Последнюю неделю его настроение было отвратительным, а бо́льшая часть произошедшего за сегодня казалась серой. Он чувствовал себя как в не до конца наступившем анабиозе, – вяло, скучно и даже немного грустно.
Самое стрёмное то, что причины на такое всратое настроение у него были. Он, конечно, не показывал этого – спасибо, что оборотни не были дохрена эмпатами. Но от себя-то не убежишь.
Он вздохнул, едва из-за своих мыслей не врезавшись в человека, шедшего навстречу.
Коннор не верил, что любовь живёт три года. Всего три года. Ну, такая вот расхожая фразочка у людей. Но какое-то подозрительное поведение Гэвина в последнее время заставляло напрягаться и… сомневаться, да. И верить в эти слова.
Он вспомнил, как примерно месяц назад они о чём-то говорили, потом Гэвин отвлёкся на кого-то из коллег, а после залип в телефон: что-то активно строчил, искал, а когда Коннору стало скучно и даже несколько неуютно с молчаливым Гэвином, то он кашлянул, заставив его вздрогнуть. Телефон тут же был заблокирован и спрятан, а на него уставились честными, невинными глазами. В исполнении Гэвина это было странно, но мило. Коннор нахмурился:
– И что это такое?
– Да так, – Гэвин криво, но искренне (ему так показалось) улыбнулся. – Не забивай голову.
Коннор и не забивал бы, блядь, спасибо большое.
Если бы не начал после этого замечать, что Гэвин, посмотрев в телефон, начинал сосредоточенно и даже напряжённо пялиться на него. А ещё он сразу же закрывал вкладки на планшете или ноуте, когда он к нему подходил и приваливался под бок. И вроде бы всё было хорошо – Гэвин его обнимал, тискал и целовал, но… Он вздохнул. Узнать, где там Гэвин сидел, было невозможно. Не столько даже потому, что у него не было тайного таланта к программированию. Он попросту не мог как-то перешагнуть через себя и посмотреть, чем он занимался. Он, может, мог провернуть что-то такое на работе. Но их отношения – не та работа.
Но может, думал Коннор, решивший пройтись до дома пешком, это просто накручивание себя и излишняя паранойя? Он вяло пнул камешек; тот пролетел пару метров и угодил в столб. Как-то его не радовало сегодня даже то, что получилось уйти пораньше – обычно это означало, что он сможет побольше побыть с Гэвином. Эта мысль приободрила на секунды. А потом всё вернулось в прежнее состояние не-нормы.
– Мудак мохнатый, чтоб его… – кисло и без огонька выругался он на своего, как окрестили их в департаменте, муженька. – Хватит себя накручивать, – твёрдо сказал он себе, надеясь на силу самовнушения. С самого начала их знакомства всё, что касалось Рида, вызывало у него бурю эмоций – от негодования до беспокойства и симпатии. Так что какого чёрта он думал, что это со временем изменится?
И сейчас он, обычно веривший Гэвину, как самому себе, сомневался в нём. Слишком много было, на его взгляд, странного поведения.
На душе было погано. И пить ещё, как назло, хотелось… Опять он затянул с этим. А поблизости точек продажи крови не было. Но ничего, успокоил он себя, зная, что как бы его вредный оборотень себя ни вёл, он всегда заботился. Вот Коннор придёт домой, а там и Гэвин вновь начнёт на него по-медвежьи ворчать, почему это он, мол, опять заставляет себя терпеть, ведь он же, Гэвин, предлагал.
Коннору это заботливое ворчание всегда нравилось, так что сейчас, думая об этом, он начал улыбаться, а шаг его сделался бодрее. Гэвин точно должен быть дома. Он его сегодня так томно-сонно провожал на работу, всем видом показывая, что из кровати он вылезать весь день не будет. Сонный, он всегда крепко обнимал, тёрся щекой о него и прижимал к себе, пышущему жаром со сна. В груди его что тогда, в моменте, что сейчас разлилась нежность. Как же чертовски были правы друзья его оборотня, говоря, что в нём совсем не видно этой его стороны. Не видно, пока не подберёшься поближе. Тогда-то Рид и раскрывался, давая понять, что Тине, Крису и Хлое есть, за что его любить. С Хлоей вообще забавно вышло… Он ведь сперва так злился на неё, а теперь они с ней дружат, обсуждая кое-кого. Проблемы-то у них общие и до боли похожие.
