Кацуки Бакуго. Моя новая головная боль и огромная проблема. 

Маленький, взрывной черт. 

По другому и не скажешь. 

Кто бы мог подумать, что тот самый агрессивный ребенок станет моим другом? Да-да, вот так вот сразу. С одной стороны это была вынужденная мера, дабы не волновать Юмико и создать иллюзорный образ нормального дитя.

 Но с другой...общение с Кацуки было в своем роде приятной отдушиной. 

В большинстве я просто тихо посмеивалась с этих грубых высказываний, попыток держать детишек на площадке под своим началом. Это было умилительно и смешно. Было забавно наблюдать как хмурятся светлые брови, как мелькает озорная искорка в этих вишнево-красных глазах, как на губах расцветает яркая ухмылка. 

У Бакуго была сильная и опасная причуда, что не просто пугало, это вводило в ужас. 

Может быть прошло слишком мало времени, чтобы привыкнуть к этому, ненормальному во всех пониманиях, миру, а может что-то просто не так со мной. 

Все здесь выглядело карикатурно, картонно и слишком, по радужному-хорошо. Так хорошо, что тянуло блевать. 

Веселые герои оглядывали мир людской с огромных экранов, баннеров, да даже с различных потребительских упаковок. Наверное вытирать задницу туалетной бумагой с лицом Всемогущего пик мечтаний, и идиотизма, в качестве прилегающего, ведь по другому это бытовое явления, за башенные деньги и не объяснить. 

Слащаво-милые леди, ведущие под белы рученьки грустного, матерящегося и проклинающего их, злодея, не упускают возможности покрасоваться перед прессой. 

Даже ведя под руку опасного преступника, они не упускают возможности попозировать перед камерами, дабы получить свой лучик славы.

Смотреть на это было откровенно говоря мерзко.

А если учитывать внутреннюю политическую систему, которая вероятно прогнила до возможного и невозможного, то хотелось прыгнуть в какой-нибудь чан с кислотой или заказать снайпера, чтобы наконец-то прекратить данные мучения и не видеть это. 

Не удивительно что Бакуго тоже хотел стать героем. 

Наверняка это мечта почти всех детей, даже самые отъявленные и опасные злодеи могли подумывать о геройской карьере. До того как все пошло наперекосяк. Слишком распиаренная профессия. 

Слишком красиво, конфетно-мармеладно, и плевать что опасно. Та самая блестящая обертка, которая не радует глаз, отнюдь, она слепит, так, что хочется выцарапать глазные яблоки к чертям. 

А протухшая начинка фонит гнилью за километр.

Неудивительно что Кацуки мечтает о геройской карьере — слава, деньги, ну и возможность кого-нибудь избить, все это прилагается. Не без труда, но все же.

Бакуго был хулиганом. Бил других детишек, но далеко не всех, в основном просто кидался словами. Он не считал их себе равными — и был в той или иной степени прав.

Он не пытался казаться крутым, он поистине был крутым, но всегда есть но. Недетская жестокость, недетские, насколько это вообще возможно в данной ситуации, взгляды на мир и на людей в целом.

Меня же считали, мягко говоря,  странной. 

Обходили стороной, далеко не из-за моего общения с Бакуго Кацуки. 

Я никогда не пользовалась своей причудой, даже смотреть на этот огонёк было противно. Местные дети не понимали этого. Не понимали также природу моих чернющих синяков под глазами и мертвенно-бледной кожи. Не понимали как можно в жару ходить в двух свитерах и толстовке поверху. Не понимали почему на мне всегда надеты перчатки. Не понимали почему за мной постоянно ходила няня, а не мама, как у всех. 

Мое молчание, нелюбовь к героям, причудам, и обществу в целом их пугали. 

Я бы наверное тоже испугалась на их месте. Но увы и ах, страхов мне хватает по горло, могу даже поделиться. 

Легкая улыбка тронула мои губы, пока я раздумывая комкала простыни. 

Нервы. 

