You treat me just like another stranger

It's nice to meet you sir

I guess I'll go

I best be on my way out

Ignorance is your new best friend

Ты ведёшь себя со мной, как незнакомец —

«Приятно с Вами познакомиться, сэр!»

Кажется, мне пора,

Лучше я пойду…

Ведь у тебя появился новый лучший друг — пренебрежение.

Paramore — Ignorance

***

Гермиона представить себе не могла, что встретит человека, который так громко возмущается, что его будет слышно на другом конце страны. Она не имела ничего против душевных потрясений Тео, но из-за него она не могла сосредоточиться на домашнем задании.

Кого она обманывала?

Из головы никак не выходило предположение, кем может оказаться Блэйк.

— Это просто немыслимо! — послышалось из спальни слизеринца.

Староста девочек вздохнула, закрывая учебник. Отлично. Теперь она не могла сосредоточиться по нескольким причинам.

— Я не понимаю, почему она себя так ведёт?! Что со мной не так? Да даже по меркам старых чистокровных гондонов — я — отличная партия для неё. Ну, ничего, ничего. Она ещё успеет осознать свою ошибку.

Нотт бубнил о своей очередной неудаче уже полтора часа. Грейнджер больше не могла выдерживать этот концерт, потому схватила свою палочку и кинула Заглушающим в дверь его спальни. Расслабившись в тишине, девушка открыла учебник на нужной странице и снова стала читать «Продвинутый курс Трансфигурации». Макгонагалл задала прочитать три главы и сделать большой конспект, и Гермиона решила не упускать такую возможность, чтобы потренировать зачарованное перо на перекрёстных ссылках, заметках и пояснениях. При мысли об этом у неё покалывали кончики пальцев.

Не прошло и пяти минут, как соседская дверь открылась и из своей спальни вышел Теодор в футболке и спортивных штанах, выглядя таким взбешённым, что Грейнджер внутренне сжалась на несколько секунд от раздражения.

— Вот скажи, дорогая моя коллега и подруга, все девчонки так себя ведут? — прорычал Главный префект и сердито сел в кресло, призывая бутылку огневиски.

— А все ли парни выглядят, как ты, и постоянно злятся? — ведьма вскинула бровь и посмотрела на парня, наливающего в бокал. — «Она ещё приползёт ко мне!» — передразнила Тео Гермиона и слабо усмехнулась.

— Подожди, ты что, подслушивала?

— А зачем? Ты в последнее время так орёшь! — она вскинула руки и чуть не выронила учебник, лежавший на коленях.

Слизеринец резко выдохнул и залпом осушил бокал. Зелёные глаза парня смотрели прямо, брови были нахмурены, губы плотно сжаты. Теодор Нотт в восемнадцать лет переживал безответную влюблённость и вёл себя как придурковатый бабуин, думая, что если он будет слушать маггловские подкасты «Как очаровать девушку» и подчиняться инструкциям какого-то идиота, придумавшего целый тренинг для мужчин, ведущих себя совершенно мерзко, то он станет сердцеедом номер один и Дафна Гринграсс согласится встречаться с ним.

Конечно, Гермиона знала, что подкасты — детсадовские разводки, с которых их авторы деньги гребут лопатой, а достоверной или хотя бы полезной информации не дают ни грамма. Ей было жаль друга, но она не могла ему помочь чем-то, поскольку не была чистокровной, богатой или очень красивой. Дафна же по всем этим критериям набирала высший балл.

— Она настолько тебе нравится? — тихо спросила Грейнджер, повернув голову к соседу.

Тео кивнул, наливая себе ещё выпивку. Скоро должна была прийти Пэнси и устроить ей разнос по всем фронтам из-за того, что она согласилась на это желание Малфоя. Она не хотела подставлять подругу, но и отказываться от желания было глупо, хоть и эгоцентрично.

— Ты не представляешь, как сильно.

— Не думаю, что у тебя с ней что-то выйдет, — девушка пожала плечами и отложила книгу на стол, поднимаясь со своего места. Она оправила длинные свободные шорты и футболку с логотипом «Чикаго Буллз»*, которых любил её отец и часто смотрел матчи НБА по телевизору.

— Все так говорят, — фыркнул Нотт и сделал глоток огневиски. С последнего отказа девчонки он стал много пить после занятий; это могло превратиться в зависимость, из-за чего Грейнджер сильно беспокоилась.

— Прости, но правда лучше иллюзий.

Гриффиндорка обошла кресло, в котором сидел парень, и обняла его за шею и плечи со спины. Чувствовала, что ему это было необходимо. Как и ей. Гермионе нравились объятия, ей казалось, что так она показывает, что готова прийти на помощь, что будет рядом в любом случае.

— Почему я ей не нравлюсь? — уткнулся слизеринец лицом в её руку, обнимающую его за шею. — Разве я так плох?

— Я думаю, такое бывает. Много лет подряд мне нравился Рон, но он не отвечал мне взаимностью, — она убрала руки и села на подлокотник кресла, смотря на то, как парень болтает жидкость в бокале. — Мне казалось, на нём свет клином сошёлся, я искренне не понимала, почему ему не нравилась, расстраивалась и плакала, а потом я познакомилась с Виктором.

— И ты просто переключилась с одного на другого?

— Нет. Конечно, нет. К Краму я испытывала симпатию, но Рон ничего не видел дальше своего носа. Спустя какое-то время он стал встречаться с Лавандой, меня он просто не замечал, я всего лишь была другом. Но я хочу сказать вот что: это нормально, что нам нравятся те, кто к нам равнодушен, — это в очередной раз доказывает, что вы просто не подходите друг другу. Осознать это трудно, но вполне реально, когда ты не питаешь слабые и бессмысленные надежды.

Какое-то время они просто молчали, и Тео прижал её к себе, обвив свои руки вокруг неё, пока гриффиндорка успокаивающе поглаживала его по спине. Грейнджер стала ему советчиком во многих вопросах, ему нужен был трезвый взгляд со стороны на ситуацию, потому что его друзья чаще подкалывали его и грубо говорили об этом, староста девочек же хорошо подбирала слова, чтобы было не так обидно.