Тревога задвинулась в дальний угол, и оставшийся путь он преодолел, пребывая в мечтательном состоянии, а уж ближе к дому вовсе начал что-то петь под нос. Настроение, в общем, выровнялось.
Он открыл квартиру и вошёл, поморщившись мимолётно от странного и не особо приятного запаха. Пахло так, будто к ним в дом попал покопавшийся в мусоре енот.
– Я дома, – громко сказал он, зная, что его точно услышат в любой точке квартиры. Только вот на его реплику ответа не последовало. – Хм, может, вышел…
Коннор прислушался и уловил шум воды в ванной. Он подошёл ближе и услышал довольный стон Гэвина.
– Ох-х, блядь, да! – Гэвин почти хныкал, – как же охуенно!
У него дёрнулся уголок губ, брови поползли вверх, а сердце забилось так сильно, что стало отдавать в ушах. Тревога и то, как он накрутил себя по дороге домой, – всё вернулось в бо́льшем объёме. Все страхи да догадки словно получили подтверждение.
– Блядь, – в ванной что-то упало, Гэвин рыкнул. – Кажется, я ждал этого момента вечность… Как же хорошо-то, – и он опять хныкающе застонал.
Честно? Коннор не знал, что ему делать. Он попытался вслушаться, есть ли там кто-то ещё, но слышал лишь редкий голос Гэвина, его стоны и своё собственное сердцебиение. Взволнованное. Быстрое – до боли в грудине. Он судорожно вздохнул, лихорадочно думая. Он же… совсем невнимательный. Верно? Когда к Риду кто-то подкатывал – или, сказать точнее, пытался, – то он этого просто в упор не видел. Коннор вообще удивлялся порой, как он мог встречаться с кем-то до него с таким-то восприятием знаков внимания.
Даже вот почти совсем недавно! В баре! Они вновь собрались компанией, и Гэв отошёл к барной стойке, где к нему стал клеиться какой-то паренёк. Активно так. И его «муженёк» разговорился с ним, как с приятелем. Он тогда подошёл к Гэвину со спины и обнял, принимая на себя вес вмиг расслабившегося оборотня. Парень напротив сразу скуксился и, извинившись, ушёл. Гэвин лишь фыркнул, начиная весело что-то рассказывать уже ему, пока сам Коннор с прищуром сверлил спину парня. Тот даже оглянулся пару раз, напряжённый. Чувствовал, значит.
– Ты в курсе, что с тобой флиртовали сейчас?
– Разве? – равнодушно отозвался Гэвин, схватил коктейль и присосался к нему, – не заметил как-то.
И чёрт, он совершенно точно не лгал. Потому что Гэв, когда это не касалось работы, мог быть невнимательным настолько, что это казалось абсурдным.
И такое, на самом деле, встречалось достаточно часто. Потому что после того, как его «муженёк» вернул способность оборачиваться, он стал спокойнее и если не мягче, то что-то близкое к этому. Поэтому и люди его перестали так сильно бесить, и, как следствие, он был дружелюбнее. И к нему стали активно клеиться, ведясь не только на его внешность, но и на более частые сейчас улыбки. И Коннор, вообще-то, даже и не думал ревновать. Ну, старался.
Но видимо… видимо он что-то пропустил? Или, если он реально не замечал ничего из подобного, то, значит… сам заинтересовался?
Накрутивший себя до абсолюта Коннор не знал, что и думать. Ещё с десяток минут назад ему было даже стыдно, что первым, чем он попытался для себя объяснить изменившееся поведение Рида, были мысли о прошедших чувствах. За месяц он и правда о многом думал, но...
