Странно осознавать, но 15 лет назад я тоже был счастлив. Тогда я жил в другой стране, большой и дружелюбной Америке. Со своим парнем Терренсем мы снимали крошечную квартиру под крышей в доме довоенной застройки с видом прямо на Бруклинский мост.
Самое забавное и самое ужасное, что я действительно был абсолютно счастлив с Терри. Мы познакомились, как положено современным молодым людям, в интернете. Терри готовился к поступлению на курс испанского, и ему нужен был носитель языка для общения и ликвидации ошибок. Я же сдавал экзамены для перевода в нью-йоркский аграрный вуз и искал соседа, чтобы снимать вместе квартиру.
За месяц мы стали практически лучшими друзьями. Терри рассказывал мне о жизни в Америке, о климате, о людях, о продуктах. Он несколько раз переспрашивал меня, чем занимается виноградарь и почему я выбрал именно эту профессию, многозначительно кивал по скайпу, смеялся, когда в кадр влезал кто-то из моих домашних – кот, дедушка, родители или сестра. Мне было весело и интересно общаться с ним. Он быстро прогрессировал в испанском, а я учился понимать особенность американского английского. Он нравился всем моим домашним, и все с радостью согласились, что именно Терри станет отличным соседом по комнате.
Так и вышло на самом деле. В середине августа Терри встретил меня в аэропорту, отвёз на старой (если не сказать старинной) колымаге сначала в институт, потом по адресу, где мы договорились о квартире... Именно в этот момент что-то и произошло. Мы сидели напротив хозяйки квартиры, невысокой женщины с усыпанной рыжими веснушками бледной кожей и большими водянистыми глазами, Терри рассказывал о своей работе в центре занятости (факториал чёртов: работает в месте, где люди ищут работу), а я смотрел на пылинку, севшую на его длинный тонкий нос и думал, что должно случиться, чтобы такой красавчик как он обратил внимание на меня.
Нигде в интернете в те времена невозможно было найти ни одной моей фотографии старше восемнадцати лет. Потом после смерти бабушки мне пришлось на какое-то время уйти в академ. Конечно, у меня было много дел с документами, я много помогал родителям и дедушке, но... Оглядываясь назад, я понимаю, что корзинка конфет и бутылка вина на вечер и так далеко не лучшая компания, а, дополненная макаронами с беконом или рагу, и вовсе губительна для любой фигуры, а уж генетически склонной к полноте – тем более...
- Ты чего завис? – спрашивает Терри, когда хозяйка выходит из комнаты за документами.
- Подумал, что запустил себя и растерял привлекательность, - честно признаюсь, боясь посмотреть на Терренса, но чувствую, как тот широко улыбается.
- Ты очарователен, а пара месяцев на столовочной еде и студенческой стипендии, и вернут тебя в границы!
Я чувствую ладонь Терри на своей спине, и меня пробирает огненная дрожь. Чудовищно, но я, толстый некрасивый пацан из испанской деревушки, влюбляюсь в американского денди за пару часов.
Да как было на самом деле не влюбиться? Высокий, худой, с большими горячими ладонями, светлой кожей и красивыми, немного лохматыми обесцвеченными волосами, он был похож на Дэвида Бэкхема в лучшие годы с лёгким налётом чего-то восточно-европейского, таинственного и загадочного. Большие, даже немного на выкате тёмные глаза смотрелись на этом фоне чрезвычайно ярко. Он говорил приятным глубоким голосом, мягко скругляя гласные, что придавало его языку английский акцент, но при том отлично разбирался в особенностях и специфике американского слэнга. Мне было хорошо рядом с ним. Страшно и плохо одновременно. Ну, зачем я только ему сдался?...
В универе было сложно. По какой-то непонятной мне причине общество в Америке, толерантное, сложно структурированное, отлаженное, ассимилирующее всё, что ему предлагалось, на уровне образовательных учреждений имеет настолько сложно организованную структуру и такое количество изолированных друг от друга групп, что вписаться в первые месяцы просто не представляется возможным. Я моментально оказался один в своей группе. Ничего особенного, ведь по сути меня никто не травил, но и общаться было , по сути, не с кем. Кроме Терри, понятное дело.
