And when it rains,

Will you always find an escape?

Just running away,

From all of the ones who love you,

From everything.

И когда льёт дождь,

Всегда ли ты можешь найти спасение?

Просто убегая

От всех, кто любит тебя?

От всего?

Paramore — When It Rains

***

Драко не мог найти себе места. Он два долгих дня избегал и Блэйза, и Тео, и Пэнси. Причём Нотт даже не понимал, почему его игнорируют. Первый день Малфой просто уходил от них, пытаясь не разозлиться, когда верные друзья, идущие с ним нога в ногу вот уже много лет, вылавливали его и старались поговорить. Драко злился и обижался. Получается, его ни во что не ставили, с ним не считались, другие решили, что от него лучше всё утаить.

Его злила эта секретность. Все, блядь, всё знали, кроме него! Как они могли скрыть такие вещи? Ладно Нотт. Теодор вообще редко с ними общался и совсем недавно объяснил почему: готовит проект по Маггловедению, чтобы защитить диссертацию и подать заявку на учительский пост. Конечно, для этого ему нужна была помощь Грейнджер — известной магглорождённой. Поэтому они так часто вместе развлекались — в основном, из научного интереса.

Но Пэнси? Почему она ничего не сказала? Она знала, с кем встречается Забини и даже не столкнула их лбами. О Блэйзе вообще и говорить нечего. Столько времени скрываться с этой… этой… девкой! А ведь они разговаривали, Драко миллионы раз спрашивал лучшего друга, с кем он встречается. Она просто попросила его никому не говорить!

Малфой стоял на Астрономической башне и смотрел, как разыгрывается гроза. Ледяной ветер хлестал его по лицу, трепал тёмную мантию, заставлял дрожать от холода. Середина сентября была уже достаточно холодной, чтобы начать думать о зиме. И пусть сейчас только началась осень, морозы ощущались всем нутром. Погодные предсказания Трелони и то были не так практичны, как собственная интуиция.

Школьная сумка небрежно валялась где-то возле входа в башню. Волшебник стоял у перил, опираясь на них руками, и смотрел вдаль. Чёрные тучи заволокли небо, громыхнул гром, возле леса сверкнула молния и — пару секунд спустя — начался беспросветный ливень. Мрак окутал территорию Хогвартса и, скорее всего, всю Шотландию. Ветер качал тёмные деревья, словно приглашая их на экспрессивный танец, и напевал до умопомрачения рефлексивную мелодию.

«Тоскливая погода под стать такому же настроению. Охуительно, — губы юноши скривились, брови нахмурились. — Стоило ли понять их всех? У каждого за душой скрыто то, чего они не хотят выносить наружу. Это можно сказать о каждом, кто вернулся живой после войны. Тео может выпасть из реальности и словить истерику на ровном месте, если что-то вызовет у него триггер. Его отец оставил на психике Нотта несводимый шрам. Обе Патил ходят, держась за руки, чтобы быть уверенными в том, что они живы и по-прежнему есть друг у друга. Пэнси шугается резких звуков, и у неё развилось какое-то шестое чувство. Блэйз притих из-за своей подружки и почти ни с кем не разговаривает. Грейнджер — больная на голову. Поттер и Уизли так и остались идиотами. Ну, хоть что-то не меняется».

Жжение в ладони вернуло его на Астрономическую башню, почти всю залитую холодной дождевой водой. Малфой даже не заметил, как лицо стало мокрым, а мантию можно было выжимать. Он поежился, чувствуя, что сильно замёрз. Правая ладонь же просто горела, кожу жгло от нестерпимого жара. Только одно могло вызвать такую неприятную почти-боль.

Дневник.

Драко отошёл от смотровой площадки и медленно побрёл в сторону валявшейся на полу сумки. Ему сейчас не очень хотелось общаться с Мими, но открыть тетрадку всё-таки было необходимо — чтобы руку перестало жечь огнём. Дневник лежал в закрытом отсеке, зачарованном Отталкивающим заклятьем. На всякий случай, твердил он всегда себе. Мало ли, вдруг кто залезет или захочет порыться. Слизеринец пролистал страницы до момента последней переписки и увидел витиеватые строки курсивного почерка.

Будет ласковый дождь, будет запах земли,

Щебет юрких стрижей от зари до зари,

И ночные рулады лягушек в прудах,

И цветение слив в белопенных садах.

Огнегрудый комочек слетит на забор,

И малиновки трель выткет звонкий узор.

И никто, и никто не вспомянет войну —

Пережито-забыто, ворошить ни к чему.

И ни птица, ни ива слезы не прольёт,

Если сгинет с Земли человеческий род.

И весна… и весна встретит новый рассвет,

Не заметив, что нас уже нет.*

Он застыл на месте, сидя на корточках возле своих вещей. Вчитывался в стихотворные строчки три, четыре, шесть, десять, шестнадцать раз. Щёки стали мокрыми то ли от ливня, то ли от солёных слёз, полившихся из глаз в самый неподходящий момент. Его определённо взволновали рифмы.

Зачем ты пишешь их здесь?

Я всего лишь скопировала стихотворение Сары Тисдейл. Хотела тебе показать его. Думала, ты оценишь. Не знаю почему. Прости.

Драко улыбнулся, а потом заливисто засмеялся. Он не знал, отчего ему так неожиданно стало весело. Казалось, весь мир рухнул и сотворился заново. Сердце разбилось, а потом его собрали по кусочкам и крепко склеили (надолго ли?).

Никогда раньше не слышал о ней.

Это маггловская американская поэтесса. Неудивительно, что ты ничего не слышал и не знал. Я имею в виду, что не многие интересуются маггловской литературой. Многие магглорождённые и полукровки не читают авторов из немагической части мира. Не говоря уже о чистокровных волшебниках.

Драко хотел возразить, но было нечем. Он и правда не читал произведения магглов, хотя мать, бывало, подсовывала ему то сборник Брэдбери «Лекарство от меланхолии», то «1984» Оруэлла, а то и вовсе безграмотный* роман «Цветы для Элджернона» Киза. Ему казалось, что литература не волшебников пресная, неинтересная и мерзкая. У Нарциссы был потрясающий вкус, она хорошо разбиралась в книгах, зачитывалась этими романами и даже иногда цитировала, когда они вместе ужинали до его отъезда в Хогвартс. Не могла же она перейти на низкосортные романы. Нет.

А ты интересуешься?

Очень. Это довольно увлекательное чтиво, если попадается хорошее, конечно же.

Что насчёт маггловской музыки? Я совсем не разбираюсь в маггловской культуре, но моя матушка с удовольствием поддержала бы беседу об их литературных произведениях.