Но сейчас… когда он зафиксировал… доказательства?..
«Хватит, блядь!» – одёрнул он себя.
– Да, блядь, только ты! – снова что-то упало.
И перед глазами как-то всё резко стало чёрно-красным – от ярости. Он расправил плечи, чувствуя, как сильно сжались его челюсти – до зубной боли, а рука – на ручке двери. Которую он тут же дёрнул, срывая, кажется, замок, дверь – с петель. И он яростным вихрем ворвался в ванную с рыком, достойным самого злого зверя:
– Какого хрена, Гэвин?!
*****
Окей, день пошёл по пизде… не сразу. Что уже радовало. Он проводил Коннора на работу, сонно пробубнив что-то насчёт того, что вечером заставит кровососа нормально пожрать, потому что его заебало, как этот самый кровосос блаженно замирает, уткнувшись в его шею и принюхиваясь. Окончательно смущать это его перестало где-то через год начала их отношений. И окей, они всё ещё не жили вместе… почему-то, периодически ночуя друг у друга неделями. Дураки, думал он. Любители порой уединиться, парировал Коннор. И, может, что-то в этом и было.
Но стоило, пожалуй, вернуться к его охуительному дню. Чуйка его, обычно предсказывающая неприятности на его весёлую задницу, в этот раз молчала, паршивка.
Эл бы, наверно, громко поржал над ним и сказал, что только он мог так вляпаться.
– Да блядь, только ты! – рыкнул он, в очередной раз протягивая руку за бутылкой геля и снося что-то на пол, когда дверь ванной с треском открылась. Ну как – открылась? Коннор снёс её нахер со всей своей вампирской дуростью. Ещё и предъяву ему сразу кинул! Блядь, если бы он не любил этого кровососа, то точно бы ощерился в полутрансформации, но он любил, так что лишь возмущённо взрыкнул: – Ты чё, охренел? Дверь зачем снёс? Постучаться уже не вариант? И я знаю, что от меня воняет! Но я не виноват! – закончил он оскорблённо, выливая на мочалку очередную дозу геля для душа. Его вновь передёрнуло от воспоминания, почему же, блядь, от него воняло-то так.
Приняв душ, нормально пожрав – выходной, как-никак, можно и не торопиться, он столь же неспешно оделся и пошёл туда, где собирался, если можно так сказать, сделать подарок для Коннора. Сама идея этого его несказанно смущала, но желание сделать что-то приятное да ещё и с намёком и шуточкой всё пересилило. Поэтому шаг его был пружинист и бодр, настроение – радужнее некуда, а прилипшая вчерашним вечером песенка – ненавязчиво навязчива.
Он вышел загодя, чтобы не ехать до салона, а пройтись. И, с одной стороны, знай он, что его ждёт, то взял бы транспорт.
Так что, в конце концов, он остановился у низкого крыльца, перед прозрачной дверью и вывеской, что мрачновато оповещала, что именно здесь находится студия татуировки «Дракон». Ухмыльнувшись, он вошёл внутрь.
Уже через несколько минут, сказав свою фамилию, он усаживался на удобное кресло.
– Это же латынь? – с лёгким интересом спросила мастер, представившаяся Ди.
– Ага, – кивнул он, продолжая наблюдать, как Ди подготавливает нужные инструменты и краску. Спрашивать о значении она не стала. Да и зачем?.. Гэвина, впрочем, это даже обрадовало. Было видно, что молчание клиента её не напрягало, так что Гэвин позволил себе расслабиться, а потом подставил шею для обработки. Ага, для тату он выбрал одно из наркомански любимых Коннором мест. Самое то. На видном месте; однако он сомневался, что латынь так уж сейчас распространена. Не, его кровососище её знал, конечно, пусть и не в идеале (о, он представил, как бы Кон отреагировал на эти слова – надменный взгляд, вскинутая бровь; он ухмыльнулся). Так что это было лишь для них. Ну и умников, которые какого-то хера решили посвятить частицу своей жизни изучению грёбаной латыни.