Кошмаров мне хватало с головой. Они накрывали беспорядочной лавиной, то снижаясь, почти не донимая, то брали штурмом, хороня меня в этом заживо. Страх царапал глотку острыми когтями, даруя ненавистный запах железа с солью. Рос неприступным айсбергом в груди, ломая ребра и грудную клетку. Мелкие трещинки невообразимой паутины расходились на костях, сплетаясь в нечто до ужаса прекрасное. Они скрипели, похрустывали, как осколки стекла, рассыпались на небольшие кусочки, чтобы позже обратиться пылью. И начать данный порочный круг заново, срастаясь вновь.

Захлебываясь живительным воздухом, я чувствовала что умираю снова. Каждый раз, только теперь сразу за двух людей. За себя и за Изуку.

Запах крови стал уже родным, въелся в рецепторы, запомнился и оставил свой невесомый алый отпечаток в сознании.

Смех доселе и отныне стал самым ненавистным для меня звуком. А пьяные люди, как предупреждение и вечное напоминание, стали для меня чумой. Чумой которую стоит избегать, бояться как огня, что звучит слишком уж иронично. 

Лезвие приносило приятное облегчение, но в то же время невероятную боль. Приятная, прохладная сталь не была мне другом, врагом впрочем тоже. Что-то настолько серое и нейтральное, что брать в руки его не хотелось, дабы не пятнать, во всех смыслах этого слова.

Кожу покрывали до сих пор незажившие полосы. Слишком ровные, аккуратные, без рваных краев. Хирургическая точность. Слабый организм, ужасный иммунитет и отсутствие подходящей целительной причуды. 

Порезы болели, не критично, но достаточно чтобы вернуть в реальность, если специально их потревожить. Этим я не преминула грешить, довольствуясь тем что больше вреда причинять не нужно. Вреда было достаточно.

Слишком мало чтобы понять масштаб трагедии и слишком много для шестилетнего ребенка.

Различные шрамы оплетали нежную кожу, начиная простыми, тяжелыми, ожогами, заканчивая злосчастным десятком полос. 

Новая жизнь была проклятьем и даром одновременно.

Слишком безумно, нереально, по сумасшедшему-маниакально. За гранью понимания и существующих возможностей, о которых разумеется известно. 

О Судьбе известно не было. Не в том понимании и обличье, в котором её видела я. Ходили слухи и легенды, сказания и мифы, сказки и рассказы. Простые людские россказни о Госпоже Фортуне, неясной спутнице Судьбы. « Как карты лягут », « По велению Судьбы », « Судьба, не иначе » — сюрреалистичный образ, скрывающий истинный лик девы. 

Устрашающе веселое, бушующее спокойное, маниакально нормальное. Таким было поведение Божества, таким был ее образ.

Сверкающие безумием и поддержкой  аметисты, извечно холодная кожа перчаток и цитрус с табаком.

Такой была Судьба в моем представлении.

Дева сводила с ума одним своим существованием, не давая сделать даже легкий вдох. Проникала в голову, на самую подкорку, паразитом въедаясь в мысли, не желая их покидать. 

« Явится ли она сегодня? Убьет ли? Зачем она это делает? Зачем говорит? Зачем терзает…»

Мысли разъедали изнутри, жгли не хуже собственного пламени. Лавой разносились вместе с кровеносными тельцами, циркулируя по венам и артериям, проходя через все тело, искали ответов на вопросы. 

И не находили, оставаясь паразитировать в слабом организме.

« Почему я? Почему этот мир? Неужели...неужели нельзя было меня просто убить? Я не хочу. Я не могу. Мне страшно. Мне больно. Заберите...заберите...заберите! Я не могу! »

Лед сталкиваясь с лавой должен был плавиться, разливаться кипятком, но пропадать. Он не пропадал. Странное взаимодействие, диаметрально противоположное, неправильное. 

Стихии сплетались, завораживающими узорами красуясь у меня в душе. Смертельное, сжигающее меня заживо, но слишком уж красивое, до омерзения, пламя, оплетало вихревыми потоками статный айсберг. Ребра не только трещали, не только ломалась грудная клетка...они горели. Горели в лазурном пламени, что ревело, поблескивая контоновской зеленью.

