Зазвонивший телефон вырвал его из сна.

— Кто-то звонит мне? Но… никто никогда не звонил мне…

Застонав, он откинулся на спинку кресла, снова закрыл глаза и снял трубку.

 — Что?

 — Доброе утро, мистер Роттен, — заговорил в его ухе веселый голос. — У меня отличные новости!

 — … Да?

 — Я звоню из офиса ветеринара. Мы нашли того, кто готов стать хозяином вашего котенка!

Вся кровь покинула лицо Робби. Он еще сумел заикнуться о чем-то в ответ, прежде чем со звоном сбросил телефон на пол.

Котенок опять спал на коленях. От шума он проснулся и заморгал мутными глазками.

 — Мррр?

Робби невидяще смотрел на него. Все вдруг показалось таким далеким…

Кажется, котенку не понравилось его выражение лица. Он вскарабкался на плечо, устроился на шее, потираясь мордочкой о лицо, требуя внимания.

Он почти машинально потянулся погладить его.

«Я не собираюсь его оставлять. Я не хочу. Я не буду давать ему имя. Я не буду его оставлять»

Вот что он говорил. Но, как выяснилось, он говорил много вещей, которые не являлись правдой.

Внутри поселилось тяжелое пустое чувство. Отчаяние.

Котенок уходил. Спортакус тоже ушел — он обещал не уходить, но, конечно же, собирался это сделать.

Он снова один. Он даже не успел привыкнуть к тому, что был не одинок.

Всю отраду, которая у него была, забирали. Все друзья, которые у него были — уходили.

Робби даже не мог грустить. Просто ушел в себя. Он ругал себя за то, что имел надежду — надежду, о которой даже не знал, что она имелась.

Так было всегда. Он заслужил это.

Он поднес котенка к своему лицу, каменея сердцем перед его пушистой шерсткой, голубыми глазками и ласковым, довольным выражением мордочки.

 — Я никогда больше не увижу тебя, — сказал он тихо. — Так тебе будет лучше.

***

Он собрал кошачьи вещи и вернул их ветеринару, двигаясь словно во сне, как будто он был кем-то другим, существовал вне своего тела, безразлично наблюдая за происходящим.

Дети позвали его поиграть, но он проигнорировал их, вернувшись домой в полной тишине.

Теперь в нем было еще что-то: некий зуд, ощущение незавершенности — чувство, которое он всегда испытывал, когда был бессилен, ничего не мог сделать, но чувствовал себя вынужденным сделать кое-что.

Но он не мог этого сделать. Не в этом теле. Не на этой загорелой, веснушчатой коже Спортакуса.

Он сжал кулаки — Спортакус коротко обрезал ногти, и они не прокололи кожу до крови. Не так, как всегда.

Был ли у Спортакуса телефон…?

Нет. Глупая идея. Робби только-только заткнул Спортакуса, заставив его прекратить обсуждать те вещи, о которых Робби не хотел, не мог говорить.

«Потому что ты заслуживаешь многих вещей, Робби. Но боль не является одной из них»

 — Ты дурак, Спортафлоп, — пробормотал он, проводя ногтями поперек своей руки и наслаждаясь единственной эмоцией, которую он мог чувствовать — болью.

Нет. Я не могу этого сделать.

Не надеясь на ответ, он набрал номер мэра. Трубку подняли с первого же гудка.

 — Алло?

 — С-спортакус? Ты дома?

 — Я ненадолго забежал перекусить. Как раз собирался идти. Все в порядке?

 — Все… — зачем он позвонил? Глупая была идея. — Не все… замечательно.

Тишина на другом конце провода подсказала ему, что Спортакус все понял.

 — Ты хочешь, чтобы я пришел? — мягко произнес он.

 — Нет. Нет, все в порядке. Я просто… — Робби глубоко вздохнул. — Просто… не знаю, поговори со мной о чем-нибудь.

 — Да, конечно! О чем…

 — Расскажи мне… о своем доме.

Робби услышал, как вздохнул Спортакус, на заднем плане послышался звук сдвигаемой мебели.

 — Мой дом… он… очень отличается от этого места. Но там красиво, Робби. Небо такое чистое, что ночью можно рассмотреть все звезды. Раньше, когда я был молодым, я помнил все созвездия. Воздух всегда немного пах корицей и цветущими апельсинами. Летом мы пили сироп из жимолости и часами плавали в реке. Водопады были так прекрасны в солнечном свете. Когда свет проходил прямо через них, образовывалась радуга, и мы плавали прямо под ними. Лесные животные не боялись нас и иногда подходили…

Пока Спортакус рассказывал о своей родине, Робби обнимал телефон, тихо всхлипывая. Если Спортакус и слышал его, то ничего не сказал.

***

Услышав, что Робби начал похрапывать, Спортакус осторожно повесил трубку, чувствуя себя опустошенным. Конечно, он понял, почему позвонил Робби, но не был уверен — проснулась ли его старая психологическая травма или случилось что-то другое. Спортакус почувствовал сильный укол вины: не могло ли это быть из-за того, что он вчера говорил Робби? Он успокоил его, сказав, что не уйдет. Но у Робби, похоже, все было в порядке — все, как обычно — когда Спортакус покинул убежище.