Дверь в гостиную Башни старост открылась и с громким хлопком ударилась о стену. Главные префекты переглянулись и посмотрели в сторону входа. Пэнси Паркинсон была то ли обижена, то ли огорчена, то ли вообще зла. Плотно сжав губы и нахмурив брови, она прошла в гостиную, скрестила руки на груди и остановилась напротив двух старост. Спустя пару секунд, она заметила, в какой позе сидят её друзья, и с непониманием уставилась на них.

— Вы что, всё-таки трахаетесь?

У Гермионы чуть глаза на лоб не полезли от такого заявления, а Тео продолжал обнимать подругу и смотреть на слизеринку.

— Ты что вообще несёшь? — хмуро отозвался Нотт.

— Ваша поза говорит за вас.

Грейнджер встала с насиженного места и подошла к своему столу, собирая учебники. Сегодняшний поход в Хогсмид отменили из-за грозы, разыгравшейся субботним утром, и ведьма решила заняться учёбой и планированием своего свободного времени. Так она для себя выяснила, что в ближайшую неделю у неё останется время только для изучения осознанных сновидений, но никак не для практики.

— Какими судьбами, Пэнс? — волшебник поднялся с кресла и поставил на журнальный столик недопитый бокал.

— Какого чёрта, Гермиона?

Гермиона оглянулась, делая вид, что не понимает, что происходит и какие к ней могут быть претензии.

— Что такое?

Она предполагала ещё и самое худшее — кто-то ещё узнал о дневнике и её тайном собеседнике.

— Почему ты согласилась на второе желание Драко, даже не спросив меня об этом? Почему я, чёрт возьми, узнаю это, когда он говорит, что ты расскажешь ему?

Слизеринка была в гневе, не скупясь на эмоции: она размахивала руками и почти срывалась на крик.

— Послушай, я хотела тебе сказать об этом и поговорить с тобой, что вообще ему можно знать, я взяла отсрочку, чтоб обсудить это с тобой, но Малфой решил, что справится с этим сам, и дал мне понять, что поговорит с тобой о желании.

— Почему ты не отказалась? У нас с тобой был уговор с самого лета, а ты решила нарушить своё же обещание. Я была о тебе другого мнения, Грейнджер, — всхлипнула Пэнси и развернулась, чтобы уйти.

— Я хотела ему соврать и отказаться, так как мне дороже общение с тобой, но буквы стали появляться на коже и…

— Ах, значит, тебе важнее быть не изрисованной, чтобы никто не усомнился в доблести, чистоте и гордости Гермионы Грейнджер! Я думала, что хоть что-то значу для тебя, как и наша дружба, но я, видимо, ошиблась.

— Это больно, Пэнси! Это охренеть как больно, когда появляются буквы, особенно на лице! — закричала гриффиндорка, чувствуя, как сейчас расплачется перед двумя слизеринцами, ранее не терпевших её. — Когда появляется первая буква, ты не замечаешь, а затем это сравнимо с магическими порезами, — она показала на шрам, оставшийся от пыток Беллатрисы, до сих пор отзывавшийся фантомной болью. — Я не хочу проходить через это снова!

— Тогда ты даже не думала о том, чтобы рассказать ей правду, а сейчас готова на всё, чтобы разрушить хрупкое доверие, что возникло между нами.

— Всё не так, Пэнси… — её голос дрожал от накатывающей истерики, а тело тряслось будто от холода.

— Я не буду это больше слушать! Ты ведёшь себя как эгоистичная сука, решившая сдать меня Драко, хотя ты поклялась, что ни слова не скажешь.

— Я собиралась тебе рассказать…

Гермиона не успела договорить, как сокурсница выбежала из Башни старост, хлопнув входной дверью. Рвано выдохнув, Грейнджер опустилась на диван, ощутив усталость во всём теле. Все её слова были правдой. Вот уже два дня она не контактировала с Малфоем, чтобы избежать допроса о её общении с его подругой детства, поскольку она обещала.

— Она бывает довольно вспыльчива, не обращай внимания. Успокоится, и вы поговорите обо всём, вот увидишь, — тихо и мягко подбодрил её Теодор, прекрасно осознавая, в какую ситуацию они обе попали.

Он знал, что Малфой просил об этом поведать, однако Нотт и сам не знал ничего конкретного и точного. Две девушки не говорили никому и ничего, потому что поклялись хранить это между собой. Это было важно и честно, поэтому никто не имел ни малейшего понятия, как Грейнджер и Паркинсон стали тесно и хорошо общаться.

— Я правда оттягивала встречу с Малфоем, потому что знала, что всё этим и закончится.

— Так больно? — спросил слизеринец, сев рядом с соседкой и обняв её за плечи.

Гермиона молча кивнула и шмыгнула носом. Всё было разрушенным, сломанным, раздробленным, разбросанным.

И виной всему, как обычно, Малфой.

***

Пэнси с ним не разговаривала со дня совместного патрулирования. Она вообще общалась только с Блэйзом и его девушкой (что удивило всех), кидала грустные и смущённые взгляды на Джиневру Уизли и, пока никто не видел, на Грейнджер, видимо, желая примирения.

Гермиона Грейнджер и Пэнси Паркинсон казались ему самыми гордыми девчонками, которых он вообще знал. И если гриффиндорку оправдывал её характер, а также принадлежность к не менее гордому львиному факультету, то со слизеринкой творились совершенно непонятные вещи. Драко считал Пэнси лучшей подругой, которая не могла долго обижаться. Она была довольно рассудительной и предпочитала выяснять отношения, а не забиваться в угол и всхлипывать, как типичный подросток, не умеющий разбираться с проблемами и не желающий это делать.

Была ещё Мими, которая игнорировала его последние пару дней. Он написал уже с полдюжины сообщений, но они оставались непрочитанными. Признаться честно, Драко Малфой скучал по этой стороне своей жизни — окутанной тайной, странной и в прямом смысле волшебной. Иногда ему мерещилось, что созвездия, изображённые на форзацах дневника, перескакивали на обложку, а после возвращались обратно. Малфой не знал, что это: галлюцинации или реальность. Ему ещё предстоит выяснить многое.

