Саша сильно сжимает руки в кулаки, специально сильно сжимая вспухшие ожоги, и нервно выдыхает, усилием воли впихивая все свои чувства назад, чтобы не расстраивать юношу. Он не любил показывать свою моральную слабость даже себе, не то, что дорогим ему людям, поэтому от одного осознания, что он все это наговорил, Саше стало еще хуже и он вновь нажимает на один из пластырей, стараясь отрезвить себя. Маркус просит его не расстраиваться, и парень отлично его понимает: он бы сам не хотел смотреть на себя, а в таком жалком виде тем более, поэтому он опять запихивает всех рвущихся демонов наружу, вместе с желанием напиться до полумертвого состояния и закопаться с головой в снег и кричать-кричать-кричать, как он это делал ровно три года назад, осознав, что остался абсолютно один.
Он с трудом выдавливает из себя улыбку, но потом, сделав пару глубоких вдохов и выдохов, он улыбается вновь, на этот раз идеально хорошо пряча за этой улыбкой сосущую пустоту в груди. Конечно, одно только неправильное действие, и он вновь сорвется и вновь Марик будет расстроен, поэтому Саша старательно держит все в себе, заталкивая глубже и глубже в голову, надеясь, что гнойная рана не вскроется в такой неудачный момент. Да, он не хочет портить праздник и портить своему возлюбленному жизнь, он хочет запомниться ему счастливым, поэтому он и не встает сейчас, и не уходит прочь, поддаваясь желанию покурить в абсолютном одиночестве, а позволяет юноше целовать его, такого эмоционально уязвимого, и каждый поцелуй сыпет ему соль на рану, но Саша улыбается, ведь он так любит юношу, он готов терпеть все что угодно, лишь бы он был рядом, касался его, целовал его, был таким милым-нежным-любящим, таким, что голова ходила кругом.
Парень подтягивает юношу ближе к себе и крепко обнимает, зарываясь к нему в волосы. Журавлеву нихера не легче, но он будет стараться быть счастливым ради Маркуса. Ведь Маркус попросил его, ведь так? Если бы Маркус попросил его прямо сейчас прыгнуть грудью на острый нож, то Саша сделал бы это, ведь он сделает все, чтобы юноша был с ним, чтобы он его любил. Парни целуются так сладко и нежно, а потом вместе едят тортик, посвятив его уже не дню рождения, а просто им. Их любви, болезненной, опасной и нежной. И тортик от этого становится еще вкуснее, о чем Саша сразу же оповещает, вновь начиная вести себя как обычно. Стараясь пить поменьше, он все равно выпивает в одиночку бутылку шампанского еще до полуночи, пьянее, однако, от нежных объятий и поцелуев, а не от алкоголя.
Одетый в дорогую одежду, чуть пьяный, держа в одной руке бенгальские огни, а в другой горячую руку Маркуса, он чувствует себя так невероятно естественно, словно он создан был для того, чтобы стоять около сияющей елки и одними губами отсчитывать время до полуночи. Парни молчали, ведь слова им были не нужны, ведь они так нежно держатся за руки, а потом пьяно целуются, чуть не падая в снег, поначалу не обращая внимание на разноцветные салюты, взлетающие с соседских владений. Они улыбаются друг другу, все-таки повалившись в сугроб, и просто лежат на нем, не чувствуя холода, смотря в черноту космоса и помахивая бенгальскими огнями. Саша улыбается и сипло смеется от распирающего его горького счастья, а еще он держит своего парня за руку крепко-крепко, словно боясь, что он растворится прямо тут, на белоснежном снегу.
– Я люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя, сильно-сильно. – Марк тихо смеётся в ответ, копошась в снегу, практически не чувствуя холода и прижимаясь к любимому так крепко, будто в последний раз. Было слегка грустно, но это была светлая грусть, лёгкая и приятная. Саша же с ним, держит догорающий бенгальский огонь, а в небе взрываются фейерверки. И от этого очень тепло, не смотря на тридцать градусов мороза.
– Пошли домой, родной, заболеешь. – Спустя несколько минут Маркус поднимается из снега, отряхиваясь, и помогает подняться любимому, сразу же утягивая его в дом, окутывающий теплом и запахом закусок.
– Тебе очень идёт такая одежда. – Волк младший улыбается, юркая руками под одежду Саши, и, доведя того до дивана, толкает на него, забираясь сверху. Журавлев пьян, и Марк знает, что даже если он захочет, то у него не встанет, но это не мешает ему целовать любимого и гладить все доступные места. – Это мой лучший новый год.
Смущённо шепчет на ухо, пряча глаза в шее Саши, и улыбается, как дурак, но зато счастливый дурак.
