День протекал, в остальном, спокойно, под вечер приехала Волчица, окружившая своей любовью обоих парней, причем, женщина настолько полюбила Сашу, что Марк невольно ревновал, когда она с его лица волосы просто смахивала, а с лица Журавлева убирала медленно и нежно, поглаживая его по щеке. И, конечно, укрывала его всякий раз, когда Саша засыпал, наконец-то расслабляясь от постоянных забот о возлюбленном. 

Прошла еще неделя, и Марку сделали еще одну операцию, удаляя шов от трансплантации и делая его тоненьким и почти незаметным. Но подниматься ему опять было больно, и он, уже начиная постепенно чувствовать вину за свою беспомощность, постоянно строил Саше «щенячьи глазки», когда просил принести ему еду, или отвести его в туалет. 

В основном по вечерам они либо лежали в обнимку, либо Саша читал Марку лекции. Журавлеву пришлось даже съездить в универ и отыскать ту самую девушку, которая была прикрытием Маркуса, чтобы она скинула ему на ноутбук лекции. За это Волк младший тоже чувствовал вину, боясь, что этим самым посадил зерна ревности. 

Роберт и Давид появлялись почти ежедневно, но всегда ненадолго, только вот Саше от этого было не легче. В один из дней вредный мальчишка, по-хозяйски схватив свою жертву, утащил его в подсобку и, сначала заставил Журавлева исследовать каждый его синяк на теле, что раз в неделю расцветали яркими бутонами на новых местах, а потом буквально заставил себя трахнуть, закусывая рукав и закатывая глаза. В этот же момент Роберт понял, что ни за что не слезет с этого прекрасного огромного члена, а Саша подписал себе приговор, на случай если Марк обо всем узнает. 

Дни тянулись медленно и неумолимо, каждый раз заставляя Сашу страдать по-новому. Маркусу становилось все лучше и лучше, Журавлев радовался, но все его счастье мгновенно улетучивалось, когда он понимал, в каком дерьме он оказался. Парень невероятно любил Марка и ни за что не изменил бы ему по собственной воле, и юноша, вроде бы, знал это, но спать с братом своего возлюбленного, когда последний находится в ебучей больнице и так нуждается в моральной и физической поддержке было высшей формой мудачества. Саша очень хотел рассказать ему все, но глубоко в душе он страшно надеялся, что все разрешится само и ему не придется разбивать юноше сердце своим предательством. Быть может это и могло успокоить нормального человека, но Саша был королем саморазрушения, поэтому он мучил себя этими мыслями постоянно, лишал себя сна и никотина, стремясь наказать за такое гнусное предательство. С каждым днем он выглядел все более и более уставшим, а после каждого посещения братьями вообще ходил как в воду опущенный. Благо Маркус, окрыленный счастьем и желанием жить, не замечал этого, а если и замечал, то сваливал на обычную усталость. 

Сашу тошнило от самого себя. Пиздец доходил до такой степени, что парень вновь начал по ночам расцарапывать себе руки в кровь, а когда он курил после очередного секса с Робертом, то бычки сигарет он тушил об только-только начавшие заживать пальцы, чтобы потом залепить свежий ожог пластырем и мучиться каждый раз, когда касается Маркуса и помогает ему с чем-либо, чтобы он не забывал о том, какой пиздец творит. Саша пиздец как устал от собственного мудачества, но так он хотя бы был рядом с тем, ради кого он все это делал. Журавлев понимал, что в какой-то момент юноша бросит его, но он хотел оттянуть этот момент и насладиться жизнь, где у него почти все хорошо.

Постепенно он вообще перестал нормально спать, к нему опять вернулись кошмары, да и уснуть ему было очень тяжело: тяжесть вины невероятно давила ему на грудь, душила собою. Саша старался быть еще нежнее к юноше, постоянно говорил ему, как сильно любит и как боится потерять, а внутри просто кричал о помощи или, хотя бы, понимании. 

Прошла еще неделя и, Леди Волк, от чистого сердца, подарила Саше все растения, что стояли в палате. Там были и простые, которые есть у каждой хозяйки в доме, и экзотические, но не требующие особенных условий. Все они были ухожены и в прекрасном состоянии. 

Утром, буквально за несколько дней до выписки, в палату врывается двое веселых парней, полностью иллюстрируя, почему Марк их называет братья-акробатья, и следом за ними, извиняясь перед сыном и Сашей, входит Елизавета. 