Первый укол иглой был неожиданно болезненным, так что он напрягся.
– Всё в порядке? – на вопрос тут же остановившейся Ди он лишь согласно кивнул. Он уже бил тату, но было это много лет назад, так что ничего удивительного, что он отвык. Да и место его первой татуировки тоже было достаточно болезненным – внутренняя сторона бедра. Он сделал её почти сразу после знакомства с Хло. Что-то на него тогда накатило.
В дальнейшем он просто отключился, погрузившись в свои мысли. Коннор в последнее время выглядел не то нервным, не то напряжённым. Сегодня, решил он, они об этом поговорят. Он давал ему время на то, чтобы самому рассказать, что случилось, но этого всё не происходило. А он, вроде как, уважал его выбор что-либо не говорить. Большой уже мальчик, знает, что делает. Но с каждым днём обстановка лучше не становилась, так что… пришло время вмешаться, ага?
У него даже была идея приготовить праздничный ужин, но Гэвин не сказать что был хорошим поваром (потому что с мастерством Коннора ему в любом случае не тягаться), а сделать из себя красивый ужин было как-то… Не-не, вот он сразу же представил, как лежит на кровати, ждёт своего любимого всем сердцем кровососа. На нём – только трусы да бант где-нибудь на шее. Красный – аж до рези в глазах. От этой картины он смутился даже немного и сразу же захотелось прописать себе подзатыльник за такое вот бредовое… Ну не был Гэвин создан, как он считал, для такой вот… нежности, что ли. Что-то около романтики в виде тату с намёком? Ага, эт-то запросто.
Хотя кто его знает, мелькнула шально в голове, может, лет этак через пять он и решится на такое. Но сейчас – точненько нет.
Зато Рид надумал, что заказать столик в его любимом ресторанчике он вполне может. Кона это обрадует – это факт. Он вообще, как есть вновь начал, полюбил пробовать новое для себя. И в последнее время его кулинарной фиксацией была турецкая кухня. Вот как закончит с татуировкой – сразу же им позвонит!
А за такими мыслями и сеанс прошёл.
– Вот и всё, – довольно сказала Ди, протирая в последний раз его татуировку салфеткой. Он сразу сказал, что ни мазать чем-то, ни плёнкой покрывать не нужно: оборотень же, за часок максимум заживёт. И от очередного осознания, что теперь он мог оборачиваться, и, как следствие, регенерация тоже пришла в норму, достойную оборотня, он внутренне поплыл. От признательности, нежности и всё той же любви к Коннору, что однажды согласился ему помочь.
Бля, ну какой же Коннор Андерсон был… хороший. Вот.
Гэвин расплатился, довольный примерно на все сто и даже больше, и вышел из студии. Немного подумав, он решил зайти в ближайшую кофейню за чем-нибудь сладким и кофейным, как вдруг его ухо дёрнулось: где-то впереди прозвучал женский крик. Он сразу же напрягся, сожалея, что значка с собой нет. Типа… он вообще не думал, что настолько «удачлив», чтоб в выходной столкнуться с какой-то хероборой. Впервые за дохера лет он банально не взял его с собой.
Не то чтобы в данной ситуации это было столь уж важно.
Гэвин помчался вперёд, оказавшись на нужном месте меньше чем через минуту. И что ж, банальная кража женской сумочки. А Гэвин же, блядь, ответственный… Раз уж прибежал, то почему бы не помочь?
После исправления его базовой способности, запахи стали ярче («Потому что ты теперь вновь ближе к животному» – слова Эла охуевшему Гэвину, когда он радостно осознал, что всё вновь, как несколько лет назад). Так что он почти по-собачьи (хоть и не псина ни разу!) занюхнул запах обеспокоенной девушки и, приказав ей ждать его здесь, помчался по запаху вперёд. Мудак был обычным человеком, так что Гэвин его быстро нагнал. Ну или загнал. Тут как посмотреть, конечно! Потому что запах привёл его в тупик, кончавшийся кирпичной стеной с чередой мусорных (и пованивающих) баков под ней.
