Школа Кунугигаока славилась элитарностью и престижем учебного учреждения, где ребенок сможет раскрыть свой талант и поступить в самый лучший для него общества университет, который он выберет. Но сейчас обратим внимание не на сильные и «средненькие» классы главного корпуса, а унылых ребят, у которых глаза больше не горят, а надежды на светлое будущее даже в мыслях нет, как и на то, чтобы выбраться отсюда.

Вокруг учеников Е-класса довольно тяжелая и грустная аура. Как бы Риния ни сопротивлялась, ее тоже коснулась частичка общей печали. Лицо, как всегда, отражало бессмысленную дежурную улыбку. Само место, куда направлялись ученики, было холодным и синим, здесь стоял запах разбитых мечт, на лице были любые эмоции, кроме улыбок и счастья. И правда, как можно быть счастливым, когда тебя считают отбросом и подушкой для битья?

Риния в принципе справлялась с обстановкой, не так хорошо как хотелось, однако она не впала в общее уныние, что уже было неплохим результатом. Она лишь молча садилась за парту и старалась не отвлекаться на безвкусную майку учителя. Как эта девушка настроена так оптимистично, когда вокруг ребят кричит депрессия? Вообще никому не известно. Но стоит отметить, что иногда и ученики заряжались от нее энтузиазмом. Не все, конечно, но тем не менее лучше что-то, чем ничего.

Коджибами устало вздохнула, заходя в класс. Похоже, подъём на гору давался ей тяжело. Хотя нет, она до сих пор не отошла от вчерашнего обмена информацией, который едва ли можно было назвать разговором, а новые мысли и доводы так и лезли в голову школьницы, не давая ей нормально уснуть. Под глазами чутка распухла кожа от усталости, и, похоже, перенапряжения, выплескивавшегося из глаз в виде влаги. Честно, она понятия не имеет, как можно сосредоточиться на уроках, разум отказывается думать о чем-то кроме проклятья. Риния не раз задумывалась о своей способности. Ее немного настораживало то, что она может негативно влиять на людей из-за одного «прости». Нет, не просто негативно влиять. Убить. А что? Как бы то ни было, он ее брат и Коджибами догадывалась, что, скорее всего, и у нее будет похожая способность.

Вот опять мысли не о том.

Риния готова головой биться, только бы внимательно слушать Юкимуру и немного удивляться от нелепости футболок. Хотя Коджибами бы говорить про стиль…

«Типичные подростковые переживания», блин.

Она бы душу продала за возможность переживать исключительно об уроках, дополнительных кружках, и, в качестве бонуса, о первой влюблённости. Кстати, а ведь она ни в кого ещё не влюблялась… Рано ещё. Да к тому же, у нее есть один друг из интернета, он замечательный собеседник. Ей суждено влюбляться исключительно в несуществующих людей и эфемерные образы. Хотя какая разница, главное — влюбляться, чтобы придать себе и своим эмоциям некоторую жизнь, а уже потом заводить отношения.

Задача: сократить дробь. Одноклассники вокруг листают учебники, спрашивают учительницу, которая им, разумеется, помогает прийти к решению, и в конце концов решают поставленную задачу. Пора перебороть период тотального офигевания от жизни и решить задачу.

В конце получается единица поделенная на икс в квадрате игрек. Юкимура-сенсей, которую позвали проверить задачу, аккуратно обвела кружочком правильный ответ. Продолжить решать задачи. Следующим уроком будет естествознание, потом обеденный перерыв и физкультура с социологией, потом можно будет идти домой. Дополнительные занятия Е-классу не были доступны: куда уж по клубам бегать, если с учебой беда. Из-за этого можно было немного попинать балду в течение дня, а также заняться своим хобби. В случае Коджибами — проанализировать огромные массы информации, поступающие ежедневно. Если на фазе почти проклятого появляется изучающая способность, то остальные виды способностей могут проявиться на фазе проклятого. Судя по словам Оомори-сана, она уже проклятая, однако никаких способностей, кроме возможности пользоваться тетрадью, она за собой не заметила.

При взгляде на людей над их головами постепенно проявляются какие-то числа. Чем чаще она размышляет о способностях, тем более похожими на таймер оказываются наборы чисел. Столько-то лет, столько-то дней, столько-то часов, столько-то минут, столько-то секунд — в общем, убавляющееся с каждой прошедшей секундой время. Время до чего — только предстоит выяснить. А также…

Стоп, если у Оомори-сана есть заражающая способность, которая проявляется у проклятых с вероятностью один к тридцати в факториале, то изучающая способность у него есть в любом случае. И что он изучает, что знает? Может, его познания в структуре проклятия так или иначе связаны и с его изучающей способностью? Или есть вокруг него люди, имеющие хорошие изучающие способности?