Неделя отдыха была просто потрясающей. Маркус даже научил Сашу ездить рысью, и очень потешался над ним, когда тот на следующий день жаловался на отбитую задницу. Казалось, по крайней мере со стороны, что Журавлев забыл о разрушающих мыслях, но Марк так и посматривал на его пластыри, недовольно хмурясь и всякий раз угрожая ему, что сам выяснит, что это такое.
Эта прекрасная неделя навсегда останется в памяти Саши, который так старался сохранить крупицы воспоминаний, что даже начал записывать что-то в заметки, все чаще и чаще фотографировать Маркуса или записывать видео. Юноша этого не видел, а может просто не обращал внимания, но парень за это был благодарен. Единственное, что было плохо, так это никак не заживающие ожоги и угрозы Марика выяснить, что же Саша скрывает под пластырями, которых становится все больше и больше после каждой ночи. Постепенно пластыри переползли на запястье правой руки, что вообще обнаружилось случайно, когда юноша схватился за запястье возлюбленного в неконтролируемом порыве во время секса. Тогда Саша опять отмолчался, испытывая удачу, которая вновь была на его стороне.
Правда, очень скоро Волк младший и сам попал под раздачу, кто же знал, что семейство Саши захочет ещё денег, и что двести тысяч им будет мало?
Марк испуганно слушал брань по телефону, а лицо Саши, просто полыхающее гневом, пугало его сильнее и сильнее, и он с ужасом ждал, что же он сделает, когда договорит с матерью, и будет выяснять, какого хрена.
Журавлев еще трижды пожалел, что поднял трубку, когда услышал такой ненавистный им приторно-любящий голос, а потом миллион раз пожалел, что не сбросил вызов. Мать мимолетно благодарит его за присланные деньги и уже просит его почту, чтобы прислать чеки за последующее лечение. Услышав это, он испепеляющим взглядом зыркнул в сторону вжавшего голову в плечи Маркуса, а потом встал из за стола, стараясь сдерживать порыв разъебать телефон об стену.
Чувствуя, как от гнева у него подрагивают пальцы, Саша едва ли не рычал в трубку, ощущая, как его просто переполняет ярость. Ко всей палитре эмоций вдруг примешалось чувство, словно Маркус предал его. Он же прямыми словами, прямо при нем отказал своей сестре в деньгах и просто выпроводил из квартиры, никак не прислушиваясь к ее мольбам, Маркус знал, что отец бил его, что Саша терпеть не мог свою семью и при каждом упоминании о ней начинал злиться и сразу старался перевести тему, так почему же, блять, юноша вдруг решил, что прислать деньги это хорошая идея!? Бросив трубку, Саша едва сдержался, чтобы не швырнуть телефон в стену, но его остановила лишь запредельная стоимость яблочной техники.
– Марк. – Саша звучал невероятно рассерженно, – какого хуя вообще?
Парень подошел почти вплотную к уже вставшему из-за стола юноше и грубо перехватил его руку, чтобы избежать успокаивающих прикосновений. Да, конечно, Маркус был сильнее, но ему хватило мозгов сейчас это не демонстрировать. Он и вовсе жмурится, ожидая удар по лицу, такой уместный, как ему кажется, сейчас.
– Блять, я, конечно, понимаю, что в твоем семействе имеет место честь, долг, коллективность и прочее дерьмо, но это не работает со всеми!!! Моя семья это просто определение меркантильности! Я, блять, просил тебя не присылать им ни копейки, но ты-то мистер благородность, ты-то не можешь пройти мимо нуждающихся! Поздравляю, блять, ты сам выкопал себе могилу!
Саша отпустил юношу и отошел к вытяжке, спешно закуривая, чтобы успокоить нервы и бушующий внутри огонь.
– Ты, блять, не представляешь какую свинью мне предложил, – процедил сквозь зубы, прежде чем вновь начать задыхаться от болезненного кашля. – Если ты хотел почувствовать себя лучше, вновь потратив деньги, то лучше уж было, чтобы ты просто утопил их в грязи.
Саша жестом останавливает юношу, который открыл было рот, чтобы как-то объяснить свои действия.
– Мне вообще похер на какие-то твои оправдания, не тебе было решать, отправлять деньги или нет, а мне, но ты, как упрямый осел, сделал все по-своему и теперь мои ебанутые предки будут клянчить все больше и больше денег. Ты думал, что они будут тебе благодарны!? – Парень опять повысил голос, – нихуя, эта ебнутая лишь попросила оплатить последующие операции!