Я хотела умереть. 

И я умирала. Медленно и мучительно, сгорая в даруемой стихие. 

***

Тихий звон будильника нарушал звенящую комнатную тишину. Мерный, цикличный писк бил по ушам. Выключить устройство не составило труда, но сие простое действо вымотало похлеще километрового кросса. Сил не было даже на банальный подъем с кровати, не говоря уже о утренней рутине. От холода не спасало даже зимнее, пуховое одеяло. 

Все равно было зябко. 

По коже прошелся рой мурашек, вынуждая неприятно поморщиться. Естественная реакция, что поделать.

Вставать не хотелось. Жить впрочем тоже.

Ощущения не из приятных, точно севшая батарейка. Все резервы, в частности эмоциональный, были на нуле. Круглый такой, без палочки. 

Ярко-красным мигал сигнал тревоги, гудел и выл, пытался донести ошибку, сбой в системе. Так не должно быть, но так было. 

Привычный устой, все в порядке вещей. Зачем что-то менять, если можно просто плыть по течению? Вот и я не понимаю. 

Течение — опасное, быстрое и бурное. Хотя кому какая разница...поддаться речному потоку казалось лучшим вариантом.

Сгореть заживо, утонуть в пучине собственных страхов, рассыпаться горсткой сахарных крупиц. 

Таков был мой выбор, вернее его отсутствие. Оставалось только подстроиться и плыть, ударяясь об острые выступы скал, моля о заветной смерти.

« Я Мидория, Акатани Изуку. »

Светло зеленый стикер с не аккуратно выведенными иероглифами был ровно прилеплен на тумбу и сразу бросался в глаза.

« Мне шесть лет, не семнадцать, всего-лишь шесть »

Гласил следующий на шкафу.

« У меня есть причуда и я люблю героев »

Слишком наглая ложь, слишком жалкие попытки понять и принять.

Другого решения не находилось.

Блуждая в прострации, на ум не приходило ничего другого.

Это было самовнушением и приторно-сладкой ложью. Когда-нибудь это и сработало бы, но точно не сегодня и далеко не завтра.

Тихо гудела вода, что быстрым потоком лилась из под открытого крана, разбиваясь о белый фаянс и уходя в слив.

Холодно.

С кожи стекали прозрачные капельки, не соленые, не слезы, а просто вода. 

Безвкусная, бесцветная, прям как вся моя жизнь.

Мир был серым, несмотря на вырвиглазное обилие красок вокруг. Ничего не менялось, как бы ни было прискорбно. 

Менять что-либо не было желания, не было сил на это.

Закрываю кран, ловя звенящую тишину, разбавленную лишь одинокой, прозрачной капелькой упавшей в раковину, с характерным « бульк ».

Махровое полотенце приятное и мягкое, впитывает в себя влагу, и даже спасибо не говорит. Вода ведь живительная, почему же…

Разговаривать с полотенцем было...странно. Посему с ним диалоги заводить больше не пыталась, не настолько сошла с ума.

Ему ведь наверняка одиноко. Висит в скучной ванной, совсем одно, разве что водичкой и питается.

Сошла с ума…

— Было бы с чего сходить.

Тихий фырк срывается с уст непроизвольно, но весьма к месту.

Отвлекает.

Внизу, на кухне, уже ждет нянечка, прекрасная Сэнго-сан, на пару с завтраком.

Интересует меня только последнее, если не поем Юмико будет огорчена.

Тетя работает, каждый чертов день, фактически без выходных. 

Без нее дома было пусто. Не было того яркого солнышка, не было живого, искреннего смеха.

Было лишь Сэнго-сан, репетиторы и тишина.

Свободного времени было много, даже с отвлечением на учебу.

Меня ежедневно штудировали учителя, учили тому что я не знала, или же просто забыла. Учеба давалась легко — почти весь проходимый материал я знала еще с прошлой, отвратительно звучит, жизни. Оставалось лишь играть умненького мальчика-зайчика и радовать успехами Юмико.