Ну и конечно же, блядь, увидев ощеренную Гэвинову рожу, придурок рванул к тем самым бакам. Чтоб по ним, значит, запрыгнуть на стену и слезть уже с другой стороны. Гэвин – сразу за ним.
Идиот («Долбоёб!» – прорычал он тогда), судя по всему, умел лазить по стенам столь же ловко, как Гэвин – летать. То есть примерно нихуя. Так что в момент, когда Гэвин в элегантном (так он предпочитал думать) прыжке схватил его за ногу, этот вор-неудачник соскользнул, полетел вниз и утянул за собой Гэвина.
Прямо в сраные баки. С чем-то сто лет назад протухшим. Склизким. Мокрым и просто ядрёным.
Отплёвываясь от мусора, попавшего в оскаленную пасть, он не отпускал ногу этого… этого, вцепившись мёртвой хваткой.
Сумочке повезло больше – она отлетела во всей этой вакханалии в сторону, её даже не задело. Повезло хозяйке, конечно.
– Ты долбоёб?! Нахуя ты полез на стену, если явно не умеешь этого делать?!
– Да ты свою рожу видел?! – визгливо, брезгливо и нервно возопил долбоёб, – я бы не только на стену полез! Я бы взлетел!
– А чё, спроси я у тебя вежливо, отдашь сумку или нет, ты бы так и сделал? Типа простите, мистер, блядь, щас всё будет? – не то чтобы Рид его в таком случае отпустил. Нихуя.
– Нет, конечно!
– Ну так и не пизди! Твою мать, из-за тебя от нас теперь пасёт, как от мусорного склада! Сиди, блядь! – он зарычал и дёрнул воришку вниз, падая обратно в бак. Ну нет, после такого он точно не позволит ему уйти!
Пока дезориентированный идиот вновь барахтался в баке, пытаясь определить где низ и верх, Гэвин выбрался оттуда и полез в куртку, не особо надеясь найти там телефон. Но – охуеть! – ему повезло, тот спокойно лежал во внутреннем кармане. Гэвин быстро позвонил и рыком сообщил, что задержал долб… вора, и пусть они несут к такой-то подворотне свои задницы и пакуют долб… воришку.
Ну и конечно же приехали знакомые ему оперативники. Он хлопнул себя рукой по лицу и с силой провёл по нему. Ну теперь дрянных шуточек-то, конечно, не избежать.
– Ни слова, – прорычал он, когда его оглядели и уже открыли рот. Рты тут же закрылись, но глаза – блестели. От смеха. О, он чувствовал, как их от него распирало. – И подбросьте меня до дома! В таком виде я никуда, блядь, пешком не пойду!
– Не вопрос, Рид, но поедешь с ним рядом. У вас сейчас одна аура на двоих.
И два ублюдка тут же заржали.
Он бы вздохнул тяжело, если бы не запах и страх блевануть (не то чтобы это случилось бы).
Дальше они нашли девушку, что было кинулась к нему с явным намерением обнять, но даже человеческий нюх был способен уловить источавшийся им аромат, так что он был награждён горячими словами благодарности. Спасибо готов был сказать и он ей, потому что она даже нос не прикрывала. Из благодарности, надо полагать.
Тяжёлый, тяжёлый день.
Спасибо двум ублюдкам, что всю дорогу оглядывались на него (и долбоёба, что тише воды сидел рядом) и хихикали всю дорогу, они подбросили его до дома. Как его впустили – история отдельная. Нет, проблем не возникло, но ему повезло наткнуться на семейство, что в полном составе решило пойти на прогулку. И теперь он будет долго ещё помнить лица бедных людей, что вмиг охуели, стоило дверям лифта открыться. Гэвин даже истерично немного им посочувствовал. Едешь себе спокойно, а внизу тебя встречает злой и грязный, в облаке аромата изысканного парфюма «Тысяча и одна мусорка» мужик. Да ещё и глаз у него дёргается. Ну как уж тут положительными эмоциями наполниться?