Задача: упростить дробь; выделить возможные значения переменной; построить координатную плоскость с функцией; выделить возможные значения функции. Сначала сомневается в правильности решения, потом без сомнений чертит и координатную плоскость. Собственно, мыслить асинхронно Ринии весьма неплохо удавалось. Там, асинхронное программирование есть ещё. Это когда несколько задач выполняется одновременно. Очень помогает в работе с крупными сайтами, ибо перегруженность сайтов весьма велика. Итак, следующая химия, а потом физкультура на полный желудок и социология. А потом изучение проклятых и их способностей. Дальше — основы безопасности при взаимодействии с проклятыми и наконец домой, часиков где-то в шесть.

За размышлениями Ринию поразила практически наповал мигрень. Перед глазами плывут цифры, буквы. А ещё проклятие и зелень. В висках бешено колотится кровь, руки дрожат, выранивая ручку. Сидящие спереди одноклассники стараются изо всех сил игнорировать ее припадок, надеясь на то, что это скоро пройдет, а хамоватый Терасака ожидаемо спросил: «Чего это ты?». Видимо, он списывал у гения математики решения, а тут она раз — и в припадке корчится, видишь ли. Тишины в классе не было, из-за чего пережить подобное было в разы сложнее.

Ошалелый взгляд цепляется за лицо Рёмы, а потом поднимается на уровень над головой. Шестьдесят восемь лет, триста дней… Шесть в восьмой степени деленная на триста, умноженная на тринадцать. Голос дрожит, неестественная бледность распыляется по лицу, выделяя на носу более темный пластырь. Отводит взгляд от Терасаки, и вообще ото всех людей, рассматривая тетрадь. Единица, поделенная на икс в квадрате игрек… Один час, икс минут, игрек секунд… Отводит взгляд в угол класса, но случайно натыкается взглядом на Юкимуру-сенсей. Над ее головой красуется «четыре дня, десять часов, сорок три минуты и четырнадцать… тринадцать… двенадцать… одиннадцать… десять…»

К дрожи в верхней половине тела прибавляется и дрожь в ногах. Удары, синяки, царапины, несчастные взгляды, насмехающиеся взгляды, злые взгляды, провокации, отчаяние, психопатические смешки…

Хруст

Влага из глаз чуть не брызнула на бумагу, пальцы сжали пряди смоляных волос на висках. Из лёгких раздался кашель, мгновенно перекрытый рукой. Страх стальными лапами сжимает горло. Верно, склонность к психосоматическим легочным заболеваниям подсобила. Одноклассники уже не сдерживают своего беспокойства о коджибамином припадке.

— Коджибами-сан, тебе нужно отойти в медпункт? — Юкимура отвлеклась от проверки задач в тетради. «Коджибами-сан, Коджибами-сан». Девять два три три три*. Все зовут ее, спрашивают о самочувствии, предлагают отойти в медпункт. В голове голоса смешиваются с цифрами. Цифры, цифры, цифры, цифры. А ещё зелень малахитовая. Годы, часы, минуты до какого-то события, которое однажды произойдет в жизни абсолютно каждого человека. И в качестве кульминации…

Из разбитого носа потекла кровь. Верно, капилляры от напряжения лопнули.

Риния уже не в том состоянии, чтобы понимать, что происходит во внешнем мире. Ей чудятся бои, страх, страдания, убийства. Агури уже просто помогает Ринии встать из-за парты, дрожащие ноги слабо ту держат. Медленно идут по направлению к двери из класса. А ещё ей чудятся цифры, цифры, цифры, цифры.

Ослабевшей рукой поддерживает слабое капиллярное кровотечение из носа, чтоб никого не заляпать и не испачкать.

— Юкимура-сенсей… — слабый, но глубокий вдох, — У В-вас над г-головой отображается «четыре дня, десять часов, сорок одна минута и…» — обмякла в руках учительницы окончательно.

***

— Математика будет преследовать тебя всю жи-и-и-изнь, — первое, что раздалось над ухом после пробуждения. Или…

Потолка над головой нет, вместо него красуется огромное предрассветное небо с сиреневыми облачками. Солнце справа, значит зритель смотрит по направлению к северу. На полу белый лаковый кафель, сверкающий так, будто туда воды налили. Сама Риния лежит на кушетке, как та, из медпункта деревянного корпуса, о котором весьма несправедливо высказываются в главном. И молодой парень, весьма похожий на ее саму по внешности, сидит на табуретке рядом, как в милых романтических с налетом драмы фильмах и сериалах. В общем, клише, но не говорит он всякие нежности, а просто троллит.

