За щебетанием матушки Марк ничего не слышал, но, когда они вернулись на кухню, он все понял по довольному лицу отца, и по стеклянным глазам возлюбленного, который богато затягивался дорогой сигаретой, старательно делая вид, что все хорошо.
Догадываясь, что могло произойти, Марк старается лишь выглядеть не слишком обеспокоенным, растягивая лицо в фирменной улыбке семейства Волк и они вновь садятся за стол, и мама, обнимая Сашу за плечи, усаживает и его, не спрашивая наливает виски и садится рядом с мужем, который барским жестом оставил почти полную пачку сигарет Саше, с покровительственной и снисходительной улыбкой.
Разговоры ни о чем, рассказы о жизни, истории мамы про очередные злоключения его братьев-акробатьев, короткий рассказ отца, касающийся клиники, которую уже открывали и лишь ждали, когда Маркус закончит учебу. Все выглядело так, будто бы все хорошо, и это просто милая беседа любящих и волнующихся родителей, сына и его друга.
Мама начинает говорить о растениях, и Марк, на свою беду, роняет неосторожное «а Саша ботаник», и женщина рассыпается восторгами, спрашивая, чисто номинально, разрешения посмотреть и, аристократично поднявшись из-за стола, уходит, врываясь в комнату Саши, дабы рассмотреть растения, найдя в парне родственную душу.
–Иди поговори с моей женой, иначе она будет петь на весь дом. – Уверенно говорит Владимир, глядя в глаза Саше, и у Марка внутри все вздрагивает, он уже жалеет о том, что так неосторожно рассказал об увлечении друга, давая отцу возможность побыть с собой наедине. Мало ему того, что потом придется вымаливать прощения у Саши...
Журавлев уходит, и Марк не может его осуждать, под взглядом Волка старшего даже камни учились ходить и сваливали куда подальше.
Елизавета начинает щебетать еще громче и радостнее, слушая умного студента и задавая вопросы. Она просто обожала цветы и растения, и ей действительно было интересно с Сашей, а глаза женщины горели как два фейерверка, и она рассказывает о том, что сейчас пытается ухаживать за тропическими растениями, для которых даже колбы с микромиром надо заказывать, как ее улыбку и блеск в глазах стирает звонкий шлепок, раздавшийся эхом на всю квартиру. Она поворачивается к Саше, и уже хочет извиниться, но ее прерывает еще один хлопок, и следом еще один, а с кухни едва слышно злобное: «щенок», такое уместное для их фамилии, и Волк старший широкими шагами уходит в коридор одеваться.
Семья Марка никогда не казалась Журавлеву идеальной, ведь идеальных семей не существует, но сейчас парень убеждается воочию. Да, конечно, родители юноши действительно любят и дополняют друг друга, их любовь выдержала рождение трех детей и долгие годы, они любят своих детей и желают им лучшей жизни и это Саша отлично чувствует из всего, что слышит, но вот только у главы семейства этих хищников свое представление о лучшей жизни и свои стандарты, которым бедные отпрыски должны соответствовать. Хуево, наверное, жить не своей жизнью, а той, которую тебе устроил кто-то еще.
Саша, пожалел, что не раздумывая, выполнил эту просьбу-приказ и ушел вслед за щебечущей женщиной в свою комнату, где рассказывал о растениях, что жили у него в террариумах, о научной работе, в которой он пытается скрестить два вида лиан, чтобы получить цветы ярко оранжевого цвета, что все это дело шло гораздо быстрее, но растениям трудно жить в таких дурацких условиях, а на более качественные примочки ему тупо не хватает денег. Услышав про тропические растения, Саша мечтательно улыбается, закрывая один из террариумов, но мгновением позже чуть не роняет стеклянную крышку, услышав громкие шлепки пощечин. Внутри все сжимается, парень мгновенно вспоминает о том, что Маркус рассказывал ему про пощечины, и он спешит вслед за Елизаветой Александровной, чувствуя, как внутри него все перевернулось с ног на голову. От собственной беспомощности Саше становится еще хуже. А что он может сделать? Пойти выяснять отношения с Волком старшим? Это просто мгновенная смерть. Броситься успокаивать любимого? Тогда уже их обоих растерзают на месте. Мучимый этими мыслями, Саша просто стоит в дверном проеме как истукан и невольно закусывает губу, чувствуя, как его щеки горят, словно по лицу дали и ему.