С первого вечера в школе он время от времени задумывался над той маггловской музыкальной группе. Плакат будто отпечатался под веками, в памяти всплывала чёткая картинка глянцевой бумаги. Жёлтые и оранжевые оттенки преобладали на постере, немного белого и чёрного цветов. Две девушки, сидящие за столом друг перед другом и склонившие головы. Малфой не понимал концепцию, как он осознал позже, обложки альбома. Белая надпись единым шрифтом гласила: «PLACEBO WITHOUT YOU I'M NOTHING».

Я бы хотела называть себя меломаном, так как слушаю всё, что понравится: джаз, блюз, альтернативный и инди-рок, попса, хеви-метал, классика, кантри, романсы и прочее. Перечислять могу долго. Но больше всего питаю слабость к альтернативе, инди-року, классике и поп-музыке. Что именно тебя интересует?

Драко замялся, закусив нижнюю губу. Рука, держащая перо над бумагой, замерла в нерешительности. Чернила скопились на кончике, и тёмная капля должна была вот-вот упасть на пергамент дневника. С каких пор он интересовался маггловским миром? Это всё было для него ново. Он не посещал соответствующие уроки уже много лет, потому что не видел в них надобности. Магглы были, по мнению многих чистокровных, недоразвитыми людьми, поскольку у них не было магии. Но многие ими восхищались. Тео говорил, что у обычных людей был «заменитель волшебства» — наука и технологии. А Нотт был очень умным парнем и, если бы ничего о них не знал, не стал бы так говорить. Это уж точно.

Была не была.

Я недавно наткнулся на плакат какой-то маггловской группы. Случайно, клянусь. Она теперь из головы не выходит. Чистейшее любопытство.

Что-то вроде научного эксперимента?

Мими будто знала его наизусть. Ему думалось, словно она видит его насквозь: от корки до корки. Точно была дождём, который всё омывал и уничтожал все слои. А когда идёт дождь, можно ли от него спрятаться, если тучи виснут над тобой постоянно? Если этот дождь был похож на «Гибель воров»? От Мими было невозможно убежать. Драко понял, что она была довольно умна и образованна и прекрасно понимала его доводы и рассуждения.

Да.

И?

Расскажи про «Placebo».

Это инди-рок-группа. Одна из моих любимых, если тебе интересно. Музыка у них довольно рефлексивна, как и почти все тексты, но есть над чем задуматься. Если тебе такое нравится, думаю, стоит послушать хотя бы для ознакомления. Что ты слушаешь?

Малфой задумался. В основном, ему нравились «Ведуньи», как и всей молодёжи их времени, также Селестина Уорлок и Ирвин Уорбл (муж и жена, да-да). Он не был поклонником музыки в принципе, так как в волшебном мире это было довольно однотипно и пресно. Было много неизвестных исполнителей, которые так и не обрели нужной славы, чтобы пробиться в чарты. Магглы в этом, конечно, преуспевали. Нарцисса предпочитала чтение музыке, хотя и прекрасно танцевала почти любой танец, но то были классические композиции, не имеющие каких-либо аналогов и широкого разнообразия.

В общем-то, практически ничего. «Ведуний», как и все, Уорлок тоже ничего, но некоторые её песни не пришлись по вкусу. Думаю, у магглов в плане музыки выбора однозначно больше. Хоть я и не фанат музыкальной индустрии.

Верно. Что ж, «Плацебо» — довольно своеобразная группа. Захочешь послушать — тебе нужно найти маггловский магнитофон и вставить кассету с их альбомом.

Это обнадёживало. Очевидно, девчонка была знатоком этой культуры, но не хотела делать из себя фанатку или всезнайку. Ну, или раньше времени раскрывать себя. Всё ещё существовала вероятность, что это был парень. Мими — имя, сбивающее с толку, поскольку можно назваться так, будучи кем угодно, определённо. Вариант сбить его с толку Драко не откладывал. Это было разумно. Она всего лишь дала ему немного информации, а что с ней делать — должен решать парень.

И ему очень сильно хотелось послушать и оценить эту рок-группу. Просто для того, чтобы понять Мими. Ведь можно же по музыкальному вкусу сделать первые наброски портрета личности?

***

— Он совершенно не хочет с нами разговаривать!

Пэнси стукнула кулаком по обеденному столу, зажав пальцами нож. Её лицо исказилось злостной гримасой, зубы обнажились в оскале. Паркинсон уже надоела ей за все эти дни своим непониманием, своей обидой. Тео тоже был не лучше, тем не менее, он более молчаливо переживал этот странный период ссор среди своих друзей. Драко Малфой отделился от известной слизеринской компании и даже не смотрел в их сторону. Пэнси, Теодор и Блэйз старались хоть как-то вывести его на контакт, объяснить всю ситуацию, но Малфой ни в какую не желал с ними разговаривать. Это было глупо. И слишком драматично.

— Какое отношение к этому имею я? — спокойно спросила Гермиона, накалывая на вилку салат. Казалось, её совершенно не беспокоила эта ситуация. На первый взгляд. Честно говоря, ей было и плевать, и не плевать. Не плевать потому, что двое из троих делали ей этим мозги, когда и своих забот хватало.

— Что нам сделать? — голос Нотта был холодным, но Грейнджер знала, что за равнодушием скрывается тоска. Это было видно хотя бы по его отстранённому взгляду и нежеланию продолжать работать над проектом, пока всё не образуется.

— А я откуда знаю? У меня таких ситуаций не было, потому что и я, и мои друзья чаще всего относились с пониманием к любым секретам. Конечно, не сразу, но так долго мы не воротили нос друг от друга. Даже когда я встречалась с Крамом. Хотя нет, неудачный пример.

— И что вы делали в той ситуации?

— О, мы очень долго не разговаривали, и всё время выясняли отношения, — вмешался в разговор Поттер, сидя по левую руку от лучшей подруги. — Даже тогда, когда Рон считал меня обманщиком и думал, что я специально подкинул своё имя в кубок, мы действительно не общались. Не лично, по крайней мере. Через Гермиону, в основном.

Грейнджер закатила глаза и налила себе чай с чабрецом. Её уже начала раздражать эта тема взаимоотношений. Она тут не могла со своими разобраться, так ещё её впутывали в чужие. Доев булочку с корицей и выпив весь горячий чай, она сказала:

— Вот, что я думаю по этому поводу: дайте ему столько времени, сколько ему понадобится. Не торопите его, это лишь усложнит. Возможно, он всё переосмыслит и поймёт, что был не прав в своей резкости. Хотя я его отчасти понимаю. Скрывать такие вещи, о которых знали все, кроме него, очень… безответственно и не по-дружески. Так что…

— То есть ты обвиняешь нас? — вскипел Блэйз, сидящий в этот вечер возле Пэнси рядом с другими семикурсниками. Он больше не ограничивался обществом сестёр Гринграсс и однокурсников со Слизерина.