Но сейчас его волновало совершенно другое: почему Мими с ним не разговаривала? Дневник не мог просто-напросто потеряться, поскольку на него наложены определённые чары. Девушка, небось, испытывает ужасную боль, раз не читает его сообщения. Обожжённая кожа, волдыри, кровь — всё это может стать последствиями длительного игнорирования существования её собеседника.

Вдруг с ней что-то случилось?

Вряд ли.

Все эти дни он думал больше о Мими, чем о Пэнси и её дурацкой обиде. Да, он считал, что ему необходимо знать такие вещи, в которые он был косвенно ввязан. Это ведь нормально. Мими была другого мнения. Она словно придерживалась позиции Грейнджер и Пэнси. «Это не его секрет, и ему не нужно об этом знать». Однако очень хотелось, и Драко был намерен узнать всё.

Он хотел узнать свою подругу по переписке поближе. Даже, наверное, больше, чем секрет Паркинсон. Да. Определённо. Было в ней что-то знакомое, притягивающее. Драко понимал, что поддавался чарам больше, чем Мими, и он не был против. Наоборот. Ему этого хотелось. Сильно. Да и почему он должен этому противиться? Малфой обещал себе, что этот учебный год будет другим, и слизеринец дал себе слово брать от него всё, что выпадет.

Все эти молчаливые дни он думал, какого хрена он вообще написал ей те слова про Рим. Несомненно: она ему нравилась. Больше, чем просто собеседник и человек. Ну, он так думал. Ему хотелось найти её, прижать к себе, вдыхать её запах, ловить своим ртом её дыхание, прикасаться к её коже, слышать голос и смех, смотреть на её эмоции. Разговор о Риме завёл его в тупик, одновременно с этим дав понять, что ему не всё равно на какую-то девчонку на страницах.

Она была важна.

Он слушал её, бежал за ней, как за уезжающим поездом, бежал рядом с её вагоном, но остановить поезд не получалось. Он знал, что будет бежать до следующей станции десятки или сотни минут, превозмогая боль и усталость. Он добежит. Он всегда догонял её, слушая, как она поучает его или увлекает какими-то разговорами. Он чувствовал себя до смерти усталым, но дико довольным и воодушевлённым.

Она нравилась ему, потому что была недостижимой, далёкой, как путеводная звезда или серебристый лунный диск, но когда он всё же достигал её, она никуда не девалась. И никак не менялась. Была всё такой же впечатляющей, захватывающей, блаженной, эрудированной, знакомой. И важной. Только ближе. Это честно.

Вот такие чувства испытывал Драко Малфой к Мими — девчонке, с которой переписывался полтора месяца. Можно ли влюбиться в человека, которого никогда не видел и не слышал, за такой короткий срок? Скорее всего. Теоретически. Наверное.

Но чувствовал Драко себя именно так, когда Мими ему писала или отвечала на его сообщения: окрылённым, чуточку сумасшедшим и нужным.

Так говорила мама, когда маленький Драко поинтересовался её чувствами в отношении отца. Нарцисса немного опешила, конечно, от такого вопроса, однако отвечала честно.

И сейчас он шёл в совятню, чтобы написать матери письмо, поделиться успехами в расследовании и спросить совета. Миссис Малфой просто обязана была ему помочь в этой ситуации и разобрать все его неудачи, потому что он себя накручивал.

Когда Мими не ответила ему в первый раз, он отнёсся к этому спокойно — мало ли, не может, дел невпроворот или ещё чего. Парень сразу вспомнил Тео и Грейнджер. Префекты были загружены делами школы, учёбой и проблемами и вертелись как белки в колесе. Малфой даже представил, что Мими — это Гермиона Грейнджер. Они были чем-то похожи, хотя гриффиндорку он не знал так хорошо, как те же Пэнси, Теодор или её дружки.

После игнорирования четвёртого сообщения Драко запаниковал. И чувствовал себя щенком, таскающимся за ней. Малфой ощущал зияющую дыру в груди, которую заполнить могла только его подруга по переписке. Тепло в ладони превращалось в редкое жжение, а дышать, порой, становилось тяжело, как при панических атаках или вроде того.

Ему было неспокойно и очень тихо. Тогда он чуть ли не разнёс гостиную от боли и опустошения внутри него. Блэйз, кажется, успел остановить его от разрушения школьной собственности. С каждым днём, проведённым без неё, Драко Малфой всё чаще огрызался, психовал и разбивался. Из него вышел очень хороший актёр, раз никто этого не заметил. Или не подал виду?

В совятне гулял сильный ледяной ветер. Никого не было, только почтовые совы. Ему же на руку.

Драко сел на пол, согнув колени, и развернул пергамент. В кармане чёрного пальто лежали перо и баночка с чернилами. Открутив крышку и макнув в чернила кончик пера, он начал:

«Мама,

я сожалею, что не писал тебе раньше, просто не было времени. Происходят странные вещи, которые я не в силах контролировать.

Мы выяснили, что на дневники наложено множество различных чар, перекликающихся друг с другом. Ты знала, что их нельзя ни выкинуть, ни сжечь, ни отдать? Вероятно, ты осведомлена. С одной стороны, это странно и пугающе. Я не привык подчиняться чарам. Похоже на лёгкий Империус. Чары сбивают с толку, и я не уверен в том, что чувствую к ней. С другой стороны, это даже забавно и интригующе. Очень хочется узнать, как выглядит Мими.

О дневниках сказано много интересного: они появляются у определённой пары людей, которые могут помочь друг другу справиться с трудностями и испытаниями. Найти путь к свету, и всё такое. Просил ли я о таком? Нет. Нравится ли мне это? Да. Она мне нравится, мам. Она очень эрудированная и в некотором роде своенравная, честная, трудная, многообещающая и… прекрасная? Не могу подобрать правильных слов, чтобы описать её. Мы знакомы всего полтора месяца, а кажется — будто целую жизнь.

Мне с ней легко. И очень хорошо. Даже просто общаться. И я бы хотел познакомиться с ней в реальной жизни.