- Чего кислый такой? – Терри, красивый как изысканный цветок, молодая лоза, опирающаяся тоненькими усиками на опоры, садится на кровать рядом со мной, заглядывает бесцеремонно в ноутбук. Он ничего не понимает в органической химии, и формулы в тестах вызывают у него оторопь.
- В универе тяжело... Я просто не понимаю, с кем общаться на своём потоке! – Терренс смотрит на меня некоторое время, собираясь предположить, что у меня ещё плохой язык. Нет, с языком у меня всё хорошо. Дома мы разговариваем и по-английски, и по-испански, и быстро подтягиваем друг друга в общении. Нет, тут совсем другое... – У нас есть группка эмигрантов, но там нет ни одного гея. Есть два гея и транс-девочка, но они не любят иностранцев. Есть несколько человек боди-позитивщиков, но они учатся на гуманитарных специальностях. А ребята, изучающие агроинженерию не хотят принимать в свои ряды жирдяя...
- Ты не жирный, - сотый, наверно, раз за этот месяц произносит Терри. – Ты впишешься, не переживай. Просто время не пришло. Ты, главное, учись и...
Я поворачиваю голову.
Представляю, как сценаристы нашей жизни прописали этот момент как «Встретились взглядами. Замерли, осознавая, как голодно смотрели друг на друга уже больше месяца». Месяца? Ещё, когда мы жили дома, и нас разделяли 6 часовых поясов, случалось иногда, что мы зависали, болтая по скайпу, уставившись друг на друга. По крайней мере, я, хотя, мне казалось иногда, что и Терри тоже, но заниженная самооценка довольно быстро затаптывала эти мысли...
Я поворачиваю голову. Терри умолкает. Будто в старых добрых ромкомах смотрит некоторое время в глаза, затем – на мои губы и снова в глаза. Мне только и остаётся, чтобы закрыть глаза и податься к нему.
Целоваться меня учил парень моей старшей сестры. Первый человек во вселенной, который узнал, что я гей и захотел мне помочь. За восемь лет, которые прошли с того момента, я целовался ещё с тремя людьми, включая девочку, с которой мы планировали пожениться пока она не узнала о том, что я нахожу симпатичным её отчима, но именно тот, первый поцелуй оставался в моей голове образцом для сравнения. Эрнандо отлично целовался и прекрасно объяснял, как и что делать. Его прикосновения будоражили, я чувствовал себя по-настоящему значимым и нужным, чувствовал, как становлюсь взрослым под этими ласками и учусь чему-то действительно нужному и важному, чему-то, что не утратит значимость, если виноградник погибнет или вся агропромышленность перейдёт на робототехнику, с которой я не смогу найти общий язык.
Терри целовался лучше Эрнандо. Ласково, тепло, на пробу. Глубже, горячее. Каким-то удивительным образом он сразу дал понять, что я имею для него значение таким, какой я есть. В глупой белой толстовке, скрывающей отъетые за время академотпуска бока, с неровно стриженными кудрявыми волосами, с задачками по органической химии в старом ноутбуке... Зарывался пальцами в волосы, но не дёргал, что не могло не вызывать благодарность: волосы у меня очень хрупкие просто от природы, и я ненавижу, когда кто-то тянет за них, так и кажется, что у человека останется в руках целый клок, а у меня – залысина.
В тот раз Терри не позволил себе ничего большего, только обнял одной рукой, другой ласково провёл по бедру, и всё... Но в постели мы оказались ужасно быстро. На выяснение отношений у нас ушло два или три дня. В первый Терри писал каждый час, то рассуждал пространно, что он чувствует и как нам быть, то конкретно говорил, что влюбился в меня с первого взгляда и требовал взаимности. Я старался отвечать, но не мог собрать мысли в кучу. Придя домой, я засел за задания, не поужинав, уснул и не дождался Терри. На второй день Терри ушёл на работу до моего пробуждения. К обеду настало моё время строчить СМСки. Он узнал за этот день, как нравится мне, каким ничтожеством я считал себя и даже, как однажды я, напившись в ночной тиши, дрочил, думая о нём...
