Сегодня я видел брата. Он был совершенно не похож на себя, осунувшийся, похудевший, бледный. И эти темные, почти черные круги под глазами.

"Ты должен выжить!" - сказал я ему, - "Ты не имеешь права бросить меня одного!"

Я говорил это преувеличенно пафосно и очень искренне, но, выйдя из палаты, вдруг понял, что видел перед собой чужого человека. Я испытал огромную радость, когда он открыл глаза и посмотрел на меня, но что-то едкое и мерзкое засело в душе. Словно я уже оплакал брата, а теперь этот чужой человек, живущий чужой мне жизнью, страдающий от чужой мне боли, пытался занять его место. Я с ужасом понимал, что невидимая нить, связывающая нас, порвалась с тихим треньканьем, и теперь задыхался от одиночества.

Та девушка ждала меня в коридоре - её не пустили к сестре, объяснив тем, что её психически нестабильное состояние может сделать только хуже. Девушка восприняла новость достаточно спокойно - не стала закатывать истерик, просто тихонько порыдала у меня на плече. 

Увидав меня, она вскочила и обеспокоенно спросила:

- Что-то случилось?!

Я, следя за мимикой и тем, чтобы голос не звучал слишком фальшиво, осторожно ответил:

- Нет-нет, всё хорошо! Он даже открыл глаза. Врач сказал, что состояние стабилизировалось.

***

Сегодня я снова приехал к брату. Все эти ночи я не мог уснуть, каждый день заезжал узнать, что с ним, беспокоился, волновался... Я хотел, чтобы брат выжил и выздоровел!

Поначалу я пытался убедить себя, что ненавидеть человека находящегося при смерти - низко, недостойно, но потом прекратил обманывать себя.

Ночами я думал о том, как во сне его голова оказывалась на моей подушке, о том, как близко были наши лица и тела, каким нежным и родным теплом от него веяло. Днём я вспоминал наши детские потасовки из-за ерунды, потом наши уже взрослые, но не менее ерундовые обиды. Я думал о том, что мне можно было ущипнуть себя, чтобы он ойкнул, а он всё время знал, чем я занимаюсь в душе, потому, что каждый раз, когда я, ещё пацаном, закрывался там, он встречал меня недовольным видом и старался не поворачиваться ко мне лицом. 

Дурацкие воспоминания!

Я больше не мог ненавидеть брата за то, что он отнял у меня половину жизни! Но я почти ненавидел его за то, что он укоренился и, как оказалось, наполнил собой оставшуюся.

...Меня пустили повидать брата. Я смотрел на его неподвижное тело и думал, как это ужасно. А если он и впрямь сейчас умрёт? Что я стану делать в пустом доме? Как я смогу спать в холодной постели? 

Кто я без него? Половинка чего-то целого, осколок! Как я мог желать ему смерти?

Я, удивляясь сам себе, наклонился – и на мгновение прижал ладонь брата к губам.

- Я здесь, говнюк! И только попробуй не выжить, я тебя на том свете достану! – хрипло произнёс я и вышел. 

***

Они не пустили меня к сестре! Ненавижу! Она же там одна! Без меня! 

Мужчина, с чьим братом случилось несчастье, опять меня утешал. Не знаю, что бы я делала без него! 

Но как бы ни было велико моё горе, организм брал своё - нестерпимо хотелось спать и есть. 

Поэтому, когда мужчина вышел от брата, потерянный и с совершенно пустыми глазами, я предложила ему сходить куда-нибудь, чтобы перекусить. Он вяло согласился.

Пока я предавалась обжорству, пытаясь заглушить догнавший меня голод, он вяло ковырялся в тарелке, пытаясь заставить себя поесть. 

Кажется, теперь моя очередь быть сильной.

- Мы нужны им! А нам нужны силы! - сказала я ему, тем самым и убеждая его поесть, и оправдывая собственное чревоугодие.

Мужчина устало кивнул, попытался поесть, но потом всё равно отставил тарелку. 

- Мне нужно съездить домой, принять душ и переодеться! - сказал он, собравшись с мыслями, - Я вернусь, как смогу. Сейчас я напишу вам номер своего мобильного телефона, если что-то случится - звоните! А потом я вернусь, и вы тоже сможете съездить домой.

Я кивнула - это было разумным решением.