Мими знает многое о маггловской культуре и искусстве. Как-то раз она скопировала мне стихотворение Сары Тисдейл, маггловской поэтессы. Оно красивое и довольно-таки рефлексивное. И мне было интересно. А ещё она мне рассказала о музыкальной группе, которая меня заинтересовала и которая ей нравится. Когда я послушал пару песен на дне рождения Грейнджер, понял, чем она ей нравится. И мне тоже. Музыка и слова — битое стекло, по которому ходишь босиком, держась с кем-то за руки. Тяжело, неприятно, похоже на пытку-терапию, хочешь отпустить руку и убежать, но сжимаешь ещё крепче, и потом это приносит облегчение.

Эта девушка очень интересная, и мне бы хотелось узнать её получше.

Знаешь, как я осознал свои чувства к ней? Мне стало невыносимо, когда она перестала мне отвечать на сообщения. И мне было хорошо после разговоров с ней. Почти так же, как ты и говорила много лет назад. Окрыляющее, сумасшедшее чувство. И это чувство, вероятно, приносит страдания. Кроме того, я, кажется, готов немного пострадать, чтобы ощутить заново. Глупо, правда?

Хотел спросить: что мне делать, если она так и не объявится? Чары дневника с новым днём действуют сильнее, жжение становится почти невыносимым. А если она меня узнала? Как мне узнать о ней?

С любовью и тревогой,

Драко»

***

Повторный седьмой курс — Гриффиндор и Слизерин — шли на сдвоенную Защиту от Тёмных Искусств к профессору Долишу. Бывший аврор был довольно строг. Ко всем студентам Хогвартса. У него было жёсткое угрюмое лицо, прямая осанка и глубокая морщина меж бровей. Гермионе он казался более строгим и требовательным, чем Грюм и Барти Крауч-младший. Конечно, она понимала, что он — бывший сотрудник Аврората, но ведь Кингсли никогда не выглядел таким… жёстким.

Долиш раз в две недели устраивал студентам третьего-седьмого курса встречи с боггартом, чтобы каждый мог встретиться со своим страхом после войны. Гермиона не была уверена на сто процентов, что это хорошая идея. У многих участников войны боггарт может вызвать какой-то триггер, потому что большинство детей до сих пор не могут оправиться от этого, пусть и прошло около полугода. Многие плохо спят, боятся громких звуков и стали тенью самих себя. Кто-то продолжает жить, борясь с собой и своими демонами, кто-то решает проблемы с ментальным и физическим здоровьем, кто-то пустился во все тяжкие, а кто-то, как она, спасается с тонущего корабля.

Кто-то, как она, противоречит сам себе, и в этом не было чего-то нелогичного, в конце концов, они все — сплошные противоречия самим себе, отколотые от нормального мира, дети, пережившие трудные времена. Сейчас они находят лечение и спасение в других вещах, которые раньше считались табу, принимают нерациональные решения. Они нормальные, просто разбитые на осколки и собранные по частям.

Раздумывая над этим, гриффиндорка одной из первых зашла в кабинет ЗОТИ и заметила то, что парты были убраны: они опять будут открывать дурацкий шкаф и заталкивать в него призраков.

В прошлые разы до неё не доходила очередь, так как она специально вставала в самый конец и молилась всем великим волшебникам, чтоб Долиш не вызвал её вне очереди. Каждый раз он смотрел на неё с неким осуждением, неодобрением и раздражением, видимо, посчитав, что Грейнджер трусиха каких только надо поискать, а Гермиона просто не хотела вызвать триггер.

Может быть, это было и трусливо с её стороны. Гермиона Грейнджер предпочитала безопасность и спокойствие борьбе со страхами.

Кабинет стал наполняться семикурсниками. Тео встал прямо за ней, третьим по счёту. Первой вызвалась Пэнси, посмотрев на гриффиндорку позади себя с обидой и поджатыми губами. Паркинсон по-прежнему дулась на Гермиону за желание Малфоя. Грейнджер переминалась с ноги на ногу пару секунд, пока бывший аврор открывал шкаф. Ей было боязно. Назад бежать не получится: Тео не даст ей слинять от собственного страха. Он, блядь, будет держать её за плечо перед собой, чтобы «помочь».

Ах-ха-ха, помощь! Она же свихнётся, если увидит то, о чём думает последние полчаса, начиная с того момента, как посмотрела в расписании, чья лекция у неё будет следующей.

— Ты никогда не станешь кем-то стоящим, Пэнси. Запомни мои слова, — услышала Гермиона из открытого шкафа. — Ты уже на пути к тому, чтобы быть ничтожеством. И ты никем не стала, погляди на себя.

Грациозной походкой к Пэнси подошла её мать — та ещё мерзкая дрянь, которая завалила дочь летом письмами с угрозами и унизительными речами. Для слизеринки это был переломный момент. И именно в эти минуты Гермиона оказалась рядом с ней, чтобы просто поинтересоваться, что у той случилось.

Грейнджер непроизвольно протянула руку к сокурснице и сжала плечо, безмолвно оказывая поддержку, пусть и во время ссоры. Паркинсон вздрогнула, ощутив прикосновение. Её мать продолжала подходить, пока сама Пэнси крепко сжимала в руке палочку, готовясь выкрикнуть заклинание.

— Думаешь, хоть кого-то заинтересуешь? У тебя нет ни таланта, ни ума, но есть твоё происхождение. Слушай ты меня внимательно, не прогнулась бы под…

— Ридикулус!

Магия полилась из её палочки и швырнула мать в шкаф, захлопнув его дверцы.

Пэнси тяжело дышала, некоторое время держа палочку перед собой. Она перевела дыхание и, потирая то плечо, где лежала рука Гермионы, отошла в сторону, посмотрев на гриффиндорку благодарным и печальным взглядом. Гермиона смотрела на неё, пока Тео не пихнул слегка соседку в спину, чтобы та встретилась лицом к лицу с тем, что её беспокоит.

— Грейнджер, — сжал губы Долиш и вернул внимание старосты девочек, — готова?

— Да, сэр, — кивнула она и сделала шаг вперёд, соврав преподавателю.

Дверцы шкафа снова открылись. Минуты две ничего не происходило. Потом в шкафу стало видно белую дверь, которую Грейнджер бы узнала из миллиона. Палата. Та самая палата в Мунго, куда она мечтала постучаться.

