Чувствовать себя неловко в толпе — для Марка норма. Он знал, что не любит большие скопления людей, и часто смущался, чувствуя на себе чей-нибудь взгляд. Ему казалось всегда, что он не должен так красиво и дорого одеваться, или носить при себе полный арсенал яблочной техники, или, в общем-то, любое действие, связанное с благосостоянием его семьи. Но сейчас, в простых шмотках, крайне дешевых, по его мнению, но подобранных со вкусом, а иначе у него быть не может, он чувствовал себя в своей тарелке. Электричка оказалась простым поездом, с разницей, только, что Марк если и ездил на поездах, то в люксовых купе, что было скорее отелем на колесах, чем поездом. А тут лавки, куча старушек и детишек. Совсем непривычно, но, наконец-то, не пугающе интересно.
–Вера Игнатьевна, да? Что мне стоит рассказывать про себя? – Марк подсъехал на лавке, и быстро юркнул рукой под руку мужа, обнимая и опуская голову на плечо. – Или говорить лучше будешь ты? Я нервничаю немного.
Юноша тихо засмеялся, потрясывая плечами. Было ощущение что он едет знакомиться с родителями невесты, а не с доброй, по его словам, бабушкой своего парня.
–Да ты не нервничай, – смеется Саша, открывая упаковку с жареным фундуком, купленным еще вчера вечером, в дорогу. – Просто не строй из себя хуй пойми что и все будет заебись.
Всю дорогу они занимаются своими делами: Саша играет в какую-то глупую игру на телефоне, а Марик слушает музыку и смотрит в окно, облокотившись на своего мужа. Парни даже за руки не держались, будучи не в настроении терпеть брюзжащих стариков, им было вполне достаточно просто быть рядом друг с другом. Чем дальше они уезжали прочь из Москвы, тем беднее выглядели пассажиры. Иногда по вагонам бродили попрошайки, иногда какие-то торговцы, пытающиеся всучить новомоднейшее средство для мойки окон или невиданную ранее щетку для мытья посуды. Для Саши все это было настолько привычно, что он невольно погрузился в воспоминания о своем детстве, когда вагоны были еще грязнее, люди еще противнее, а жизнь куда беззаботнее.
Выйдя из вагона на бетонную платформу, Саша вдохнул свежий воздух полной грудью, наслаждаясь ароматом сирени, цветущей просто повсюду, а потом взял зазевавшегося юношу за руку и повел его по сельской дороге вдоль дачных участков. Мурзика они из переноски не выпускали и несли поочередно, просто для развлечения. В любом случае кот явно познал смысл жизни и сидел тише воды ниже травы.
–Вон там общий колодец, вон там пастбище, а вон там озеро, где купается малышня утром и днем, и девки, вечером и ночью. – проводит он короткий экскурс. – Еще немного дальше есть лес, где целое море ежевики, мы туда еще сходим.
Парень продолжил бы говорить, но его вдруг прерывает женский голос.
–Журавлев? – спрашивает женщина с уставшим лицом, стоя за подкосившемся забором, – Санечка Журавлев, неужели это ты? А я вот от Веры Игнатьевны вернулась недавно, она мне говорила, что ты сегодня приедешь. Ах, какая женщина, какая женщина, все наперед знает.
Женщина качает головой, убирая русые волосы под соломенную шляпу, а потом выходит к остановившемся парням, отряхивая руки от земли.
–Здравствуйте, Анастасия Петровна, – Саша вежливо улыбается и кивает головой, соглашаясь со словами женщины, – Ну, не будем же портить ее прогнозы, думаю, она уже знает, что я приехал, и живьем меня съест, если опоздаю.
Журавлев чуть сильнее сжимает руку своего мужа и, махнув свободной рукой Анастасии Петровне, идет дальше, чуть ускорив шаг. Впрочем, шли парни уже на так уж и долго, через считанные минуты они останавливаются перед забором, обвитым девичьим виноградом, и Саша легонько толкает скрипящую калитку, входя на участок, где на зеленой траве резвились дети всех возрастов, играя в индейцев. Участок был совсем небольшим, особенно в сравнении с владениями Маркуса, но на нем удивительным образом умещалась баня, два маленьких прудика под плакучей ивой и бесконечное количество белых пионов, цветущих изо всех сил.
