Первым изменением было то, что Марк больше не спал в одиночестве. Он каждую ночь, что Саша был дома, ложился с ним, обнимая и упорно добиваясь звания печки, ведь спать с ним было невыносимо жарко, даже когда в квартире было от силы семнадцать градусов.
Утренние сборы стали для Марка отдельной темой для случайных улыбок в метро, от воспоминаний. Саша теперь не упускал возможности поцеловать его, обнять, жмакнуть задницу, прошептать на ухо какую-нибудь нежность или, еще лучше, какую-нибудь невероятную пошлость.
Понемногу в традицию входил совместный просмотр кино. Иногда, правда, перерастающий во взаимные ласки. С этим было сложнее. Марк пасовал всякий раз, когда Саша намекал на что-то более серьезное чем минет и дрочка друг другу, но в душе отчаянно хотел, чтобы Журавлев его не послушал хотя бы в этот раз. Чтобы устал терпеть, чтобы порычал на ухо, от раздражения, и сделал все как надо, не спрашивая. Но тогда это переросло бы в насилие, которого им обоим не хотелось. Саша вообще, как оказалось, не был таким, каким нарисовал его себе Маркус. Он был чутким, внимательным, нежным, и даже, иногда, забывал о самом себе. Но, благо, Марик никогда не был эгоистом, и везде, где Саша себя обделял, он приумножал его заботу и отдавал обратно. Для самого юноши эти отношения были вообще первыми, когда заботятся о нем, и когда совершенно не требуют ничего взамен, наслаждаясь тем, что Марк сам готов отдавать. А он был готов отдать все, лишь бы этот прекрасный сон не заканчивался.
Прошедшие три недели казались Журавлеву настоящим раем. Пропало это сосущее чувство одиночества и ненужности, которое преследовало Сашу, когда он возвращался с работы домой. Близкие коллеги даже на некоторое время заподозрили, что у парня случился рецидив и он опять начал бухать или что еще похуже. А Саня просто был счастлив. Его дома наверняка уже ждет, частично облюбовавший комнату, перетащив туда свой ноутбук и некоторые пожитки, такой домашний и теплый Маркус, которого Саша с удовольствием обнимал всю ночь, мучимый бессонницей. Журавлев всегда был очень холодным наощупь, и поэтому горячий, во всех смыслах, юноша, в объятиях, отлично согревал его холодными ночами. Даже экзистенциальные мысли почти не лезли ему в голову, ведь она уже была занята такой глупой, но такой приятной влюбленностью. Саша действительно был счастлив.
–Ну, как я выгляжу? – Красуясь перед зеркалом, спросил Маркус, рассматривая свой костюм пастора, который он дополнил колоритной библией, в этой же руке, намотанные на пальцы, висели христианские четки, а на груди красовался золотой крест. Правда, Марк не удержался и заказал себе крест с надписью «Спаси и отсоси».
Саша то и дело говорил, что у них еще десять минут на сборы, а когда Маркус был в коридоре и ждал его полностью одетый, разве что без куртки, сам начал нервно бегать по комнатам, ища зажигалку.
–Ага, выглядишь прекрасно, – рассеяно отвечает он на вопрос соседа, занятого бесстыдными самолюбованиями, даже не взглянув на него, ища по бесконечным карманам рюкзака драгоценную зажигалку, которая стала символом их первого знакомства и приятно грела парню душу глупым рисунком, – да еб твою мать, где эта зараза? Марик, куда я мог ее засунуть?!
–Не кончилась еще? Ее заправить бы уже, наверное. – Выдохнул юноша, приваливаясь к косяку и наблюдая за, слегка нервничающим, парнем. Ему даже пришлось поймать того за руку и, успокаивая, утянуть в медленный и плавный поцелуй. И это даже льстило, что в каком бы состоянии Саша не находился, он никогда не отказывал в поцелуях, бросая все на свете и позволяя любить себя несколько секунд.
В их отношениях голосом разума и порядка однозначно был Марк, который каким-то волшебным образом овладел навыком матерей находить вещи там, где они только что не лежали. Однако, на этот раз парень явно решил помучить Сашу и лишь наблюдал за его беспомощным копошением с таким видом, словно Журавлев – капризный ребенок, который потерял любимую игрушку и капризничает, не желая без нее ехать. Впрочем, так и было.
Юноша действовал на него как какое-то успокоительное: один простой поцелуй и все тревоги улетают нахер и их место занимает Марик со своей безграничной любовью. На предложение купить новую зажигалку, Саша капризно отмахивается и продолжает искать, на этот раз на кухне. Драгоценная вещица нашлась запрятанной в полупустую пачку сигарет, и парень облегченно выдыхает, сразу же ею прикуривая. Все, теперь можно и идти.
