пуговицу на черной рубашке.

Вот как, Снежный? И ты пойдешь на это? — но он всё же сдерживает понимающую ухмылку.

— Я тут подумал, — начинает Фрост, и продолжая свое дело, когда его прижимают ближе к себе, — Что нам это стоит сделать… — но сразу после парень прекращает все действия, поднимает взгляд на мужчину, и во взгляде теперь нет ничего игривого, как секунды назад или жадного, лишь серьезность, поделенная на усталость, — ...Нам нужно, блядь, выспаться, Блэк. Так что снимай все лишнее и в постель! А подъебнешь хоть раз, уйду от тебя на диван в гостиную, всё понял?

И действительно... как, блядь, от такого откажешься?

У Питча просто нет слов на это возмущенное и едва смущенное, пока сам Джек отстраняется и, пройдя комнату, закрывает часть окон имеющимися тяжелыми шторами. Это не то, что ожидаешь от взбудораженного, даже уже заведенного подростка, не то, о чем грезил Блэк, но видимо в их клиническом, твою мать, случае у Фроста больше здравомыслия и мозгов оказалось. Ибо это единственное правильное, что вообще сейчас можно сделать, и лишь поэтому Питч ничего ему не говорит, реально не подъебывает, и ждет пока Джек, сам скинув кеды и худи, заберется на ту дальнюю часть кровати, точнее даже не заберется, а просто рухнет, загребая сразу три подушки под себя. Это казалось бы супер соблазнительным и даже сексуальным, если бы не взгляд парня, столь одновременно любопытный, но очень уставший.

Джек действительно только сейчас успокоившись, понявший, что всё позади, что его страхов точно теперь не будет и всё это пиздеж глупого подросткового мозга, отпускает себя. Мозг наконец дает команду организму расслабиться, и осознание бьет тем насколько он выебанный всей этой нервотрепкой, чувствами, эмоциями, и насколько уставший не он тут один, вообще-то. У Фроста проект и универ, тупые заебы, эмоциональная нестабильность, а у Блэка… Джек всё же винит себя за то, что так разъебал их общение, и что заставил Питча настолько переживать, не спать, а у него ведь работа, сделки… Как он вообще днями выживал?

Потому парнишка не сопротивляется, когда его за руку притягивают ближе, он сам с уставшим, но с довольным стоном прижимается к улегшемуся мужчине, обнимает крепко и прячет лицо где-то на груди; рубашку Питч так и не снял, лишь расстегнул полностью, но даже этого хватает, чтобы на секунды прижаться губами к бархатной горячей коже и довольно заурчать.

— Доволен? — едва язвительно интересуются у него, запуская пальцы в слишком мягкие белые волосы на затылке.

— Больше, нежели ты думаешь, — хмыкает удовлетворенно Джек, жмется ближе, как замерзший, блин, котенок, но ничего с этим поделать не может, было бы возможно он вообще бы остановил время, чтобы так и продолжалось вечно.

— Так теперь будет всегда, — уверенно обещает Блэк, точно знающий, что будет наперед.

Это ответом на все невысказанное и всё еще под замком таящееся. Но Джеку от этих важных слов настолько легче, что он тихо матерится и ведет носом по шее мужчины, ласково и в ответ на эти слова. Потому что это... их будущее? Оно будет таким? Всегда вместе... Блядь, за что ему это счастье? Джек не знает, правда ещё думающий, что не заслужил такого, как Питч. И его сейчас нестерпимо душит то самое щемящее внутри, но он наконец не хочет этому сопротивляется, не хочет отпускать.

— Люблю тебя безумно… — шепотом произносит Фрост, не страшась впервые, и спокойно закрывает глаза, нежась в теплых объятьях. Он просто не мог не сказать ещё раз именно так и такой формулировкой. Не после того, что они оба прошли. Аналогично сказанное в ответ, что он слышит перед самой зыбкой сна, ему наконец дарит забытый покой и теплоту под всеми оттаявшими ребрами внутри.