Верно, она не проснулась. Она находится даже не в пространстве своего сознания, а Там. Лишь бы здесь дерущихся людей не было. Подобные боевые сны ее на некоторое время отпустили, с тех пор как она нарисовала в тетради два первых рисунка. Полумесяц в качестве тестировки бумаги и некто, стоящий у зеркала и постепенно превращающийся в лиса.

— Ты кто? — весьма резонный вопрос со стороны Ринии. В ответ раздается неуместный смех, точно шалость какая-то удалась.

— Я дух лиса, с которым ты переписывалась в своей тетради. Ты там, кстати, нарисовала полумесяц и оборотня перед зеркалом. Я лис по имени F, тебе наверняка мама рассказывала эту легенду.

— Какую легенду? — Риния никогда не слушала мамины сказки, она сама брала и пыталась читать тексты сказок и легенд. Рёко некоторое время пыталась почитать ей что-то, но потом перестала, из-за бессмысленности сего действия.

— У-у-у, ну ты и тёмная… Рассказать? — впрочем, парень без ответа начал рассказывать о том, как истребляли злых лисов, и как один род нашел оригинальный выход из ситуации. Только кажется, чем-то отличался его рассказ от того, что рассказывают маленьким детям. Наверное, отсутствием счастливого конца.

— Как мне следует тебя называть? — Риния пытается приподняться на локтях, чтобы взглянуть на этого F. Точная ее копия.

— Нет, ты лежи, лежи, тебе нужно ещё отдохнуть перед очередными нервными срывами, лежи, — нервно посмеялся парень, — У меня нет имени, но ты можешь назвать меня F или Рин.

— Значит буду называть тебя Инсэйном, — Инсэйн приторно обиженно надул губы, подняв брови домиком.

— Безумный? Но почему, я же спокойный…

— Потому что смеёшься над всем подряд, даже когда это неуместно.

— Но смех же — это здорово, разве нет? К тому же, ты всегда говорила, что лучше бы над тобой смеялись, чем плакали, — удачно вспомнил момент из коджибаминой жизни, когда она бегала по улице и призывала дождь, а мама говорила, мол, не стоит так делать, засмеют. Оттуда и цитата. «Пусть лучше будут смеяться надо мной, чем плакать» — сказала она тогда с искренней добродушной улыбкой. Ныне Коджибами не нравится эта цитата, потому что не имеет значения даже то, что люди будут «плакать» из-за нее. Они своими слезами, видите ли, вертят как хотят всякими сердобольнымт людьми, — К тому же, смех продлевает жизнь. Я видел много ранних смертей унылых людей, так что поверь мне.

— А мне не нужна долгая жизнь. Я бы предпочла умереть молодой, скажем, в двадцать восемь лет.

— А ты взгляни на свое запястье, и узнаешь когда умрёшь, — совершенно беззаботно, словно о красоте молодых говорит, а не о смерти. «Тридцать три года, десять месяцев, двадцать девять дней, тридцать пять минут» — секунды округляются, но все же слишком много, она умрет примерно в сорок восемь лет…

Не дай боже кто-то узнает, о чем она думает, сразу этот кто-то начнёт втирать что-то про ценность долгой жизни, а то и к психиатру отведёт, чтоб тот избавил от подобных суицидальных мыслей. Правда, нет никакого смысла в долгой жизни, лучше умереть красивым, чем состарившимся. К тому же, долгая жизнь опасна тем, что когда один важный проект закончен, хочется начать новый, и тут раз — и смерть! Лучше умереть, закончив все свои дела, и эта способность поможет Ринии в этом. Длительность жизни других не столь важна, так что лучше было бы без этих подробностей. Лишь чувство горечи останется от понимания своего бессилия в попытках продления чужой жизни.

Так… Юкимура-сенсей, ей осталось четыре дня, если об остальных людях ей известно то же, что и о себе.

— Понимаешь ли, ни продлить, ни укоротить своими и чужими силами жизнь не может никакой человек, разве что мы, духи, такое способны провернуть. Но, предчувствуя следующую твою просьбу, внесу уточнение: если дух молодой, то есть он существует меньше тридцати лет, или у него есть артефакт какой-либо, то он может изменить длительность людской жизни. Это потому что молодые духи имеют много своих сил, а также их мало потрепала загробная жизнь, — Инсэйн устало от жизни вздохнул, — Стареньким, как я, уже потребуются всякие микстурки, артефакты, заклятия. Сил на обязательные для выживания заклинания хватит, но для дополнительных потребуются большие усилия. Поэтому я не смогу просто так укоротить твою жизнь до двадцати восьми лет!

