Теперь Маркус точно был счастлив. Он видел Сашу уже таким счастливым, но только в моменты их близости, и ему хотелось видеть это лицо чаще, и в повседневной жизни и, наконец-то, он этого дождался. Он знал, что этот рай для ботаника его покорит, и поэтому так и хотел привезти его домой. Жаль, что они не могут жить здесь вместе, Марку было действительно жаль.
– А вот это лучше не трогай, если не знаешь, что это, они очень дорогие. – Марк подходит к Саше, застывшему перед какой-то экзотической цветущей лианой, или что это вообще, для Маркуса это все было травой, более красивой или менее. – Мама нам с братьями чуть руки не оторвала, когда мы решили их полить в детстве.
Юноша усмехается этим воспоминаниям, когда он еще не был лишним в семье, и нежно улыбается, обнимая Сашу одной рукой и, прижимаясь, приложился к его плечу головой, вдыхая родной запах.
– Твоя мама просто кудесница! – Восклицает он, еле ощутимо касаясь подушечками пальцев влажных листьев одной из лиан, свесившейся к нему аж со второго этажа, чтобы поближе рассмотреть великолепный цветок. – Удивительно, что не оторвала, эта штука пиздец какая привередливая, ее, на самом деле, вообще из ее естественной среды обитания вывозить нельзя, так как там почти неповторимые условия. Ну, и никаких мальчишек, которые пытаются ее полить вроде тебя и твоих братьев.
Саша улыбается, приобнимая юношу в ответ и коротко целуя его куда-то в висок, стараясь вложить этот поцелуй как можно любви и той бесконечной благодарности, что испытывал. Парни провели в оранжерее почти два часа и Маркус в какой-то момент просто сел на одну из лавочек, просто наблюдая за счастливым ботаником, который все никак не мог насмотреться на «сокровищницу», так Саня окрестил оранжерею, когда юноше все-таки удалось вытащить его из нее, желая показать что-то еще, пока не стемнело.
– Вау, – продолжает восторгаться он, опять следуя за своим экскурсоводом, – просто вау, я вообще не знаю, как реагировать на такой рай! Столько сил было затрачено на все эти растения, у твоей мамы просто зеленые пальцы!
Дать Саше возможность побыть среди таких растений, каким позавидовала бы любая оранжерея в Москве, было бесценным. Марк с улыбкой слушал про растения, про уход за ними, про то, что мама невероятная женщина. Он это знал, да, она умудрялась поддерживать его, не разделяя его взглядов, это дорого стоило.
– Мама не одна этим занимается, у нее целый штат садовников. И он очень, просто ОЧЕНЬ высокооплачиваемый. – Марк смеется, уводя Сашу из оранжереи, обещая, что обязательно еще сводит. – Может, она возьмет тебя на работу, если хорошо отучишься?
Юноша говорит с веселой, задорной, немного язвительной улыбкой и, встав на носочки, целует Сашу в уголок губ.
– Ну, а теперь мои сокровища. – Маркус ведет его в коридор, там они одеваются, причем Волк младший надевает три свитера, но куртку оставляет дома. Проведя Сашу по территории, он сворачивает к конюшням, и, останавливает своего парня в стороне, а сам, подходя ближе к лошадям, что вальяжно прогуливались, громко свистит.
Саше холодно в его пальто и кроссовках, но он лишь сует руки в карманы и втягивает голову, стараясь сохранить побольше тепла, и следует за Марком, который начал выглядеть куда более пухленьким, когда все три свитера не оставили и следа от его мускулатуры. Парень бы точно затискал его, но он полностью теряет дар речи, когда Марик приводит его к конюшне и Саша видит целое стадо лошадей, гуляющих вдалеке.
Из группки лошадей тут же выпрыгивает жеребец, изабелловой масти, блестящий, на фоне снега, словно высечен из золота, но по-зимнему смешной и плюшевый, с набранным пушком, и спешит на Маркуса всей своей тушей. Юноша не может не смеяться, да и надо же как-то показать Саше что его не растопчут сейчас, так как конь весело бодает человека, роняя в снег, и начинает буквально топать вокруг его головы, играя и всякий раз наклоняясь будто целуя, а когда Марк все же поднялся на ноги, лошадиная голова нырнула под руки человека и, легким движением, затащила его к себе на спину. Это получилось смешно неловко, ведь Марку пришлось побарахтаться, прежде чем он смог сесть правильно.