Вот и он не особо знал.
Гэвин буркнул что-то, что сам и не вспомнил уже через минуту, и зашёл в лиф, стоило семейству из него выйти едва ль не по стеночке.
Ключи удивительным образом, как бумажник и телефон, не потерялись во время барахтанья в мусоре. Так что, быстро открыв дверь, он рванул в ванную. Под душ, под душ скорее!..
Он матерился. Смачно. Много. Он матерился во время скидывания одежды кучей на пол, он матерился, включив случайно ледяную воду, матерился, пока оттирал себя мочалкой с едва ли не половиной бутылки любимого геля с запахом смородины.
Недоволен он был, в общем.
И вот сейчас, решив в четвёртый раз натереть себя мочалкой с уже другим гелем, потому как ему всё ещё мерещилось, что от него несло. Или не мерещилось… Пока Коннор не придёт, он точно знать не будет.
А Коннор вот пришёл. Да как!.. Ворвался, будто черти за ним гнались или вообще – сам Дьявол на пятки наступал.
– Я не виноват! – повторно прорычал он, смотря, как Коннор отшатывается от его резкого ответа. – Это всё тот долбоёб, из которого ни вора приличного не вышло, ни скалолаза. Альпинист, блядь, хуев! – и тут Гэвин очень яростно рассказал Коннору во всех подробностях, как он оказался в этой ситуации. А пока говорил – тёр уже изрядно покрасневшую кожу. Наконец, смыв с себя пену, он повернулся к своему кровососу и со слезами на глазах – но если его кто вздумает в этом упрекнуть, он отбрехается тем, что это вода! – спросил: – Скажи честно, Кон: от меня всё ещё воняет, да? Воняет? – и голос его дрогнул.
И правда, дело же не в том было, что он брезгливый, просто… воняло, да. А у него нос-то, нос чувствительный.
Мда… Далеко не таким он планировал день их годовщины…
– Н-нет, – ответил Коннор как-то сдавленно, и Гэвин ему сразу же не поверил. – Не воняет. В коридоре, у входной двери – да, от вещей, – он легонько пнул пресловутую кучу вещей, – тоже. А ты, – Коннор втянул воздух, когда подошёл к нему чуть ли не впритык, – пахнешь только разными гелями и шампунями.
– Честно? – голос его дрогнул.
– Клянусь, Гэвин.
И Гэвин облегчённо выдохнул и выключил воду. Коннор напряжённо следил за ним.
– Ты злишься, что я, ну… – он вяло взмахнул рукой, указывая на всю ситуацию.
– Нет. Я подумал, что ты мне изменяешь, – выпалил Коннор на одном дыхании. Гэвин, которому тот дал пушистое синее полотенце, замер, прекратив высушивать волосы.
– Чего?
– Изменяешь, – тихо проговорил Коннор и прислонился к стене спиной. Было видно, что ему не по себе. Гэвину, впрочем, тоже не особо нормально было. – Ты последнее время вёл себя очень странно, скрывая… что бы ты там ни делал. А когда я вошёл в квартиру, то услышал, что ты стонешь. Громко. И как-то… взбесился.
– Ты поэтому дверь вышиб? – Гэвин как-то механически продолжил вытираться. Он чувствовал себя странно. Типа… вот на этом основываясь… его кровосос решил, что он ему изменял? – Думал, что я тут… с кем-то? В нашей квартире, Коннор?
А последний как-то после этого «в нашей квартире» успокоился. Правда, тут же вновь напрягся, потому что оборотень был подозрительно спокойным, и он попросту не предполагал, как он отреагирует на такое, кхм, обвинение.