***

Этот мир слишком тихий и слишком… яркий? Джеку кажется, что он не на своем месте: слишком просторная кровать, светло, мягко и так уютно... А после доходит почему так, доходит и оседает приятным лебяжьим пухом под сердцем, и он жмурится вовсе по детски лениво, с удовлетворенной улыбкой на губах. В прощелину меж шторой и стеной ярко бьют послеполуденные лучи, видимо солнце, уже после зенита, перешло к юго-западу и потому в спальню порывается настолько теплый яркий свет. Но это его даже радует, равно и собственническое кольцо рук на его талии. Позади так горячо, так охуенно, что Джек жмется прохладной спиной к теплой груди Питча, забавно закусывая губу и подавляя улыбку. У него слишком много улыбок, слишком много тактильных касаний и въедающейся под кожу теплоты, нежности, непривычного присутствия ещё кого-то в его личном пространстве. Но это теперь ни грамм не дико, напротив — слишком хорошо, настолько, что кажется сном.

Джек слегка потягивается, надеясь не разбудить мужчину, и думает ещё лениво подремать. Но ничего не получается, даже с тишиной вокруг и закрытыми глазами, а ещё потому что кто-то также явно уже не спит. Но говорить не хочется, не хочется даже шевелиться. Джек вновь позволяет улыбке лечь на лицо, когда его осторожно целуют в волосы, и он так глубоко вздыхает при этом, пытаясь запомнить, насладиться и... черт бы с миром, с соткой, которую он отключил и возможно Джейми подумал невесть что… К черту! Потому что нереальное хочется продлить и…

— На сколько? — всё же тихо спрашивает парень не вытерпев и зная, что задать придется.

— Завтра в восемь утра обратный рейс.

— Значит, — Джек щурится чутка довольно, — Ещё почти сутки ты со мной? Но, а как же работа?..

— К черту, Снежный, — сразу перебивает Блэк, — И думать не хочу!

— Питч, я не против, я за. Но всё равно... И ты так можешь в не лучшем свете предстать перед начальством, и…

На это же сказанное, парню тихий смех в ответ, и Питч с довольством притягивает Фроста к себе плотнее.

— Снежный, забей и забудь, — прямо на ухо замершему Джеку, так чтобы отвлекся, так, чтобы расслабился и думал уже о другом. Потому что Питч прекрасно выучил влияние своего голоса на одного конкретного подростка. И это вновь срабатывает.

— Мне… — Джек прочищает горло, чтобы голос не звучал так охрипше от возникшей дрожи, — Мне важно, что у тебя там, и чтобы всё было хо...хорошо.

 — Всё и так хорошо. Дай нам время без лишних отвлечений. Не будь занудой, — мужчина приподнимается на локте, ведет носом по виску мальчишки, отвлекает его стопроцентно уже, скрывая такую хитрую мелькнувшую усмешку.

— Тогда, — Фрост усмехается и со спокойной душой сдается, — Всё к черту?

— Всё!

И Джека в эту же секунду поворачивают к себе и несдержанно целуют, вжимая с силой в кровать, обещая многое и жаркое.

***

— Всё в норме, — сухо делится Джек, потирая переносицу от возмущенных воплей на том конце, — Джейми, серьезно…

Беловолосый думает, надо же было врубить сотовый, пока они охуенно так валялись в постели, порой перекидываясь фразами и просто наслаждаясь друг другом, но Джейми, блядь, обломал всё к тому моменту, когда вновь сморило в сон. Потому парень вышел в гостиную и сейчас, стоя босиком на мягком ковре, перед окнами в пол, смотрит на предзакатный Портленд, на этот зелено-сумрачный город и через слово слушает Джейми, надеясь, что Питчу все-таки удалось вновь уснуть. Похуй на озадаченного Баннетта, но Блэк должен выспаться и нормально отдохнуть. Так вроде? Естественно, блядь, так! Потому что приоритеты сменились и покой своего мужчины для Джека сейчас первостепенен.

— Где ты? — всё же улавливается это обеспокоенное от Джейми, но Джек лишь тихо цыкает, не желая вообще рассказывать другу, что происходит в его жизни.

— А вот это касаться тебя не должно. Сегодня я не приду домой, так что он в твоем распоряжении. Только без вечеринок на сто человек и пиздец бардака, — отмахивается парень и надеется, что разрешение Джейми оторваться в пустом доме, отвлечет того от расспросов. Не отвлекает, Баннетт больше дергается от этого:

— Что значит не должно? Где ты и с кем? И так в последнее время хуже призрака выглядишь! Я заебался тебя дозываться и…

— Баннетт. Тебя. Это. Ебать. Не. Должно, — по словам тихо произносит Джек, — Или ты забыл, насколько я люблю, когда ты вмешиваешься в мою жизнь? Я сказал, что со мной все нормально? Сказал. Значит остальное тебя не касается. Следи за своей жизнью. До завтра. Возможно.

