Брат постепенно пошёл на поправку, его травма перестала угрожать его жизни, но стало понятно, что он никогда не станет прежним. Я надеялся, что когда он откроет глаза, он заговорит со мной, вспомнит, сразу начнёт всё понимать. Однако оказалось, что он мало что понимал, почти не узнавал меня, требовал постоянного ухода и не умел проситься в туалет. У нас были деньги – я нашёл врача, который занимался такими, как мой брат, а сам, хоть и продолжал приходить, но сидел с братом всё меньше. Я не мог видеть, каким его сделала травма.
А вот Мари сама сидела с сестрой. Мари – так звали ту девушку, которую я успокаивал все те несколько дней, пока мой брат и её сестра пролежали в реанимации. Странно, мы с ней познакомились только тогда, когда обменялись телефонами для связи.
Я продолжил видеться с ней. Она стала спокойная, собранная, взяла на работе отпуск и целые дни проводила у сестры. Однако оказалось, что её спокойствие обманчиво – она постоянно ела, и за пару недель набрала вес. Если раньше она была худенькая и хрупкая, то теперь свитер, в котором она постоянно ходила, раньше висевший на ней мешком, стал ей мал. Я молчал, не желая расстраивать и без того несчастную девушку…
… А потом произошло это. Я уже уходил домой, когда Мари догнала меня и предложила подвезти до дома – она помнила, что после трагедии с братом я не садился за руль. Я согласился.
По дороге я, проявляя вежливость, спросил, как обстоят дела у сестры. И тут у Мари затряслись руки. Она с трудом припарковалась под знаком “Парковка запрещена” и сорвалась. Вся в слезах и соплях, она всхлипывала и повторяла, раз за разом, как безумная:
- Она не узнаёт меня! Не узнаёт!
Я с трудом успокоил Мари и довёз до своего дома – один чёрт знает, чего мне стоило сесть за руль. Всю дорогу она продолжала всхлипывать, а когда мы оказались у меня дома, то опять заладила своё “не узнаёт!”
Мне пришлось влить в девушку почти полный бокал виски, без содовой и льда, только тогда она вновь успокоилась.
- А я же любила, её, понимаешь?! – вдруг сказала Мари, и тут её прорвало, - Я любила её, делала для неё всё, что она просит, была идеальной сестрой! А она водила каких-то мерзких мужиков, спала со всеми без разбора, а теперь ещё и забыла меня!
Нет, у неё не началась истерика, всё это было сказано спокойным тоном. Мари просто была пьяна – стакан виски на голодный желудок сделал своё дело. Я попытался уложить её поспать на диване, но она отказалась.
- Я не смотрела ни на одного мужика, у меня никогда никого не было, потому, что любила только её! А она вешалась на шею всем без разбора!
Я налил виски себе, пытаясь немного прийти в себя после таких откровений малознакомой девушки. Алкоголь горячо стёк в желудок. Я почувствовал, что пьянею – сегодня я целый день ничего не ел, видимо это и сказалось.
А Мари замолчала, выхватила у меня бутылку и присосалась к горлышку. Сделав два больших глотка, она отставила бутылку, выдохнула, округлив глаза, и посмотрела на меня.
- А ты мне нравишься! Ты милый и заботливый…
Видимо, я тоже изрядно опьянел, потому что не стал отбиваться, когда она стащила с меня рубашку и брюки…
Это был самый мерзкий и грязный секс, которым мне доводилось заниматься. Она была пьяна от виски и от горя, она кричала, но не от страсти, а от боли – кажется, Мари была всё ещё девственницей.
- Ненавижу! Ненавижу! – повторяла она…
А мой организм, так давно не знавший разрядки, принял трепыхающуюся от боли девчушку как должное…
Мари уснула прямо подо мной, бессильно обмякнув. Я сел на кровать и обхватил руками голову - хмель слетел с меня. Девушка была в отчаянии, пьяна, а я этим воспользовался. И, можно сказать, споил!
Мне стало противно и мерзко - я пошёл в душ и провёл там целый час, стоя под горячими струями, которые смывали с меня всю дрянь этого дня. Если от душа и полегчало, то не очень сильно. Я открыл ящик письменного стола и в его глубине нашёл пачку сигарет. Заначка, как раз для такого случая.
Я курил, жадно затягиваясь, и остановился тогда, когда вертел в руках пятую сигарету. Хватит.
А Мари тем временем очнулась, подняла голову, соображая, что произошло, а потом вскрикнула и, выскочив из кровати, стала поспешно одеваться. В её глазах застыло безумие и ужас…
***
Я бывала у сестры каждый день. За время болезни она сильно похудела, словно истончилась, лицо стало выглядеть совершенно кукольным, а тонкие косточки, проглядывающие под нежной кожей, придавали моей любимой сестрёнке беспомощный вид. Это могло бы считаться красивым, если бы не было так ужасно.
Пустые глаза без единой мысли. Короткая трубка, уродливо торчащая из горла, и другая, тонкая и длинная, из носа, через которую её кормили. Пузыри, которые она пускала изо рта. Неестественно выгнутые ступни. И пролежни – мерзкие болячки, смотрящиеся на её нежной фарфоровой коже как грим. На груди какие-то вечно отклеивающиеся липкие бумажки, от которых вся кожа вокруг была покрыта неопрятными тёмными пятнами…
Она не помнила меня. Смотрела тем же пустым взглядом, как на врача или медицинских сестёр. Сестрёнка, любимая моя, как же так? Я же так люблю тебя – почему нам не суждено быть вместе? Почему ты забыла меня, бросив одну в этом глупом мире? Нам было так хорошо вдвоём!
Когда никто не видел нас, я целовала сестру в губы, осторожно и нежно, как хотела сделать это с ней всегда. Я держала мою любимую за руку, рассказывала, как люблю её – а сестрёнка не отвечала, в глазах стояла всё та же пустота.
А потом мы с Марком… Марком звали того несчастного мужчину, чей брат попал в ту же беду, что и сестрёнка… мы с Марком переспали. Я не помню, как так получилось. Получилось, что я предала свою сестрёнку, которой поклялась отдать всю себя без остатка. Я помню, как говорила ему всякие гадости о сестре, как преодолевала жуткую боль – думая о мести…
Я выскочила из его квартиры, не желая больше встречаться с ним взглядом. У меня между ног хлюпала его сперма… Первый раз меня вырвало от омерзения на лестничной клетке, потом дома, под душем, когда я старательно старалась смыть запах Марка со своих гениталий…
Я предала сестрёнку.
***
- Привет, братишка! Я знаю, что ты меня слышишь! Я снова пришёл к тебе. Мне сказали, что тебе стало лучше!
Братишка смотрел на меня вполне осмысленно, даже иногда отвечал кивками. Вот и сейчас он внимательно взглянул на меня и даже попытался улыбнуться.
- Да, братишка, это я! Пришёл проверить, как ты тут! Хреново выглядишь!
Неужели я когда-то желал брату смерти? Как я мог! Сейчас я целыми вечерами, а то и ночами пропадал в больнице, не желая возвращаться в пустой дом, спать в холодной кровати. Мне тяжело дышалось без брата, на душе становилось легче, только тогда, когда я садился рядом и держал его за руку. Когда ответом мне служило рукопожатие, то я всей душой верил в лучшее!
- Давай поправляйся скорее, мне без тебя одиноко… - шепнул я ему однажды, уходя.
А потом наклонился и, прижал на секунду свои губы к его сухим, покрытым белёсым налётом губам, не замечая запаха изо рта. И почувствовал, как брат почти незаметно ответил…