Маркус был рад пообщаться со своими, пусть и дурными, но братьями, поэтому ему было слегка совестно перед Сашей. Он понимал, что их поведение и отношение к людям ни в какие рамки, но воспитывал их отец, поэтому даже мама не могла на них повлиять.

Что не могло не радовать, так это то, что Марка сняли с «обжигающих» систем, а это значило, что печень прижилась. У него даже появился аппетит, а когда он смотрел, что медленно, но верно, вновь становится «розовым как поросенок», как говорила Леди Волк, он указывал на это и Саше, радостно улыбаясь и притягивая того в объятия. 

Вечером того же дня, он опять, как и все вечера, попросил Сашу почитать ему лекции, а когда он почувствовал, что начал засыпать, юноша остановил парня, и, кое-как подвинувшись, попросил лечь с собой. Койка была недостаточно большой чтобы было комфортно спать вместе, но достаточно большой, чтобы делать это не отлипая друг от друга, как они обычно и дрыхли дома.

– Прости, что так напугал. – Произносит Маркус, когда они уже лежат какое время вместе и он задумчиво вертит в руках длинные пальцы своего парня, обмотанные пластырями.

Тишина палаты наконец-то не нарушалась даже бормотанием телевизора, а за дверью в коридоре никто не шастал, заставляя их постоянно вздрагивать, и поэтому они могли насладиться друг другом, чем Марк и занялся, притягивая Сашу к себе, обвивая его трубками от капельниц, и зацеловывая лоб, щеки, покусывая губы и, опускаясь на шею, оставляет на ней след, делая совсем не ласковый засос. Он редко так делал, но каждый раз метко, выбирая самое заметное место, и делая самый яркий засос в мире.

– Я люблю тебя. – Шепчет, опуская голову на любимое плечо, а руки, поддаваясь накатившим, с невероятной силой, чувствам, скользят по его животу и ниже, сминая в ладони сразу же налившийся член. Марк нетерпеливо застонал, одновременно с этим хныкая, ведь он понимал, что ни о каком сексе и речи быть не может, но он просто не мог не подразнить себя и Сашу.

Саша слегка сжимает руку, когда Марк извиняется по абсолютной глупой причине и наклоняется к нему, как всегда, он делал, когда ему надоедал фильм, который они смотрели очередным холодным вечером, и молодой человек хотел, чтобы совместный просмотр перетек в секс. Журавлев хорошо выучил все, что так нравилось юноше, поэтому возбудить его было очень просто. 

– Ты вообще не должен извиняться за это, Марик, я не мог этого не сделать, я же пиздец как сильно люблю тебя. – Саша шепчет это прямо в ухо юноши, касаясь его чуть обветренными губами, а потом нависает над ним, чтобы восстановить зрительный контакт. 

За считанные секунды обстановка становится до жути интимной, и Саша с трудом сдерживает стон, когда короткие укусы с губ перетекают на шею и Марк оставляет на самом видном месте яркий засос. А когда игривая рука сжимает его член, и юноша издает такой сладкий стон, у Журавлева совсем срывает крышу. Не будь Маркус опутан всеми этими капельницами, Саша бы трахнул его прямо на этой койке, но его пальцы натыкаются на повязку, которой был закрыт шрам после трансплантации, и парень усилием воли берет себя в руки и старается действовать как можно нежнее.

– Господи, Марк, что же ты со мной делаешь, до чего я, блять, докатился. – Шепчет он прямо в желанные пухлые губы, прежде чем поцеловать застонавшего юношу, исследуя холодными руками такое желанное тело. 

Марк с наслаждением упивается ласками, чувствуя, наконец-то, хоть что-то кроме боли и усталости, и, когда Саша отрывается от него, отвечает: 

– Докатился до отношений с потрясающим парнем, отец которого властный социопат гомофоб. – Он тихо усмехается, находя, в данный момент, это смешным, когда Волк старший на другом конце света, и ничего не сделает с его возлюбленным, просто не посмеет.

Наверное, если бы сейчас в палату вошел сам Сэр Волк, Саша не остановился бы. Парень методично покрывает лицо, шею, ключицы и грудь юноши влажными поцелуями, стараясь не оставлять никаких следов, ведь мед сестры могли сначала неправильно их трактовать, нависает над юношей так, чтобы он тоже мог касаться его, трогает-трогает-трогает его, упиваясь столь желанной близостью. Когда влюбленные доходят до точки невозврата, у обоих в мыслях всплывает игривое замечание матушки Маркуса насчет шрамов, и парни одновременно фыркают, сдерживая смех, и смотрят друг другу в глаза долго-долго, прежде чем вновь слиться в сладком поцелуе. Кончено, до секса у них не доходит, но влюбленные вполне ограничиваются взаимной дрочкой, как обходились больше месяца своих отношений. 

Пока любимые худые руки ласкают его тело, Марк едва сдерживается, чтобы не застонать в голос, а когда наступает долгожданный момент разрядки, его пресс неконтролируемо напрягается и он всхлипывает от такого одновременно и сладкого, и болезненного момента. Но, встречаясь с обеспокоенным взглядом, спешит поцеловать любимого, и прошептать: 

– Все хорошо. 