–Лиза, я жду тебя в машине. – Тихо бросает мужчина, закрывая за собой дверь, причем довольно тихо и спокойно.
Леди Волк проходит на кухню, и Саша следом за ней. Они оба могут видеть Маркуса, убирающего со стола посуду в раковину, с абсолютно отсутствующим лицом, и его эмоции выдавали лишь напряженные челюсти, сжатые до хруста.
–Мой милый мальчик. – Мать Марка прерывает его занятие, крепко обнимая сына, и он не может не обнять ее в ответ. Она отстраняется, чуть погодя, и спрашивает: – он опять сказал, что оставит тебя без денег?
Юноша вздыхает, убирая нежные женские руки с горящих щек, и отрицательно качает головой.
–Нет, все нормально, мам.
Елизавете надо было уже скорее уходить, и Марк пошел ее провожать, проходя мимо Саши, украдкой проводя рукой по его животу, ища хоть какого-то контакта, но стараясь не встречаться с ним глазами.
–Я поговорю с ним. – Произносит женщина, пока сын галантно помогает ей с пальто.
–Не надо. – Марк отвечает коротко, обрезая себя даже на полслова, и совершенно без эмоционально.
–Как скажешь, милый. Вот, возьмите, поставьте бойлер нормальный. – Она достает из кошелька несколько оранжевых купюр и кладет на столик в коридоре. Поцеловав Марка, она совсем недолго смотрит Саше в глаза и выдыхает: – не обижай его, он хороший мальчик.
Маркус вспыхивает, хоть его щеки и без того были ярко красными, и быстро прощается с мамой, провожая ее до первого этажа.
Перед уходом эта проницательная женщина дает понять, что все ей известно, прося Журавлева не обижать ее сына и Саша просто умирает на месте, понимая, что подвел, в первую очередь, друга. Очень дорогого ему друга, который сейчас скорее напоминает парню привидение. Маркус выходит из квартиры, чтобы проводить матушку, а Саша уходит к себе в комнату, чтобы переодеться, ибо ему казалось, что легкий запах парфюма мужчины просто въелся в эту чертову одежду, напоминая парню о его жалкости. Журавлев щелчком отправляет недокуренную сигарету в окно и закуривает новую, уже свою. Руки у него дрожали ни то от волнения, ни то от ярости, ни то от бессилия, ни то от просто животного страха, который, впрочем, постепенно сошел на нет, давая трем другим чувствам больше места.
Вернувшись домой, Марк закрывает за собой дверь, словно приведение проходит на кухню, не замечая ничего вокруг, и там уже, дрожащими руками, хватает сигареты, доставая и прикуривая, затягиваясь так сильно, что треть сигареты превращается в пепел.
Маркус задыхается от собственного напряжения и съезжает на пол, опираясь спиной на столешницу и обнимая голову руками, пытаясь хоть как-то спрятаться и успокоиться. Лицо горело и от трех душевных пощечин, и от того, что он точно знал, что Саше тоже досталось, и боялся того, что парень сейчас зайдет к нему, сядет рядом, закурит и скажет, что все кончено. Что он не хочет постоянно бояться его отца, что не хочет так рисковать, и что не хочет быть с тем, чьи родственники могут сделать с ним что угодно, вплоть до убийства. Или же, Саша придет, сядет рядом, закурит и обнимет его, говоря на ухо что все хорошо, что он никуда не денется и будет рядом. Обе эти мысли чертовски пугали, еще сильнее чем его отец.
Саша действительно заходит, действительно закуривает, и, до того, как он подсел к нему, ну, Марк надеялся, что он хотел сесть рядом, но головы не поднимал, куря где-то у себя между коленей, скручиваясь в узел, спрашивает:
–Что он с тобой сделал?
Парень, не оправдывая ни одного ожидания Марка, садится напротив и как-то растерянно замечает, выдыхая вишневый дым через нос.