— Ни в коем случае. Просто о твоём секрете, об осведомлённости Пэнси и проекте Тео знал каждый из вас, кроме него, опять же. Это обижает, если честно. Но и он не может обижаться просто потому, что вы сами поставили самих себя на первое место, а не его. В здоровом эгоизме нет ничего плохого, — гриффиндорка пожала плечами и подняла свою сумку с пола.

— Только вот у Драко он не здоровый, — проворчала Пэнс и уткнулась в тарелку.

Гермиона вздохнула. Ей так не хотелось быть втянутой в эти разборки, но не помочь, вроде как, друзьям в трудной ситуации она не могла. В конце концов, в этом отчасти тоже была её вина: она знала о том, кого прячет Забини, знала, почему Пэнси была в курсе, и вместе с Тео занималась его проектом. Но ведь она не была с Малфоем в дружеских или хотя бы в товарищеских отношениях, поэтому его мелодрамы её не касались. Очевидно.

— Джин, ты идёшь?

Староста школы уже встала из-за стола и смотрела на подругу, пока рыжая спорила с братом о вкусе чечевицы и тушёного мяса, а ещё о манерах за столом.

— Да-да, бегу.

— Вы куда? — поинтересовался Гарри, тут же обратив внимание на странную нервозность подруги детства и участливость девушки. — И без нас.

— О, дорогой, женские штучки, — улыбнулась Уизли и поспешила за Гермионой.

Главного префекта перекосило от этого выражения. Будто они говорили о менструации или половой жизни. Конечно, все эти процессы были естественными, но использовать фразу «женские штучки» в контексте, не подразумевающем личную жизнь или особенности организма, было неприятно. Особенно, если обе знали, о чём они будут разговаривать ближайший час или два.

Войдя в Башню старост, Джинни завалилась на диван, а Гермиона бросила сумку на кресло и пошла в спальню за дневником. Скрываться от подруги было бессмысленно. Тем более, шестикурсница не смогла бы увидеть ни одного фрагмента переписки, даже если бы была под пушечным выстрелом. Чары, они такие.

— Ну, что там? Ты говорила, что это важно.

Уизли развалилась на мягком диване, вытянув ноги и сложив руки в замок на животе, и выжидающе смотрела на девушку.

— Мы обменялись именами, — на её лице проскочила тень, когда она это произнесла. И звучало это безрадостно.

— Обмениваются номерами телефонов, Миа, но никак не именами.

— В том-то и дело. Мы не называли настоящих, а просто выдумали другие.

— И как ты назвалась?

— Мими, — Гермиона открыла форзац дневника и провела пальцами по трепещущим бутонам пионов. Они её успокаивали, когда она нервничала, злилась или была расстроена. Что-то вроде Умиротворяющего бальзама.

— А он? — Джин была настроена выведать всё, что можно.

— Блэйк.

— Хм. На этом можно построить много теорий, — брови нахмурились, вид её был задумчивым, и сама Джиневра Уизли уже, казалось, делала определённые выводы и выстраивала цепочки из парней, у которых мог быть второй дневник.

— Вот только давай не будем играть в конспирологов!

— Ну, почему сразу «играть»? Я серьёзно настроена на то, чтобы вычислить твоего, кхм, друга. Может, это кто-то из нас, возможно и то, что ты его в принципе не знаешь.

— Как и он меня? — с надеждой вопросила Грейнджер, глядя на неё с какой-то верой в свои собственные слова. Ей отчаянно хотелось, чтобы её знали, как личность, а не как подружку Гарри Поттера и Золотую девочку.

— Тебя знают все, дорогая, не беги от этого.

Джинни закатила глаза, но её сердце защемило, боль растеклась внутри холодом. Гермиона старалась любить себя за то, кем она является, какая она настоящая, но все в ней видели только одно. Несомненно, она была самой умной девушкой, которую знали за последние годы, но она также была обычным человеком с выдающимися качествами, с грузом на душе, который она несла за собой, словно Квазимодо горб. И чаще всего её воспринимали как девушку не от мира сего. Это был самый сильный человек, которого знала Уизли, со своими личными страхами и слабостями, и Гермиону Грейнджер никто не имел право судить за личные предпочтения.

Гермиона любила проводить время наедине с собой или вместе с друзьями, если она чувствовала себя комфортно в этой среде. Она не поддерживала разговоры о косметике, популярных бойз-бендах и красивых парнях, которые нравились почти всем её сверстницам. Ровесницы смотрели на Грейнджер косо и крутили пальцем у виска, когда находили её за чтением, пока другие собирались на свидания и строили личную жизнь. Но в этом была вся она, и этого нельзя было у неё отнять.

Одиночество воспринималось магглорождённой гриффиндоркой не как казнь, а как отдушина. Ведь была разница в том, чтобы пребывать в одиночестве и чувствовать себя одинокой. Колоссальная разница, так как чувствовать себя одиноким довольно болезненно, особенно, когда ты постоянно окружён людьми. У одиноких нет тех, кто будет с ними рядом в любом случае, кто будет их любить не за что-то, а вопреки всему, кто будет принимать их такими, какие они есть, кто поддержит всегда. А одиночество — состояние, при котором ты находишься один на один с самим собой, и это не плохо, как кажется на первый взгляд.

Догадывался ли кто-то, что она порой чувствовала себя одинокой? Пока не появились дневник и Блэйк.

— Не могу, Джи, не могу. Это не то, что ты можешь принять с лёгкостью, и ты знаешь, почему я так отношусь к популярности и славе.

Конечно, она знала. Ещё она знала, что Гермиона лучше бы добивалась той же славы своим умом, а не военными заслугами. Не стоит путать ум с всезнайством, поскольку из-за него за ней ходила не самая приятная репутация. Её за это осуждали. Не все, но многие.

— Дорогая, я тебя люблю не за твою славу или дружбу с Поттером, а за тебя. За всю тебя, правда, — Джинни поднялась с дивана и обняла Гермиону крепко-крепко, тем самым оказывая знак поддержки, которой той иногда не хватало.

— И я тебя.

