Стиву не спалось. В голове крутились разные мысли, местами не очень радужные, но в основном просто грустные. По-хорошему, на него просто нашла ностальгия.

      Ворохом навалились мысли о старой маленькой квартирке на окраине Бруклина. Там никогда не было достаточно тепло для болезненного Роджерса, воду следовало греть в кастрюле, а мыться приходилось прямо на кухне в жестяном тазике. Следом за этим вспоминалась мама, её ласковые руки и теплый запах свежей выпечки и мыла. Ещё от Сары пахло больницей, но казалось, медикаментами пропахло всё в жизни маленького Стива.

      Единственным, кто разбавлял этот аромат больничной палаты, был Баки. Он всегда приносил с собой запах улицы, машинного масла и геля, которым укладывал волосы. Иногда от Джеймса пахло дождем, иногда одеколоном, а иногда, в редкие дни, женскими духами и дешёвой выпивкой. Стив знал, что у Барнса было много девушек, но возвращался-то друг всегда к нему. Какой бы красивой ни была очередная Бетти, Сьюзи или Катрин, Баки всё равно не забывал костлявого светловолосого паренька в маленькой комнатке с серыми стенами и при первой возможности бежал проверить его здоровье. Иногда Стиву казалось, что друг всегда так спешил к нему из-за страха однажды увидеть заплаканное лицо Сары и грузных санитаров, забирающих его остывающее тело в морг.

      Смерть матери сильно ударила по и так слабому здоровью Стива. Вся его сила воли держалась на двух дорогих ему людях, теперь же остался только Баки. Если бы не он, жизнелюбивый когда-то Роджерс надел петлю на свою цыплячью шею.

      Барнс тогда всё-таки уговорил его жить вместе. Пусть оставаться с семьёй Барнсов он не желал, но снимать вдвоем с другом небольшую квартирку, там же в Бруклине, был согласен. Стив подозревал, что Баки предложил это только ради него, а не из-за надоедливых сестер и постоянного шума в доме, как жаловался сам Джеймс, но это было лучше, чем загибаться одному в старом холодном доме.

      Стив помнил Рождество в тот год. Первое Рождество, в котором не было Сары Роджерс. Баки тогда с самого утра завалился к нему в кровать и доставал друга идеей пойти вечером к городской елке. В конце концов Стив согласился (да и не умел он никогда отказывать Джеймсу, а тот бессовестно этим пользовался). На улице было холодно и необычно многолюдно. Люди сновали туда-сюда, от дома к дому, шелестели подарочными пакетами. Кто-то в спешке докупал подарки близким, кто-то поздравлял соседей с праздником, а кто-то пытался найти что-то особенное на полупустых витринах магазинов.

      До елки пришлось идти чуть ли не двадцать минут. Баки вилял по подворотням, а Стив едва поспевал за ним и боялся, как бы Барнс не оторвал ему руку, за которую тянул его за собой. К концу пути Роджерс изрядно подустал, его мучила отдышка, морозный воздух неприятно жег горло, а грудная клетка была готова разорваться. Стив уже предвещал наступающий приступ астмы, как Баки резко остановился и отошел в сторону, открывая другу обзор. Стив открыл рот, чтобы высказать этому балбесу всё, что он думает о таких забегах, но так и замер с открытым ртом. Ель была прекрасна. Пышные ветви дерева украшало множество стеклянных игрушек, переливающихся в свете огоньков разноцветных лампочек. Те то гасли, то вновь загорались в какой-то только им понятной очередности, и казалось, что всё вокруг наполнено волшебным светом.

— Тебе нравится? — Барнс тоже любовался елью, но ради этого вопроса повернулся к Стиву.

— Очень, — и речь была не о елке, а точнее, не только о ней.

      Мерцание рождественских огней отражалось в глазах Баки, отчего те переливались разными цветами. Зеленый, синий, желтый, красный, снова зеленый — и так по кругу. Стив неотрывно смотрел на лицо друга, а тот не отводил взгляд. Возможно, он видел ту же магию в глазах напротив.

      Отчего-то Стив с особенной ясностью осознал, что хочет отпраздновать это Рождество с Зимним, украсить гостиную, купить ель и вместе обвешать её мишурой и игрушками, подключить гирлянду и добавить немного уюта в их быт. Зимний достаточно долго страдал для обычного человека, хватит боли. Хотелось показать ему, каким волшебным может быть этот праздник.

      Роджерса очень радовало, что он начинает вспоминать себя, пусть пока это только какие-то расплывчатые образы и видения, но уже хоть что-то. И может, теплый вечер у красиво наряженной елки напомнит ему еще о чем-нибудь из прошлой жизни. А если и нет, то ничего страшного, новые хорошие впечатления и положительные эмоции стоят всех потраченных усилий. Эта идея отозвалась таким вдохновением внутри, что оставаться дальше в постели не было никаких сил. Всё тело зудело от желания скорее начать подготовку, буквально требовало немедленно встать и бежать выполнять задуманное.

      Полный энтузиазма, Роджерс откинул одеяло, и как был в клетчатой пижаме, направился на общую кухню, чтобы обсудить с Пятницей все детали. Где-то в голове мелькнуло сравнение с Тони, но Стив тут же затолкал его поглубже.

      Стоило открыть дверь, как взору предстала такая картина: Рамлоу в одних трусах, яростно и как-то слишком уверенно шагающий в сторону ванны (как будто бы секундное сомнение могло развернуть его назад) и какой-то странно притихший, но при этом подозрительно воодушевленный Зимний, обреченно плетущийся позади, закутанный в простыню как в хиджаб. Процессия дошла до двери ванной, где Брок остановился, пропуская Зимнего вперед.

— Кэп. — Полукивок.

— Рамлоу. — Кивок в ответ.

Дверь закрылась.