Проходит еще немного времени и слух Марка цепляет фирменный щелчок найденной зажигалки. Он улыбнулся, было приятно, что Саше она так важна, хотя сам юноша считал, что это мелочь. Особенно в сравнении с другими его игрушками, зажигалка и правда была мелочью.
Они вышли из дома, под тихие расспросы Марка о том, что же будет на вечеринке. На улице заметно похолодало, и, казалось, что вот-вот должен был пойти снег, но до него еще жить и жить. А вот разорваться дождем облака могли с любой момент.
Маркус поправляет на себе пальто, приводя себя в аристократичный вид, который все равно, на подходе к метро, опять будет как из жопы. Не то чтобы Марк был низким, и коротконогим, это скорее Саша был слишком длинноногим и пока он делал два вальяжных шага, юноше приходилось делать три довольно широких и быстрых. Но, к сожалению, конечно, они редко ходили куда-то вместе, разве что в магазин, а там им некуда было торопиться.
–Боюсь, буду опять чувствовать себя неловко. – Признается, когда они уже в вагоне метро встают в закутке, друг напротив друга. За время, что они официально вместе, Марк немного расслабился, все больше и больше открываясь Саше, и признаваясь в каких-то своих слабостях, например в таких, с целью получить ободрение и поддержку, которых Журавлев никогда ему не жалел.
–Куча алкоголя, громкая музыка и дохера гендерных интриг, – лаконично отвечает на все расспросы Саша, – Да не волнуйся ты, господи, там будет куча народу, мы там будем серой массой, я это тебе обещаю. Я там большую часть людей вообще в первый раз увижу и что? Всем похер на остальных, мы просто будем развлекаться. Все что было в Вегасе остается в Вегасе, ведь так? – Он ободряюще подмигивает смущенному Марку, проверяя наличие алой повязки в кармане.
По вполне логичным причинам он решил временно снять с костюма всю нацистскую символику, чтобы случайно не огрести в метро или по дороге к стоянке торгового центра, куда постепенно сползался народ в самых разных костюмах. Судя по всему, охране положили на лапу, ибо они не замечали это сборище фриков с ящиками алкоголя, погружаемыми в машину. По пути к торговому центру, Саша примерно объяснил, кто же может устраивать такие масштабные вечеринки.
- Лет в семнадцать я работал на одного человека, который крышевал поставки всякой дряни по всей Москве. Моей задачей было лишь переносить деньги и товар, так что подробностей я не особо знаю. Ну и короче его детям досталась самая веселая часть его империи и огромный коттедж вдогонку, чтобы они не сбежали вместе с ним за бугор и продолжили его грязные делишки в Москве. Не знаю, как именно там у них идут дела, но вечеринки они закатывают знатные, мне с Ленкой очень повезло однажды работать прямо у них в поместье, там мы и подружились. – парень пожал плечами, - Они, правда, ебнуты на всю голову, но это того стоит.
Слушая рассказ, Марк сначала не понимал, о чем идет речь, а когда до него дошло, что Саша раскидывал закладки, у него на затылке зашевелились волосы. Так вот почему тусовка такая дорогая.
Когда первое удивление сошло, на плечах у юноши будто бы появились демон и ангел. Ангел говорил ему что не стоит даже бухать там, в конце концов, с Сашей он пьяный и без вина, а демон томно и соблазнительно шептал на ухо что пробуй, Марик, тебе девятнадцать, секс, наркотики, рок-н-ролл. И демон был куда соблазнительнее.
–А ты?.. – Не зная, как спросить, он покрутил пальцами в воздухе, а поняв, что Саша его не понимает, вздохнул, отмахиваясь, и добавляя: – я только легалайз в Калифорнии пробовал, было смешно.
Он улыбается воспоминаниям о том, как самые простые действия тогда вызывали гомерический хохот, и как он в таком состоянии пытался заказать себе пиццу. Ему до сих пор было стыдно перед милой девчушкой оператором, которая не понимала, что от нее хотят.
На парковке парней встретили радушно и сразу же определили им место на заднем сиденье одного из джипов. Саша отвел стушевавшегося от такого странного зрелища Маркуса в сторонку и опять закурил, спокойно наблюдая за собирающейся толпой. Там были зомби, вампиры, пираты, эльфы, воины и прочие неведомые фентезийные штуки, все отнеслись к костюмам более чем серьезно.