Из неё вышел Барви в лимонном халате, оставив белую дверь слегка приоткрытой. Она слышала, как оттуда доносились крики ругани, женский плач и непонимание. Сердце на мгновение замерло. Вот и самый худший её кошмар, принявший облик в реальности.

— Мисс Грейнджер, — мягко и сочувствующе поздоровался с ней колдомедик и обернулся на палату. — Мне очень жаль. Мы ничего не смогли сделать. Они вас никогда не вспомнят. Мне жаль.

Гермиона ощутила, как внутренняя тревога и боль сжали горло, как лицо горело, как губы дрожали, как в глазах мутнело. В ушах стоял шум. Руки тряслись, она тихо всхлипывала, не замечая ничего вокруг. В голове говорил голос. Шипел и смеялся. Опять. Как и каждый грёбанный раз. Давил на самое больное, ухудшал всю и без того херовую ситуацию. Она была в полной растерянности и досаде; тело тряслось, глаза наполнялись холодной солью, она дышала через рот, пытаясь справиться с нарастающей истерикой.

— Думала, что сможешь всё вернуть? Ха-ха! Какая ты наивная и забавная, Грейнджер! Хотела спасти всех живых, и не получилось. А кто от этого спасёт тебя? М?

«Замолчи! Убирайся из моей головы!» — рычала мысленно она на ту тварь, засевшую в её разуме с лета. Этот голос был ей противен. Потому что делал ещё больнее. Невыносимее. Выковыривал остатки здравого и правильного, нормального. Напоминал о том, что был прав каждый раз.

Слёзы бежали по горячим щекам, но Гермиона будто не замечала. Как бы она не хотела заткнуть голос в голове, всё же прислушивалась к нему, к словам, что причиняли вред её ментальному здоровью. И пусть лекарства стали работать как надо, зрительных галлюцинаций не было с того дня, как девушка разбила зеркало. Ей было плохо. Ей срочно нужно было уйти. Но сначала не дать этой суке внутри её разума победить.

— О, я не только в твоей голове, милочка. У нас одно тело на двоих.

Она кинула в боггарта невербальный и мощный ридикулус, с силой захлопнув шкаф и, кажется, повредив петли, после чего выбежала из кабинета Защиты, даже не оглянувшись на грозный крик бывшего аврора, вытирая слёзы и подавляя крик.

Ей было всё равно. Девушка не хотела объясняться и ждать окончания пары. Она должна была взять себя в руки, собраться с мыслями и привести себя в порядок. Грейнджер хотела быть в порядке. Казалось, с последнего приступа прошло много времени, но она помнила. Конечно, она помнила. С памятью у неё проблем не было. Хоть они и могли возникнуть раньше или в дальнейшем. Сейчас её это не беспокоило.

Гермиона даже не запомнила дорогу до туалета на этаже и то, как быстро передвигались её ноги при беге. Мозг будто отключился. Осталось тело. По крайней мере, оно её не подводило.

Да. Она могла рассчитывать на своё тело. Гермиона хотела на него полагаться.

Упав на кафельный пол и прислонившись спиной к стене, она прижала колени к груди и разрыдалась, как маленькая девочка, потерявшая родителей в молле. Она испытывала такие сильные и разрушительные эмоции, что не смогла сдержать их в себе. Это было похоже на эмоциональную разрядку, и всё же она знала, что это пряталось глубоко внутри неё, там, куда никто ещё не смог проникнуть. Приступов гнева и неконтролируемой магии не было. Были только плач и опустошение, деструкция и отчаяние.

Голова гудела от непрекращающейся мигрени, кожа лица горела жарким огнём, слёзы душили холодом и солью, а гриффиндорка не переставала плакать, уткнувшись в колени и закричав них от осознания беспомощности. Это было сродни освобождению того, что копилось внутри неё. Она так боялась того, что ей мог сказать мистер Барви, что запуталась, где была реальность, а где — страх.

«Долиш сделает ещё лучше: доложит на меня за неподобающее поведение», — усмехнулась она про себя и громко всхлипнула, шмыгнув носом. — «Какой же он придурок, господи, как Минерва могла его назначить вообще? Из него чуткий преподаватель, как из меня хороший игрок в квиддич. Он хорош в заклинаниях, но совершенно не разбирается в чувствах других. Больше никогда не приду на такие занятия», — заключила она и прокашлялась.

Эти мысли показались ей весёлыми и бессмысленными, так что Грейнджер хрипло рассмеялась, не услышав, как в туалет вошли. Ей было до тошноты смешно, что она перекладывала ответственность с одного на другого. Так, несомненно, было намного проще и легче, чем искать причину в себе. Гермиона просто не могла справиться с этим сейчас, просто ненавидела триггеры, просто не выносила этого ядовитого и низковатого голоса, немного похожего на её собственный.

«Это не мой. И никогда им не был».

— Эй, Гермиона, ты в порядке?

Девушка подняла голову, глядя на нарушителя, пробравшегося в женский туалет. Разумная её часть бы сняла баллы за такое нарушение, вот только сейчас ей правила эмоциональная и сломленная часть, поэтому она лишь инстинктивно сжалась, проклиная себя за то, что бросила палочку в метрах двух от себя. Чувство незащищённости, страх и агрессия. Эта троица преследовала её после войны довольно.

Их было двое на самом деле. Два человека, которые могли о ней позаботиться и знали, как это сделать.

Рон смотрел на неё обеспокоенно, сидел на корточках и порывался протянуть руки к ней, чтобы обнять, только Грейнджер ещё больше напряглась, будучи в сильном ступоре после «встречи с ней» и истерики. Затем расслабилась, и её глаза снова наполнились слезами от той благодарности, которую она испытывала к своим мальчишкам.

— Ты так быстро убежала с пары, что Долиш даже не успел что-либо предпринять… на этот счёт, — поведал Гарри, сев рядом с ней на пол и согнув колени.