Дождь лил весь день, превращаясь то в сильный ливень с грозой, то в морось, оставляющую неприятный осадок. Гермиона любила дождь слишком сильно. Он вдохновлял её, омывал разум и душу. Когда шёл дождь, она чувствовала, будто очищалась от налипшей грязи оскорблений, презрения, плохих воспоминаний и просто от себя, пережившей этот период засухи. Солнце не питало её так, как питал дождь. В льющих с неба каплях она находила умиротворение и успокоение. Остывала.

А ещё, когда идёт дождь, она не пыталась от чего-то убежать. Ведь вода всегда её догоняла. Спрячься она под навесом, ноги всё равно были мокрыми из-за луж. Укройся она в здании, влажный воздух проникал в её лёгкие и опьянял покруче самого крепкого алкоголя.

Рыжая перестала её обнимать и уселась в кресло, пока Гермиона наливала себе кофе и усаживалась на край письменного стола, поставив кофейник рядом со своим бедром так близко, но чтобы он не обжёг, а согревал кожу исходящим от него теплом.

— Я думаю, что он выбрал это имя неспроста, — озвучила свои доводы девушка и размешала любимой ложкой. Когда-то её своровала в каком-то кафе за плохое обслуживание официанта — довольно непривычное (и неприличное) поведение для Гермионы Грейнджер. Она даже не знала и не понимала, что на неё тогда нашло, но факт оставался фактом: домой она вернулась с чужой ложкой. На металле даже было выгравировано какое-то слово, но Грейнджер его даже не читала из-за каллиграфического почерка. Ладно, она просто не смогла его разобрать.

— Что ты имеешь в виду? — встрепенулась Джинни, подскочив на своём месте. Староста школы усмехнулась.

— Хочу сказать, что мы оба проводим исследования и делимся ими. Например, он прочитал почти всю биографию девушки, которая первая подсунула этот дневник своему возлюбленному, а я ему рассказала всё, что успела узнать о чарах, наложенных на тетрадку.

— На неё наложены чары? — рыжая гриффиндорка чуть ли не кричала от удивления. — Какие?

— Связующие. Они накладываются на предметы, а предметы действуют с помощью них на обладателей. Таким образом, мы начали скучать по разговорам друг с другом, нам нравится общаться и с первого дня мы не чувствовали неловкость или… — Гермиона пощёлкала пальцами, подбирая нужное слово, — холодность, как это обычно бывает, когда знакомишься с кем-то новым и неизвестным.

— Ого. И что же ты надумала?

— Блэйк — довольно распространённое имя. Я тоже не брала настоящее, хотя выбрала его удачно по нескольким пунктам.

— Постой. То есть, ты не просто сократила своё до минимума и сделала его милым и детским?

— Ну, — Грейнджер замялась, соединив указательные пальцы, — не совсем так. В детстве меня так называли папа и крёстный — это, во-первых. Во-вторых, это сокращение от имени, немного отличного от моего, у которого своя история.

— Так, это не особо интересно. Что ты поняла насчёт «Блэйка»? — она обозначила воздушные кавычки, намекая на фальшивость имени.

— У любого имени есть своё значение. Я склоняюсь к этому, но мне нужно подтверждение.

— Не приходило в голову, что это может быть кто-то из знакомых?

— Честно говоря, было такое.

— И?

— Я думала о Забини, — девушка провела рукой по растрёпанным волосам и ухватила кружку, отпив из неё кофе. — По причине созвучия. Блэйз. Блэйк. Разница в двух буквах*. Но потом отбросила эту идею.

Джиневра задумалась. Это было логично, но итальянец не был глупым парнем, чтобы просто заменить буквы в имени и так себя представлять ей. Слишком просто, пресно и неинтересно. Насколько знала младшая из семейства Уизли, оба обладателя дневников всячески пытались скрыть свою личность и не искать друг друга. По крайней мере, сейчас.

— Я тоже думаю, что это не он. Просто, даже если подумать, что у него есть девушка, которая ему сильно нравится и с которой у него всё взаимно, ему вряд ли понадобился этот дневник. Да и он, скорее, назвался бы по-другому. Ты не думала, что парень может не учиться в Хогвартсе?

— Мимо, — заключила Гермиона. — Он определённо сейчас учится здесь. Это и ежу понятно, — гриффиндорка вздохнула, почувствовав тепло в ладони. — Я вообще стараюсь не думать о его личности. Он просто… есть. Ничего больше, пока меня не стало тянуть к нему сильнее.

— А такое может быть?

— Да, с учётом того, что чары на то и направлены. Они будут усиливать своё воздействие со временем, пока мы в конечном итоге не найдём друг друга и не будем держаться друг друга в реальности.

Тепло превращалось в жжение. «Непрочитанное сообщение, — подумала Грейнджер и встала со стола. — Надеюсь, это что-то важное, а не простая болтовня».

Признаться честно, ей нравилось просто разговаривать о том, о сём, но личное время хотелось бы потратить на себя и свои дела, которых у неё было как собак нарезанных. Бывало, что она злилась на него за переписку, но высказать об этом не осмеливалась. Не хотела обидеть, вдруг у «Блэйка» были проблемы с общением. Или с самооценкой.

Она открыла дневник при подруге и взяла со стола свою чёрную маггловскую ручку с колпачком в виде головы Сейлор Сатурн и наклейками с ней по всему корпусу. Только хотела написать дежурную фразу «что-то произошло?», как тут же застыла, хлопая глазами и пялясь в слова, которые были написаны красивым наклонным почерком.

Я безумно устал. И я чувствую себя ужасно от того, что многим наговорил. Прошу тебя, не отворачивайся от меня хоть ты. Потому что я не хочу от тебя отворачиваться.

— Что-то пишет?

Младшая из девушек попыталась заглянуть в дневник, но увидела там только пустые страницы, расчерченные полосами для ровных строчек. Она грустно вздохнула под своё тихое «Эх!» и уселась обратно в кресло, задумчиво уставившись на огонь в камине.

— Д-да, — щёки Золотой девочки запылали от смущения, голос дрогнул, а рука затряслась. Ей было приятно такое читать от другого человека. Это казалось ей милым и откровенным. И Гермиона тысячу раз поблагодарила богов, что на дневник также было наложено заклятье, чтобы никто, кроме двоих, не видел переписки.

Бросив понимающее: «Тогда я оставлю тебя», Джинни удалилась из Башни, бесшумно прикрыв дверь. Грейнджер чувствовалась благодарность по отношению к подруге, огромную благодарность за то, что дала ей личного пространства немного больше, чем Джинни этого хотела.

Расскажи мне.

Она затаила дыхание и зажмурила глаза, чтобы потом прочитать сообщение целиком и собраться с мыслями. Ей льстили такие слова, это точно.