Через некоторое время Саша с трудом находит в себе силы избавиться от всех улик, которые могли указать на их небольшую шалость и опять ложится к измотанному юноше, который сразу же засыпает у него в объятиях.

Маркусу кажется, что он не может найти удобного положения, пока Саша вытирает их следы, но, когда он наконец-то возвращается к нему в койку, засыпает почти мгновенно, уткнувшись носом в любимое плечо, так вкусно пахнущее самым родным ему человеком. 

Он надеялся так же и проснуться, но Саша, кажется, был даже слишком бдительным, и ушел на кушетку еще до начала утреннего обхода. 

–Ммм, вкусняшка. – Смеется Марк, когда ему ставят капельницу с питанием, и делает это каждый раз, ровно до того дня, когда ему дали добро на то, чтобы он пробовал вставать и ходить. 

Прошла неделя и Марк только-только начинал неуверенно ковылять, все время хватаясь за Сашу и извиняясь, что он такой тяжелый, каждый раз получая за это игривый щелчок по носу и доброе «не извиняйся, ебанатина».

За обедом, Марк, все еще под капельницами, но уже сидел в постели, и, о боже, наконец-то, уплетал еду, пусть и больнично пресную, но, мать твою, еду. И в тот же момент, когда он в очередной раз пытается объяснить Саше, что кушать это потрясающе, на телефон его парня падает, почти мгновенно, штук пять сообщений, с его платой за неделю работой сиделки. 

– Нет, Марк, я понимаю, конечно, что ты все это время еду получал внутривенно, но ЭТО, – парень брезгливо кивнул в сторону подноса с больничной едой, не отвлекаясь от процесса ухода за растениями. – Это просто пиздец, оно не может приносить счастье!

Он бы продолжил говорить, но настойчивость его потрепанного телефона, заставила парня умолкнуть и посмотреть, кому же это он, блять, так срочно понадобился.

Маркус не зная, что это деньги, лишь наблюдал за его округляющимися глазами, и слегка испуганно спросил: 

– Что случилось?

А услышав, что ему капнули деньги на счет, заливисто засмеялся, тут же хватаясь за повязку, но не прекращая смеяться. 

– Саш, это деньги, они не кусаются. – Он даже вытирает капельку с глаза, выступившую из-за смеха, и с легкой иронией смотрит на своего возлюбленного.

Парень перечитывает сообщение о переводе средств еще раз десять, пересчитывая нули, и чем тверже он убеждался в том, что их было, черт возьми, пять, тем хуже ему становилось. На шутку юноши он ничуть не обижается и нервно смеется вместе с ним, все еще не веря привалившему. 

– Марик, твою мать, я что, все это время тебе эскорт услуги оказывал?! Какого хера вообще?!

– Это ты еще свои подарки не видел, Родной. – Он улыбается, произнося это, а потом, спустя несколько секунд осознания, вспыхивает смущением и прячет лицо в руках. Еще никогда он никого так не называл, а сейчас это получилось так легко и непринужденно, как будто, так и должно быть и вообще всегда было. И от этого стало невероятно тепло и легко, а к груди подобралось осознание что он, кажется, встретил того самого человека.

Саша шутливо возмущается и метко отправляет телефон на свою койку, которой уже пользовался не так уж и часто, большую часть ночного времени проводя в обнимку с Маркусом на его кровати, а потом садится к нему и нежно целует его запястье, прямо около катетера. Он бы сейчас сморозил очередную пошлость, но внезапно юноша называет его «родным» и прячет лицо в ладонях, а сам Саша выпадает ненадолго из реальности, пытаясь переварить услышанное. На губах у него расцветает глупая улыбка и парень нежно берет смущенного Марка за запястья и разводит их, чтобы посмотреть покрасневшему юноше в глаза. 

– Меня никто и никогда не называл так, – признается Саша, прежде чем нежно поцеловать вновь стушевавшегося парня, заваливая его на спину, заранее отодвинув подставку с подносом, на котором лежала больничная пища, в сторону. 

У Саши в животе летали бабочки от очередного осознания, что он действительно влюблен, влюблен по уши, влюблен так глупо и беспощадно, как пятнадцатилетка в какого-то актера. Журавлев целовал юношу нежно, переплетя с ним пальцы в крепкий замок, и поцелуй этот даже не доходил до порочной черты, оставаясь все таким же невинным и любящим, без всякой похоти, которой им, конечно же, хватало с головой. Отстранившись друг от друга, возлюбленные последний раз коротко касаются губами и отстраняются, неровно дыша и улыбаясь друг другу. 

Саша с ним так нежен и ласков, что внутри у Марка все несколько раз приятно переворачивается, пока они целуются, а руки сами поглаживают любимые, слегка колючие щеки. И он так прекрасно счастлив, что на время поцелуя напрочь забывает о том, что они в больнице, что он, вообще-то, едва не умер, и что он такой роковой случайностью испортил любимому человеку день рождения. Ну, ничего. В его памяти совершенно пропал момент аварии, зато четко и подробно сохранился рецепт торта, который он тогда делал, и он пообещал себе обязательно это наверстать. Когда-нибудь, это точно. 