На третий день была суббота. Терри уехал на учёбу, я позвонил родителям, рассказал о происходящем, сходил в магазин... Не знаю, почему, что всю вторую половину дня я провёл на нервах, метался по нашей крошечной квартире, даже пару раз спустился и поднялся по лестнице. Приготовил ужин, открыл бутылку нежного африканского вина и как раз нарезал сыр, когда Терри вернулся домой. Подошёл сзади, положил ладони на спину, провёл по рукам, спёр кусочек сыра, пока жевал, положил ладонь на горло...
Это был последний день, когда я пил вино из горла. Мне нужно было срочно утолить жажду после безумного секса с человека, которому я уже был готов отдать своё сердце. Терри как безумный ураган ворвался в мою жизнь. Его тепло окутало меня внутри и снаружи, его любовь расписала мою жизнь, наполнила её смыслом.
Он не подавлял, хотя и не позволил в первую ночь даже прикоснуться к себе и всё сделал сам. Он действительно меня любил, заботился, ухаживал... Боже...
- Знаешь, - говорит как-то Терри, потягиваясь в постели, - все у нас на потоке отмечают, что мои успехи в испанском самые лучшие. Я рассказал, что встречаюсь с настоящим испанцем, и они изъявили желание с тобой познакомиться!
Сейчас, огладываясь назад на всю ту историю, я понимаю, что именно с этой форазы и начался весь тот пиздец. Я по-прежнему не мог найти своё место в институте, хотя прошло уже почти два месяца. Близилось Рождество. Я сдавал экзамен за экзаменом, вычёркивая из своей жизни одну за другой ненужные дисциплины вроде философии и права. Формулы в тетрадях становились всё сложнее, а описания всё заковыристее. Мне приходилось периодически спрашивать Терри, что значит то или иное слово, но порой даже он не мог ответить на этот вопрос, и нам приходилось гуглить, тщательно отфильтровывая недостоверную информацию или копаться в словарях. Эти два месяца мы провели вместе практически на 100%, исключая те моменты, когда находились на работе или учёбе... Меня ранило, что Терри занят по 6 дней в неделю, но каждое воскресенье, которое мы проводили вместе, я привыкал к его роли в своей жизни, к его незаменимости и значимости всё больше... Я никогда не задумывался, с кем он общается на работе (да и попросту, где работает), на учёбе. Мне было важно, чтобы он был рядом. Он заменил собой всё общение, был моим окном в этот мир, большой и до сих пор абсолютно незнакомый.
За два месяца мы лишь раз доехали до центра, но довольно быстро вернулись домой и в дальнейшем гуляли только по окрестностям. Мы были неразлучны, и, наверно, именно поэтому произошло всё то, что так долго тяготило мою душу потом...
Компания подобралась разношёрстная. Никакого классового или какого бы то ни было ещё делени яне наблюдалось. Я быстро вычислил девушку-лесбиянку и узнал, что она встречается с дамой из Бразилии, имеющей ещё большие проблемы с лишним весом, чем я. Меня поразил мальчик из Италии, изучающий испанский в Америке, а красивая женщина со сложной судьбой по имени Мелоди на долгие месяцы, последовавшие за первой встречей, стала моим близким другом. Наверно, только она и спасла меня от полного распада личности в конце концов. Но до этого момента нужно было ещё дожить, а пока я получил то, о чём так мечтал всю свою жизнь – компанию, на которую я мог положиться и человека, который любил меня и являлся их предводителем в одном лице.
Терри быстро вливался в любой коллектив. Я охотно верю, что везде, где бы он ни появился, он в считанные дни становился лидером мнений, как сказали бы в футболе, хозяином раздевалки. Под его руководством могли подниматься не только локальные забастовки, но и полноценные вооружённые восстания. Он был живым воплощением легендарного Спартака, и счастье, что по природе он оставался миролюбивым северянином, который просто любил отрываться в хорошей компании, пить сладкие коктейли, целоваться и курить...