– Коннор! – воскликнул этот самый подозрительно тихий оборотень, а он сам приготовился… к чему-то. – Глупый ты, блядь, вампир! Я тебе подарок искал, – обида в голосе заставила его вздрогнуть. – Понимаешь? По-да-рок. У нас же годовщина, – закончил Гэвин растерянно, тут же, впрочем, стискивая зубы и не сдерживая тихого рычания. Вспомнил, видимо, ситуацию с воришкой.
– Подарок? Ты готовил мне подарок и поэтому вёл себя так?
– Видимо, – проворчал подобно сердитому медведю… которым он, собственно, и был. Коннор несмело улыбнулся:
– И… что это?
Гэвин повесил полотенце и с обидой, что выражалась в чуть надутых губах, посмотрел на него. Вздохнул. Протянул руку и дёрнул Коннора на себя. А потом повернул голову влево, обнажая шею.
– Вот. Это глупо, но я подумал, что тебя развеселит. Всё уже зажило, – и он вновь стиснул челюсти, сердясь. Коннор осторожно поднял руку и застыл:
– Можно?..
– Конечно.
И он кончиками пальцев коснулся чёрных слов.
«bene comede» – надпись аккуратным курсивом с парочкой завитушек красовалась на его коже. Он обвёл каждую букву – медленно. Гэвин тихо дышал, терпеливо ожидая, пока он насмотрится и натрогается.
– Как ты мог подумать, что я тебе изменяю, Коннор? – голова медленно повернулась, и серьёзные серо-зелёные глаза, в которых сейчас, как ему показалось, было больше льдисто-серого, уставились на него. – Я ж тебя люблю. Разве ты не знаешь? Мне никто не нужен. Да и кто меня ещё терпеть вздумает каждую минуту своего существования, а? – это была шутка, за которой, как оба они знали, скрывались далеко не шуточные вещи. Коннор прерывисто вздохнул. Облегчение и жгучий стыд наполнило его. Он сместил руку с татуировки ему на плечо, и крепкая горячая ладонь накрыла его руку. – Я…
– Прости, Гэвин.
Коннор неловко обнял его правой рукой за талию, притянул к себе. Левую же с плеча сместил ему на спину, касаясь влажной кожи. Гэвин сперва стоял без движений, а затем обнял в ответ, заставив расслабиться. Отстранившись, Коннор мягко поцеловал его в колючий подбородок:
– Прости меня, идиота. А? Я столько всего навидался за жизнь… и то, как ты вёл себя… – он заглянул ему в глаза и улыбнулся дрожаще: – Ты совершенно не умеешь держать что-то в секрете, Гэв. И это выглядело… подозрительно. Давай в следующий раз ты просто предупредишь, что что-то задумал, а? Чтоб я морально был готов оттащить тебя от енотов.
– Хорошо, – проворчал, упустив намёк на его приключение. – А сейчас давай разлепимся, а? Мне одеться нужно. К тому же… – тут глаза Гэвина округлились и он чертыхнулся, запуская руку в волосы и ероша их ещё больше. Теперь он был похож на ежа-переростка. – Бля, я так и не позвонил, чтобы заказать столик.
– Ещё не поздно, Гэвин. Тем более, – он замялся и закусил губу, – я какое-то время назад забронировал место в твоём любимом месте. Ну, то, где вкусные десерты и стейки, которые даже тебе нравятся.
– Вау, – он выдохнул со свистом. – Так ты… Ты готовился, но при этом думал, что я?..
– Что-то вроде этого, – Коннор поморщился. Глупо и мерзко, говоря откровенно, выходило.
– Знаешь что? – Гэвин взял его за подбородок. Они были почти одного роста, так что ни наклоняться, ни вверх тянуться не нужно было. Сентиментально он подумал, что они подходили и в этом, и как он, блядь, вообще мог… Спросил бы лучше. И чего молчал и мучил себя?.. – В следующий раз точно скажу. Или врать тебе лучше научусь. Спасибо, – он мягко прижался к его губам в сухом поцелуе.
– Ты правда оставишь всё вот так?