Постоянные прогулки выматывали, а контакт с мутан...людьми пугал. Дело было даже не в причудах, являясь лютым интровертом и социофобом жить было сложно.

Хотя куда уж сложнее.

— Акатани-кун, скоро прибудет ваш репетитор иностранного языка, вы подготовили нужные материалы? — оповестила меня Сэнго-сан, будто бы я и сама об этом не знала. Все же это ее работа, но каждый раз одно и тоже..

— Конечно, я буду ждать в залах. — нянечка кивнула, а я просто поднялась и пошла в залы. Ну как залы..тетя выделила комнаты для учебы, залами называть их было проще, да и не возражал никто.

С английским у меня было туго, но вот французский — один из любимых языков которые я когда-либо учила.

С раннего детства любовь к нему привила бабушка, читая на нем мне книги, в частности сказки на ночь. 

Красивое звучание, интересная пропись и оригинальная литература пробудили во мне интерес и огонёк желания. Учиться было несложно.

В глазах защипало, стоило только вспомнить о прошлом. 

Огромными усилиями я не дала слезам воли.

Голос преподавателя монотонный и тихий. Правила легкие, ведь я их уже знаю. Потом и кровью, бессонными ночами и огромным количеством стресса...мне удалось. Удалось вывести, то знание языка на приемлемый уровень.

Сейчас же для всех я была просто одаренным ребенком. 

Меня мало интересовали науки, я любила искусство, и до сих пор готова отдать всю себя ради него.

Это было моей мечтой, сбыточной, несмотря на трудный путь. Я смогла приблизиться к ней. 

Не на шаг, нет.

На десять уж точно.

Прошла курсы, стала посещать художественную школу, поступила в отличный колледж. Выгрызла себе местечко под солнцем, выплакала разрешение у родителей, пожертвовав семейными отношениями. Я не жалела — я готова была летать от счастья.

В один миг это все оборвалось. Громко и с треском.

Все усилия, все потраченное время, цель которой я жила, все...кануло в лету. По желанию неизвестных, сказочных и нереально-реальных, все разбилось в пух и прах.

Оборвалась моя жизненная нить. Тонкая, серебристая, с яркими вкраплениями сочных цветов. Оглушительно, быстро и больно.

Я потеряла цель.

Я умерла и продолжаю умирать.

Я не живу — я существую. 

Существую на пару со своими страхами, болями и божественными образами.

Если отбросить многие детали, то мир вокруг поражал. Смотря через розовую призму можно увидеть волшебную реальность. 

Жаль только, что мои розовые очки давно потеряли ценность и остались поблекнувшими осколками далеко в прошлом.

Занятия проходили быстро, незаметно и скучно. Время бешено летело вперед, приближая резную часовую стрелку к обеду. Солнце по обыкновению своему стояло уже в зените — я слишком засиделась с учебой и даже не заметила.

Идти никуда не хотелось, разве что к себе в комнату, что я и сделала.

Сдаваться было бы глупостью, несусветной глупостью. 

У меня не было ничего, абсолютно ничего. 

Был лишь новый мир, новая жизнь и новые устои.

Менять что-либо не хотелось, но…

— Моя жизнь была в искусстве.

Слова слетают с губ быстрее, чем успела образоваться мысль об этом.

Я не хотела идти по пути героя, как милашка Кацуки. В сторону злодеев даже не смотрела.

Я хотела пойти по стопам Юмико.

Она была моделью в первую очередь, во вторую же...тетя была дизайнером. 

Юмико Акатани когда-то давно посвятила себя искусству, отказавшись от семейных дел, и была счастлива.

Я хотела быть счастлива также как и Юмико.

Подрываюсь с мягкой кровати и бросаюсь к столу.

— Где оно...где же..

У меня паника, меня накрыло.

Трясущимися руками достаю лист бумаги, неумелыми детскими руками делая первые графитные штрихи.

Серые полосы на полотне кривые, но они есть.

Не все потеряно.