Марк-то и не знал, что сказать, он же хотел как лучше. Чудо новогоднее и все такое, как же благодарность? Он лишь понимающе кивнул, проглотив даже извинения и ушел, чтобы не раздражать Сашу ещё сильнее, довольно привычно погружаясь в рабочую апатию, что всякий раз накатывала на него после разговоров с отцом. Он начал коротко прибираться на кухне, стараясь не отсвечивать и не особо приближаться к Саше, и уж точно стараясь не встречаться с ним взглядом, все сильнее и сильнее погружаясь в чувство удушающей вины. Зачем он вообще в это полез, хотел же как лучше…
В таком состоянии он молча собрал их вещи, вызвал такси, и так же молча они ехали домой. Марку нечего было сказать Саше, да он и боялся что-либо говорить, а Журавлев просто полыхал, как ему казалось, ненавистью, и Маркус уже мысленно собирал вещи и съезжал. Не хотелось, чтобы такая глупая выходка испортила их отношения, но он уже, кажется, ничего не исправит.
Ему было стыдно и тоскливо. Стыдно из-за того, что он не послушал Сашу, что сделал так, как считал будет правильно, а получилось, как всегда. И тоскливо по ласковому взгляду Саши, по его этим якобы незаметным фотогравированиям, коротким касаниями и тихим признаниям в любви. Да, их не было всего несколько часов, но Марку казалось, что прошла целая вечность, и целая вечность впереди.
Они так же молча забрали сумки, ну, Марк забрал, чувствуя свою вину перед Сашей и пытаясь хоть как-то ее искупить, но получил лишь подзатыльник, кажется, заботливый, и в его руках на две сумки стало меньше.
Казалось бы, прошло всего несколько месяцев, как Саша встречался с Маркусом, но первый только сейчас смог осознать, как сильно нуждается в их любви. Он все еще был зол, все еще был расстроен, но также был невероятно потерян, ведь обычно он приходил к юноше и утопал в его нежности, спасаясь от этих эмоций, а сейчас так сделать было нельзя и парню пришлось столкнуться со своими демонами в одиночку. Журавлев отлично знал, что в ярости он много чего может наговорить, желая причинить собеседнику как можно больше боли, наступить на больные мозоли, ткнуть носом в какие-то действия, которые его напрямую никак не задевали, но зато было точно известно, что собеседнику будет больно и стыдно слышать обвинения по этому поводу. Поэтому Саша и старательно избегал возлюбленного, мысленно молясь, чтобы больше ничего не произошло.
В такси он постоянно смотрит в окно, не находя место рукам, и лишний раз поражается тому, какую огромную часть занимает Маркус в его жизни. Внутри у Саши вновь все сжалось, когда он боковым зрением заметил расстроенного юношу и он закусил губу, стараясь сдержать порыв обнять его крепко-крепко, поцеловать и больше никуда не отпускать.
В лифте обстановка уже не была такой напряженной, и парень даже прикидывал в голове грядущий разговор, когда они с юношей спокойно примут душ, оденутся в домашнее и поговорят на кухне за кружкой чая, как они всегда делали, чтобы избежать крупных конфликтов.
Когда они поднялись на этаж, и приблизились к квартире, на них обоих налетела женщина, обнимая сначала Сашу, а потом Маркуса, не успевших ничего понять, да и обороняться сумками было бы как-то слишком.
– Сыночек мой любимый, привет! Какой ты вырос красивый, солидный! – Она говорила неестественно даже для Марка, который уж точно привык ко всем оттенкам цинизма и подлизываний.
А у самого Волка младшего сердце ухнулось в пятки. Если до этого он имел хоть какие-то мечты на счастливое продолжение их отношений, то теперь он уже точно мысленно собирал свои вещички попутно отбиваясь от праведных Сашиных пиздюлей, которые ему уж точно грозили.
Женщина была… специфичной на вид. Безвкусно одетая, неприятно накрашенная, неопрятная, пахнущая дешевыми тяжелыми духами и отвратительно лживо улыбающаяся. Возможно, Саша был похож на нее только… да ничем он, блять, не был похож, даже предположительные каштановые волнистые волосы эта женщина перекрасила в какой-то грязный блондинистый.
Потухшее было пламя вновь разгорается с тройной силой, когда женщина начинает лебезить перед ними, и Саша опускает сумки на пол грубо вставая между матерью и свои парнем, выпрямляясь в полный рост, избегая чужих рук, которые так и тянулись к его волосам в поддельно-материнском жесте. Похожим жестом ему убирала за ухо волосы Леди Волк, но в те моменты Саша наклонялся к ней, стараясь получить больше ласки, улыбался, мило жмуря глаза, а не отшатывался назад, презрительно кривя губы.
– Леська, мелкая прихвостень… – Шипит Саша сквозь зубы, приближаясь к женщине ближе и ближе, заставляя ее отступать к лифту, – у нее выяснила, где я живу?! Что, блять, теперь я вам нужен?! Когда этот жирный плешивый мудак одной ногой в могиле и тебе нужны денежки, ведь тебе, бедненькой, так тяжело живется!? Да пошла ты нахер, слышишь меня?!
Женщина что-то лепечет про семейные узы, свое тяжелое положение и любящего отца, картинно выдавливая из себя слезу, но Саша лишь криво ухмыляется.