Матушка на соревнованиях, с очередным породистым жеребцом, отец вообще хрен знает где, братья в который раз должны быть во время Сашиного перерыва, и его процедуры теперь еще не скоро, так что Марк просто рад пообниматься с Сашей, прижимаясь к нему, прячась в шее и периодически посмеиваться от накрывающего его, просто с головой, счастья. 

Парни крепко обнимаются, вновь заваливаясь на кушетку, и они провалялись так весь день, но Сашина никотиновая зависимость настойчиво начинает напоминать ему о себе и о том, что у него наступил перерыв, и минут через двадцать Журавлев покидает палату, чтобы подымить вдоволь на улице.

На улице Сашу встречают двое братьев. Давид просто взмахнул ему рукой, в знак того, что он заметил эту мелкую букашку под подошвой своей жизни, а вот Роберт остановился рядом, отпуская брата к Марку, а сам достал из кармана сигареты, черный отцовский мальборо, и закурил. 

– Не таскай отцовские сигареты, они для тебя еще крепковаты. – Парень максимально завуалированно посылает Роберта нахер, надеясь, что «шутку» эта ходячая катастрофа поймет и отъебется от него.

– Знаешь, Сань, я тут подумал. – Говорит мальчишка так, будто это он нанял Журавлева на работу, и будто бы он на десять лет старше. Но и роста Роберту было не занимать, он был ненамного ниже просто неприлично высокого Саши. – Мы тебе столько бабла отваливаем, ты бы мог не только за Марком поухаживать, да? 

Он ехидно улыбается, проводя рукой по своей ширинке, а получив в ответ сморщенное от отвращения лицо и отказ, просто неслабо дал Журавлеву в живот, заставляя того согнуться к себе, и, хватая парня за волосы, тут же утащил в уголок поскромнее, где их никто не найдет и не увидит. 

– Я могу устроить так, что Марк завтра женится на своей невесте, и хрен ты его больше увидишь. – Он шипит на ухо парню, с силой сжимая волосы и заставляя его прогибаться ниже. – Так что сделай так, чтобы мне понравилось, ты понял? 

Свободная рука выпускает сигарету и, примерившись, звонко ударяет Сашу по щеке недоброй пощечиной. Он опускает его голову еще ниже, давая под дых и так же неумолимо таща за волосы, и утыкает носом в свою ширинку, прямым текстом, практически, указывая, чего он от него хочет. 

– Ты же постараешься ради Маркуса, да? Ты же не хочешь, чтобы отец опять его побил? – Роберт давит на самые слабые места, просто упиваясь своей властью и безнаказанностью.

Саша недовольно шипит, когда его таскают за волосы и уже меньше сопротивляется, когда его утыкают носом в ширинку, но все равно находит в себе невесть откуда взявшуюся наглость, чтобы съязвить. 

– Знаешь, я на протяжении трех лет отсасывал хозяину квартиры за скидку, поэтому этим дерьмом меня ты нихуя не унизишь, зато крепко будешь ассоциироваться с тем плешивым мудаком. 

Саша получает еще одну пощечину, но лишь хрипло посмеивается, все еще держа свою сигарету между пальцев, и расстегивает топорщащуюся ширинку на дорогущих брюках, как бы случайно стряхивая немного пепла на лакированные туфли. В голове у него опять пустеет, так же как пустело, когда он обхаживал хозяина квартиры и парень делает все на автомате и максимально быстро, а потом ловко отстраняется, чтобы чужая сперма никак на него не попала. Он не чувствует себя униженным, но внезапно плечи его тяжелеют под весом стыда, Саше остается лишь надеяться на то, что Маркус поймет его. 

– Чаевые можешь оставить Марку, он мне передаст. – Журавлев брезгливо вытирает рот рукавом, сразу же затягивается, стараясь перебить неприятный привкус во рту, и уходит прочь, чтобы последовательно выкурить еще четыре сигареты, пытаясь отвлечься.

– О, не беспокойся, Марку я передам все что нужно. – Роберт откровенно насмехается над Журавлевым, выпуская его волосы и отпуская перекурить произошедшее. Сам, приведя себя в порядок, отправился за младшим, чтобы навестить брата. 

Когда Саша вернется, они будут еще у него, увлеченно рассказывая о своем ивенте, на котором пропадали неделю, и по очереди жалуясь на синяки, со смехом, поднимая кофты и вертясь. Марк в ответ лишь задирал свою футболку, показывая заживающий шов и язык. 

Когда братья все же ушли, а Саша вернулся в палату, Маркус сочувствующе посмотрел на него, спрашивая: 

– Вы не поладили? Да, ребята, конечно, придурки, но они веселые... 

Юноша смотрит на своего парня и невольно растягивается в улыбке, он всегда счастлив его видеть, даже такого слегка рассеянного.