Дети, увидев вошедших, взорвались радостными визгами и со всех ног помчались к парням, чуть ли не перепрыгивая друг друга. Саша невольно засмеялся, когда Маркус, не ожидав подобного, прятался у него за спиной, но сам он абсолютно спокойно отреагировал на эту лавину из деревенских оборванцев, сразу же вручив им несколько пакетов с дешевыми конфетами, и дети сразу же смылись делить добычу, переливаясь смехом.
–У них тут убежище от родителей, – поясняет Саша, поднимаясь на скрипучее крыльцо и увлекая за собой удивленного юношу. – Никто сюда не сунется, пока Вера Игнатьевна находится в доме, а значит эта малышня под защитой находится круглые сутки.
Дом встречает их клубами ароматного дыма и всякими мистическими штуками, начиная с амулетов и заканчивая огромными страшными тотемами около стен. Журавлев осторожно наклоняется, стараясь не задеть головой люстру, увешанную какими-то травами, и громко хлопает дверью.
–Здрас-с-сьте, Вера Игнатьевна, я приехал! – парень широко улыбается, наклоняясь еще ниже, чтобы вышедшая в прихожую старуха могла ощупать его лицо.
Вера Игнатьевна выглядела… как чертова ведьма. Длинные седые волосы, не движущиеся глаза, затянутые белой дымкой, черное платье и платок на плечах. Женщина идеально вливалась в обстановку дома, украшенная амулетами и попыхивающая трубкой. От нее веяло чем-то неизведанным и загадочным, наверняка именно так и пахло в хижине у самой уважаемой ведьмы.
–Шурочка, мальчик мой! – восклицает она, целуя своего названного внука в подставленную щеку. – Вернулся блудный сын, кого на этот раз ко мне привез? Наклонитесь-ка ко мне, молодой человек, дайте хоть посмотрю на вас.
Саша ободряюще улыбается растерянному Маркусу и выпрямляется, наблюдая за тем, как его любимая старушка внимательно ощупывала лицо растерянного юноши своими костлявыми пальцами.
–Это Марик, мы познакомились в этом сентябре. – Представляет он юношу, подпирая собой косяк двери и с улыбкой наблюдает за тем, как его бабушка «рассматривает» его мужа. – И обручились мы в феврале.
Услышав это, женщина цепко хватает руку совсем растерявшегося Маркуса, осторожно касается обручального кольца, а потом довольно улыбается и отпускает юношу, потрепав его по щеке.
–Молодец, Шура, на этот раз до последнего не возился, – Вера Игнатьевна в последний раз гладит мягкие волосы Волка младшего, а потом уходит вглубь дома, отдавая приказы. – Разберите вещи свои и идите борщ есть, проголодались небось с дороги.
Российская глубинка удивляла золотого ребенка. В первую очередь, конечно, тем, что казалось, что Марк попал в семнадцатый век. Давно он видел туалеты на улицах? Ни-ко-гда. Пользовался ли он подобным? Ни-за-что-черт-возьми. Но присутствие рядом возлюбленного, который, кажется, совершенно расцвел в этой обстановке, под натиском воспоминаний, и его вдохновляет. Хорошо Саше — хорошо и Марку. И это у них было взаимно.
Толпа деревенских детишек его немного напугала. Марк в принципе, после того как пришлось вырастить двоих младших братьев, детей недолюбливал, а уж чумазые деревенские монстры тем более казались ему адом. Хотя он и ошибался, ведь малышня быстро ретировалась.
Зайдя в дом и увидев ритуал с троганьем лица, Марк опешил и впал в ужас, понимая, что женщина слепа. И что ему делать? Как представиться? Что сказать про себя? Кто он Саше? Почему он вообще здесь, что он тут делает?!