— Я не хотела ходить к нему на эти занятия с боггартом, и обычно я…

— Стояла в самом конце, чтобы до тебя не дошла очередь, ведь тебе не хотелось с этим сталкиваться, — закончил за неё Рональд и взял ледяные ладони подруги в свои большие и тёплые. Гермиона сморгнула слёзы и отвела глаза, чтобы не заплакать ещё сильнее. Ей были приятны те чувства, что она питала к этим обоим — привязанность, сестринскую любовь и, опять же, безмерную благодарность. — Я заметил это ещё в первый раз; ты раньше не пыталась спрятаться. Очевидно, Нотт решил, что тебе стоит попробовать относиться к своему страху более спокойно, чем на данный момент. Это, конечно, заботливо с его стороны, но очень глупо. Даже я это понимаю, — парень шутливо закатил глаза и мягко улыбнулся подруге, притягивая её в свои крепкие родные объятия.

— И когда ты успел повзрослеть и стать таким… таким…

— Проницательным? — пробормотал он ей в плечо.

— Верно.

Ведьма прижалась к другу щекой и сжала в пальцах его мантию, пока руки парня медленно и мягко гладили её по спине.

— Все мы меняемся. Я стал замечать некоторые вещи касаемо людей, которые мне правда дороги.

— Я сразу не понял, почему ты стояла второй, когда пришёл в кабинет, — сказал Поттер рядом с ней. — Можно было догадаться. Прости, что ничем не помогли.

Гермиона хмыкнула и вернулась в прежнее положение, скрестив ноги на полу. Рон Уизли разместился по левую руку от неё. Так она оказалась сидящей между двумя лучшими друзьями.

— Тут ничем не поможешь.

— Но ведь… с родителями всё в порядке? — в голосе рыжего волшебника слышалась взволнованность. Похоже, он действительно переживал за неё.

— Пока да. Мистер Барви говорит, что они вспоминают меня, терапии проходят удачно, но мне сейчас нельзя их видеть. Нужно время, чёрт возьми, — она вытерла мокрые глаза основанием ладони и прерывисто вздохнула. Гарри приобнял её за плечи и протянул её волшебную палочку вместе с сумкой, которую она оставила в классе. Гермиона кивнула и поднялась на ноги, забрасывая ремешок сумки на плечо.

— У меня на сегодня больше нет пар, так что я пойду и приду в себя, — постаралась улыбнуться, да только вышло криво и неестественно.

— Может, тебя проводить? — откликнулись её мальчишки и поднялись за ней.

— Не стоит. Хочу обдумать всё это и составить мысленный отчёт. Типа самоанализа. Беата Дарлинг просила прислать ей письмо, если словлю триггер, и описать всё, что со мной произошло. Ещё я думаю поспать, если удастся.

Грейнджер кивнула на прощание лучшим друзьям и поспешила в свою башню, чтобы действительно отдохнуть. Когда она поднималась по лестнице, ощутила очередное жжение в правой ладони. Сегодня Блэйк ей ничего не писал, поэтому гриффиндорка забыла нанести на кожу настойку растопырника, дабы облегчить муки.

Она зашипела от боли, пока стояла на ступенях и рылась в сумке в поисках дневника и заколдованной пары очков для чтения.

Гермиона Грейнджер настолько отличалась любопытством и исключительностью ума, что нашла чары, которые позволяют читать письма, не вскрывая конверты. Заклинание распространялось и на переписку, в которой можно отследить степень прочтения сообщения. Своеобразный обманный манёвр, чтобы заставить Блэйка замолчать и дать ей личного пространства. Хм, вероятность, что это был Малфой, росла с каждым днём.

Потому что он говорил ей те вещи, которые она узнавала от него, как от Малфоя.

Девушка надела очки и посмотрела на обложку дневника, листая страницы с помощью заколдованного предмета. Дойдя до нужного листа, она увидела огромное сообщение и поднялась ещё на пять ступеней, чтобы открыть дверь своей гостиной.

Надеюсь, с тобой всё в порядке.

Сегодня случилось то, что я уже видел у этого человека. Приступ, спровоцированный триггером.

Как и у всех, у нас тоже проходят занятия с боггартом, поэтому, думаю, ты поймёшь, о чём я говорю.

Один из студентов, который открывал сегодня шкаф на паре, столкнулся, по моему мнению, с самым ужасным в жизни — потеря памяти. Как я понял, к студенту из шкафа вышел врач из Мунго и сообщил плохие новости — память не вернётся к людям, которым её стёрли. Вероятно, это были очень близкие сердцу люди, по всей видимости, раз студент так отреагировал. Было страшно на такое смотреть. Даже представить не могу, что он испытывал в этот момент. Я плохо знаю этого человека, поэтому не могу быть полностью уверенным, что с ним всё в порядке. Но я ему сочувствую.

Не знаю, что бы я делал на его месте, если бы это случилось с дорогими мне людьми.

Её колени подкосились, Гермиона раскрыла рот от шока, убедившись в своей догадке и правильности мыслей.

«Малфой!»

На неё накатила жгучая злость. Из всех людей, учащихся в Хогвартсе, ей попался самый противный, импульсивный, капризный человек, не умеющий держать язык за зубами и свои хотелки при себе. Просто немыслимо! И почему именно он? Почему она? Почему они? Сколько раз она согрешила в прошлой жизни, если в этой всё идёт через одно место даже в хороший год?

Гермиона зарычала от ярости и досады и резким движением сняла с себя очки, едва не повредив их. Жжение в ладони усиливалось, магия будто рвалась из неё и в конечном итоге нашла выход. Сильные потоки воздуха, вырвавшиеся будто из неё, открыли дверь гостиной так, что та с грохотом врезалась в стену. Гермиона даже не обратила внимания на то, что вошла без пароля, пока портрет возмущался и бормотал что-то о вспыльчивых и безрассудных подростках.

Глаза затуманились, девушка сцепила зубы, влетев в комнату, сметая потоками воздуха почти всё на своём пути. Ей было не до этого. Магия выливалась из неё, как из переполненного сосуда, и трещала на подушечках пальцев. Грейнджер даже не поняла, что предостережения Дарлинг сбывались. У неё был выброс стихийной магии. Она не владела собой. Никак.

— А малыш Малфой хорош, правда?

Гермиона никак не реагировала на голос в голове. Почти не слышала, словно была под водой на глубине. Все звуки едва ли достигали её слуха и мозга.