Когда началась движуха с кучей незнакомых людей, Марк инстинктивно спрятался за плечо Саши, иногда даже хватая его за рукав, совсем по-детски, но сразу же отпуская, густо краснея и отводя глаза всякий раз, когда Журавлев выяснял, не потерял ли он еще там сознание от перенапряжения. И, когда его потянули за собой в сторону, чтобы покурить, Марк впервые обрадовался, что Саша курит.
Стоять в стороне от основной движухи было куда спокойнее, и юноша, даже распрямив плечи, с интересом рассматривал костюмы людей, некоторые из которых были даже чересчур. Будто бы они соревновались в рукоделии, хотя, возможно так и было, Марк совершенно не знает никого, кроме парня, смолящего свои вишневые сигареты, рядом, и он подшагивает к нему ближе, украдкой потираясь щекой об плечо, стесняясь вообще что-либо делать на людях, что может дискредитировать его как самого натурального натурала из всех натуральных. Саша слабо улыбается, поправляя недавно надетую алую повязку со свастикой, когда Марк украдкой потирается щекой об его плечо. Как же парню хотелось его поцеловать, но он уже понял вполне незамысловатую позицию Маркуса: дома разрешены любые нежности и пошлости, а вот вне укромной квартиры ни-ни, даже за руку взять нельзя, только украдкой схватиться за рукав или прижаться ближе в метро, все что угодно, что можно свалить на неудачное стечение обстоятельств. Саша не был против, ему было нетрудно держать руки при себе, главное, чтобы Марк чувствовал себя комфортно.
Из толпы отделились две фигуры: высокая девушка, страшно похожая на Мартишу Аддамс, в которой Марк узнал Меланхоличную Леди, и низенькая колдунья, в которой едва узнавалась Лена.
Знакомый голос вырывает его из размышлений о том, что он уж точно будет серым пятном в этой разноцветной катавасии, и он поворачивает голову на звук.
–Привет, пацаны! – девушка махнула своей метлой, таща Меланхоличную Леди за собой, – Марик, отличный костюм, очень рада, что он сел как влитой.
–Привет, – он лучезарно улыбнулся Ленке, которую действительно был рад видеть, и коротко кивнул ее спутнице, все еще смущаясь ее присутствия. Великолепная швея делает ему комплимент, и Марк, не удержавшись, выгибается, изгибаясь в спине, и вздергивая своей задницей.
–Знаешь, ты отлично посадила его, – правда, по итогу, он совершенно не хвастался своими формами, а показывал Лене, проводя пальцем по выточке, что она сделала ее идеально по его изгибам. – Я отдавал куда большие деньги за куда более слабые работы. За строгим выходным костюмом я к тебе пойду.
Он кивает, выпрямляясь обратно, и радуется тому, что теперь не придется ездить за три пизды, чтобы пошить какую-нибудь сраную рубашку или пиджак. Или вовсе, подшить брюки.
Впрочем, бесстыже пялиться ему никто запретить не может и Саша, махнув девушкам сигаретой в дружеском жесте, принялся любоваться красующимся перед довольной швеей парнем. Да, этот костюм на Маркусе сидел просто идеально, хотя очень был похож на его повседневную одежду. Ну, главное, что ему нравится. Услышав, что Марк хвалит светящуюся от счастья Ленку, парень хрипло засмеялся, выдыхая клубы вишневого дыма.
–А ты, Марк, зря эту мелкую еврейку хвалишь, она тебе сейчас ценник до небес задерет. – Парень хитро щурится, ловя растерянный взгляд своего парня, и прикрывает улыбку длинными пальцами, вновь затягиваясь.
–Ну че, как там ваши мутки? – Лена явно не отличалась тактичность к этому, походу, не привык только Марк.
–Какие мутки? – Маркус сначала непонимающе хлопает глазами, переводя взгляд с Лены на Сашу, который улыбался с прищуром, и обратно, и, сообразив, вновь густо покраснел, мотая головой из стороны в сторону, сам даже не зная почему отрицая любую возможность отношений. Хотя он прекрасно помнил, что и Ленка нормальная, и что она в курсе, но все его нутро дрожало всякий раз, когда надо было признать, что он гей, прилюдно и открыто. – Нет никаких муток...
Совсем неуверенно лопочет, под конец фразы понимая, что, во-первых, выглядит как идиот, а, во-вторых, может обидеть этим Сашу, и, это осознание заставляет его сделать шаг назад, надевая дежурную воспитанную улыбку, и тихо произнести ничего не значащее:
–Все хорошо.
Отнекивания Марка Журавлева ничуть не задевают.
–Лен, отъебись, нет никаких муток, по нам не видно, что ли? – Маркус смущенно отступает назад и Журавлев цыкает языком, осуждающе смотря на подругу, – ну вот, опять ты все мне испортила.