– А ты ожидал, что я буду орать и беситься? Спасибо, я уже это испытал. – Гэвин хмыкнул тихо и покачал головой. – Идиот ты ревнивый, вампирёныш. Нам же с тобой никак не разорвать нашей связи. И не то чтобы я этого хотел. Или ты. Как я знаю. – Он вновь поцеловал его, не дав сказать ни слова в оправдание. Это было не нужно. Неправильно истолкованная ситуация разрешилась, правда выяснена. Всё будет в порядке уже через минуту. Коннор, на самом деле, был жутким собственником – такая вот присущая многим вампирам черта, не только ему одному. Только в его случае она исказилась, наложившись на их совместное прошлое, в котором оба друг друга не особо выносили. Всё, конечно, изменилось, но это был долгий процесс. И сейчас что-то, видимо, незаметно вылезло оттуда, зашептало, что оборотню-вампироненавистнику не нужен, собственно, вампир. Уродливое чувство.
Он знал, что сегодня ему покажут всеми возможными способами, как глупы его сомнения в нём самом, в них.
И это будет прекрасно.
– Идиот клыкастый, – пробормотал ему в висок.
И, ну… Действительно идиот, ей-богу. Столько прожитых лет за спиной, а тут язык в одно место словно засунул! Чёрт возьми, спасибо всему сущему и не очень, что его взрывной оборотень такой понимающий.
– Спасибо, – прошептал, дав себе почувствовать в полной мере запах Гэвина. Он всегда сводил его с ума, вводил в какой-то транс. Он любил немного мучить себя этим оттягиванием собственной кормёжки. Он не заметил, как закрыл глаза. Но его прервал взволнованный и несколько смущённый голос Гэвина:
– Кон, Коннор, от меня точно не пахнет мусоркой, а?
– Нет. На самом деле, Гэвин, – тут он вновь втянул его запах, – пахнешь ты просто здорово.
И это было так. Единственное, что пованивало, это одежда на полу. Нужно закинуть её в стиралку и забыть о ней на некоторое время.
– Точно! Ты же ещё не пил! Может, сейчас? Ну, чтоб усилия на тату оправдались, а? – и Гэвин вновь странно, но так привычно и так по-Гэвиновски подмигнул ему и поиграл бровями, что у Коннора окончательно на сердце стало легко. И он улыбнулся.
– Ты, вроде как, одеться хотел? – Коннор скептически оглядел его, стоящего перед ним в повязанном на талии полотенце и только. И вот успел же как-то.
– Ну-у, сначала ты поешь, а потом и я оденусь?
Коннор оглядел его – от макушки растрёпанной до стоп. Шрамы тут и там, родинки. Веснушки редкие на носу. Пожелание приятного аппетита на латыни на любимой крепкой шее – так, чтобы он не задевал ни буквы, когда будет кусать. От переполнивших его чувств он вновь крепко стиснул его в объятиях и, прошептав очередное глупое, глупое извинение ему на ухо, крепко поцеловал его прямо под челюстью, спустился к кадыку и высунул кончик языка, чтобы пройтись им прямо по вене. Та словно взывала его прокусить эту кожу, но… Он решил остановиться.
– Эй! – и у него ещё получалось выглядеть обиженно!
– Пойдём-ка, дорогой мой медвежонок, в спальню.
– О, так ты…
– Нет, Гэвс, – он закатил глаза и улыбнулся. – Ты оденешься, хотя бы частично. А затем, – он приблизился губами к его уху и томно, тихо и с придыханием прошептал: – Затем я укушу тебя, Гэвин. Так, как ты хочешь.
– Ну пойдём.
Глаза у него потемнели до чего-то невообразимого, серого будто меньше стало, а зелёного – наоборот.
И когда Гэвин под тихий смех Коннора тащил того в спальню, Коннор думал, что время до ужина в ресторане у них ещё есть, вещи подождут, а вот ни он, ни его оборотень точно ждать не хотели. Не могли. И крепкий поцелуй, с которым его впечатали в захлопнувшуюся дверь спальни, лишь подтверждал это.