У Журавлева все еще не укладывалось в голове, как же Марик вырос таким… другим? Да, конечно, характером он очень похож на свою мать, но как он, черт возьми, еще не сломался под гнетом воспитания Волка старшего? Почему сейчас он такой добрый, такой участливый, такой человечный? Почему он предложил помощь абсолютно незнакомому ему человеку, имея только негативное представление о нем? Причем это Саша мог сказать не только о своем отце, но и о себе. С самого их знакомства он вел себя как тот еще мудак, сев на шею юноши, а Марик продолжал так хорошо к нему относиться? Почему не набил ему ебало после очередной тупорылой шутки про деньги? Юноша не переставал удивлять Сашу своей невинностью и нездоровой добротой. Как он вообще умудрился влюбиться в такого человека как Журавлев?
– Отвык. – Маркус смеется, подходя верхом уже ближе к Саше. – Без седла даже больно.
– Конечно без седла больно, они для этого и были сделаны!
Конь с интересом тянул морду к новому человеку, смешно похлопывая бархатистыми губами и морща нос.
– Он не кусается. Вообще никогда. Не бойся. – Марк свешивается к Саше, ложась на сильную шею животного, и тянет к нему руку, дожидаясь, когда тот вложит свою. И, дождавшись, кладет ее на плюшевую широкую шею, и проводит пару раз, показывая, что это не только не страшно, но еще и приятно. Маркус любил лошадей, просто обожал, пожалуй, даже больше, чем своего пса, который как всегда где-то бегал по участку. А может дрыхнет в конюшне, кто же его теперь найдет.
Марик так удачно вытаскивает своего парня из раздумий о нем же, и Саша сразу же старается отмахнуть эти мысли перенося все свое внимание на жеребца, который забавно морщил нос и хлопал губами, не выглядя так грозно, как выглядел до этого. Журавлев невольно отходит назад, не в силах на этот раз противостоять инстинктам самосохранения.
– Я не боюсь, – нагло врет он, осторожно проводя рукой по горячей плюшевой шее, грея окоченевшие пальцы.
– Хочешь покататься? Я его оседлаю для тебя. – С заманухой в голосе предлагает Марк, а сам, отпуская руку Саши, уже отправляется в сторону конюшен, очевидно, не думая, что его парень откажется. В конце концов, когда еще он сможет покататься на жеребце изабелловой масти? Очевидно, никогда.
– А как его зовут?
Последний вопрос Саша задает уже в спину юноше, который поехал в конюшню, чтобы это золотистое чудо оседлать, и парню не остается ничего кроме как последовать за ним, любуясь своим парнем.
Марк на ходу оборачивается, опираясь рукой о круп коня, позволяя тому самостоятельно выбирать дорогу, и ответил с улыбкой:
– Ты не поверишь — Голд. – Юноша звонко смеётся, жмурясь Саше и отправляя воздушный поцелуй.
Саша смеется вместе с ним услышав невероятно логичное имя жеребца, и посмеивается аж до самой конюшни. Уже внутри он признается, что вообще ни разу не ездил на лошадях.
– Даже не гладил, если быть честным, – он неловко смеется, наблюдая за действиями юноши. – Но гладить мне точно понравилось, это чудо очень теплое наощупь.
Конюшня была длинной, на двадцать голов, и где-то в другом конце было слышно, как в денниках возится конюх.
– Лошади более шелковистые летом. Сейчас видишь какой мех набрал в зиму? Как плюшевая игрушка. – Юноша обнимает коня за морду, а тот весело фыркает, игриво бодаясь, но не давая ему упасть, демонстрируя не слабый интеллект.
Маркус мило хлопочет над своим конем, чистя и седлая его, а его парень присаживается на одну из скамеек, наблюдая за своим возлюбленным и думая абсолютно о своем. Настолько о своем, что сам не особо мог сформулировать своим мысли, что означало отсутствие плохих.
– У вас у всех в семье интернациональные имена? Ну, кроме родителей?