Почему Робби спросил его о доме? Мысли о родине тревожили Спортакуса еще больше и навевали тоску. И страдание от того, что страдает человек, которого он любил, только усиливало его боль.

Он считал, что его присутствие заставляло Робби страдать. Может быть, если уйти, Робби станет лучше? Понятно, что нет — но Спортакус не ожидал, что тот так бурно отреагирует на его предложение.

Я нужен ему здесь, несмотря на то, что так его расстроил. Почему?

Знать о проблеме и быть беспомощным перед ней было мучительно.

Он в миллионный раз посмотрел на свои запястья и в миллионный раз захотел заплакать. Он выбрал единственную мечту Робби — нечаянно, но все равно расстроил его. Если Робби ненавидел его так сильно, почему просто не повредил тело Спортакуса? Не наградил его такими же шрамами? Зачем он позвонил?

Если Робби наконец-то начал доверять ему — это хорошо. Но, боже, это больно. Больно быть окруженным им, охваченным им, безнадежно запутанным в нем.

***

Стефани нашла Спортакуса стоящим возле телефона. Он был погружен в мысли, задумчиво пробегая пальцами по своей руке.

 — Спортакус?

Он вздрогнул и улыбнулся ей самой лучшей улыбкой, на которую был способен. Вышло не очень убедительно.

 — … Все в порядке? — спросила она.

 — Конечно! Мы вернемся к нашей игре?

Она видела, что у Спортакуса явно нет настроения говорить о случившемся, и поняла намек.

 — Если догонишь, — озорно ответила Стефани.

Она была счастлива, увидев, как улыбка Спортакуса стала немного шире.

 — Я постараюсь! Да так, что ты не сможешь обойти меня!

***

Робби в миллионный раз разобрал машину, в миллионный раз проверил детали и снова собрал их вместе.

И в миллионный раз — ничего.

Он не мог даже разочароваться. Этого стоило ожидать.

Может, стоит просто сдаться. Уверен, что со временем Спортакус приведет мое тело в такую же хорошую форму, как и свое. Он вернется к работе героя.

Но как же удобно было в его теле, как хорошо чувствовать себя сильным, могучим, здоровым… это не для него. Он не удержит форму.

И это было чем-то большим, чем просто призрачная мораль в его голове. Оно издевалось над ним. С каждым новым движением оно напоминало, что он никогда не будет таким же. Никогда не будет сильным. Он ощущал себя трупом, гниющим изнутри.

 — Кто-то в беде, — тихо сказал он сам себе, озвучивая это голосом Спортакуса. — И некому спасать их.

***

В конце концов, Спортакус пришел, постучав перед тем, как войти. Когда ему без энтузиазма разрешили приступать, он занялся уборкой лаборатории в непривычном молчании.

Между ними повисло напряжение. Вероятно, это моя вина — подумал Робби, слишком уставший, чтобы по-настоящему забеспокоиться. Я отравляю его.

Спортакус тоже выглядел уставшим, двигался медленнее обычного, по нему невозможно было понять, о чем тот думает. Робби заметил, что тени под глазами — моими глазами — стали еще глубже.

И он снова почувствовал вину. Я заставил его пройти через все это. Это моя ошибка. Моя вина. Всегда.

 — Ты выспался, Робби? — внезапно раздался мягкий голос Спортакуса.

 — Могу спросить тебя о том же, — ответил Робби. — Ты не приносишь никакой пользы моему телу, гоняя себя.

Спортакус усмехнулся почти… иронично.

— Прости. Я… пытался.

 — Это нелегко, не так ли?

 — Не так просто, как раньше, — слова, которые можно было посчитать обвинением, сейчас прозвучали только как сожаление.

Спортакус неожиданно вспомнил о чем-то и осмотрелся.

 — А где котенок?

 — Его нет.

Он с тревогой посмотрел на Робби.

 — Что случилось?

 — Думаю, кто-то стал его хозяином. Не знаю. Я, если честно, не слушал.

Спортакус видел, насколько сильно это отразилось на Робби, невзирая на его ровный голос.

 — О, Робби… Я так с…

 — Не говори, что сожалеешь, Спортакус. Пожалуйста.

Спортакус уставился в сторону стола, больше всего желая, чтобы Робби позволил утешить себя, желая, чтобы это помогло, если он позволит.

 — Я не знаю, когда это будет исправлено. Не знаю, будет ли вообще когда-нибудь. Я все испробовал.

Спортакус смущенно посмотрел на него.

 — О, машина…

— Я действительно не хотел, чтобы это случилось, — сдался Робби. — Не хотел. Ничего, если ты мне не веришь. В смысле, зачем тебе верить мне?.. Но я думал, что легко верну все назад. Как всегда.

 — Я верю тебе, Робби.

 — Веришь, что если бы сработало, я бы оставил тебя младенцем навсегда?

 — Нет.

Робби вздохнул так, будто душа покидала его тело.

 — И я тоже.

Спортакус крепко держал его, пытаясь как-нибудь заставить Робби понять, что он чувствует, как-то показать, что он здесь ради него. Робби не сопротивлялся объятиям, но стена, которую он возвел вокруг себя, была непроницаемой.