Год начался не с лучших моментов, и мне из-за этого стыдно. Я не привык держать в себе то, что думаю о других людях, даже если нужно прикусить язык и смолчать, только чтобы о тебе изменили мнение. Так и получилось сейчас. Поссорился с друзьями из-за того, что они меня, грубо говоря, избегают. У них всё хорошо. А у меня нет. И им не хотелось это выслушивать каждый раз, а потом я узнал о них много нового. Мы дружим больше десяти лет, и это меня ранило. Естественно, я вспылил и стал их сторониться, когда они пытались всё объяснить. Но тут и объяснять-то нечего! Понимаешь меня?

Не хочу с тобой ругаться. Тут две стороны луны. Тебе не стоило с ними ссориться только потому, что что-то пошло не по твоему плану. Но ты имеешь полное право злиться и обижаться. Но не долго. Это ведь всё-таки друзья. А ты бежишь от них, как от огня. Зачем?

Не знаю. Не хочу думать, что это из-за того, что я чувствую себя одиноким и забытым. Мы всё время были вместе, а тут они отделили меня от себя.

Послушай. Я знаю, каково это: когда близкие отворачиваются от тебя, когда всё идёт не так, когда плохо и больно. Нельзя нести в себе боль и тяжесть постоянно.

Поэтому я поделился с тобой. Не могу выносить это всё один.

Дай им шанс. Поговори с ними. Я думаю, у них была причина, почему они поступили так, а не иначе. Этому должно быть объяснение.

Спасибо, Мими.

За что?

Она удивилась такому порыву доброты и благодарности. Обычно этот парень был дерзким и саркастичным кретином, который иногда её бесил своими словесными выходками. Сейчас же он словно открывался ей с другой стороны. Снимал с себя слой за слоем. Обнажался.

Просто за то, что ты появилась в этом дневнике, а не кто-то другой.

Гермионе казалось, что она получила микроинфаркт. Губы растягивались в широкой улыбке, щёки горели, ладони прижали раскрытую тетрадь к груди. Она ощущала трепет, смущение и симпатию к Блэйку. Он совершенно точно начинал ей нравиться.

Как друг, конечно же.

***

Это была среда. Долгая среда, которая, наконец, подходила к концу. Ей совершенно не нравилось, что дни тянулись бесконечностью секунд, а потом просто наступал вечер. Это было похоже на отчаянное желание постоянно что-то делать, куда-то идти. Гермионе казалось, что она упускает свою жизнь. Каждый чёртов день она говорила себе, что ей просто нужно пережить ещё одни сутки, ещё одну неделю, месяц, год, и потом всё будет хорошо. Но хорошо пока что не было. А время шло.

Было около пяти вечера. Гермиона Грейнджер сидела в своей гостиной в кресле и держала на согнутых коленях любимый ежедневник. Он был сделан из экокожи холодного светло-голубого оттенка и с узорами в виде абстрактных линий. Светлые страницы до середины блокнота были исписаны вдоль и поперёк различными заметками, задачами и пояснениями, которые она оставляла карандашом на полях. Это была привычка из детства: вечное и тщательное планирование всего, что только можно, даже того, что, возможно, не произойдёт.

Внешние углы страниц пестрили датами и значками «важности», которые она рисовала, чтобы отметить что-то серьёзное и точное. Сегодня у неё была запланирована помощь в ремонте разрушенной части замка, не использующейся как для жилых, так и для учебных помещений. Макгонагалл некоторые кабинеты хотела отвести для внеклассных занятий, а один из больших, больше напоминающий свободную общую комнату, — под комнату отдыха для всех старост. Директор считала, что префектам следует собираться вместе для обсуждений не в свободном от занятий классе поздно вечером, а в месте, которое они смогут обустроить под себя, сделать это своим убежищем, где они могут свободно общаться, как по отдельности, так и все вместе.

Гермионе и некоторым другим старостам нравилась эта мысль. По крайней мере, Пэнси, Тео и Рон постоянно возмущались тому, что они не успевали после занятий бежать на собрание в другую часть замка. Да и времени на какое-либо обсуждение и долгую дискуссию почти не было. Сборы по ремонту были назначены на сегодня на шесть вечера — через час.

Рука уже устала расписывать планы и дела на ближайшую субботу, которую она собиралась провести в одиночестве. Ей будет девятнадцать. Возможно, она напьётся в своей квартирке и расплачется в жутчайшей тишине, отражающейся от стен. И хотя ей нежелательно пить, пока она принимает определённые препараты, Грейнджер хотела слететь с катушек. Всё равно грёбанные таблетки и зелья не спасали. Её могла спасти только она сама. А сейчас у неё не было на это сил.

— Не забыла, что через сорок минут у нас сборы, и мы будем до комендантского часа заниматься восстановлением стен и того, что от них осталось?

Тео зашёл в гостиную почти незаметно и бесшумно. У него только закончились дополнительные курсы по Древним рунам. Он уже был переодет в простые брюки и свитер, что облегчало задачу работать. Надевать мантии или форму не было обязательным условием в ремонте, поэтому всем было сказано одеться удобно и по-простому.

— Нет, я вообще-то жду только тебя.

Она дописала последнее предложение и поставила многоточие, чтобы дополнить записи и убрала планер на письменный стол. Поправила вязаную кофточку, взяла палочку с кофейного столика и, прыгнув в кеды, подошла вплотную к Нотту.

— Если ты готов, дорогой, то мы можем идти, — она потрепала его по плечу и направилась к выходу из башни.

— Пэнс всю плешь проела насчёт твоего дня.

Тео закатил глаза.

— У тебя есть плешь?

— Не смешно. Я серьёзно, Грейнджер. Она пытается выведать у всех, чем ты будешь заниматься в эту субботу, которая уже не за горами. Тебе ведь всё-таки девятнадцать, — он поиграл бровями, открыв перед ней дверь.

— Старуха, ты хотел сказать? — она вышла в коридор и повернулась лицом к Тео, пока дверь гостиной их Башни старост захлопывалась за его спиной. Гермиона не была глупой, она лишь позволяла себе делать вид, что не понимает тех вещей, которые Пэнси Паркинсон и Джинни Уизли называли «сюрпризом». Ключевое в этом было «сюр». Небось, задумали устроить вечеринку в честь её дня рождения. Пусть делают, что хотят. — Можешь передать Паркинсон, что она может устраивать в Башне всё, что её душе угодно.

— Ты думаешь, там осталось хоть что-то от души? — слизеринец скептически глянул на неё, пропуская вперёд в арку.

— Тоже верно. Я хотела сказать, чтоб вы веселились сами, меня тут не будет в субботу.