Вихрь панических мыслей прерывается тем, что Журавлев сам его представил, а после и сказал, что они обручились. Марк не очень любит, когда трогают его лицо, даже Саше позволял делать это лишь изредка, под приступами любви и полного взаимопонимания, но сейчас приходилось терпеть. Топ десять неловких ситуаций? Маркус и слепая старушка на первом месте, так ему казалось. Еще и кольцо их общупала... Знала бы ты, бабуль, сколько оно стоит.
–Что значит «до последнего не возился»? – С прищуром шипит Марк, впрочем, только в шутку, а сам следует за любимым, чтобы оставить где-то рюкзак со своими вещами. Ах, точно, он же еще сластей набрал.
–Ну ты, мальчик мой, тоже чудом до свадьбы дожил. – тихо прошелестела старуха в спину юноши, попыхивая своей трубкой.
Саша тихого комментария не услышал, ибо шел впереди и был слишком увлечен своим парнем, да и вообще за тиканьем многочисленных часов прямо под ухом такой тихий шепот ему было услышать вообще невозможно.
–Надеюсь, Вера Игнатьевна ест сладкое. А то у меня попа слипнется и придется тебе всегда быть снизу. – Ехидно хихикает юноша, оценивая масштаб своей жадности и думая, что ему стоит завести органайзер покупок.
- Ест-ест, если не она, то ее маленькие приспешники. – смеется он, закидывая рюкзак на комод, а потом продолжает воспитывать своего мужа – Вот как знал, что ты все эти сладости не для себя покупаешь, детка, не разбрасывайся ты так деньгами.
Комнатка, где они поселились, была очень маленькой, и парню постоянно приходилось ходить очень осторожно, чтобы не задеть головой лампу, увешанную всякими безделушками. В углу была стопка старых справочников по ботанике, на подоконнике стоял небольшой горшок с разросшимися лианами, на полу валялись рассыпанные игральные карты, одно-единственное зеркало было разбито и испачкано какими-то бурыми каплями, а из мебели, помимо очень широкого матраса на полу, на котором валялся почти десяток подушек и минимум два одеяла, был лишь старый комод и не менее старый секретер, забитый потрепанными тетрадками, ракушками, красивыми камушками и старыми гербариями. В этой комнате Саша жил большую часть своей счастливой жизни.
–С шести лет, каждое лето я приезжал сюда аж на три месяца и ухаживал за ее мужем, который в этой комнате как жил, так и умер. – Саша хохотнул, вновь погружаясь в воспоминания, - Умер он очень стремно, у меня чуть инфаркт тогда не случился. Дед, сколько я его помню, лежачим был, а вот в ночь, когда он помер, он вдруг вскочил, хуякнулся лбом об зеркало, а потом помер. Ух, страшно тогда было.
Вера Игнатьевна опять растворилась в своем логове, оставив парней наедине друг с другом, и поэтому Саня вообще не удивился, когда увидел на столе две миски с супом, тарелку с черным хлебом и никого больше. Домик не был большим, но в нем было куда легче спрятаться, чем найтись, чем эта старушка умело пользовалась.
Второе место в топе неловких ситуаций — Маркус и, наверняка очень вкусный, борщ. Юноша растерянно смотрит на суп и поднимает отчаянный взгляд на Сашу, напоминая:
–Котик, мне такое ни под какими таблетками нельзя. – Его взгляд бегает от одного глаза Саши к другому, ища в них поддержку и какое-то решение, может, он сумеет убедить Веру Игнатьевну не обижаться? Марку было адски неловко, он был готов провалиться сквозь пол, сквозь землю, сквозь всю свою никчемную жизнь. Диета его не выдерживала ничего подобного, а желтый слой масла сверху, или жира, что это вообще, пугал, а ведь пахнет, зараза, этот борщ, очень вкусно.
Марик выглядит таким растерянным, напуганным и смущенным, что парень не может сдержаться и нежно целует его в лоб. В глубине души Журавлеву даже стало легче, когда юноша своим поведением доказал ему, что заботится о своем здоровье.
