Кэт приходит к нему во снах — Данте узнаёт её по дыханию, крови из царапин, шагам, невыносимо долго просит подойти, но она вечно исчезает, как только он оборачивается.

Вергилий в ответ на его признание кивает этому, как неизбежному:

— Также ко мне приходила мать. Разница лишь в том, что её обращали... иначе.

Он молчит минуту, не двигаясь, а Данте узнаёт это его молчание — брат с опозданием осознаёт очень простую вещь.

У него тоже была надежда спасти Кэт.

С тех пор Данте видит её во сне лишь с клыками. Так она приходит чаще — не говорит с ним, но всегда хитро ухмыляется.

А затем прижимается поближе и вгрызается ему в глотку.

Данте не удивляется, но лишь чешет шею по утрам — что-то он выпил не тех.

Увы, скорбь не заглушить снами.

***

Следующий сон оказывается слишком явным: Данте проваливается спать у стены — кровь пьяных кружит голову, слишком лень идти в комнату, а банкетка в крыле возле их кладовой оказывается самым уютным ложем. Ну или таким, что никто не будет ругаться, если он её нечаянно заблюет.

Кэт нависает над ним — во сне видно лишь знакомый капюшон и дыхание на лице — ближе, ближе. Данте цепляется пальцами за банкетку, боясь лишь того, что вот-вот проснется, и совсем не хочет спугнуть то, что ощущается столь явно: вот она, вот здесь Кэт, вернулась, она здесь, всё хорошо!

Она гладит его по лицу, шее груди — её руки не столь холодны, когда он увидел её тело, но и не столь теплы, чтобы считать живой. О если бы этот ритуал сработал! Если бы не попытки обмануть смерть и обраще...

Кэт целует его резко, точно обозначая вторжение в его сон. Данте отвечает ещё стремительней — поднимается на локтях, пытается уловить черты её лица, но его глаза тут же накрывают рукой, а поцелуй заканчивается тем, что Кэт садится ему на грудь.

— Прости, что не успел, — едва шепчет Данте, гладя её упершися прямо в ребра колени.

Он бы дал ей всё, будь она жива, больше не боялся, проконтролировал себя, чтобы ей было хорошо, нашел бы прочную капу, чтобы ничего не случилось, когда он посадил бы её к себе на лицо...

Мольбы простить оборачиваются хрипом.

Кэт вгрызается ему в горло и хлебает жадно, но неумело.

Данте резко вскакивает, не успевая закончить мысль, что для такого ей лучше сидеть у него на руках.

Коридор пуст, а тень, похожая на край рукава, оказывается лишь краем порванной шторы — та колышется на ветру. Ему, видимо, придется объясняться перед Вергом за очередную дорогую тряпку, которую он не выбирал. Наверняка брел по стенам и зацепился за что-то не то.

Но вот почесывая зудящую шею, Данте точно знает: единственное фальшивое окно он не открывал.

Ведь стоять между ним и сырой стеной их подземного бункера — то ещё удовольствие.

***

Вергилий встречает его за завтраком: судя по гримасе медного солнца на трехсотлетних часах в обеденной, закат будет через полтора часа.

— Не спится? — пытливо переспрашивает Данте, — Хоть бы мне что-то рассказал.

Но брат лишь размеренно раскладывает салфетки на блюде, будто соблюсти белизну его расшитого воротничка гораздо важнее, чем говорить о тех мыслях, которые связаны с его сегодняшним сном. Данте смотрит на него и почти ломает десятки раз согнутую и выпрямляемую обратно ложку: неужели ты, блядь, снова делаешь вид, что тебя ничего не касается, а, братец?

Вергилий отвечает на это лишь каменной гримасой на лице. И лишь разложив салфетку для еды ровно справа от салфетки для воротничка, отвечает:

— Это проходит. Я накажу виновных. Уже сегодня.

Данте узнаёт это «Я решу все проблемы, отстань». Узнаёт это нежелание говорить о своих планах, будто он ему чужой. Узнаёт эту проклятую привычку не касаться того, что так сильно напоминает об истинных эмоциях, которые якобы способны остановить хоть одну из шестеренок, которые принадлежат вечному механизму «долгосрочные планы Вергилия».

Это... Это...

Да какого хера он несёт?!

Данте швыряет очередную дорогую стекляшку ему в лицо.

— Ты даже не говоришь мне о том, что видишь во сне! Ничего не сказал мне о мести этим мундусовым ублюдкам! Не признаешься, что видишь её во сне! Почему бы хотя бы не сказать мне, что ты не похоронил Кэт?! Почему не дал мне попрощаться?!

Вергилий не уворачивается — просто ловит бокал на лету, ставя его и не замечая осевшей на резной запонке капли. Не нападает. Не выгоняет из столовой.

Лишь проходит к другому концу стола и нависая, чеканит:

— Объясни мне, почему это я узнаю об последним?

Данте, отдышавшись, смотрит на него и едва осознавая сказанное не может понять: кому из их клана нужно было забирать тело Кэт?