–Курить вредно…
Оба чувствуют себя морально опустошенными, кто-то больше, кто-то меньше, но Саша не может сказать с уверенностью, кто именно. На вопрос Марка он отвечает очень уклончиво, ведь его это задело по большей мере физически.
–Не важно, переживу, бывало и хуже. Из-за чего он тебя так? – Саша пытается завести разговор, но пока что в ответ получает лишь молчание, – эй, ну хватит, мир из-за пары пощечин не рушится, не нужно так убиваться. По крайней мере мы оба пока что живы, а то от любви твоего папки и помереть можно.
Марк поднимает голову и стеклянным взглядом смотрит на Журавлева, который в ответ пытается ободряюще улыбнуться.
–Это просто гиперзабота, твои родители вполне логично заботятся о тебе, – Саша запинается и менее уверенно добавляет, рассеянно зарываясь пальцам себе в волосы, – наверное. Я не особо шарю в отношениях в твоей семье, но со стороны это выглядит именно так.
С каждым словом Саши Марк сжимался ещё сильнее, и ещё сильнее обнимал свою голову, прячась, надеясь, что сможет вообще исчезнуть, испариться, да, перестать существовать было бы прекрасно. Он хочет что-нибудь ответить, сказать Саше, да просто напомнить, что любит его до безумия, но слова застревают в горле когда он поднимает лицо и смотрит на самого дорого человека в его жизни, и так хочет чтобы все это оказалось страшным сном. Чтобы он проснулся, а они спят в обнимку после очередного вечера под пиво и неинтересное кино. И чтобы обязательно на нем было несколько новых засосов, которые утренний заспанный Саша будет обводить пальцами, дожидаясь, когда Марк проснется окончательно.
Журавлев переползает к Марку и осторожно забирает из некрепкой хватки дрожащих пальцев сигарету, позже выкидывая ее в окно. Юноша почти никак на это не реагирует, и Саша обнимает его, совершенно не зная, что ему делать.
–Эй, пожалуйста, поговори со мной. Я не могу видеть тебя в таком состоянии, я пиздец как хочу помочь тебе. Марик, пожалуйста, скажи что угодно, только не молчи, не держи все дерьмо в себе.
Зарывшись в мечты о том, что все это сон, целиком и полностью, юноша совсем отстраняется от жизни и не сопротивляется, когда у него забирают сигарету, и первые несколько секунд никак не реагирует на объятия, просто позволяя этому происходить.
Но голос Саши вырывает его из собственной головы, и он импульсивно, такими же дрожащими руками, хватает его, обнимая и прижимаясь так сильно, что у них у обоих затрещали рёбра.
Он не в силах себя контролировать, и, укладывает их обоих на холодный пол, ложась сверху и пряча горящие щеки в шее Саши, а с губ срывается только шепот, больше похожий на безумное бормотание:
–Прости меня, пожалуйста, солнце мое, прости. – С каждым словом его руки сильнее и сильнее прижимают из друг к другу, настолько, что самому Марку стало трудно дышать. – Умоляю тебя, прости что тебе пришлось это терпеть, пожалуйста, прости меня.
Он застывает, чувствуя, как внутри все болезненно сжалось, и, стараясь хоть как-то стравить боль, кусает Сашу за шею, оставляя первый и единственный след на нем, и тут же потирается об него щекой, будто бы извиняясь и за это.
Марка просто разрывало чувство вины, накрывая его с головой, и не давая толком соображать, заставляя действовать импульсивно, рвано. И он поднимается на руках, отстраняясь от Саши и заглядывая ему в глаза, задерживая, от страха, дыхание. Он все ещё не верит, что его можно продолжать любить после подобного. Не верит, что любимый, который всеми силами пытается его успокоить, останется, и плюнет на то, что сказал ему отец. А Марк был уверен, что сказал тот страшное, что непременно воплотил бы жизнь. И от этого ещё страшнее, ведь он сам не хотел подвергать Сашу опасности, и теперь, лёжа на полу и глядя ему в глаза, он очень сильно хочет, чтобы тот просто сказал ему что все нормально, притянул к себе обратно и обнял, как можно крепче, и как можно нежнее целуя в висок, или в макушку, прямо как в их минуты нежности, делая Марка невероятно счастливым.