–Так никто тебя и не заставляет, детка, не волнуйся ты так. – Саша осторожно перелил суп из одной тарелки назад в кастрюльку и заглянул в более крупную кастрюлю, в которой Вера Игнатьевна делала еду для ребятни, которая жила у нее во дворе. – Есть чечевичная похлебка, будешь?
Услышав, что борщ — это не обряд посвящения, и есть его не обязательно, юноша выдохнул, бросая на стол, наконец, сласти, которые привез.
–Буду. – Заглянул следом, едва ли не ныряя в кастрюльку носом, и, убедившись, что это не убьет его, позволил Саше за собой поухаживать. – А мы сходим на речку? Может, Вере Игнатьевне надо помочь в саду с чем-нибудь? Готов дать твоим мозгам свою силу.
Он улыбается, посмеиваясь, тараторя еще самые различные варианты развития событий, вплоть до похода в лес на сражение с клещами, но Марк просто шутит и заполняет эфир. Он уже говорил Саше что чувствует себя в подобной обстановке не в своей тарелке, хотя и не был так смущен как у Ленки дома.
Похлебка оказалась вкусной, и Марк с удовольствием съел немаленькую порцию, что Журавлев ему, заботливо, наложил. И даже шлифанул парой восточных тестовых шариков, что оказались сладкими и ореховыми. С Восточной сладостью так всегда, хрен угадаешь что купил, пока не попробуешь.
С сытостью пришла и сонность, ведь энергетик его постепенно отпускал, и Марк опять начал зевать, смешно прикрываясь обеими руками.
–Так, мне срочно надо поработать, или я засну. – Юноша посмеялся, вырванный из бешеного ритма своей жизни, он вдруг почувствовал, что тонет в болоте, а они ведь только приехали.
Подружиться с Верой Игнатьевной было, вроде, не сложно, еще и Саша подтрунивал, постоянно шутливо щипая. Было приятно, конечно, что им не нужно шифроваться, но все равно несколько неловко. И он проработал в саду весь день, не упорно, но методично и поступательно, каждый час напоминая Саше мазать его кремом от загара, ведь не мог же он работать в футболке, верно? Иначе он бы не приковал к себе Журавлева, который устал за первые же пару часов, и потом просто валялся, отдыхая и любуясь своим мужем. Впрочем, от этого взгляда Марку хотелось быть еще лучше и красивее, чтобы чувствовать обожание еще сильнее и ярче.
Саша очень не любил работать в саду своей бабушки, ведь ему дотянуться до земли было сложнее и дольше, чем большей части людей, поэтому, когда Марик предложил ему в распоряжение свою силу, он очень обрадовался. У Веры Игнатьевны был очень хороший сад. Даже будучи слепой эта ведьма умудрялась держать растения в идеальном состоянии. Однако, в клумбах не было роз или фиалок, в саду, по словам Саши, старуха выращивала ядовитые цветы и лечебные, из которых делала самые разные настойки.
–Какое-то время около сарая, где мы хранили самые дорогие вещи, у нас рос ясенец. – привел он в пример одно из таких растений, - Высокое такое растение с бледно-розовыми цветочками, на вид очень невинное, а на деле невероятно ядовитое. Даже его запахом можно было отравиться. – Саша хохотнул, вспоминая все приключения с этим цветком, - Пахнет он, кстати, как лимон, и я это знаю не по наслышке. Как только первый воришка на следующий день покрылся волдырями и приполз со всем украденным к Вере Игнатьевне, во всей деревне воровать перестали, решив, что это проклятие такое.
Саша куда больше болтал, чем работал, но он уже ничего не мог с собой поделать, свежий воздух и полуголый муж уж очень развязали ему язык. Журавлев солнце не переносил на молекулярном уровне, поэтому ближе к полудню он развалился на траве под яблоней, прячась от солнечных лучей, но не теряя из вида трудящегося в поте лица юношу. В расстёгнутой клетчатой рубашке, драных джинсах и с сигаретой в зубах он чувствовал себя деревенской проституткой и парня все более чем устраивало, он ведь находится в кругу семьи, да и только половина этого круга, в принципе, его в таком виде может увидеть.