— И… Если ты перенапряжешься?

— Вся система сломается. И нет, это не благо для анархистов, это будет катастрофа для всех. Поскольку сейчас мир пронизан проклятием, он в какой-то мере зависим от него. И проклятие от мира — тоже. Это не патологический выброс нашего мира, а часть единого механизма, такая же важная и играющая роль «шестерёнка», которая если выйдет из строя — то всё. В этом случае незаменимые существуют, как бы это ни отвергалось в менеджменте, — в общем, было прекрасно понятно, что Юкимуру-сенсей не спасти. Хотя… Может она спокойно умрёт и будет от этого даже счастлива? Тихонько усмехается. Нет, Юкимура не Коджибами: как минимум, она не завершила все дела, как максимум — она сторонница ценителей долгожития. Хотя судя по ее отдаче, она готова жизнь за учеников отдать. В общем, двоякая ситуация получается.

— Кстати, а помнишь того оборотня у зеркала? Событие воплотилось в реальность, но я прихватизировал зеркало. Уменьшил его у одного мастера и вот, — протягивает руку с зеркалом. В отражении переливается пустой и бессмысленный взгляд глаз с малахитовой радужкой. Уже безразлично то, что происходит, есть лишь желание окончания всего хаоса. А потом пойти и сесть за уроки, читать учебники и пособия из интернета… Начать пожирать более конструктивную информацию, а не участвовать во всех событиях… — В общем, используй зеркало с умом. Думаю, до скорых встреч.

— Постой, — совсем просевшим голосом обращается к Инсэйну, — Откуда это зеркало?

— А, точно, я тебе не объяснил… — приложил палец к подбородку, точно что-то вспоминает. Будто догадавшись о чем-то, Инсэйн воскликнул, — Понимаешь, это тетрадь, воплощающая в реальность каждый твой рисунок, поэтому я попросил тебя не рисовать гуро и порно, ибо это может испортить кому-то жизнь. Но и говорить об этом в открытую я тоже не могу, потому что в противном случае ты бы никогда ничего не нарисовала в тетради, и тебя бы продолжили мучить боевые сны, потому что моя задача — распространять проклятие, для структурированного распространения используется твоя тетрадь, для деструктивного — эти самые бои. Для структурированного распространения достаточно лишь одного рисунка, для деструктивного — каждый день. Так что, после первых рисунков и тебе хорошо, и мне…

Кстати, рисунок в этой тетради никому не укоротит и не продлит жизнь, потому что она предназначена для смертных, я лишь поддержка. То есть можешь не беспокоиться: если ты нарисуешь смерть, то человек просто именно так и умрёт. Через день, месяц, год, тридцать — неважно, в любом случае он проживет не меньше своего срока. За сим откланяюсь, прошу, отлежись спокойно.

И темнота…

***

По раковине медленно стекала кровь. Молодой человек стоял перед зеркалом в запертом туалете, делал насечки на руке канцелярским ножом. От запястья к предплечью. Старые царапины вновь заиграли пёстрыми красками. Нет, он не режет с внутренней стороны, только с наружной. Вдруг вены порежет?

И дрожащим голосом проговаривает, словно мантру: «Оосава, Рокудзё, Харада, Ирибаяши, Васэда, Ноирими, Исихара, Икишима, Оомори, Тагаши». Если царапина кровит — не трогает ее, если не кровит — царапает глубже. Каждая фамилия — одна царапина.

Никто не потерян, ничто не забыто.

В дверь стучится коллега. Говорит Теруши ровным, будто не он сейчас всхлипывал, голосом: «Да, сейчас. Скоро буду,». Отмывает все непотребство, оставшееся на раковине и руке, обрабатывает царапины, которые итак были сделаны весьма стерильным от спирта лезвием. Заклеивает пластырем и обратно опускает рукав. Достал два конверта, которые сейчас будут использоваться в расследовании.

И каким бы умным он ни был, он никогда не догадается, что фотография Тагаши-сана должна быть в другом конверте. Информации недостаточно. Способ вскрыть мысли ещё никто не придумал. Вскрытие мозга ничего не даст. Нейрохирургическая лоботомия тоже, хоть она и запрещена в использовании в медицинских целях.

Но и одна маленькая ложь ничего особо не исковеркает. Или…