Фрост скидывает вызов и тихо матерится себе под нос. Опять эта зараза лезет не в свои дела. И вот надо так растрепывать всё? Небось ещё и этим двум позвонил. Джек морщится, так недолюбливая их наигранное внимание и попытки пролезть в его жизнь — вновь всё контролировать.

Неужели он настолько уже вырос или от всех них отдалился, что теперь и намека на это терпеть не хочет? Или всё же играет роль, что достало всё старое, болезненное, то, что так хочет забыть, но никогда не сможет? Или… что началась, как не удивительно, новая глава его жизни? То, что сейчас единственному, кому он может и хочет дать пролезть в свою жизнь и руководить ей — это Блэк?

Джек замечает, что при этом упоминании начинает неосознанно улыбаться, и хмыкает не веря. Пиздец, как всё поменялось, пиздец каким кисейным стал... Только вот обратки не хочет, хочет также, хочет большего, хочет всегда теперь с ним и без билета в то далекое и зыбуче, страшное былое.

«Но ты всё ещё косячник!» — проносится в мыслях и это правда. Он знает, что слишком много на его совести ёбани, которая причинила столько боли родным или тем, кто остался. Джек передергивает плечами, словно скидывая неприятный холодок от вновь упоминаний прошлого, и того, по сути, кем он является. Блядь, да что же это… вновь страх? И за что? За то, что творил или за то, что возможно в будущем может натворить?

Сможет ли он вообще удержать то, что сейчас между ними? Сможет ли нормально жить, и что вообще он даст Блэку? Что, сука, вообще сможет сделать, чтобы держать эти отношения, что вообще…

«Ты-то Её не смог уберечь, и по собственной уебищной тупости потерял, погубил! Думаешь, его сможешь удержать?» — острое мелькает в голове и сглотнуть становится тяжело, ровно, как и вновь пойти в спальню, забраться на кровать и обнять со всей силы.

Маленький затравленный и ненавидящий себя зверек, что пытается быть нужным? Ну что опять за индифферентный страх-то такой?

— Мудак, — тихо шипит на самого себя Джек, вовсе не ожидая, что снова начнется этот загон личности. И ничего он с этим терзанием и мыслями поделать не может, как бы не стремился в позитив и спокойствие...

— Если это было сказано тому, кто тебя поднял, я пойму. Если ты опять загоняешь себя, то огребешь от меня по полной, Оверланд, — вот так просто страхи Джека рушат, равно и трусливым мыслям, сжигая их все этим охрененно бархатным низким голосом.

Питч просто тихо подходит со спины, притягивает к себе и говорит это. Он ведь слышал о чем Фрост говорил с Джейми, также после выйдя в гостиную и прислонившись к стене, наблюдал за своим мальчишкой, как тот стоит, как сжимается, обнимая себя, под гнетом скорее всего опять ебанутых мыслей. И судя по всему Блэк не ошибся, потому что Джек в его объятьях и после этих слов значительно так расслабляется, выдыхает полной грудью и откидывает голову ему на плечо. Вот и умница. Вот так и надо.

— Снежный мой… — он не может не сказать, не называть опять так, стараясь не стиснуть это худое тело до боли и синяков.

— Спал бы дальше, — бурчит Джек, но напускное, и парень не против вот так постоять, вот так опять успокоиться и понять, что похуй на Джейми и остальных. У них ведь всё нормально.

Нормально, да?

Джек не проконтролировав, вновь тяжело вздыхает, загружается и заебывается, а потому его вновь приходится вытаскивать. Но кто вообще говорил, что будет легко? Особенно с Джеком? Особенно зная насколько он весь… перекроённый, зажатый, ненавидящий себя и не знающий, что такое нормально жить? Не видящий ни заботы, ни ласки, не защищаемый никем всю, блядь, свою жизнь!