***

— Хэй, Бакуго-кун, — зову ребенка, отвлекая его от книжек. Мы сидим у него дома и корпим над домашкой. Точнее корпит только Кацуки — учеба уже началась, Бакуго пошел в школу. Меня постигла участь домашнего обучения, чему я была только рада.

Красные глаза сверкают в мою сторону с раздражением. 

Учеба вещь святая, безусловно, но чего так злобно-то?

— Чего? — устало рявкает ребенок, оттягивая пшеничные волосы, явно злясь. Кому-то кажется не дается литература.

— Как думаешь я смогу стать дизайнером? — спрашиваю, поглядывая в сторону блондина, а после и вовсе забираю учебник, пропуская возмущенное рычание мимо ушей.

— Как Юмико-сан что-ли? Ты разве не героем хотел стать? — фыркает Бакуго, не препятствуя и не пытаясь отобрать учебник. Его походу уже подзаебала литература, учитывая сколько времени он провел за ней.

Угукаю на первое предложение, не отвечая на второе. Текст задания понятный, но почему детям задают такое? 

« Прочтите повесть. О чем думает автор? Какой смысл скрывает данная повесть? Напишите об этом краткий рассказ (50-80 слов). Не забудьте сделать вывод и рассказать о том, что вы чувствовали читая данное произведение »

Не спорю задание несложное, но..

— Ты уснул там что-ли, а Зуку? — Кач-чан злится. Боже как мило.

— Не видно чтоль? Не очень-то я и хотел становится героем. И не хочу. Опасно ведь, а героев и без меня много. Даже не думай говорить про мою причуду, — осадила я Кацуки, стрельнув хитрым прищуром. Нравился ему мой квирк, хотя он этого не особо показывал. Разве что разок обронил, что он довольно неплох, но с его не сравнится. Я же свой огонь ненавидела. — Я то у Юмико один, не хочу её волновать. И причуду я не контролирую. — показательно помахала руками, облаченными в черные перчатки. Перчатки которые блокируют мою причуду, сделанные специально на заказ. Тонкая ткань сдерживающая неумолимую, прожорливую стихию. Любимые мои.

— Если захочешь, то станешь, — Кацуки пожал плечами. — Понял что-нибудь?

Эта литература нас доконает.

— Может Мицуки-сан позовем?

— Эту старую ведьму? Крышей поехал?

— Есть другие варианты? Что ты собрался писать? — скептически приподнимаю бровь — Как ты собрался писать пятьдесят-восемьдесят слов о конфетах?

— Чертов задрот…

— Н? Кач-чан, — нараспев протянула я, смотря на злого Бакуго. Кажется сейчас рванееет-

— Зуку!

Бум. Небольшой, но достаточный чтобы карандаш в руках Кацуки превратился в щепки.

— Не зови меня так...придурок!

— Как Кач-чан?

В лицо мне прилетела подушка, ускоренная взрывом.

— Какого хера здесь происходит, мелкие вы засранцы?!

А вот и Мицуки-сан собственной персоной. Отлично. Теперь нам будет на кого свалить эссе, по повести о летающих конфетах.

— Не ори, старая ты карга!

— Ты кого старухой назвал, а малышня?

Бакуго прилетел подзатыльник, а я безуспешно пыталась скрыть смех за кашлем.

— Мицуки-сан, а у нас тут дилемма, не поможете? — и протягиваю маме Кацуки учебник. Глаза такие жалостливые делаю, чтоб проконало.

Сработало. Бакуго старшая берет учебник, вчитывается в текст и переводит свой взгляд сначала на меня, а после на Кач-чана.

— Ебануться…

Понимаем. Проходили. Одновременно с Кацуки тихо фыркаем, переглядываясь. Люди иногда смотрят, это нормально. Игры в гляделки забавляют.

— Пошлите лучше чай попьем. — предлагает Мицуки-сан. А мы что? Нам только в радость.

Стоит ли говорить что то задание никто так и не сделал.

Ответ Кацуки на мой вопрос порадовал. Молчаливое, детское согласие. 

Все-таки хорошо что мы с ним сдружились.

Улыбка накрывает мои губы.

Я больше не боюсь,  у меня есть цель.