Все эти дружеские замечания были очень грубыми, но звучали они так, словно Саша искренне потешался над происходящим. Парень щелкнул зажигалкой, давая Меланхоличной Леди прикурить свои тонкие черные сигаретки, и вновь сунул ее в карман, незаметно задев Маркуса холодными пальцами. Один только легкий жест вряд ли успокоит юношу, но попытка не пытка, ведь так?
–Ну ты и злюка, Сань, – театрально обижается девушка, утягивая свою подругу за собой. – Все, ухожу я от вас.
Девушки скрываются в зашевелившейся толпе, и Саша тушит сигарету об подошву ботинка и выкидывает ее прочь, поворачиваясь к Маркусу, который опять нацепил эту бесячую маску аристократичного спокойствия и принялся перебирать в руке четки.
Кажется, за него заступаются, и в груди невольно болезненно сжимается, от осознания собственной никчемности и жалости. Он, вроде как, знал этих девушек, и с Сашей они дружили, и вроде даже секретов у них не было, но он спасовал, в очередной раз в жизни, поддаваясь нарастающей панической атаке. Что за бред? Ему хотелось кричать, радоваться, висеть на шее у Саши, хватать его за задницу на людях, чтобы все знали чей он, но при маломальской возможности вскрыть хоть немного своей жизни людям, и вот опять. Улыбка, от натягивания которой уже давно, рефлекторно, начинает сдавленно болеть в груди, будто само тело сопротивляется неестественным эмоциям на лице, и говорит он какую-нибудь нейтральную чушь. Очень лаконично, толерантно, вежливо, но абсолютно не искренне. И это торнадо из мыслей сносило абсолютно все хорошее, что успел построить Саша за время, что они живут вместе.
Но торнадо в момент затихает, а карточные домики складываются обратно в башенки, когда его обжигает холодное касание такой родной руки. Стало и правда спокойнее, но он продолжает улыбаться как ебучая английская, мать ее, королева, пока девочки не уходят, кажется, обидевшись. Руки сами закрутили шарики в пальцах, стравливая на эти микрожесты его внутреннее напряжение, что скрутилось тугой пружиной и Марку казалось, что он сейчас ото всего откажется и поедет домой. Черт с этими деньгами, хрен с этой тусовкой с Сашей, они и дома могут потусоваться, где никто не увидит и не будет задавать глупых вопросов, заставляя говорить то, от чего острым напоминанием начинала гореть левая щека.
–Она не хотела смутить тебя, хватит так париться по тупым поводам, расслабься, всем на нас насрать.
Саша дает последнее наставление, прежде чем легко поцеловать стушевавшегося священника в гладкую щеку и тоже повести его в сторону людей, которые принялись рассаживаться по машинам, которых стало в разы больше. На задних сиденьях все копошились, стараясь не повредить чужие костюмы и уберечь свои, и в этой толкучке и полутьме никто не замечал, что парни сидели почти в обнимку. Около Марка сидела девушка, переодетая в суккуба, но под убийственным взглядом Журавлева она мгновенно прекратила свои поползновения, даже не начав их.
В машине стало совсем хорошо. Марк совсем не замечал соседей, которые так удачно потеснили его к Саше, настолько близко что он мог чувствовать его запах, ставший убаюкивающим, спасательным кругом в мире, где на тебя никто не смотрит. От того Марку и было сложно в такой обстановке. На дорогих приемах, светских вечерах, важных мероприятиях на тебя смотрят ВСЕ. Поэтому ты просто должен улыбаться, когда нужно, держать спину прямо, быть в меру заинтересованным в происходящем, и всегда быть уместным в разговоре. Это ему давалось как истинному джентльмену, которого из него растили. Обсуждать на серьезных щах политику, перегоняя из пустого в порожнее? Да хоть неделю. Улыбаться тем людям, которые тебе откровенно неприятны? И скулы болеть не будут. Сдерживаться, даже если хочется кричать от радости, попрыгать, побеситься, вдарить-рок-в-этой-дыре, в конце концов? Меланхоличнее ебала, чем лицо Марка, эти приемы не видели.
А здесь же. С этими открытыми, душевными людьми, с этой яркостью, с этими красками и эмоциями он просто не мог чувствовать себя комфортно, прижимаясь к единственному человеку, который его понимал и принимал. Он отчаянно хотел быть таким же открытым и беззаботным, но по-настоящему комфортно он чувствовал себя только наедине с Сашей, с тем, кто видел, как он плачет, чего он себе не позволял вообще раньше.