Блэк злится ни то на его окружение, ни то на ебаных родственничков, которые в те года оставили мальчика со своими проблемами и страхами, сбагрили его на психологов и друга малолетку, по сути такого же ребенка. Ебаные, блядь, сказочники! Да он-таки вытащил инфу не только на Джека, но в отличии от того конверта, который он так и не вскрыл, на родственников он всю информацию прочел. Ебаные, в своих мечтах живущие, два престарелых, жадных, лицемерных долбаеба! И по-другому Питч называть их не намерен.

Только вот сейчас его злость на них не поможет, он переключается на мальчишку, оттягивает его от окон, глубже в приятный салатовый полумрак, и не желая тащить вообще далеко на диван, опускается вниз, на ковер, прислоняясь к спинке широкого кресла, утягивая на себя Джека, но равно так же, чтобы мальчишка чувствовал себя спокойнее и не разворачивая его к себе лицом, усаживая между ног, вновь прижимая спиной к себе, сцепив руки у него на поясе, и дождавшись возобновившейся тишины, спокойно произнося лишь одно:

— Говори.

И это становится тем же спусковым, как неделями ранее, когда Джек ему звонил и просто начинал говорить, когда отходил от своего очередного приступа и жаловался на всё на свете или вновь винил себя. Мужчина прижимает к себе этого закрытого белоснежного, когда Джек начинает с фразы — «Я боюсь, что это не просто клеймо — подонок, прижившееся на мне столько лет… Я боюсь, что это моё состояние, потому что я всё порчу и уничтожаю…»

Разговор будет длинным, и Джеку по-хорошему бы вправлять мозги. Только не теми долбоебучими способами, как делают психологи; Питч проклял их всех лет так двенадцать назад. А более нормальными, мягкими. Показать этому загнанному подростку, что он нужен. Просто, блядь, он. Что у него все будет и… И мысли приходят на исходную, и да, разговор этот естественно и уже стопроцентно будет долгим.

Питч незаметно, чтобы не отвлекать, целует мальчишку в висок и слушает внимательно дальше. О серьезном, о самом тяжелом и страшном... Вот так на полу сумеречного номера в чужом городе, пока Джек начинает распаляться и повышать тон неосознанно, но наконец становясь собой, не закрываясь, со всеми своим страхами и ненавистью.

***

 — А когда она маленькая… — Джек замирает, останавливается, он так и не может произнести остального, зажмуривается, вновь откидывая голову назад, на плечо мужчины. — Я порой думаю, представляю, какой бы она стала, и вообще насколько бы всё было нормально, если бы я не был дураком тогда и…

Парень не договаривает, только сейчас подмечая, что уже почти ночь, сумрак глубокий и там за окнами город уже как час назад включил фонари. Джек сейчас уже не настолько разбитый, но всё равно подавленный, и больше не может ничего сказать, выдавить из себя хоть ещё одно слово, словно все ресурсы и эмоции враз закончились.

А Блэку и не сказать правдивое — это не твоя вина. Не поверит — это минимум, взбесится — это как пить дать.

— Там больше вины твоих родителей, нежели твоя, — более приемлемо, это мужчина и оглашает.

Впрочем, сказать хочется совсем другое — «Тварями были твои родители! Самыми уёбищными и настоящими тварями, неспособными нести отвественность и защитить своих детей.» Но нехуй. Не сейчас. Потому что такие слова, равно и такой посыл говорятся совершенно в других ситуациях и при других эмоциях. И Джек ещё уяснит эту суть, и равно, возможно через, год или полгода уже не будет так повально винить себя.

— Почему ты со мной? — едва слышно спрашивает Фрост севшим сиплым голосом.

— А разве мы это уже не обсуждали, Снежный?

— Я не… не о том, — Джеку странно такое обсуждать, и потому по телефону ни разу не спрашивал, а вот в реале, он не может не задать этот вопрос, — Почему ты сейчас со мной, а не… Не знаю. У тебя же ведь и работа крутая и сам ты охуенен во всех смыслах, но почему ты один был до этого?

— Про карьериста ты как-то сам сказал, — и Блэку не хочется вовсе говорить правду мелкому, да и на кой хуй? Жизнь, конечно, у него интересная, но с тем ещё паскудством, как окружающих, так и его личным, да и…

— Питч, карьеристом можно быть и с семьей. Нет?

