Одно спасение у побежденных — не надеяться ни на какое спасение. © Вергилий М. Публий

      Боль разносилась пульсирующими потоками по всему телу, и я словно был с головы до ног окутан ею. Обычно, когда человек испытывает такие невыносимые ощущения, ему все равно: кто он, где он и что из себя представляет.

      Я очнулся, лежа на полу в какой-то скрюченной позе. Даже не двигая ногами, почувствовал, как они затекли; но самое главное — непередаваемая резь в боку, так и норовящая поглотить тебя при каждом вдохе и выдохе. Ощупав его, я почувствовал, как руки коснулось нечто вязкое, а тело пронзило от острого жжения. Я попытался подняться на локтях — не вышло. Зато удалось рассмотреть то, что сотворили наши «спасатели». Недалеко от меня в луже крови лежал Пол. Он то ли не дышал, то ли дышал очень слабо.

      — Пол? — хрипящим голосом, словно бы не говорил несколько недель, позвал я.

      Но Полсон не откликнулся. И по-прежнему не шевелился. Я позвал еще раз, но без толку.

      Через пару минут я повторил попытку сесть. В этот раз, будучи готовым к боли, я все же уселся и осмотрел свое тело. Руки и футболку покрывала свежая кровь. Где же чертова аптечка, о которой говорила Ирен?

      Ирен…

      Чуть сдвинувшись, я протянул руку к столику, где оставил телефон. Конечно, он отключился. Батарея сдохла. По тусклому свету из окна невозможно было сказать, сколько прошло времени — может, несколько минут, а может и час.

      Я подполз к Полу, чтобы прощупать пульс, хотя не особо надеялся на лучший исход. Он уже был болен, а выстрел закончил дело, а заодно и мучения.

      Так и было, Полсон оказался мертв. Я прикрыл глаза, пытаясь осознать увиденное. Привычка терять близких, как, например, родителей, не отменяла того, что каждый раз это оставляло за собой невидимые раны.

      Не зная, который час, я точно понимал, что времени у меня, возможно, немного, а потому горевать по другу не пришлось. Не сейчас. Попытки встать, хоть и не сразу, но все же оправдали себя. С трудом, опираясь на стену, я проковылял к шкафу, в котором лежала аптечка, а затем осел на пол. Рассмотрев рану внимательнее — было довольно сложно что-либо разглядеть под фаршем и надорванными краями — я все же понял, что ошибся, и пуля не прошла сквозь меня. По крайней мере, в длинной полосчатой ране на боку я ее не разглядел.

      Вероятно, Пол принял на себя главный удар и, можно сказать, спас мою жизнь. Пуля, или ее остатки, прошлись по касательной, но все же крови было много, бок нестерпимо болел, будто мне сломали ребра. Я никогда не ломал ребра, но, думаю, ощущалось это именно так.

      Я понял — чтобы еще раз увидеть жену и нашего будущего ребенка, должен сделать все для выживания. Надежды на чудесное спасение у меня уже не осталось. Впрочем, она была мизерна и раньше.

      Жаль, что в доме нет алкоголя. Сейчас он бы был как нельзя кстати, хоть я почти никогда и не пил. Я проглотил две таблетки из обезболивающих, что лежали в аптечке. Вытерев руки антисептиком, медленно стал отлеплять футболку от кожи — часть крови успела присохнуть в некоторых местах. Подняв ткань с более-менее чистой стороны, я зажал ее во рту и прикоснулся к ране. Все тело пронзила резкая боль. Острый аппендицит, пережитый в прошлом году, сейчас показался легким уколом по сравнению с ней.

      — Черт! — вслух выругался я.

      Антисептик на руках сильно жег кожу в области раны. Я что было мочи закусил ткань и постарался, как мог, продезинфицировать рану. И взвыл от боли. Провозившись с ранением несколько минут, я все же кое-как это сделал. Руки были в крови до самых запястий, а в моей ладони оказался маленький сплющенный фрагмент от пули. То ли мне чертовски повезло, то ли в ране могли обнаружиться и еще кусочки. Я надеялся на первое.

      Поглядев на фрагмент, я не мог в который раз не удивиться, как такой крошечный предмет может быть столь убийственным.

      Я вытер пот со лба тем куском футболки, что недавно сжимал зубами. Что дальше? Сил и времени накладывать швы — да и не знаю, нужны ли они, я не врач — и останавливать вновь вытекающую кровь не оставалось. Мне представилось, что с каждым выдохом через рану в боку из меня уходит жизнь, и сильнее желания лечь и забыться сном была лишь тяга во что бы то ни стало ее чем-нибудь прикрыть.