Гермиона, остановившись недалеко от места сбора, выпрямилась и поправила джинсы-трубы, чуть задравшиеся при ходьбе, быстро тряся коленями.

— Подожди, что? Как это?

Староста мальчиков недоуменно смотрел на подругу, выпучив глаза. Гермиона достала из заднего кармана красную ниточку и трансфигурировала её в карандаш. Она всегда предпочитала крабикам и заколкам карандаши, ручки и даже палочку. Это всё было просто, надёжно и всегда под рукой.

— Вот так.

***

— То есть, это не было заговором и полной глупостью?

Драко, Блэйз и Пэнси шли прямиком из Подземелий в разрушенную часть Хогвартса. Двое из них, как старосты своего факультета, и один доброволец решили скрасить прекрасный дождливый вечер ремонтными работами на благо школы. Другого им не оставалось по двум причинам: первая — нужно было таким образом реабилитироваться в глазах общественности и не походить на своих родителей-ПСов, и вторая — их заставила Пэнси, чтобы ей не было так скучно. Помимо этого всего, у Забини был ещё один рычаг давления — его милая и очаровательная девушка. Конечно, студентка не заставляла его, просто между делом сказала, что она была бы рада такому. И итальянец по зову сердца плёлся восстанавливать разрушенное.

— Конечно, нет! — возразил другу мулат, смотря вперёд. — Я же говорил, что это не было моей идеей — держать отношения в тайне.

— О, Блэйзи, отношения ты точно в тайне не держал. Ты скорее скрывал личность девчонки, — слизеринка фыркнула, скрестив руки на груди и вздёрнув подбородок.

Драко отметил, что такая привычка была у Грейнджер — его неизменной головной боли за последние три недели. Его волновал последний разговор с Мими. Та говорила, что ему следовало бы извиниться перед теми, кого он задел или попытался обидеть. Легко сказать! Ведь грёбанная Грейнджер входила в этот список. Неоднократно. Мими была какой-то светлой, живой и справедливой, но порой казалась ему эфемерной яркой фантазией. Малфой боялся, что придумал это себе. Вот-вот, и он проснётся. Учебный год только начнётся, но дневника и девушки со вторым экземпляром уже не будет.

— Это точно, — усмехнулся аристократ. — Ты даже не прятался, когда по ночам сбегал на свидания со своей загадочной подружкой.

— Да ладно вам. Она действительно не хочет, чтобы вокруг нас был шум. Я бы не молчал, если б она не просила, и не озирался бы по сторонам, когда мы встречаемся.

Малфой не мог представить себя в такой ситуации. Наверное, потому, что он никогда не скрывал своих отношений с девушками. Уж так вышло, его барышни любили предавать огласке «любовные отношения» с Драко Малфоем. Он был красивым аристократом с безупречной родословной, баснословным богатством, харизмой и дипломатичностью. Вообще, если так поразмыслить, это были только первые мысли, пришедшие в голову. И Драко думал, что из-за этого девушки никогда не скрывались.

Забини тоже не был последним парнем на земле. Но отчего его подруга так отчаянно «не хочет наводить шумиху» вокруг их пары? Она стесняется Блэйза? Его семьи, деяний, факультета, друзей? Что было не так? В чём была проблема? Похоже, узнать об этом сможет только Блэйз и только у своей принцессы, потому что для Драко и Пэнси что-то в этой истории не складывалось. Когда итальянец ходил на свидания или отвечал на вопросы о ней, заметно нервничал, будто боялся проговориться или рассказать больше положенного. Словно он тоже её стеснялся, хотя и твердил обратное.

— Ты не сердишься? — вопросила Паркинсон, шагая под руку со слизеринским старостой.

— Немного, но лишь потому, что все всё знали, кроме меня. Я сорвался, — он вздохнул и опустил глаза, когда они уже подходили к месту назначения. — Извините.

Слизеринка радостно кивнула и чмокнула друга в щёку. Блэйз будто ожил после этих слов — с лица пала маска отчуждения и сожаления. Всё вроде бы нормализовалось. Кроме одного.

— И ещё, Драко, — нервно произнесла девушка, сжав его локоть. — Тебе нужно извиниться перед Грейнджер. Сам знаешь почему. Она и так плоха, ещё и ты со своей руганью подливаешь масла в огонь. Будь с ней сдержаннее, она этого не заслуживает.

— Заучка и сама рот мне затыкает и бросается оскорблениями! — фыркнул Драко и показательно отвернулся.

— Не спорю, но первая она тебя не оскорбляла, лишь могла нагрубить. Ты же сразу бросался в неё словами, которые заденут даже самого бездушного.

— Я не буду унижаться перед ней!

Создавалось ощущение, что он сейчас капризно топнет ногой и убежит в спальню, заперевшись там и отчаянно ожидая, когда все придут к нему и признают, что он был прав, но Малфой считал себя взрослым человеком, адекватным и зрелым, и прекрасно понимал, что такие действия только усугубят ситуацию. Также он осознавал, что драматичность и капризность являлись его главными и самыми заметными изъянами. Нездоровый эгоизм, взращённый ещё в детстве, препятствовал нормальной коммуникации с другими — будь то сверстники или взрослые люди. —

— Извинения — это не унижение, — Блэйз должен быть на стороне лучшего друга, а не гриффиндорки. И аристократа это сильно задело. — Это признак зрелости и осознанности, а также того, что ты — ответственный человек, который знает о последствиях тех или иных действий и слов. Просто попробуй, Драко. Никто же тебя не заставляет с ней общаться.

Вдруг ему вспомнились слова подруги по переписке. Мими бы извинилась, чтобы не вылетало такого обидного из её рта. Она была учтивой, вежливой, порой и дерзкой, но она никогда не старалась его обижать, а он даже не мог сказать жалкое «прости». Мими была бы недовольна им, если бы узнала, что он наговорил сокурснице, не думая, что та чуть не умерла в его же доме от рук безумной тётки. Сожаление внезапно окутало его густым, плотным туманом, заставив погрузиться в размышления.

***

Первым помещением для ремонта они выбрали ту самую комнату, которая станет пристанищем префектов для собраний. Это была идея Джинни, Тео и Пэнси же загорелись этой мыслью так, что мигом стали распределять обязанности по восстановлению. Площадь комнаты была достаточно большой, чтоб каждому старосте хватило своего небольшого уголка, заполненного любимыми вещами, увлечениями и прочим. Десять префектов, собирающихся сделать комнату своей, — это слишком много.