— А на кой хуй мне это, Снежный? Или ты думаешь, что я по прошествии лет впаханых в работу стал таким каким ты меня встретил? — он прижимает мальчишку ближе, дергая к себе, и проще действительно пояснить сейчас, нежели Фрост будет ебаные иллюзии строить, — Циником и реалистом, причем хлеще тебя, я уже в пятнадцать был. И не сказать, что было интересно учиться или подъебывать рядом существующих. Просто было... никак. И когда у тебя стойкое ощущение на протяжении всей молодости, что тебе и нахуй никто не нужен и проще проебать жизнь в деньгах, блядстве и всем остальном пагубном, но доставляющем удовольствие, то обыденность простых смертных становится слишком уж скучной и ты это презираешь. До того момента, пока…

— Пока кто-то тебе настолько не понравился? — тихо догадывается Джек.

— Пока этот кто-то не кажется для тебя чем-то новым, необычным и есть желание быть с этим человеком дольше, нежели пару суток с перерывом на трах, — хмыкает цинично Блэк. — Только вот человеку этому нужно от тебя то, что у тебя никогда нахуй не будет — понятие и принятие семьи, нормальное отношение и желание классического быта... Любви. С детьми уже через год в браке и стабильной скучной работой, без выпивок и жаркого секса, в розовых очках на все окружение, лишь бы не думать о серьезных проблемах. Эдакие пикники с семьей и правильное бесконфликтное поведение, как оказывается и есть норма и счастье. Я же не хочу по этому нормальному, как принято. Я не понимаю, как все это терпят, не понимаю их логику, не понимаю, как жить «как все». И я согласен на ярлык «циничная мразь», но себя терять из-за правил общества — эта та ещё ебань, если честно. Пояснять дальше, почему следующие двенадцать лет я проебал на работе и том же блядстве, не рассчитывая на семейный очаг и что-то более нормальное и общественно устоявшееся, Снежный?

Джек мотает головой и как-то мерзло ему становится от того, что такому, как Блэк, пришлось забить на семью, на счастливое и теплое, потому что никто бы и не дал, забить и не рассчитывать вообще на любовь потому, что он такой, с таким характером и нормой поведения. Для него Питч охуенен, и Джеку дико понимать, что для других он никому не нужен был... Ведь реально, скорее исключение из правил, нежели норма, если кто-то серьёзно заводит долгосрочные отношения с такими хладнокровными циниками, живущими по своей морали и тваризму. Ебаный социальный устой — никто не выдерживает сильных духом единоличников.

«Ёбань», — думается Фросту, и снова он возвращается к тому же, что для него Питч лучшее и идеальнейшее, что случилось в его жизни.

— Всё давно проёбано с моим характером и нормами жизни, — подтверждает мысли парня Блэк, но сразу же переводит в другое русло, так кстати и с этой довольной усмешкой на губах, — Думал, что уже всё вытравил, и что уже реально поебать... пока ты не появился.

А теперь похуй на всё, лишь бы ты не ушел, звереныш испуганный.

— Не находишь это чем-то похожим на мою жизнь? — Джек слегка улыбается, ведет пальцами по чужой руке, пока не накрывает кисть, медленно переплетая пальцы вместе, — Мы пиздец, как можем подружиться, — шутит следом в неясной манере парень, но скепсис в усмешке Питча его больше веселит.

— Пошли может, подружим хорошенько на кровати? Пару часиков, скажем?

— О нет, любовь моя, — тихо посмеивается парень, — Эту дружбу нам ещё осваивать и осваивать в будущем.

— Стал неженкой и подъебать уже нельзя? — фыркает Питч, впрочем, даже с учетом всех благоприятных стечений обстоятельств, сейчас, в их первую встречу, как бы ему не хотелось, он требовать от Джека большего не будет. Пусть его Снежный думает, что его страх близости никому не виден и так уж хорошо скрываем.

Глупый мой. Забываешь, что я вижу любой твой страх, — мелькает несвойственно теплое, и Блэк прячет мимолетную улыбку в волосах мальчика.

— Скорее предупреждаю тебя, чтобы не растекался слезливой лужицей, выпрашивающий хоть один час хорошего секса.

— Один? Настолько всё плохо с контролем или все же играет пубертат, мальчик?