      Я знал другой способ — видел в кино. В голове предстала картина — газовая плита, включенная на полную мощность; я с ножом в руке закусываю скрученное полотенце, чтобы не прикусить язык. Б-р-р.

      Тут же перед глазами всплыл образ моей Рен. Вечно будто бы хитрый прищуренный взгляд светло-карих глаз, янтарные спутанные длинные волосы. Маленькая коричневая родинка на щеке, которую я так любил. Я должен что-нибудь сделать, хоть что-нибудь.

      Снова выругавшись, я встал и, кряхтя, медленно побрел на кухню. Голова раскалывалась, а пот заливал лицо, как после двухчасовой пробежки.

      Вытащив из шкафа нож, я разрезал грязную футболку, больно трущуюся о рану, и бросил ее на пол вместе с ним. Сморщился, взглянув на плиту, и решил, что старая добрая повязка — именно то, что мне сейчас нужно. Главное — остановить кровь и не получить заражение.

      Я собрал все свои силы и вновь резкими движениями обработал рану и прихлабучил к ней кое-как сделанную повязку из бинтов. При этом чуть не свалился на пол от боли — едва успел схватиться за стол. От сдавленного крика было не удержаться, да и храбриться не перед кем.

      Я упал на табурет, что оказался рядом. Несмотря на всю проделанную работу, мне становилось хуже. Пот пробивал, а обработанная кожа пульсировала так, что хотелось от нее избавиться — вырвать вместе с раной и просто умереть. Но позволить себе такого я не мог.

      Думать ни о чем, кроме боли, не получалось, а отвлекся я лишь благодаря звуку: что-то капало, ударяясь о кафель. Я взглянул на пол и обнаружил на нем красные кляксы крови. Она не вытекала из раны и не капала с моих рук, а шла из носа. Я не мог понять, почему, но насторожился и начал медленно подниматься, чтобы заглянуть в зеркало. Волосы прилипли ко лбу из-за испарины, свежие следы крови над губой. Я моргнул, и в голове всплыло лицо Пола, точно так же покрытое кровью и потом. Медленно осознавая, что происходит, я начал оседать на пол. Неужели все было зря? Неужели все, что я только что делал — было зря?

      Пуля, которая прошла сквозь Пола, задела и меня тоже. Его зараженная кровь была в моем теле, а это значило… Что больше я не увижу жену, как и не увижу ребенка, которого столь долгое время мы пытались завести. Я заражен.

      Как несправедливо.

***

      Не помню, как мне удалось добраться до дивана. С момента, когда я наложил повязку, прошло уже, должно быть, несколько часов. Я спал. А затем просыпался и жалел, что не могу вновь заснуть. Меня лихорадило, рану саднило, а голова была столь тяжела, что едва ли мог ее хотя бы повернуть. Диван словно впитывал меня по кусочкам, я будто падал и падал внутрь него.

      Когда моментами становилось чуть лучше, и сознание практически целостно возвращалось, я думал. Думал о том, каково сейчас Ирен, где она и что происходит в их городе. Думал о том, почему в моем стало гораздо тише. Нет ни голосов, ни сирен, ни даже машин. Тихо, как в гробу — большом и подготовленном специально для меня.

      Я дико хотел пить. Но встать не смог бы, даже приложив все усилия. В полудреме проходили часы — они тянулись медленно, когда я бодрствовал, и быстрее — когда спал. Но все равно слишком нерасторопно и мучительно.

       Позже с каждым часом становилось немного легче. Рана болела по-прежнему, но жар начинал спадать. Я думал, что еще чуть-чуть, и все-таки смогу подняться, но опять уснул, а когда проснулся — за окном вовсю светило солнце. Это значило, что проспал я весь вчерашний вечер, ночь и половину дня.

      Еще немного полежав, я попробовал встать. Действительно, стало гораздо легче, однако я не понял, почему. В новостях рассказывали, что вирус хоть и протекает по-разному, но выздороветь никому не удавалось. Возможности узнать об этом подробнее не было, поэтому я потихоньку побрел в ванную, где приложился к крану и стал жадно пить. Еле остановив себя, я разогнулся и решил, что не стоит пить слишком много. Я отмыл руки от крови. Наклоняться над раковиной было тяжело и крайне неприятно, но смыть с себя этот запах смерти хотелось больше. Сполоснув лицо ледяным потоком, я поднял канистру старой воды, которую мы держали на случай, если во время душа вдруг отключат воду. Такое происходило редко, а эта канистра стояла тут уже больше двух месяцев. Вылив протухшую воду, я залил ее до краев свежей. На всякий случай.