Мой путь осознания начался именно с курения. В моей семье не курил никто и никогда. Дедушка рассказывал как-то, что отсоветовал папе встречаться с девушкой, отец которой выкуривал трубку перед сном. Этот фактор сыграл со мной злую шутку, когда однажды я застал Терри дома с короткой папиросой в зубах. Нельзя сказать, чтобы я был настолько комнатным цветочком, что не знал, как пахнет сигаретный дым, но при том я всё же сталкивался с ним чрезвычайно редко. А вот о том, что современная индустрия предлагает целый спектр табака ароматизированного, я знал наверняка.
- Что это?
Я помню чуть заторможенный взгляд любимого человека, когда он скинул ноги со своей подушки, затянулся снова, подошёл ближе и тонкой струйкой выдул сладковатый, какой-то не дымный, но душный дым мне в лицо.
- Это от нервов, - негромко произносит он. – Хочешь? Только тут технику знать надо...
Могу ли я сказать что-то в своё оправдание? Наверно, только, что верил этому человеку как самому себе. Я верил в его непогрешимость, в то, что он не обманет и не проведёт меня как в то, что листья на лозе распускаются каждую весну.
Хоть и говорят, что конопля не всегда забирает с первого раза, в тот вечер я действительно почувствовал себя спокойнее и увереннее. Уснул я в тот день тоже очень быстро, даже без ставшего привычным секса. Кто же знал, что этот вечер станет первым вечером обратного отсчёта...
На Рождественскую вечеринку, организованную Мелоди в клубе, где она работает, приходят не все. Большинство наших знакомых отмечают праздник в родственниками дома. Я поздравляю родителей по скайпу ещё утром, когда в Испании начинается праздничный вечер и отправляюсь готовить обед: идти веселиться на голодный желудок я не хочу сам и ни за что не позволю Терри.
Пророчество Терри сбывается лишь от части: за первые два (и даже месяца я не только не сбрасываю ни килограмма, а даже набираю на нервной почве и непривычной, слишком солёной, жирной и, что особенно удивительно, почти сплошь подслащёной пище ещё пару килограмм. Но потом мне удаётся войти в режим, привыкнуть к странной индукционной плите, научиться заказывать правильные продукты и читать составы на упаковках. Дома в этом нет особой необходимости, в том числе, и потому, что все необходимые овощи и большинство фруктов растут в саду, а мясо и яйца можно купить у соседей, в город приходится ездить только за крупами и сырами, всех производителей который, по сути, тоже знаешь в лицо. Здесь такого нет и в помине. Прежде всего, из-за законов, строго регламентирующих, что может продаваться в магазинах и на рынках, а что нет. Так знакомые многим по старым фильмам игрушки и календарики из пачек хлопьев давно пропали, а шоколадные десерты с игрушкой и не появлялись...
Терри подходит сзади. Он не умел двигаться бесшумно. Да оно и не было нужно. Напротив, заслышав его поступь, я всегда собирался, напрягался, вслушивался в ускоряющееся биение сердца. Он подходит, обнимает, запускает руку под одежду, гладит по груди, животу...
- Я не запомнил, какое было число в тот день, - шепчет он на ухо, разворачивает к себе, смотрит в глаза. – Но пусть будет сегодня. Чтобы не путаться?
Тот день, это день, когда на утро после первой ночи, проведённой в одной постели, он предложил попросить квартирую хозяйку купить кровать пошире, а сам, натянув джинсы на голое тело, отправился в ближайший секс-шоп, чтобы оставить там приличную часть своей зарплаты и заполнить пустующую полку тумбочки тюбиками смазки, резинками разных цветов, какими-то ещё приспособлениями, которые прежде я видел только в порно...
- Как скажешь...
Мне хочется целовать его каждую секунду, честное слово! Мне кажется, внутри горит яростное пламя в несколько тысяч кельвинов, и от каждого прикосновения сотни раскалённых протуберанцев окутывают душу и испепеляют сердце.
На вечеринку мы приходим голодные и с небольшим опозданием. Я пытаюсь затянуть на шее платок, призванный закрыть свежие засосы, но Мелоди быстро сдирает его, обняв меня и прячет, оставляя метки, оставленные Терресном, на всеобщее обозрение.
Этот день – ночь – я отмечаю в голове как ночь, когда я узнал многое. В том числе, и о том, на что способна моя собственная психика.