— Я же сказал, хоть один… Слушать надо, а не язвить! Сволочь, — но Джек не может не засмеяться, когда его в отместку за это не сильно прикусывают за шею. Это наоборот так охеренно.

— Хер бы с тобой, Фрост. Ну а если серьезно, чем займемся?

— Ну… — и тут Джек всё-таки вспоминает о насущем и наконец поворачивается к мужчине, — Я думал что-то заказать. Просто... со вчерашнего или уже позавчерашнего… Я короче… не ел нормально.

— Мелкий глупый, блядь, ребенок! Сразу сказать не мог? — он рычит на мальчишку для профилактики и задавая настрой на всё их будущее, ведь, блядь, воспитывать и контролировать реально Джека придется.

Только если бы пару лет назад для Питча это показалось утомительным и даже унизительным — кого-то воспитывать и контролировать ритм жизни, то сейчас лишь умиляет реакция Джека, и хочется о нем вот так заботиться, даже если внешне Блэк и остается тем же холодным и в большую меру строгим.

Но Фроста два раза уговаривать не приходится, и он уже у телефона, набирает ресторан внизу и прикидывает, что будет, попутно косясь на самого Питча:

— На твое усмотрение, — отвечая на невысказанный вопрос горящий в этих голубых глазах, — Просто побольше и чтобы на вечер хватило.

Джек лыбится довольно и кивает, начинает быстро говорить заказ, когда внизу прерываются гудки и раздается приятный женский голос. А Питчу, кажется правильным всё что происходит, смотря на такого взбодрившегося и заряженного энтузиазмом Джека.

Когда же заказ принят, Джек потягиваясь, вновь подходит к окнам, он расслабленно скользит взглядом по проезжающим машинам, переводит на огни города, людей, медленно проходящих или спешащих куда-то. Задумчивый такой...

Питч несколько минут наблюдает за ним, пока ничего не предпринимая, просто смотрит, запоминает, довольствуется спокойствием на лице беловолосого чуда и всё же, о кое-чём вспомнив, поднимается, медленно подходя к пареньку. Блэк обнимает его опять со спины, наслаждается тем, насколько вновь Джек становится податливым, столь открытым и доверчивым.

— Не забыл ничего? — вкрадчиво интересуется он, впрочем, Джек вздрагивает всё равно, слишком хрипло Питч это сказал, слишком близко стоит, так, что дыхание у мальчишки сбивается, а медленный короткий поцелуй, запечатленный на его шейке, становится окончательным в этом показательном завоевании. Так что Джек забывает о чем его спрашивали и к какой теме подводили, потому он откидывает голову на плечо мужчины и вопросительно мычит, не имея возможности сказать хоть одно нормальное слово.

— Подними голову, — просит всё же Питч, и когда парень неохотно отодвигается, давая к своей шее отличный доступ, Блэк достает из кармана то, что привез с собой — единственную, блядь, вещь которую не забыл. И расцепив замок, аккуратно надевает это на шею парня, — Я, кажется, говорил, насколько сильно хочу прикоснуться к тебе…

Слова звучат при этом едва слышно, слишком интимно, охуенно, и когда подвеска ложится чуть ниже яремной ямочки, а на шее горячие губы Питча запечатляют осторожный поцелуй, Джеку не удается сдержать просящего надрывного стона.

Сам же кулон, в виде снежинки, слишком прост в исполнении, но в тоже время Джеку впервые пиздец как нравится что-то из ювелирного. Ведь, блядь! Питч идеально угадал. Это платина, с добавлением чернения, и без дурацких цепочек, на тонком кожаном ремешке; без лишнего, изящно, лаконично, и вместе с этим охуенно красиво… и понятно всё без слов.

— Я не хочу, чтобы ты прекращал касаться… — наконец отвечает на последнее Джек, он словно просит продолжения, заводя руку назад и притягивая Блэка к себе ближе.

— А заказ? — Питч с довольной ухмылкой интересуется вскользь, сам почти уже касаясь мягких губ Снежного, жадно сжимая его в объятьях и, по сути, давно забивая на какой-то там ужин.

 — У нас ещё есть пятнадцать минут, — шепотом произносит парень и нетерпеливо сокращает оставшееся расстояние.

***

Это сказочное время, и Джек не хочет, чтобы оно заканчивалось.