–Марик, кончай извиняться, ей богу, – Саша сам не замечает, как он начинает нервно смеяться, осознавая происходящее, – конечно, это было пиздец как стремно, но я готов терпеть это еще и еще, если это будет необходимо, слышишь?
Юноша нависает над ним, и Саша невольно прикрывает ладонью рот, сдерживая истерический смех. Журавлев всегда очень странно реагировал на потрясения, сразу закрываясь стеной юмора, но многих это обижало, поэтому парень уже привык сдерживать рвущийся наружу хохот. Маркус выглядит так жалко, с алыми следами от пощечин на щеках, и Саша уже не может сдерживать себя и просто обвивает юношу руками, утягивая на себя, и осыпает горящие щеки поцелуями.
–Ну все-все, прекращай трястись как осиновый лист, никто же не умер пока что, да? – Саша смотрит в потолок, гладя юношу, который наконец-то перестал так сильно дрожать, и хрипло смеется, прикрывая себе глаза свободной рукой, – но меня чуть инфаркт не хватил, когда я тебя увидел, господи боже, я так за тебя волновался.
Парни валяются так еще минут десять, пытаясь успокоиться от полученной порции стресса и страха, никто не строит из себя героя и оба просто обнимаются, поддерживая друг друга морально.
–Знаешь, что, Марик? – вдруг невероятно серьезно начинает парень и опять заливается хохотом, когда Маркус поднимает на него испуганный взгляд, – я пиздец как сильно люблю тебя.
Нервный смех парня, хоть Марк и понимал, что он не веселый, начинает понемногу успокаивать, заставляя тоже смеяться, практически копируя интонации. Его опять обнимают, жарко целуя и без того горящие щеки, и это делает юношу счастливым, заставляя тихо посмеиваться и жмуриться, забывая о том, что только что он был готов сигануть в окно, лишь бы не встречаться глазами с самым дорогим человеком в его жизни.
И даже такое, кажется, совершенно неуместное и злое подшучивание, вызывает у Марка улыбку, заставляя тут же прильнуть к груди, которую ударил, в шутку, и шептать:
–Я тоже тебя люблю, просто пиздец как люблю.
Саша опять смеется, когда Маркус обиженно ударяет его в грудь, впрочем, явно сдерживая силы, и опять целует юношу куда-то в лоб, глупо улыбаясь. Журавлев не хотел показывать, как сильно он нервничал, чисто, потому что он всегда держал все в себе и ему было уже привычнее никому не показывать свои внутренние переживания, ибо чаще всего никому не было до этого дела.
–Так из-за чего он тебя так? – спрашивает Саша, когда парни уже ложились спать после тяжелого дня. Марк после срыва опять засел за учебу, а Журавлев, проспав пару часов, поперся на работу, о существовании которой вспомнил совсем недавно. За окном было темно, в комнате не было никакого освещения, но Саша все равно мог видеть, как Марик мнется. – Давай рассказывай, мне интересно.
Обнимая подушку, от которой стойко пахло Сашей, Марк лениво наблюдал за тем, как тот собирается. И, когда звучит вопрос, тушуется, пряча глаза, но, испуг и расстройства уже прошли, и, казалось, что очень давно, поэтому он отвечает, поднимая лицо обратно:
–Ну, он спросил не нравишься ли ты мне, и я сказал, что нет, что мы едва ли нормально общаемся. Кажется, он не поверил, и, наговорив мне гадостей, ударил меня. Чтобы я не забывал, где мое место. – Юноша глубоко вдохнул, ткнувшись носом в подушку, и выдохнул, слегка с дрожью. – Такое бывает. Но, если бы он действительно думал, что мы встречаемся, он бы оставил меня без денег. Пройденный этап.
Маркус пожимает плечами, не зная, как относиться к тому, что сегодня произошло и, когда Саша уходит в коридор, он поднимается, пусть и нехотя, и целует его на прощание, пожелав легкой смены и хороших чаевых.