Сложно представить себе то, что происходит с человеком, принимающим наркотики первый раз в жизни. Это похоже в первую секунду, вне зависимости от того, что ты кладёшь в рот или вгоняешь в кровь, на прыжок с парашютом. Первый шаг за пределы самолёта. Без страховки. Без наставника. И без парашюта. Я слабо помню свои ощущения, когда впервые попробовал алкоголь. Во многих испанских деревнях и посёлках до сих пор бытует практика начинать угощать детей разведённым домашним вином лет с четырнадцати-шестнадцати. И, наверно, это даже не настолько плохо. Это нормально. Во всяком случае, впервые опьянев по-настоящему, я не испытывал неконтролируемого страха перед тахикардией и головокружением, понимал, что именно происходит с моим организмом и почему я не собираюсь противостоять этому.
- Смотри, что достал! – радостно выпаливает Терри, вернувшись с танцпола. В пальцах он зажимает два маленьких листочка с яркими расплывчатыми рисунками.
- Что это? – я правда, не знаю. В те времена, когда все мои сверстники имели возможность хотя бы рассмотреть подобные вещи, не то что попробовать, я прилежно учился, собирая в свободное время на винограднике улиток, развозя документы и всячески помогая дедушке и тогда ещё живой бабушке с их бизнесом, от которого отказались и папа, и дядя.
- Я читал, в Европе это называют «марка» или «чек», - Терри жмурится, будто держит в руках бокал Penfolds Grange Hermitage 1951 года, который достался ему не просто бесплатно, а с доплатой в штуку евро. – Это кислота, Дани, высококлассная LSD, и это подарок моих близких друзей нам на Рождество!
Всё, что я знал об LSD на тот момент ограничивалось упоминанием этой аббревиатуры в статье о создании песни Lusy in the Sky with Dimonds, которую я читал в книжке про трактовку песен Битлз лет в 15. Это был аспект органической химии, который меня никогда не интересовал. Даже про алкоголь, информацию о котором я воспринимал лишь с утилитарной точки зрения, я знал в разы больше, чем о таких элементарных вещах, как кофеин, опиум, кокаин, не говоря уже о кислоте.
Терри, судя по этому восторженному блеску в глазах, згал о непосредственном назначении пары марок в своих руках значительно больше.
В ту ночь мы вернулись домой после полуночи. Я почти не пил, поскольку всё ещё старался придерживаться диеты. Терри вообще пил очень мало, как я теперь понимаю, потому что алкоголь плохо сочетается с наркотиками вообще и может давать опасные осложнения. Не то чтобы наркотики не давали их сами по себе, но...
Невозможно описать, что испытывает человек, когда принимает кислоту. Если я скажу, что это надо попробовать, меня заклюёт редактор. Нет. Любой психически здоровый и самодостаточный человек вполне способен прожить долгую и счастливую жизнь без кислоты. Не отличающиеся такими качествами молодые люди потому и сгорают к чёрту, начиная употреблять, что проваливаются на раз в мир, созданный их собственным воображением. Силой собственного разума. Тот, кто хочет знать одну небольшую грань мира, в который открывает дверь блокировки активности дорсального шва, могут прочитать пробирающую до костей своей натуралистичностью культовую книгу «Страх и ненависть в Лас-Вегасе». Как человек, прошедший многое, я вполне готов удостоверить: автор знает, о чём пишет.
Терри не любил объяснять правила, предпочитая, чтобы человек сам доходил до того, что правильно, а что нет, но в тот момент он снизошёл до краткого инструктажа:
- После приёма нельзя: выходить из дома, пить алкоголь и соки, лучше вообще только воду и только, если прям совсем плохо будет. Нельзя заниматься сексом, даже целоваться. Во-первых, не встанет, а во-вторых, мозг может решить, что это чувство нормально и откажется получать удовольствие от трезвого траха.
Я кивал, развалившись на нашей кровати и смотрел, как Терри наполняет большую устойчивую кружку холодной кипячёной водой, которую держал на случай, если не будет успевать дождаться пока подостынет утренний чай, без которого никогда не уходил на работу. Потом он сел на кровать, ласково вытянул из моих джинсов ремень, снял носки, затем освободился сам от ремня, носков и галстука, осторожно разделил ножницами марку пополам...