– Ах, так ты еще и беременна? Отлично блять, супер-решение. И от кого же этот отпрысок? От консьержа или водопроводчика, м? А теперь денежек вам на очередного спиногрыза хватает? Или ты собираешься выгонять эту мелкую прошмандовку?
Саша смеется, получив звонкую пощечину, а потом хватает женщину за шею, походу надавливая на какой-то нерв, и, едва сдерживая себя, цедит сквозь зубы:
– Я очень советую тебе посмотреть вот на этого парня, – Саша кивает в сторону Маркуса, который уже был одного цвета с серой стеной, – вот из-за его упрямства ваш змеиный клубок и получил деньги, ибо я скорее бы трахнул дворового пса, чем отправить хоть половину копейки на лечение этому уроду. А теперь съебывай отсюда, пока я в полицию не позвонил, поняла меня? И запомни, блять, мне невероятно стыдно, что меня хоть что-то связывает с такими ничтожествами как вы.
Саша отпускает уже плачущую женщину и уходит в свою квартиру, хлопая дверью так, что с потолка начала осыпаться отсыревшая штукатурка.
Внутри у него все невероятно кипит, руки неконтролируемо трясутся, а щека болит от отвратительной пощечины. Парень вздрагивает, когда Маркус кладет руку ему на плечо, и резко разворачивается, срываясь уже на него.
– Ты, блять, в этом виноват! Что, сука, привык к тому, что твоя семейка является вершительницей судеб?! Да хуй там плавал, если ты надеялся сыграть роль доброго ангела, это не реалити шоу! – Саша уже никак себя не мог контролировать и все продолжал плеваться желчью. – Хорошо, я мог принять все эти ебануться какие дорогие подарки, как некое выражение любви, но даже не смей, блять, думать, что я буду хоть немного тебе благодарен за то, что ты помог моему ублюдку-отчиму!
Он все говорил и говорил, не видя своей ярости конца и края, но, когда он переключается на необъятное эго юноши, его на долю секунды отрезвляет звонкая пощечина.
– Да пошел ты нахер, – шипит Саша, схватившись за вспыхнувшую щеку, – Что, уподобляешься своему сладкому папочке?
– Я уподобляюсь своего отцу?! – Марк сам вспыхивает яростью, услышав оскорбительное сравнение, и толкает Сашу в грудь. – Сам-то?! Обозлился на весь мир, не принимаешь никакой помощи, не даёшь любить себя, и не хочешь быть любимым!
Маркус сорвался на крик, хотя, уезжая из дома, обещал себе, что никогда больше не будет кричать на тех, кто ему дорог.
– Я хотел помочь! Если тебе, идиоту, не знакома помощь, не перекладывай с больной головы на здоровую! – Маркус толкает тощего парня ещё раз, впечатывая того в стену, и, даже не смотря на разницу в росте, шипит ему в лицо: – не смей сравнивать меня с отцом, понял?
Руки у него сжимаются в кулаки, но он не спешит пустить их в ход, ведь это было бы не честно. Саша не даст сдачи, просто не сможет, а Марк не так воспитан, чтобы бить тех, кто слабее, но, черт возьми, как же ему хотелось хорошенько навалять Журавлёву, чтобы тот протрезвел от вседозволенности, которую Маркус ему сам и подарил.
– Я никогда, – юноша заговорил с рычанием, отделяя каждое слово от другого, и тыкая Сашу в грудь кулаком, намекая, что тому стоит завалить ебало, хоть он и знал, что тот не боится быть отпизженным. – Никогда не дарил тебе что-то, чтобы купить твою любовь. Я не делал ничего, чего не хотел бы сделать. Я заботился о тебе, убирал за тобой срач, готовил тебе, как ебаная Золушка, даже психи твои терпел, а когда твоей семье понадобилась помощь, ты обвиняешь меня в том, что я вырос не таким ублюдком как ты?!
Марк практически до скрипа сжимает зубы, сдерживая себя из последних сил, но когда Саша уже открывает рот, чтобы вновь что-то сказать, хватает его за челюсть, с силой сжимая, в болезненных местах, и добавляет:
– Подумай хорошенько что ты хочешь мне сказать. Я бы очень не хотел, чтобы это поставило крест на наших отношениях, ведь я люблю тебя, мать твою. Поэтому, только попробуй мне нахамить сейчас. – Маркус не хотел угрожать, но скатился до этого, понимая, что если Журавлев сейчас не возьмёт себя в руки, то их отношениям точно конец. Он себя не на помойке нашел, чтобы позволять вытирать об себя ноги, и он уж точно предпочел бы пострадать с год, от разбитого сердца, лишь бы не продолжать жить с человеком, который так умело давит на его болезненные места, пользуясь тем, что Марк впустил его в свою душу.