      Я вновь обработал рану и наложил на нее свежую повязку, а затем с трудом надел чистую футболку. Выходя из ванны, понял, насколько ужасно пропах весь дом. С Полом нужно было что-то делать, но что именно? Решив, что стоит разведать обстановку, я вышел на улицу и застыл. Если бы не все то, что уже свалилось на мои плечи, я бы точно выпал в осадок от увиденного. На дороге стояли брошенные машины, где-то вдалеке истошно лаяли собаки, людей видно не было — должно быть, или их увезли, или те все так же прячутся в домах. «Или их убили, как Пола», — пронеслась нежеланная мысль. Стало очень тихо, что сильнее всего настораживало, но хотя бы я не увидел трупов — пока что.

      Я вернулся в прихожую и окинул взглядом тело Полсона. Присев на корточки, подобрал пачку «мальборо» и заглянул внутрь. Три целых сигареты и две сломанных. Сунул ее в карман, решив оставить, как некую память, а затем пошел искать простыни, чтобы завернуть в них тело. Не мог находится в одном доме с ним, мертвым.

      Полсон. Бедный мой, несчастный и неудачливый друг. Зачем он пришел именно ко мне? Откуда он знал, что за ним придут другие? С грустью я вспомнил, как жену веселило наше с ним сходство в именах. «Полсон и Доусон — вы словно два гангстера из кино про плохих парней», — заверяла она.

      Я, как мог, закутал Пола в простынь, и при этом меня чуть не вывернуло прямо на паркет. Присев отдохнуть, я старался сдержать судорожные спазмы в желудке. Боль от раны, которая иногда становилась чуть терпимее, вновь возникала, и бок начало нещадно саднить от движений. Но я устал лежать без дела и не хотел, чтобы Ирен вернулась в дом, залитый кровью. Ей не стоит этого видеть, хоть та никогда не отличалась излишней боязливостью.

      Я был убежден, что не смогу собственноручно выкопать могилу для Полсона, как и не смогу отвезти его куда-либо. Я не придумал ничего лучше, чем просто вытащить тело на задний двор, хоть грудь и сдавливала вина. Так нельзя. Мне было очень жаль, что я мало помогал другу раньше и ограничивался лишь разговорами. А теперь что? Теперь я тащил его бездыханный труп и ничего не мог с этим поделать.

      С трудом справившись — в другое время я вполне смог бы донести его на руках — я распрямился, тяжело вздохнул и хотел было вернуться в дом, но внимание привлек отблеск на земле. Это был телефон Пола. Видимо, выпал из кармана. Я тут же схватил его и с удивлением и восторгом обнаружил, что он не разряжен. В отличие от меня, Пол сумел помочь мне — даже после своей смерти.

      В голове всплыли буквы, которые я читал множество раз на экране своего мобильного: «Ирен». А под ними и цифры. Я стал набирать их, зарядки оставалось немного, но достаточно, чтобы сделать несколько звонков. Хоть бы мобильный Ирен был не отключен.

      Черт. «Неправильно набран номер», — зазвучал механический голос в трубке. Я повторил попытку. И еще раз. И еще.

      Я не мог так облажаться, но именно это и сделал. Мне казалось, что никогда не забуду номер Ирен, но при каждом ее звонке я видел лишь имя вызова и постепенно забыл несколько цифр. В этот момент я ненавидел себя. Ненавидел то, что в моей руке оказался доступ к целому миру, но в то же время доступа не было ни к чему.

      Я набрал номер полиции, но услышал лишь короткие гудки. Сеть стала мертвой. Сделав еще несколько попыток, телефон пришлось отключить, чтобы после попробовать снова. Если в мир веры больше не осталось, то в том, что я сумею вспомнить номер — была.

      Я снова вернулся в дом, чтобы вытереть следы произошедшего здесь кошмара. Хотел отвлечься от своего провала. Когда дело было сделано, я присел на диван, достав из пачки друга одну из сломанных сигарет. Никогда прежде не курил, не считая подросткового периода, когда пробовали все. Сходив на кухню за зажигалкой, я снова завалился на диван и закурил. Кашель больно отдавался в боку, но для меня это была некая дань уважения Полу. Я не знал, как проводить друга иначе. Выкурив полсигареты из тех, что оставались не сломанными, я откинулся на спинку. Голову приятно кружило, а приятного в последние сорок восемь часов было крайне мало.