Саша учился в жуткой школе, со страшно озлобленными детьми из таких же семей, как и его, а, быть может еще хуже. Там просто не терпели детей с нерусскими именами. В классе из двадцати человек у девятнадцати были имена Саша, Миша, Лена, Женя, а двадцатым был бедняга Артур, которому за свое имя приходилось просто драться. В конечном итоге Артур стал грозой школы из-за развившихся навыков самообороны, а Саша и Лена просто с удивлением наблюдали за ростом друга, нося клеймо его свиты. Свита их, кстати, еще называлась птичьей, так как Ленка была Синицыной, а Артур Скворцовым. Да, много шуток было про их птичью троицу, друзья даже сначала обижались на них, но к шестому классу прониклись. Но помимо Артура и, сейчас Маркуса с его братьями, в жизни Сани людей с иноязычными именами не было. Короче говоря, такие имена, какие были в Волчьем семействе для него очень непривычны, хотя нельзя сказать, что они ему не нравились.
– Да, я же говорил тебе. Родители хотели, чтобы мы учились заграницей, на мальчиков они все ещё надеются, а на меня уже плюнули. – Юноша тихо усмехается, слабо, но весело, не теряя настроения.
Маркус быстренько почистил шкуру коня, подготавливая к седлу, и так же быстро оседлал.
Выводя коня на площадку, он зацепил длинный повод к узде, и, свободной рукой, заодно Сашу, чтобы тот точно не сбежал.
– Ногу в стремя, держись вот тут и тут, и подтягивайся, я тебя подтолкну. – И, когда Саша схватился за седло по обе стороны, а ногу сунул куда надо, Марк подсадил его под задницу, ловя сверху, чтобы он не перелетел на ту сторону.
– Как ощущения? – Улыбается, поправляя ноги парня, чтобы тот их не поджимал и сажая прямо, чтобы не сгибался и не выгибался. Сделав это, он отошёл, вытягивая повод, и посылая Голда шагом, цокнув языком.
Наблюдая за Сашей, Марк невольно улыбается, думая о том, что он бы хотел всю жизнь делать этого парня счастливым, чтобы видеть его улыбку чаще и горящие глаза. Хотелось дарить ему цветы, помогать делать что-то новое, научить наслаждаться жизнью. А главное, Марк очень хотел жить с ним всю жизнь, и, желательно, в большом загородном доме.
– Ощущения, словно мне лет шесть, – честно признается Саша, с трудом залезши на жеребца и осторожно гладя его гриву, – я тогда постоянно умолял родителей покатать меня в парке на лошадке. Ну, спустя восемнадцать лет, мечты сбываются!
Когда Саша признается, что это его детская мечта, Марк вспыхивает от умиления и смущения, становясь от этого ещё более счастливым. Даже Голд заиграл, перенимая настроение хозяина.
Журавлев счастливо улыбается и невероятно сильно наслаждается этой конной прогулкой. Конечно, через десять минут у него уже страшно болела поясница, но было невероятно легко на душе: ради такой моральной близости с Маркусом, который показывал ему самые родные закоулки своего сердца, Саша бы терпел это хоть весь день, потому что ему действительно нравилось. Более того, Саша готов терпеть что угодно, какой угодно гнет, только чтобы быть рядом с юношей как можно дольше. Хотя бы просто быть рядом, потому как парень отлично понимал, что как бы он сам не хотел, Маркус никогда не будет жить с ним всю жизнь. У юноши есть невеста, есть амбиции, и Саша будет просто тянуть его вниз одним только своим существованием.
– Я бы хотел приготовить сегодня свою авторскую пасту, съездим магазин? – Говорит Марк, между делом, будто ничем таким особенным не занимается, управляя слегка играющим Голдом, но идущим смирно, не пугая своего неопытного наездника.
– Магазин? Ваше королевское семейство закупается в каком-то магазине? – Саня искренне смеется, – или ты это тайно ото всех делаешь?
– Там такой магазин, что даже чинушам дорого.
Юноша задумался, а потом засмеялся, слегка сгибаясь, пытаясь сквозь смех хоть немного разборчиво сказать:
– Я тебя сегодня на всех своих любимых игрушках покатаю. Надеюсь, ты не боишься быстро ездить? – Он подмигивает своему парню, намекая, что поедут они не на простом автомобиле, и не совсем просто.
Маркус обожал машины совсем немного меньше, чем своего коня, а поэтому ему уже не терпелось сразить Сашу своими дорогими взрослыми игрушками. Внутри разливается тепло от осознания, что он наконец-то не пытается купить любовь, а просто делится своей жизнью и, для него совсем непривычно, откровенно и открыто, посвящая Сашу в то, что он обычно старался скрыть, чтобы никто не запускал руки в его карманы.