— Надо же! Всё это время он был Блэйком. Дай угадаю, Блэйк — интерпретация фамилии Блэк. Его мать из их рода, верно?

Ведьма догадывалась. Конечно, она строила теории о его имени, и не отбрасывала это «совпадение». Блэйк. Блэк. Малфой. И его рассказы про непонимание со стороны друзей, про секреты, занятость, плохой год, не лучшие отношения с окружающими, незнание ничего маггловского и прочее. Всё сходилось.

— Небось он тебе достался, потому что такой же чокнутый, как и ты. Хотя ты хуже. Ты медленно сходишь с ума, винишь себя в смертях друзей. Не спорю, ты виновата. И ведёшь себя отвратительно. Собеседник достался омерзительный. Как и ты, Мими.

— Заткнись! — крикнула она и развернулась, будто та, что говорила с ней, стояла у Гермионы за спиной.

Волшебство снова проснулось в ней с такой силой, что закрыло дверь гостиной с тем же хлопком.

— Не пойму, почему ему попалась ты. Ты ведь серая, невзрачная, больная на голову, испорченная девица, не собирающаяся ни с чем сражаться. Ты должна была мстить таким, как он, а не — какое же гадкое слово — дружить! Ты обязана была свернуть им всем шеи! Во что ты превратилась? Они поубивали всех, кто тебе был дорог, друзей, можно сказать, членов семьи. Из-за них ты забрала воспоминания у родителей. Ты просто эгоистичная сука, нашедшая выгодную жилу в их лице.

— Завали свой рот!

Крик гриффиндорки, казалось, заставил стены Башни старост содрогнуться. Слёзы уже не бежали по щекам. Была ярость, топившая в себе надежду на здравый смысл, который постепенно её покидал.

— Нет, ты меня дослушаешь до конца!

Голос будто отозвался на стеклянной поверхности кофейного столика. Грейнджер почудилась в отражении её собственная тень с ядовитым шипением и горящими недобрым пламенем глазами, с той самой ухмылкой, которая её добивала.

Ведьма не отдавала отчёта своим действиям. Опрокинула столик со всей силы, на которую была способна. Так, что стеклянная поверхность выпала из подрамника и разбилась о пол. Звон разбившегося столика оглушил её, заставил голос в голове замолчать, помог отчаявшейся девушке прийти в себя. Осколки валялись по всей поверхности ковра и немного на полу между креслом и диваном.

Она испуганно смотрела на разбитую мебель, пятясь назад, споткнувшись о ножку дивана, и упала. От удара головой о подлокотник дивана из глаз посыпались искры. Ей казалось, что на несколько секунд она потеряла сознание. Боль оглушила её на некоторое время, отозвавшись во всей голове. По подбородку стекала тёплая струйка крови. Девушка приземлилась лицом. Замечательно. Грейнджер вытерла её пальцами, глядя на красный цвет. Шок не проходит ещё какое-то время, пока она поднимается с пола, помогая себе руками и чувствуя, как осколки больно впиваются в кожу ладоней и колен.

Не было осознания того, что произошло и что она сделала. Злость успокоилась. Гермиона не плакала. Лишь мутным взглядом безразлично и пренебрежительно смотрела прямо, сидя на полу недалеко от стекла.

***

Слизерин выиграл матч у Рейвенкло. Драко Малфой схватил снитч на тридцать восьмой минуте, принеся победу своему факультету.

Как было приятно снова вернуться в спорт! Конечно, его испытательный срок включал в себя пункты про полёты, мётлы и квиддич. Драко нельзя было летать вне тренировок, брать в руки метлу даже для того, чтобы просто кому-то передать или отнести. Он не мог посещать более двух тренировок в неделю (с учётом того, что тренировки назначали раз в два дня). Не мог использовать обманные манёвры, которые не являлись, по сути, нарушением, чтобы словить снитч. Ради каждого похода на тренировку или участия в матче, как, например, сегодня, он должен был идти к директрисе за письменным разрешением, которое проверялось министерством. Перед полётами и после них у него проверяли палочку, на время забирали её и возвращали, когда он выйдет из раздевалки.

Ему нельзя было иметь метлу или использовать чужую для передвижения вне Хогвартса до истечения испытательного срока. Малфой не мог после окончания школы податься в спорт в ближайшие пять лет с момента вынесения приговора или ходить на квиддичные поля и матчи без официального разрешения.

Это было печальной новостью. Можно сказать, у него отобрали одну из главных радостей жизни — свободный полёт. Нарцисса, прочитав это условие на двадцать четвёртой странице его «письменного напоминания», лишь сочувственно посмотрела на сына и обняла его, проявляя перед ним свои эмоции.

Парень вернулся в свою спальню, размышляя о матери, которая прислала ответ на его письмо сегодня утром. Драко так и не распечатал конверт, оставив её послание для более удобного случая и свежей головы. Ничто не должно было помешать ему сосредоточиться на игре с рейвенкловцами.

Он спрятал пергамент с фамильной печатью в том потайном кармане своей сумке, куда обычно клал зачарованный дневник. Так было однозначно надёжнее.

Разломав печать и достав из конверта письмо, Драко сел на кровать и принялся читать. Привычный наклонный красивый почерк Нарциссы, круглые завитки и аккуратные буквы. Это напоминало ему о том, как она относилась к таким вещам. Миссис Малфой всегда писала от руки, изредка полагаясь на палочку и различные заклинания. Ей нравилось чувствовать перо, давить им на бумагу, выбирать подходящие чернила.

«Драко,

я немного напугана твоими заявлениями об этой девушке. Не будь строг к своей матери, но ты уверен в том, что испытываешь по отношению к ней? Это может быть навязано Связующими чарами и многими другими заклинаниями, наложенными на дневники. Боюсь, всё не так просто и ясно, как ты думаешь.

Порой такие вещи могут быть обманчивыми. Не пойми меня неправильно, я всего лишь не хочу, чтобы в момент осознания действительности тебе было больно от правды и разочарования. Я не могу быть полностью уверена в своих доводах и потому беспокоюсь о тебе.

