— Ну что, моя любовь? Как бледны щёки!      

Как быстро вдруг на них увяли розы!      

— Не оттого ль, что нет дождя, который      

Из бури глаз моих легко добыть.      

— Увы! Я никогда ещё не слышал      

И не читал — в истории ли, в сказке ль, —      

Чтоб гладким был путь истинной любви.     

 Но — или разница в происхожденье…     

 — О, горе! Высшему — плениться низшей!..      

— Или различье в летах…      

— О, насмешка!      

Быть слишком старым для невесты юной!      

— Иль выбор близких и друзей…     

 — О, мука!      

Но как любить по выбору чужому?      

— А если выбор всем хорош, — война,      

Болезнь иль смерть всегда грозят любви      

И делают её, как звук, мгновенной,      

Как тень, летучей и, как сон, короткой.      

Так молния, блеснув во мраке ночи,      

Разверзнет гневно небеса и землю,      

И раньше, чем воскликнем мы: «Смотри!» —      

Её уже поглотит бездна мрака —      

Всё яркое так быстро исчезает.      

— Но если для влюбленных неизбежно      

Страданье и таков закон судьбы,      

Так будем в испытаньях терпеливы:      

Ведь это для любви обычной крест,      

Приличный ей, — мечты, томленья, слёзы,      

Желанья, сны — любви несчастной свита! *

Валентин слушал, затаив дыхание. Он пробрался в театр, как вор, уселся в самый тёмный угол и следил оттуда за Дези. С последнего разговора они не виделись два месяца. Хотя это не совсем верно: Дези приходил к нему, хотел помириться, слал открытку на день рождения, часто мелькал на площади и кидал в сторону кафе долгие взгляды, надеясь увидеть на веранде Валентина, но тот почти не выходил из дома.      

И без того угрюмый и нелюдимый, он стал добровольным затворником. Несмотря на увещевания папы и его плаксивые просьбы Валентин бросил школу. Он выкинул все учебники и тетради, в порыве злости схватил рисунок сирени, подаренный Дези в такой далёкой, практически прошлой, жизни, но с ним расстаться не смог, просто убрал в дальний ящик, как и все остальные вещи, напоминающие ему об омеге.      

Однако в этот вечер он не мог устоять. Желание посмотреть на Дези, услышать его голос пересилило злость и ревность. И вот, уже полчаса он созерцал странную пьесу с бесконечной кутерьмой влюблённостей. На вкус Валентина, всё, происходящее на сцене, отдавало сумасшествием, но другие зрители хихикали репликам персонажей, а пару раз и вовсе смеялись в голос.      

Сам он не старался вникнуть в сюжет и полностью сосредоточился на Дези, увы, тот слишком часто отыгрывал эпизоды с Филлипом. Несправедливость жизни достигла своего апогея, так как даже на сцене они играли возлюбленных. Без сомнений, смотрелись они красиво, но Валентин знал, что Филлип — недостойный альфа. Всё, что у него есть, — это смазливая внешность и состоятельные родители. Хотя, поправил он сам себя, для многих и одного из этих факторов было бы достаточно для любви. Просто не хотелось думать плохо о Дези, он же не такой поверхностный.      

А омега, не зная об особенном зрителе в зале и его тяжёлых думах, наслаждался всеобщим вниманием и своей первой главной ролью. После окончания спектакля ему хлопали и несли цветы, улыбались и поздравляли. Валентин брезгливо наблюдал за этим парадом лицемерия, стоя в дверях. Он всегда настороженно относился к похвалам незнакомцев (не то чтобы ему часто доставались такие похвалы) и сразу заносил их в неискренние, дабы не разочаровываться после. Но Дези, похоже, принимал всё за чистую монету, не понимая, что эти люди с таким же упоением будут смотреть на его горе или провал.      

Домой он ушёл одним из первых, специально выбирая улочки потише, чтобы не встретиться с другими зрителями и с самим Дези. По дороге, словно само собой, в памяти всплыло то сладкое время, когда внимание омеги принадлежало ему, и между ними не стояло преград. Как бы хотел он вернуться в тот уютный мир, чтобы Дези читал ему сказки и поил чаем, в камине трещал костер, и в округе не было парня по имени Филлип. В этот вечер Валентин впервые задумался о том, как было бы хорошо, если бы Филлипа не существовало. Как было бы хорошо, если бы он… умер.

***

      — Валентин, милый, — как-то за завтраком начал папа, — у меня к тебе разговор.      

— Хм? — тот хмуро ковырялся в каше, время от времени подхватывая ложкой ягодки и отправляя их в рот.      

— Ты не мог бы мне помогать в кафе время от времени. Я знаю, как ты не любишь общаться с клиентами, но это же наш бизнес. Мне нужно передавать тебя дела потихоньку, — омега угодливо заглядывал сыну в глаза, пытаясь понять, как вести беседу.      

— Чем это я могу тебе помочь?      

Воодушевлённый вопросом, а главное, тоном сына, сеньор Вега зачастил:      

— Для начала, давай вместе ездить за продуктами, я покажу тебе, где что брать, на что обращать внимание, познакомлю с поставщиками. Дважды в неделю, хорошо?      