— На том и порешили: разделим комнату отдыха на факультеты. В любом случае, нам нужна будет отделка, мебель, какой-то общий декор, посуда. Было бы неплохо поставить рабочий стол и сделать мини-библиотеку…

— Гермиона, у тебя целый чемодан в книгах, в Башне стоит огромный стеллаж и в твоём распоряжении библиотека Хогвартса… — простонал Рон, явно не удивлённый и не обрадованный этой мыслью.

— А я и не о своих книгах говорю! — рявкнула гриффиндорка на друга. — Учебники пригодятся всем, возможно, какие-то дополнительные материалы для более глубокого изучения той или иной темы. Также запас перьев, пергамента, может, даже ручек и карандашей, доска, мел и прочее. В основном, мы тут будем собираться, чтобы обсуждать дела старостата, нам это понадобится, Рональд Уизли.

Грейнджер сощурила глаза и сейчас напоминала себя старую — ту девчонку, которой она была все годы в школе, которая спасала задницы своих мальчишек, отвешивала им подзатыльники, ругала из-за учёбы, смеялась с Джинни, проявляла себя на занятиях и была блестящей ведьмой.

— Туше, — рыжий тихо вздохнул и заставил себя усилием воли замолчать. Подруга крошечными шагами возвращалась к ним, хотя бы в таком виде. Рон устал видеть её разбитую, отчуждённую или притворяющуюся. Он вечно делал вид, что ничего не понимает, ведь так было проще, но он всё прекрасно видел. Уизли не был гением, зато хотел быть проницательным. После войны он довольно сильно повзрослел. От того ребёнка, которым он был годами, почти не осталось следа. По крайней мере, он ощущал это и старался не выказывать такие отличия от себя прежнего. В конце концов, они все изменились.

— Итак? — Ханна, кажется, не отличалась сообразительностью, потому до неё всё никак не доходило, что они будут делать с этим помещением.

— Начнём с уборки разрухи, а потом составим список того, что нам нужно. После очистки помещения можно трансфигурировать обломки в какие-то предметы мебели или декорации. Это будет сложно, но ничего невозможного нет, — твёрдо сказал Тео, осматривая всех находящихся здесь. Помимо старост, добровольцев было довольно много — около двух десятков человек, которые были заинтересованы в помощи школе.

Распределение обязанностей было быстрым: Главные префекты тут же сориентировались, составив список необходимых материалов директору и отправив с ним двоих рейвенкловцев, оставили несколько человек в коридорах, чтобы те убирали мусор и завалы повреждённой части замка, и определили других по точкам реставрации. К концу следующей недели по плану они должны были закончить ремонт всего небольшого коридора и прилегающих к нему помещений.

Грейнджер осталась работать в будущей гостиной старост вместе с Малфоем, Теодором и Паркинсон с Джинни. Последние две были своеобразным дуэтом лучших по выдумке чего-то связанного с дизайном. Вот и сейчас им пришла в голову гениальная идея для гостиной, которая подойдёт для трансформации пыльного и грязного помещения.

— Как насчёт того, чтобы одним заклинанием трансформировать комнату отдыха в кабинет для собраний? — Пэнси тараторила на одном дыхании, так, что её слова было сложно разобрать. — Вжух — и гостиная превратилась в конференц-зал! Это же гениально!

— Да! А то кабинет с дурацкими партами и лавками — такое себе удовольствие. И обе комнаты можно сделать в нейтральных тонах: например, светло-сером, молочном, стальном. Для того чтобы не выделять какой-то конкретный факультет, — в тон «подружке» проговорила Джиневра и хлопнула в ладоши. — Решено!

— Мысль хорошая, только понадобится много сил, чтобы изучить подобные чары и освоить их. Надо будет поговорить с Флитвиком и директором, — задумчиво согласилась Гермиона и тут же сделала мысленную пометку, дабы не забыть записать это в ежедневник.

После этого они приступили к уборке и подготовке к ремонту. Тео, задумавшись над чем-то своим (точнее — о словах коллеги по поводу её дня рождения), молча орудовал древком, периодически поправляя рукава свитера, которые постоянно падали и мешали нормально заниматься делом — этакая психологическая установка, с которой Тео бороться не мог, да и не хотел.

Пэнси с Джиневрой тихо спорили о будущем расположении какого-то предмета, затем расчищали само место и вглядывались в открывшееся пространство, что-то задумывая. Потом всё повторялось заново. Драко не слышал, что они не могли поделить и почему их работа идёт слишком медленно, как будто на них накладывают Конфундус время от времени. Парень вообще не понимал, как эти две своевольные девчонки смогли подружиться, когда столько лет подряд враждовали, бились по разные стороны и относились друг к другу с презрением. То ли дело Грейнджер. Она вообще почти ни к кому не проявляла презрения, ей нравилось знакомиться с новыми людьми, неважно, кто они, кем были, где учатся и что из себя представляют. Конечно, на него и его компанию это не распространялось, но как показывает практика, гриффиндорка не выносит только одного Малфоя, к остальным его друзьям она либо относится с терпимостью, либо проявляет к ним дружелюбие (взять хотя бы Паркинсон и Нотта).

Драко вздохнул и посмотрел на сокурсницу. Она увлечённо разбирала завалы, убирала палочкой сломанные предметы, какие-то восстанавливала, пытаясь понять, что это была за комната до разрушения, левитировала мусор в общую кучу возле двери и размышляла. Кто знает, что происходит в её голове? Наверняка думает об очередном домашнем задании или подготовке к экзаменам или чём-то таком. Грейнджер не меняется в таких вещах даже со временем.

И если говорить об изменениях…

Гермиона, думая о своём исследовании на тему зачарованных дневников, не замечала ничего из того, что происходило с другими студентами. Ей так было наплевать на проблемы подруг с выбором цвета для стен или вида напольного покрытия, что она просто абстрагировалась от бессмысленной суеты и наслаждалась уборкой отведённой ей части помещения. Пнув какой-то огромный камень в сторону других обломков, она проследила за ним и клубом пыли, которая поднималась от соприкосновения с другими кирпичами. В ближайшем углу была кучка выметенной туда пыли и грязи.

Староста девочек никогда не жаловалась на пыль, и у неё даже не было аллергии на неё, но от одного вида сора в носу защипало, после чего она тихо чихнула, зажав рот и нос ладонью.

— Будь здорова, — приглушенно раздалось неподалеку от неё. Она тут же повернулась к сказавшему, чтобы поблагодарить, и зависла. Драко Малфой только что был с ней вежлив? Земля точно должна сойти с орбиты сию секунду.

— Спасибо, — не веря, настороженно протянула Грейнджер и уставилась на старосту Слизерина и его значок. Это было своего рода поблажкой от директора и шансом реабилитироваться в глазах общественности, хотя Грейнджер не до конца понимала таких «поблажек», даже если говорить о Пэнси, с которой они неплохо сдружились (она давно уже опустила тот взаимовыгодный момент, из-за которого они стали общаться).