– С днем рождения, старый пердун! – Они оба, с двух сторон, заваливаются на койку Марка, конечно, максимально осторожно, и начинают его трепать, то раскидывая волосы в стороны, то дергая несчастного за уши, который от таких резких событий подавился завтраком и немало обрадовался, что они с Сашей подрочили друг другу пол часа назад, а не десятью минутами позже.

Пока Волчата измывались над старшим братом, Леди Волк подошла к Саше и, достав из своей сумочки небольшую бутылку дорогущего шампанского, мягко, но настойчиво отдала ему, нежно улыбаясь. 

– Марку нельзя, конечно, но вот ты выпей. И так замуровали тебя здесь. Мы, скорее всего на весь день, если хочешь, можешь съездить домой. День я тебе все равно оплачу, милый. – Испытывая к высоченному юноше только теплые чувства, она в очередной раз не удержалась и, погладив того по щеке, поцеловала в противоположную, слегка пачкая своей светлой помадой.

Журавлев давно выяснил, когда у Маркуса день рождения, и готовился к нему, но авария перевернула его жизнь с ног на голову и парню оставалось лишь надеяться на Ленку, которая вызвалась ему помочь. Впрочем, в день рождения Марка, когда Саша уже встретился взглядом с Робертом, его спасла Леди Волк, отпустив парня домой. Журавлев подмигивает чуть покрасневшему парню и выходит из палаты, надеясь лишь на то, что за ним вышел кто угодно, но не Роберт. Впрочем, его надежды идут коту под хвост, но у парня еще остается надежда. 

– Слушай, я понимаю, что ты хочешь поизмываться надо мной и все такое, – на выдохе произносит он, перехватывая руку наглого мальчишки, - но сегодня у Маркуса день рождения, отъебись от меня хотя бы в честь этого. 

Саша не ждет ответа, а просто застегивает свое пальто и выходит на улицу, сразу же направляясь к метро. Сегодня с него хватит. 

Саша ушел, это, наверное, и хорошо. Маркус немного тоскливо проводил его взглядом, но братья быстро вернули ему хорошее настроение, откупоривая бутылки детского шампанского с такими возгласами, будто сейчас в палате будет нереальная вечеринка с блек-джеком и капельницами. 

Подарков, как таковых, в их семье дарить было не принято. Только если очередные желания совпадали с датой. В другом случае — дарили настроение и компанию. Марк даже забылся, до самого вечера, почти не вспоминая о Саше, но, когда палата опустела он почувствовал себя отвратительно одиноким, ведь, в его день рождения, по сути, второй за прошедший не календарный месяц, не было самого дорогого ему человека, самого нежного и любящего. Самого важного, и совершенно незаменимого. 

Он стащил с его кушетки подушку, от которой так приятно им пахло и, забравшись обратно на свою койку, устроился поудобнее, обнимая и зарываясь в нее носом. Спать совсем не хотелось, в голове скопом роились мысли, от самых тревожных, до самых нежных, но усталость берет свое и он проваливается в дремоту, кажется, совсем ненадолго.

Журавлев возвращается в палату почти в полночь, чтобы быть уверенным, что он не натолкнется на младших братьев Маркуса, который уже весь изнервничался, пытаясь понять, где там Саша шляется, и беспокойно задремал, обнимая подушку, которую взял с койки Журавлева. Саня невольно слабо улыбнулся, отметив это и осторожно сел около спящего юноши и разбудил его недолгим поцелуем. 

– С днем рождения, солнце, – он уже не может сдержать улыбку, когда Марик начал сонно тереть глаза, стараясь отогнать сон. – Я, короче, вообще не знал, что тебе подарить, потому что у тебя абсолютно все есть, поэтому вот...

Парень осторожно вытаскивает из кармана небольшой кулек и разворачивает его, показывая Маркусу абсолютно незнакомые ему ягоды. Они были глубокого черного цвета, без всяких оттенков, размером примерно с очень крупную вишню, твердые и бархатные наощупь. Саша тихо засмеялся, увидев замешательство юноши, который пробовал почти все экзотические фрукты и ягоды. 