— Ладно, — буркнул он, напихал в рот остатки каши и вышел из-за стола.      

Откровенно говоря, Валентина не тянуло выходить из дома, даже раз в месяц, но совесть иногда клевала в темечко, напоминая о сыновнем долге. Именно поэтому следующим утром он тщательно причесался, оделся и сел в их семейный грузовичок на место водителя, так как папа водил откровенно плохо, и лишь трусость в скоростях оберегала его от аварий.      

За одно утро им предстояло объехать три фермы, чтобы закупить продукты, и цветочную лавку, чтобы забрать заказ для украшения столиков. И, если фермы Валентин смог перенести довольно стойко, то цветочный его добил. В воздухе висел тяжёлый запах цветов, а яркие букеты мелькали в каждом углу, вызывая головную боль. Предупредив отца, Валентин вышел на улицу, прислонился в кузову. Ему после многодневного затворничества прогулка показалась крайне изматывающей, он хотел поскорее вернуться домой. Но время шло, а папа всё никак не мог наговориться с продавцом. Валентин хотел уж было пойти за ним, как вдруг вдалеке услышал шум двигателя и невольно обернулся.      

По главной дороге мчался мопед с двумя пассажирами: альфой за рулем и омегой, позади которого струилась золотая коса. Они промелькнули так быстро, что Валентин не успел что-либо почувствовать, лишь замереть. Чувства пришли позже. Ужасный коктейль ревности, страха, стыда и радости затопил альфу. У него затряслись руки, а на языке появился кислый привкус, отчего хотелось сплюнуть и прополоскать рот. Произошло именно то, чего он опасался. В любой момент он может пересечься с Дези и Филлипом, а видеть их сахарное счастье у него не было желания.      

Домой! Скорее домой!      

Рванув дверь цветочного, он едва успел сделать шаг внутрь, как сеньор Вега пискнул продавцу «Спасибо, поговорим в другой раз» и поспешил к сыну.      

— Я уже иду, не злись, миленький, — примирительно улыбнулся он, усаживаясь в машину. — Знаешь, такие разговоры весьма полезны. Например, сейчас я узнал от сеньора Родриго, у которого родные живут в Веленье, что там идёт призыв добровольцев в армию. Пока добровольцев! Но вдруг дальше начнут призывать всех… Я не могу им тебя отдать. Нужно принять меры.      

Валентин не стал отвечать, его не интересовало какие меры решил принять папа, его интересовало только одно — мчащий за спиной Филлипа Дези.      

Однако страхи сеньора Вега в некотором роде оправдались. Всё чаще по их городку прокатывались новости о наборе в армию, видели рекрутов и, вроде, даже собирали небольшой отряд добровольцев. Валентин искренне недоумевал с тех идиотов, которые собрались на чужую войну в чужое государство отстаивать интересы чужого лидера.      

— …слышал, на площади будет общий сбор в это воскресенье, — подхватил как-то обрывок чужого разговора Валентин.      

— Говорят, они терпят потери, поэтому просят нашей помощи.      

— Так, может, не нужно было лезть, не собрав должного количества ресурсов? Так действуют только идиоты.      

— Потише давай: тут много тех, кто поддерживает военный курс…      

Затихший было интерес к войне разгорался с новой силой и в воскресенье достиг своего пика. С самого утра у них в кафе сновали толпы. Кто-то провожал родных, кто-то пришёл просто поглазеть. У фонтана нестройно гремели трубы, якобы создавая патриотичную атмосферу. Валентин был ошарашен количеством добровольцев, на импровизированном плацу топтались десятка два альф разных возрастов. Они отходили к родным и возвращались обратно, перешёптывались и пытались выстроиться по росту.      

Внезапно среди людей Валентин заметил знакомую фигурку. Дези, словно песчинку, качало в толпе, он осматривался по сторонам и, наконец, рванул куда-то. Спустя миг он уже отчаянно цеплялся за бледного, как бумага, Филлипа и пытался выдавить из себя улыбку. Однако тут актёрские таланты изменили омеге, он кривил губы, придавая лицу ещё более страдальческий вид, а через минуту повис на шее альфы, не справившись с рыданиями. Филлип что-то говорил ему на ухо, гладил по волосам, а Дези в ответ яростно кивал, утирал слёзы, но продолжал цепляться за альфу.      

Оркестр умолк на секунду, и главный рекрут проорал понятную только ему фразу, махнул рукой и дал знак музыкантам. Те заиграли марш для построения, и толпа сразу же рассосалась, оставляя перед собой новобранцев. Те метались, вспоминая, кто за кем стоит, и вытягивались перед командиром по стойке «смирно». Последним в шеренгу встал Филлип, он с трудом отлепил от себя Дези и теперь с жалостью оглядывался на дрожащего омегу.      