Малфой кивнул и прошёл к тому пыльному и засоренному углу. Невербально уничтожил мусор и принялся помогать Главной старосте разгребать обломки. Он заметил, что её волосы были заколоты странным образом с помощью длинного карандаша, но некоторые пряди выбились из пучка и прилипли к влажной от пота шее, явно причиняя ей маломальский дискомфорт. В памяти тут же возникло воспоминание, как он застал её в Ванной старост за самоудовлетворением. Щёки запылали, Драко чувствовал это, но всеми силами придавал лицу безразличное выражение.

«Не о том ты, блядь, думаешь, — рычал про себя слизеринец, злясь на хорошую память. — Давай, ты собирался извиниться перед ней, а не представлять, как она мастурбирует при тебе».

Голос подсознания шептал о том, что Драко скорее бы желал быть участником, а не грёбанным вуайеристом и извращенцем.

— Грейнджер, кхм… — он замялся, пытаясь совладать с собой и выбросить из головы всё ненужное, — я хотел извиниться… За то, что наговорил тебе всего с начала года, — Драко почесал затылок и уставился в пол. Он с трудом нашёл своё самообладание, ответственность и зрелость (гордость пришлось засунуть гиппогрифу в задницу). — В общем, мне жаль. Я не хотел, чтобы всё получилось… так, как получилось.

— Э-эм. Вижу, тебе это тяжело даётся, — Гермиона грустно хмыкнула, а потом чуть дёрнулась, осознавая, что ведёт себя также как и он. Вытерла вспотевшие ладони о джинсы и на выдохе сказала: — И ты меня прости, мне не следовало говорить тебе гадостей. Я хотела сдержаться, но моя вспыльчивость была сильнее самообладания, за что я ещё раз прошу прощения.

Гермиона подмигнула ему и вернулась к работе, дальше подкидывая идеи, где и в каких книгах поискать о Связующих чарах.

***

Что-нибудь нашёл о Беннетт-Хилл?

Нет, только дошёл до её увлечённости гриффиндорцем и демонологией.

И нашёл свою совесть.

В каком смысле?

Я сегодня говорил с друзьями. Мы обсудили всё, что нас не устраивало в этой ситуации, и вроде как помирились. Признаю, что был не прав во многом. Мама как-то сказала, что я бываю очень импульсивен, когда дело касается лично меня и задевает до глубины души. И я решился попросить прощения у всех, кого успел обидеть хоть чем-то.

Я горжусь твоей смелостью и решительностью. Это действительно важно — извиняться перед теми, кому причинил боль. Извинения даются всегда сложно, но после них живётся намного легче. Это своего рода обновление. Катарсис.

Гермионе было приятно, что Блэйк послушался её совета и наладил отношения с окружением. Для неё это и в правду было очень важно — не каждый согласится просить прощения у других людей. Многие находят это слабохарактерностью и унижением, но Блэйк оказался молодцом и умел слушать. Он смог найти в себе силы сделать это и, судя по всему, не пожалел о содеянном.

Давай спишемся завтра или послезавтра. Лучше послезавтра. Я буду весь завтрашний день очень занята и поэтому не смогу написать или ответить тебе. Извини, дела правда необходимые.

Что-то серьёзное? Это опасно?

Его волнения ей льстили, однозначно, но она также не забывала, что такие эмоции могли быть продиктованы не его внутренним «я», а Связующими чарами, наложенными на дневники. Этот факт одновременно и расстраивал, и радовал — она не хотела привязываться к кому-то, кого она, вероятно, знала по манере общения, и быть объектом настоящей осознанной привязанности Блэйка, ведь он точно мог знать Гермиону Грейнджер.

Ничего такого. Обычная комиссия. Я проверяюсь каждый год или время от времени по необходимости. Всё нормально.

Хорошо. Тогда до послезавтра.

Хорошо.

Опять всё сводилось к демонологии. Гермиона не раз наткнулась на факт заинтересованности Энн в демонах и различных духах. Фолиант, рассказывающий о её жизни, даже обозначал вероятность, что Энн Беннетт-Хилл проводила сеансы спиритизма вместе со своим дедом, который к концу своей жизни помешался на вызове демонов и сделках с ними. Это была опасная магия призыва, отличающаяся от взаимодействия волшебников с волшебными существами. Всё-таки черти, бесы, дьяволы были тёмными существами, которые редко шли на контакт с людьми, даже если предлагаешь им выгодную сделку.

Что-то тут не сходилось. Грейнджер никак не могла понять, что было не так в биографии волшебницы. Пробелов в истории было много, и их никто никак не заполнял. Своеобразные сюжетные дыры, вопросы, ответов на которые не было и не предвиделось, недосказанность, оставшаяся на страницах книги. Если бы только у Энн был личный дневник! Её мемуары бы многое объяснили, но все сведения, письменные разрешения, положения и подтверждения существовали лишь в теории. Куда делись письма? Где сейчас находится разрешение на создание Связующих чар? Есть ли в реестре эти заклятья?

Ни на один из этих вопросов не было ни единого, даже приближённого ответа. Эпизоды не складывались в общую картину, полотно было закрашено не полностью — краска то ли выцвела, то ли потрескалась и осыпалась. Просто наличия увлечения демонологией в сведениях о полукровке было недостаточно. Должно быть что-то ещё, что-то важное, что приоткроет завесу тайны.

Ничего страшного. Гермиона никуда не спешила. Завтра выходной, Макгонагалл дала добро на отъезд. Завтра она поищет новую информацию в лондонской библиотеке, посмотрит в маггловских книжных магазинах что-то про демонов и связь с ними.

«Если опираться на исторические гримуары, можно рассмотреть идею… Точно! Как я раньше до этого не додумалась?! Это же так просто!» — мозг самой блестящей ведьмы своего поколения работал вовсю. Она и сама поражалась и своей сообразительности, и своей глупости. — «Семнадцатый век, эпоха Ренессанса, гримуары. Кому приписывали древние и самые известные чернокнижия в то время? Ну, конечно!»

Грейнджер подскочила с кровати и метнулась к рабочему столу. На его поверхности лежал ежедневник. Она открыла блокнот на нужной странице и сделала короткую заметку о том, что именно ей нужно поискать в книжных и библиотеках, на полях возле пунктов плана на день. Со спокойной душой она легла обратно в кровать, поставив будильник на очень раннее утро, совершенно забыв о том, что завтра ей исполнится девятнадцать лет.