– Это скрещенные черешня, нектарин и виноград. Я эту херню выводил почти два года, но они пока что получились без косточек, что вызовет кучу проблем с размножением этого чуда, но зато они пиздец какие вкусные. Я… не знал, как их назвать, поэтому подумал, что тебе будет приятно, если ты назовешь абсолютно новый гибрид, который мой универ потом начнет выращивать в промышленном масштабе. – Саша неловко улыбнулся, внезапно почувствовав себя диким задротом, но он ничего не мог с собой поделать: эти ягодки для него были настоящими драгоценностями и ему оставалось надеяться, что Марк это поймет. – Они мне тебя напоминают… Ты всегда носишь черную одежду и такой же бархатный наощупь.

– Но я... Я не знаю, как их назвать. – Глаза Марка в замешательстве бегают, то по Саше, то по ягодам, и он решается попробовать одну. Как только он раскусил ее, во рту будто разрывается палитра красок и он, даже замерев, пытается распробовать все, а когда до него доходит, что его глаза блестят от того, насколько это вкусно и трогательно, он, не сдерживаясь, почти прыгает на шею Саши, обнимая его, и заставляя почти лечь на себя, чудом не уронив ценнейшие ягоды. 

– Я люблю тебя, люблю-люблю-люблю! – Он шепчет как влюбленная двенадцати летка, но ничего не может с собой поделать, и плачет, от того насколько это приятный и трогательный подарок, утыкаясь глазами в родное плечо. 

– Может? Дилиджитис? (Diligitis) Ягоды можно называть латинскими словами? – Вдруг, в голову приходит самое странное слово, которое он знает, и он отстраняется, заглядывая в глаза Саше своими, все еще плачущими и, не удержавшись, закидывает в рот еще пару ягод, начиная плакать еще сильнее, и это были самые сладкие и приятные слезы в его жизни.

– Все лучше его нынешнего названия «чекторат», – смеется Саша, нежно вытирая слезы расчувствовавшегося юноши с его щек. – Ну чего ты так разревелся, это же всего лишь ягодки! 

Влюбленные опять нежно целуются, а потом еще два часа нежатся друг у друга в объятиях, постепенно съедая все ягоды, большую часть разделяя в поцелуе, от чего они казались еще вкуснее. Они валялись бы так целую ночь, но на следующий день Маркусу были назначены многочисленные анализы и поэтому Саша убедил его, что лучше лечь спать, а все вкусности оставить на потом, когда они уже вернутся в квартиру, которую Ленка заранее освободила с чувством выполненного долга.

Через два дня все так и случается и первым, чем они занялись, когда вернулись в родной дом, был секс. Нежный, очень чуткий и аккуратный, но такой долгожданный и полноценный секс, по которому оба так соскучились, что даже и не задумывались о чем-то другом. 

На следующий день парни все-таки садятся разворачивать подарки, предназначенные уже Саше и парень чуть ли не умирает на месте, прикинув стоимость всего этого добра. Собственный подарок вдруг кажется ему таким незначительным и мелким, что Журавлев мечтает вернуть время вспять и подарить что-то более стоящее. 

– Марк, это уже бесстыдство, я и так себя постоянно нищебродом чувствовал, так теперь еще и ты со своими подарками соль на рану сыпешь… – Бормочет он, не веря своим глазам, – слушай, ты вообще не должен был дарить мне что-либо, особенно такое дорогое… 

Маркусу пришлось уговаривать парня принять подарки, которым последний, конечно, был несказанно рад, но очень стеснялся их стоимости. Впрочем, через некоторое время он, не без помощи юноши, приспособился ко всей этой яблочной технике.

Постепенно в квартире совсем не оставалось места, и парни заказали в интернете еще полок, чтобы вместить все растения, подаренные Елизаветой Александровной. Зелень в какой-то момент полностью закрыла все трещины на стенах, и квартира начала выглядеть как большая оранжерея, что не могло не радовать Сашу.

Дальнейшие двадцать дней выдались необычайно трудными: парни, забывшись в своих личных проблемах, совсем не ожидали, что сессия наступит так быстро. Ладно Саня, он наконец то закончил большую практическую часть научной работы, и он точно получил определенные льготы по этому поводу, да и ему было не в новинку сдавать все долги в последний момент, а вот Марк сталкивался с таким стрессом чуть ли не впервые, поэтому Журавлев тратил много времени и сил на помощь юноше, иначе бы он совсем свихнулся с непривычки. 