Валентин наблюдал за всем, словно из сна, ему не верилось в то, что он видел. Как этому недалёкому вообще пришла идея идти на войну? Бросить Дези. Бросить своего жениха чуть ли не накануне свадьбы. Что в голове у этого Филлипа? Пока он переваривал увиденное, шеренга подровнялась и, чеканя шаг, тронулась прочь из города, к центральному рекрутскому пункту.

***

      С того момента ситуация изменилась кардинально. Теперь Валентин дни напролёт просиживал на террасе кафе, высматривая Дези. Вечерами ходил к театру, но там было закрыто и тихо, ни одной репетиции он не застал. Периодически патрулировал тропинки, которые вели от дома омеги к школе. Он не решался пока идти к Дези домой, сперва хотел прощупать почву, понять, готов ли тот на возобновление отношений. Увы, удача долгое время была не на его стороне.      

Отчаявшись, Валентин пошёл прогуляться до одного из своих любимых мест, где они с Дези часто играли в детстве. Солнце удивительно мягко разливалось по сочному лугу, играло лучиками в листве и припекало альфе бок. Не торопясь, он обогнул пролесок и начал спускаться к ручью, когда услышал горестный всхлип и завывание кого-то.      

По инерции он сделал ещё несколько шагов и увидел сидящего на камне Дези, тот, не замечая ничего вокруг, рыдал, роняя крупные слёзы себе на колени. Валентин застыл на месте, он не знал, что ему делать. С одной стороны, не хотелось мешать омеге, нарушать уединение, а с другой — следовало утешить друга, помочь.      

Пока он принимал решение, Дези душераздирающе всхлипнул и вскинул голову. Сквозь пелену слёз он всё равно рассмотрел стоящего перед ним Валентина и поспешил утереть лицо. Он сдержанно кивнул в знак приветствия и повернулся боком, закрывшись волосами, пытаясь скрыть следы истерики. И без того весьма жалкие попытки накладывались на бесконечные всхлипы, руша легенду «всё нормально» на глазах.      

— Дези? Что случилось? — подойдя к камню, он потянулся было к омеге, но отдёрнул руку.      

— Ничего, — звенящим от напряжения голосом ответил тот, — всё в порядке. Просто решил отдохну-у-у…      

Тут его вновь прорвало на слёзы, этого Валентин уже не мог терпеть, он уселся рядом и сгрёб Дези в охапку, прижимая к себе, утешая по мере сил фразами вроде «Всё хорошо» и «Тш-ш-ш». На то, чтобы выплакаться, омеге понадобилось почти полчаса, наконец, он затих, истерика его полностью вымотала, сил едва хватало на то, чтобы прямо сидеть, не заваливаясь в бок. Судорожно выдохнув, Дези хрипло прошептал:      

— Прости, не хотел, чтобы это кто-то видел.      

— Не извиняйся… Я… может, я могу помочь?      

Дези покачал головой и спустился к ручью, умыться.      

— Это из-за… Филлипа? — как можно спокойнее спросил Валентин, его не особо волновало настоящее альфы, но хотелось продолжить разговор.      

— Не только. Просто всё навалилось. Я не знаю, что делать.      

— Расскажи. Если ты, конечно, хочешь. Если доверяешь мне.      

После столь длительной размолвки было бы странно ожидать откровенности от Дези, но тот слабо улыбнулся через плечо и ответил:      

— Доверяю. Тебе доверяю… — подумав немного, он ещё раз ополоснул лицо и сел рядом с Валентином, — Папе стало хуже.      

— Хуже? — нелепо переспросил Валентин.      

— Он давно болеет. Наверняка ты замечал… странности в его поведении…      

Альфа, разумеется, замечал, но приписывал их характеру учителя, а не болезни.     

 — …у него часто бывали приступы. Иногда он забывал слова, иногда плохо видел, чаще всего начинал хромать, но, благодаря лекарствам, приступы проходили, а теперь он лежит… уже две недели. Я звонил доктору, но тот ничего не может сделать. Это не лечится… он говорит… говорит, что отец и так протянул дольше, чем ему прогнозировали. Он говорит… что отец… что он не переживёт… — Дези всхлипнул и прикрыл глаза рукой.      

— Я не знал, — выдавил из себя Валентин, — может, позвать другого доктора?      

— Не могу. У меня заканчиваются деньги. Папины накопления тают на глазах. Ещё пара недель, и нам есть будет нечего, а меня никуда не берут. Говорят, что я мал, молод, что из-за войны у всех кризис, и работники-омеги не нужны. И Филлип не ответил на последнее письмо… я волнуюсь… Господи, что мне делать?      

Валентин призадумался, словно последний вопрос был обращен ему лично, а не во Вселенную Творцу. В голову пока не приходило ничего путного, но он решительно вознамерился помочь всеми силами. И для начала собирался переговорить со своим папой.      

Дези глубоко выдохнул, махнул на лицо ладонью, высушивая слёзы, и повернулся к альфе, мягко улыбнувшись.      

— Спасибо, что выслушал, так и правда легче, нежели рыдать одному. И… знаешь… я скучал по тебе. Мне жаль, что всё так вышло, — поднявшись с камня, он пошёл по тропинке к своему дому, на прощание махнув Валентину рукой.