Уже час ночи, но и так похуй, и было решено что-то посмотреть, разложив часть ужина на подносе на ковре, притаскивая подушки и плед, скидывая это всё возле дивана и включая плазму.

Да, что, твою ж мать, ещё делать в дорогущем пентхаусе, где спальня полностью звукоизолирована от всего остального и там есть охуенная мягкая кровать, больше смахивающая на отличный траходром? Конечно! Тупой фильм фэнтези, дохера еды и они, как подростки пиздящие о пошляцких темах, перемывая кому-то совсем несущественному косточки или за бурную молодость в школе-универе, сравнивая молодость... Хотя в основном рассказывает что-то Питч, а Джеку это до подсознательного визга нравится и интересно.

Но по прошествии времени их на самом деле занимает разговор, перетекший сначала о прошедшей недели, об увлечениях, и после вообще о разном, что не спрашивали или не находили тактичным спросить друг друга по перепискам и вообще телефону. Оба быстро забивают на фильм, ставя ниже громкость и чисто фоном. Джек стоически добивает вторую дозаказанную порцию сашими с лососем и тунцом, под соевый соус, пока Блэк несвойственно ему дегустирует полусухое розовое Соваж, которое так рекламировала и советовала одна конкретная стерва прошлым месяцем, он рассказывает Фросту о заёбах в фирме, старых идеях об улучшении международных связей и естественно о своей непосредственной коллеге и единственной подруге, той самой стерве Туоф. И это кажется Джеку нормой, он даже удивляется, как его жизнь вне этих стен, вне досягаемости этого мужчины, была настолько уебнической и серой? И почему сейчас ему настолько привычно, будто они не впервые встретились, и вообще не пару месяцев максимум знакомы, а словно уже под лет двадцать вместе живут, и это у них обычные, в порядке вещей, вечерние посиделки.

Питч же задается почти тем же вопросом, и смотрит на паренька так, словно знает его всю жизнь и отдал бы всё, лишь бы только он остался навсегда. А Джек же, только и может продолжать рассказывать что-то своё, с перерывами утащить ещё вкусное с тарелки. Джек смеется этой ночью искренне, пробует то самое дорогущее розовое, морщится и комментирует не совсем цензурно, Джек касается Питча столько раз, сколько хочет: пододвигается порой вовсе не свойственно быстро или не в тему и целует, перебивает или же возмущается. Джек оттаивает на глазах и заражает своим искрящимся весельем.

На широкой плазме начинается второй фильм, кажется эта трилогия, а парень, всё ещё смеясь, медленно вылавливает палочками упавший кусок сырой рыбины из соевого соуса и вновь ржет от очередной истории молодости одного конкретного любимого циника, и морщится, когда Питч упоминает знакомые самому Фросту районы в Нью Йорке, где не стоит шароёбиться после трех ночи. Да, блядь, парень попал в точку, и слишком иронично оказывается, что его персональное счастье живет там, где, по сути, случилось несчастье с самим Джеком.

Но, может, так и должно было быть?

— Любимый мой… — тихо шепчет Джек и целует мужчину в плечо в три ночи, укутанный в плед, посреди подушек, и они так же на полу, везде с потушенным светом, а Джек убаюканный в объятиях, таких сильных, правильных, горячих, он просто наслаждается их общей атмосферой уюта под начальные титры третьей части.

И когда его голову слегка приподнимают, целуют долго, глубоко, но слишком аккуратно, даже нежно, то он тихо счастлив, заглядывая в это расплавленное золото. Никогда бы не подумал, что будет настолько хорошо и спокойно на сердце. Не думал, что это вообще ему столь ценное светит.

— Переезжай в Нью-Йорк, — на полном серьезе смотря в его глаза, просит Питч, ни на секунду не сомневаясь в своем решении, — Не к своим, ко мне. Насовсем, Снежный. Навсегда.

***

В семь утра ещё прохладно, но не сыро, скорее свежо. И машин пока что мало, но Джека всё равно подбешивают некоторые люди…

Они в пяти минутах от аэропорта, в маленьком парке, потому что Питч успеет, а останавливать такси посреди остальных шумящих и нервных, и проводить последние минуты вместе в людном шумном терминале не было желания у обоих.

Джеку сложно вот так отпускать, но и говорить ещё что-то аналогично трудно, он лишь позволяет себя обнять и уже на похуй свидетелей, обнимает сам и целует медленно, ласково, дразняще прикусывает Питча за губу, и запуская при этом пальцы в черные волосы.