Марку, конечно, обещали, что на первой же сессии его не выгонят, и что у него уважительная причина пропусков и неуспеваемости, но за спиной грозной тучей стоял отец, который тыкал в него пальцем и повторял: «ты либо отличник, либо никто». И так было из года в года, от экзаменов к экзаменам, от репетитора к репетитору. Маркус учился, учился и учился, как завещал всем Ленин, только, сука, он не в совке живет! Но, естественно, привычки выработаны, собственная планка задрана до небес, и Марк уже просто не может получить четыре, а тройка для него сравнима смерти. И, когда он ее получает, Саше приходится ему весь вечер доказывать, что это не конец света, и ему же все равно одобрили пересдачу. Но, в конце концов, как и любую битву со своими провалами, Марк выиграл и эту, удивительным образом для всех, и в том числе, для себя самого, выйдя из сессии круглым отличником, даже никому не дав денег. 

Но вот уже двадцать восьмое число, парни только что сдали последний экзамен и встретились в лифте, когда возвращались из универов. Все закрутилось так быстро, что влюбленные даже не заметили, когда они успели так сильно возбудиться, что им так сильно снесло крыши. Груз долгов и обязательств на них уже не давил, и парни просто наслаждались друг другом, на этот раз кусаясь, иногда царапаясь и оставляя как можно больше засосов, присваивая друг друга без остатка. Шрам почти перестал беспокоить Маркуса, но Саша все еще был предельно с ним осторожен, холя и лелея юношу в этом плане, как бы отчаянно он не сопротивлялся. 

Утро не задается добрым, ибо парней, заснувших совсем недавно, будит звонок в дверь. Маркус, проиграв в камень-ножницы-бумага, лениво надевает домашние штаны, валявшиеся где-то на полу и, потирая ладонью засосы, оставленные опять задремавшим Сашей, идет открывать. 

– Эм… Здравствуйте, – на пороге оказывается девчушка лет шестнадцати, призрачно чем-то похожая на Журавлева чертами лица, но точно не болезненной худобой и длинной ног, – Вы Александр Журавлев? 

Увидев обнаженный торс, покрытый засосами, девушка сразу же густо краснеет и мнется на месте, вообще не зная куда себя деть. Из глубины квартиры послышалось щелканье зажигалки и в коридор вышел сам Саша, одетый не только в домашние штаны, но и в футболку. Исцарапанные руки он замотал бинтами, наврав Маркусу, что его так Мурзик от большой любви, поэтому необходимости носить длинные рукава у него уже не было. Журавлев, дымя сигаретой, похрустел позвоночником, потягиваясь, а потом с безразличием взглянул на девчушку, которая уже пунцовой стала, сложив два и два. Гостью он принял за одну из однокурсниц Марка, не услышав, о чем она говорила, и поэтому он сразу же скрылся на кухне, чтобы сделать кофе.

– Эм, нет... Са-а-аш! – Юноша отступает, заглядывая на кухню, и ожидая, когда же его домашний вулкан соизволит вернуться. – Это к тебе, Саш. 

Извинившись одной улыбкой перед девочкой, Марк ушел на кухню, забирая там недоделанный кофе у Журавлева и отправляя в коридор выяснять, кто это нарушил их покой, а сам доделал то, от чего его любимый ботаник так не хотел отвлекаться.

Саша недовольно заворчал, когда юноша прервал привычный им ритуал и отправил его в коридор, разбираться с гостьей. Журавлев ворчал бы и дальше, но, отхватив легкий недолгий поцелуй, он успокаивается, не в силах бухтеть, когда юноша дарит ему столько любви, и выходит в коридор, вновь глубоко затягиваясь. Девчонка ему показалась абсолютно незнакомой и поэтому он начал вести себя как обычно вел с незнакомцами.

– Ну допустим, что Александр Журавлев это я. Чего тебе? В бога тут не верят, новый пылесос не нужен, а квартплату я Леониду Сергеевичу уже передал. – Саша подпер собой стену, дымя сигаретой, – или что-то еще? 

Девушка, ошеломленная грубостью предположительного брата, с трудом набирается смелости и представляется, надеясь, что это прояснит ситуацию. 

– Я Олеся Журавлева, предположительно ваша сестра, – гостья не знает, куда ей деть руки, и поэтому она скрещивает их на груди, почти полностью копируя позу Саши, – предположительно, потому что вы уже четвертый Александр Журавлев, и я уже ни в чем не уверена.