Ты сказал, что вы многое выяснили. Что ж, я была удивлена только некоторым вещам. И прошу тебя не таить обиду на свою мать: тайны данных дневников обладателям следует узнавать в своё время, чтобы не нарушить гармонию, воцарившуюся между вами. Вы должны стать более спокойными и нелицеприятными, прежде чем узнать друг друга в настоящем. Таковы правила.

Думаю, Мими узнала о тебе раньше положенного — вот почему она тебя игнорирует и пренебрегает вашим общением. Если она действительно так умна, как ты говоришь, то она найдёт способы снять боль от чар. Я надеюсь, что она настолько умна и сообразительна. Иначе последствия могут быть просто ужасающими.

Ещё я размышляла над всей этой ситуацией. Ты думаешь, что влюблён в неё, а она никак с тобой не контактирует. Как бы мне ни было жаль, я должна сказать тебе вещи, которые ранят тебя: она напугана тем, кто скрывается за именем Блэйка, и она в растерянности от незнания, что делать дальше. Девушка совершенно не ожидала обнаружить в своём собеседнике тебя, милый. Прошу, отнесись хладнокровно к этому. Я знаю, каким вспыльчивым и обидчивым ты бываешь, когда что-то идёт не по твоему плану. Дай ей время. Она всё равно узнала тебя раньше положенного, вероятно, сейчас ей приходится нелегко в физическом плане.

Попробуй занять сейчас себя другими вещами. Например, поищи ещё какую-нибудь информацию о дневниках. Уверена, ты найдёшь немало интересного и познавательного помимо истории его создания.

И да, Драко. Будь осторожен со своими чувствами. Сейчас ты можешь думать, что влюблён, но вряд ли это происходит на самом деле. Не позволяй Связующим чарам и заколдованным дневникам взять тебя под свой контроль. Это может быть только зарождающееся чувство. И мне кажется, что ты не готов к этому. А влюбляться лучше всего, когда ты уверен в этом и желаешь этого. И, несомненно, когда готов ко всему, что для тебя приготовят судьба и любовь.

Я люблю тебя. Пиши мне почаще,

мама»

Малфой изумлённо и взволнованно вчитывался в последние строчки матери, пытаясь найти ответы на свои вопросы. Но, к сожалению, Нарцисса была права: он мог просто поддаться чарам.

От этих мыслей сердце сжалось и больно кольнуло. Лёгкие жгло, как будто в них попала вода. Давление в груди усиливалось. Драко не хотел, чтобы это были чары, он не хотел разочароваться, принимать иллюзию за чистую монету. Он просто хотел быть обычным счастливым человеком. И если Мими делала его счастливым (ему хотелось верить в это), почему он не может быть счастлив с ней? Почему у него на пути всегда какие-то сложные преграды? Такие вещи его расстраивали и выводили из себя.

Глубокий вдох.

Выдох.

И так три раза.

Спокойствие. Хладнокровие. Благоразумие. Здравый смысл. Всё это должно остаться при нём, чтобы Драко не сошёл с ума от разъедающих голову мыслей, глупой надежды на настоящие чувства. Все дороги вели к ней, и он любил находить новые пути, чтобы, наконец, до неё добраться. Снова и снова.

***

Она сидела рядом с ним на его мантии, которую он расстелил, чтобы она не заболела и не замёрзла. Он не видел полностью её лица, зато видел, как искренне она улыбалась. Он даже не слышал, что говорил ей, если вообще говорил.

На Астрономической башне было прохладно и темно. Ясная ночь спускалась на Шотландию, раскатывая над ними тёмно-синее одеяло, усыпанное сверкающими звёздами. Она облокотилась на его плечо и словно нарочно прижалась к нему. Ему казалось, что он улыбается во весь рот, ощущая её тепло. Они оба были в школьной форме, на полу перед ними валялись их дневники с рисунками, перешедшими с форзацев на обложки: его созвездия и её пионы.

Цветы казались ему донельзя знакомыми. Он где-то видел точно такие же сиреневые пионы, но не мог вспомнить, где именно. Бутоны были полураскрывшимися, как и сама Мими, сидящая рядом с ним, красивыми и притягательными. Драко протянул руку и коснулся кончиками пальцев шёлковых лепестков. Мягкие, нежные и тонкие. Прямо как её руки.

Единственное, что он мог разглядеть в темноте ночи на башне, — это её изящные руки, чем-то перепачканные в разные цвета в нескольких местах, милую улыбку, хрупкую фигуру, скрытую под одеждами школьной формы, и мантию факультета. Вот только в таком свете невозможно было нормально различать тёмные цвета, к сожалению.

Мими была со старших курсов, Драко был уверен. Хотел быть уверенным. Она казалась ему знакомой, но далёкой от него. Издали заиграла знакомая им обоим мелодия. Слова доносились до них так глухо, будто они находились под водой. Парень знал, что открывает рот, рассказывая ей что-то, а потом осознал…

Он подпевал словам песни, пока она брала его руку и что-то вырисовывала пальцами на его ладони.

Выгравируй своё имя на моей руке.

Наблюдая в темноте за её рукой, Драко видел на своей коже буквы его имени.

Вместо того, чтобы расстраиваться, я лежу очарованный.

Она была здесь. И это было важнее того, кто она.

Но больше ничего и не остаётся.

Вдвоём. Одни. Под звуки мелодии и шум ночного ветра.

Только я и ты.*

Это была его Мими. Его. Полностью. Вся. Тут. Рядом. С ним.

Он нашёл её…

…пока не проснулся посреди ночи в кровати общей спальни. Письмо матери валялось рядом, незаметное и неинтересное для чужих глаз. Наклонный почерк, аккуратные буквы, завитки. Кажется, он провалился в сон, когда дочитал его. Малфой же прочёл письмо?

Пробежавшись по строчкам глазами несколько раз, слизеринец понял, что дочитал до конца, прежде чем уснуть. Почему он вообще вырубился? Связано ли это с дневниками и Мими? Вероятно, она что-то испытывала, когда узнала о его настоящей личности. Драко расстроился. И кто захочет общаться с бывшим Пожирателем смерти?

«Всему своё время, так говорила мама в письме. То есть, моё время подходит к нужной цифре».