Спустя минут десять катания, причем разными стилями и скоростями, но такими, что новичку будет легко, Марк участливо интересуется, зная, что Саша уже скорее всего отбил свою драгоценную задницу:
– Родной, ты как там, не устал?
– Я как-то уже и поотвык от того, что она болит, знаешь ли, – двусмысленно замечает Саня, когда Маркус помогает ему слезть с лошади, уже вернувшись в конюшню, а потом заливается смехом, увидев удивленный взгляд. – Что? Это только с тобой я местами не менялся!
Саша говорит о том, что только с Марком не менялся и он невольно вспыхивает смущением, проглатывая предложение попробовать и отводя глаза в сторону. Ему, конечно, было интересно, но в принципе его все устраивало и так, а устраивать какие-то разборки совсем не хотелось.
Парни, пару минут потратив на лелеяние плюшевого наощупь жеребца, вернулись домой, чтобы погреться и отдохнуть. Саша недовольно морщится, потирая поясницу, и только сейчас замечает, что пиздец как хочет курить. Журавлев достает было сигареты, чтобы закурить, и в самый последний момент останавливается.
– Слушай, Марик, где я тут покурить могу, а? А то я только сейчас понял, что тебе за дым могут конкретной такой пизды прописать.
– У гаража покурить, там урна есть. – Переодеваясь в приличное вздохнул Маркус, пытаясь вспомнить, где по дому натыканы отцовские пепельницы и где он обычно курит.
– На кухне можешь курить в вытяжку, только не забывай включать её. – Приведя себя в порядок, Марк невольно поправил волосы и на голове Саши, и провел руками вниз, стряхивая невидимый мусор. А после, вставая на носочки, вновь поцеловал его.
Выходят они не через дверь, а спускаются в полуподвальное помещение, проходя там буквально несколько метров и поднимаясь уже в гараж. На первом этаже стояло четыре автомобиля класса люкс, на которые Марк даже внимания не обращает, нажимая на стене кнопку, и второй этаж начинает аккуратно меняться местами с первым, играя машинами в воздухе как шашечками.
Сверху, будто ангелы, к ним спускались пять спорткаров: оранжевый словно апельсин McLaren, кроваво-красный Porsche, жёлтый как милый лимончик Ferrari и два строгих черных Pagani.
Саша в очередной раз теряет дар речи, когда перед ним предстают четыре шикарнейшие машины, а когда этажи начали сменять друг друга, выставляя на обозрение великолепнейшие спорткары, Саню совсем уносит. Журавлев никогда не смыслил в машинах, футболе и каком-нибудь хоккее, скорее увлекаясь растениями и всяким зельеварением, что позже перелилось в приготовление мудреных коктейлей, зато он всегда мог почувствовать стоимость какой-либо вещицы и от всех этих машин и их стоимостей парню становилось худо.
Предвидя вопрос «нахуя так много?», Марк с улыбкой сказал:
– Когда у твоего сына из мальчишеских интересов машины да гитары, ты пытаешься окружить его самыми дорогими подарками, и как можно больше. Мне кажется, отец надеялся, что я забуду о парнях, если у меня будет пять вот таких красавцев. – Юноша смеётся, проводя рукой по капоту, что был настолько чистым, что с него можно было есть.
– Знаешь, меня воспитывали немного по другой методе, – наконец-то Журавлев находит в себе хоть какие-то слова, совладав с шоком, – ну знаешь, пиздить всем, что под руку попадется, пока вся гомосятина не вылетит.
Взяв на стене ключи от любимого порша, Марк открыл ставню гаража, выпуская Сашу перекурить, а сам завозился с машиной, проверяя, не угробили ли ее братья.
Брюнет с радостью покидает гараж, будучи уже не в силах терпеть такую дорогую обстановку. Журавлеву было некомфортно в таких пышущих чистотой и порядком местах, он привык жить в хаотичном круговороте и поэтому идеальность всего этого поместья давила на него. Саша совсем не привык к минималистичной роскоши, куда комфортнее ему было в квартире у Лены, где можно было просто затеряться среди всех чувственных безделушек. Почти все поместье Волков, впрочем, кроме комнаты Маркуса, казалось ему не жилым, у него просто в уме не укладывалось, что там жило всего пять человек.