— Мы ведь… — едва отрываясь от этого невозможного мужчины и заглядывая в его глаза.

— Каждый день и теперь без твоих страхов, да? — перебивает Питч и Джек ободренно ему кивает. Конечно же, блин.

— Да. Я и не думал по-другому. Просто ты приедешь, а вдруг загруженность, работа и вообще… Я уже скучаю, как бы ебано сопливо не звучало, — Джек утыкается носом куда-то в разрез черного шелка; две первые пуговицы Питч так и не застёгивал принципиально, и теперь Фросту можно коснуться теплой кожи губами.

— Глупый ты, — усмехается мужчина, но после пяти минут тишины и таких вот объятий, пока его мальчишка притих и не замечает, он становится серьезным, понимая с той самой проклятущей ясностью, насколько реально ему не хочется оставлять здесь Джека одного; вновь блядь додумывать дома, не знать, как он здесь, как его достают, заебывают... Да и самому вновь возвращаться в ту загруженную, сухую реальность без возможности по первой просьбе Джека забрать его или просто прилететь обратно в Портленд.

— Мне поменять билет? — на полном серьёзе всё же озвучивает мысль Блэк, с силой проведя руками по спине Фроста, прижимая его сильнее к себе.

— Чего? — парнишка усмехается, сначала списывает на прикол, но молчание опровергает, и он отстраняется моментально, с охуеванием оглядывая слишком сосредоточенного Питча, — Нет же! И думать забудь! У тебя работа! И я не настолько рискну тобой и всем тем, что…

— Похуй! — просто одним словом, как пуля на выход. Игноря надуманные страхи Джека и реально прикидывая, какой процентаж Туф сможет осилить. Приплыли, блядь. И нежданно спонтанно... А он не тот человек, который будет принимать такие решения таким подходом. Но то, что Джек останется здесь один кроет ебаным собственничеством и беспокойством. И ему уже реально похуй, как там будет корпорация выкручиваться без него. Хуй он полетит! Не отпустит этого мелкого Снежного от себя. Пусть Туф сама выкручивается...

— Питч? — Джек находит силы, отстраняясь и смотря в глаза, но видя эту решимость в горящем золоте глаз только и может шокировано покачать головой, — Нет, родной мой, так не пойдет. Ты этого не сделаешь!

— Оверланд…

И понятно что, блядь, сделает. По одному тону и нажиму, с которым произнес фамилию... Ведь так Блэк называл всего два раза с начала их общения. И вот это уже серьезно. И Джек прекрасно понимает, какой сейчас приоритет в голове мужчины, понимает, отчасти радуется, как то ещё дитя, что выбирают его, но адекват не стоит херить так легко. Однако и упертости, равно и сил, чтобы уговорить такого Блэка сесть на этот чертов самолет у Джека ещё нет. Не дорос, блядь, ещё на тот уровень.

«Ну что же ты делаешь со мной, любовь моя? Я тоже буду здесь на стенку без тебя лезть... Но так ведь нельзя! » — Джек хмыкает недовольно про себя, с тоской понимая, что таки придется сейчас уговорить этого циника по-другому. Потому, вдохнув полной грудью, Фрост оглашает единственное, что, по его мнению, сейчас сможет успокоить его мужчину:

— Питч… — Джек дожидается пока Блэк переведет на него взгляд, улыбается едва устало и собравшись с силами, очень серьезно, но с той же тенью улыбки произносит: — Я перееду к тебе. Я согласен. Но дай время до Рождества, закрыть проект, сдать дополнительные, послать резюме на работу и я перееду. Я хочу быть с тобой, но у меня последние месяцы учебы здесь...

— Ты это сейчас на полном серьезе и без возможности отказаться от своих слов? Ты ведь понимаешь, что...

Только Фрост не дает договорить, усмехнувшись и прикладывая ладонь к губам мужчины.

— Обещаю, что в утро Сочельника буду в аэропорту Нью-Йорка, а ты будешь обязан меня встретить, Блэк, — Джек солнечно улыбается и подтянувшись, наконец целует своего мужчину, сейчас осторожно и вовсе не скажешь, что прощально, скорее, обещающе.