      Я размышлял о том, что делать дальше. Оставаться в этой тишине и ждать, что Ирен сама приедет? Или удастся ей позвонить? Вероятность такого исхода крайне мала. Наш город оцепили, по домам проходились спасатели, убивая зараженных, а теперь здесь нет ни тех, ни других. Стоило бы походить по улицам и поискать людей.

      Тело сковывала усталость и боль от расшевеленной раны. За окном уже начинало потихоньку темнеть, и я решил, что это самое удобное время, чтобы отправиться в город. В аптечке я нашел несколько масок и все те же обезболивающие. Хоть я и думал, что уже заразился — что-то неведомое сохранило мне жизнь. Чем черт не шутит, раз я пережил болезнь — то должен быть жив и впредь.

      На улице было прохладно, и я тут же пожалел, что не накинул куртку, но возвращаться не хотелось. Проделывать лишние медленные и мучительные шаги — тоже.

      Решил, что попробую пройтись по улицам пешком. Звук двигателя показался бы слишком громким для абсолютной тишины города. И какая странная то была тишина… Так тихо не было никогда даже в нашем спальном районе. Птицы — и то не пели. Лишь издали раздавалось карканье ворон и… Что это такое?

      Вдалеке я увидел свет и дым, которого почему-то не заметил сразу. Свет будто бы от огня. Я прислушался. Слабый треск, едва различимый, разносился эхом по улице. Не медля, я последовал туда, где произошел пожар, ведь там могли оказаться люди. Возможно, раненные, как и я.

      Больших усилий мне стоило доковылять до места возгорания. Почему издалека все выглядит ближе, чем есть на самом деле? А уж с моим ранением совсем тошно. Спустя несколько минут я добрался.

      Дом, который увидел горящим, практически истлел. Кое-где куски крыши отваливались, приветственно помахивая мне догорающим пламенем. Внутри дома можно было различить сгоревшую мебель, обугленную и черную. Я подошел ближе, чтобы рассмотреть, не осталось ли кого внутри.

      Прорезанные огнем «окна» давали вид на гостиную и прихожую, а на одном из диванов я заметил очертания двух людей.

      — Нет, — пораженно выдохнул я.

      Один из них лежал, а другой откинулся на спинку, будто бы держа что-то на обгоревших коленях. Еще немного приблизившись, я понял, что это было. Ствол.

      Они не стали ждать долгой и мучительной смерти от болезни.

      А смог бы я сделать то же самое? Возможно, у меня получилось бы спасти себя и Пола от тех, кто нас подстрелил, если бы такой же ствол был в моем доме? Из горла вырвался горький саркастический смешок. Нет, я бы вряд ли смог направить оружие на другого человека. Более того, я бы не завел его у себя в доме. Зачем брать в руки то, чем не сможешь воспользоваться?

      Что же произошло в мире, пока я был в отключке? Что случилось с моим родным городом за столь недолгое время? Я не знал, но очень хотел бы знать.

      Обернувшись, я начал осматривать окрестности. Повсюду дома, в которых не горел свет. Еще дальше — дома, от которых точно так же валил дым. Возможно, они почти догорели, а, может, мне мерещилось то, чего нет?

      Я все оглядывался и оглядывался в попытках увидеть хоть что-то еще. То, что дало бы мне хоть какую-то зацепку, чтобы понять происходящее, но едва ли такое где-то было. Вокруг происходило что-то необъяснимое. И страшное. В особенности страшно от того, что такое могло произойти не только здесь, но и там, где сейчас находилась моя жена. Или с моей женой. Мысль заставила меня вздрогнуть.

      Я слишком крепко задумался и слишком долго топтался на одном месте, а потому не услышал шагов и людей, что подбирались все ближе.

      — Стой! — прогремел голос позади меня. — Не двигайся. Медленно подними руки.

      Я замешкался.

      — Ты слышал? Что у тебя там?

      В руках ничего не было. Сжатые кулаки — всего-навсего признак отчаяния. Я поднял руки и начал оборачиваться. Передо мной стояли все те же люди в химзащите, которые убили Полсона и чуть не лишили жизни и меня.

      Видимо, им выпал шанс повторить попытку. Я почувствовал полный упадок сил и головокружение, а через несколько секунд мир погрузился во тьму.