Саша обнимает юношу крепко-крепко, слушает, как его дыхание опять выравнивается, и не отпускает, когда Маркус засыпает, уткнувшись ему в шею. На душе у Журавлева скребут кошки, он не может сомкнуть глаз всю ночь, он думает-думает-думает. Все не может так продолжаться. Они должны поговорить, должны исключить эту недосказанность, ведь Саша хочет сделать Маркуса самым счастливым человеком на земле, но он, черт возьми, слишком глуп, чтобы сделать это правильно. Старую собаку нельзя научить новым трюкам – всегда говорили Саше, но сейчас он понимает, что это лишь займет очень много времени. Он готов учиться. Он хочет этого.

Рано утром, когда юноша еще не проснулся, Саша осторожно расцепляет руки, обвившие его шею, и выходит из комнаты, чтобы рассказать дурные вести Вере Игнатьевне. Возможно, из-за стресса он забыл, с кем имеет дело, ибо старуха встретила его, уже собрав свои вещи в древнейший саквояж.

–Сын мой умер, Шурочка. – спокойно говорит она. – Позвони Леночке, чай приютит меня в столице на скорбные деньки.

Журавлев вымученно улыбается и целует мягкую руку ведьмы, негласно благодаря ее, а потом выпрямляется и отвечает что-то, мол, он всегда рад видеть Веру Игнатьевну в своей квартире, что она может остановиться у него, но женщина останавливает его властным жестом.

–У тебя, мальчик мой, есть другие дела.

Саша послушно кивает и закусывает губу, опять чувствуя, как его затягивает в пучину вины. Он с трудом отряхивается от этих мыслей и берет в руки свой телефон, лишь пару секунд размышляя перед тем, как разблокировать его.

Ленка сначала не поверила, что Саня, позвонивший ей в такую рань и с такой просьбой, трезв, но, мгновениями позже, вытягивает из друга обещание все потом рассказать и с радостью соглашается встретить старую ведьму на вокзале, давая парням возможность побыть наедине. Олеся, услышав, что Журавлев на похороны придет, сухо благодарит его за понимание и кладет трубку. А Саша даже ничего на это не отвечает: девушка уже пролила все слезы.

Занимаясь делами, парень бродит по всему дому, но все равно старается не шуметь, чтобы не разбудить спящего юношу, а ближе к одиннадцати утра, он осторожно заглядывает в комнату и, обнаружив, что муж его уже не спит, опять ложится рядом с ним, крепко сжимая в объятиях.

Марк спит сладко-сладко, забывая о тяготящих его мыслях, позволяя побыть себе счастливым хотя бы пока спит. И ему снится что его любят, что им дорожат, что на него не кричат, в конце концов, не срываются и не обвиняют в том, что он эгоист и лезет туда, куда не просили.

Марк просыпается с улыбкой, но в то же мгновение она сползает с его лица, и он продолжает бездумно лежать, форсируя свои сны, совершенно не желая возвращаться в реальность, жестокую и такую холодную к нему.

Саша возвращается, и Марк даже не замечает вторжение в свое личное пространство, а когда наконец-то муж подаёт голос, запоздало кладет свои руки на его, не сильно сжимая под пальцами кожу.

–Я позвонил Олесе, – Журавлев утыкается носом в плечо юноши, - Похороны будут десятого числа, если ты свободен, то сходи со мной, пожалуйста.

Саша тянется было за поцелуем, но потом опускает голову назад, понимая, что не заслужил даже объятий. Маркус не обнимает его в ответ и от этого становится еще больнее, но Журавлев не отпускает любимого, боясь, что тогда все точно рухнет.

–Пожалуйста… – опять шепчет он, – родной, я исправлюсь, дай мне шанс…

–Конечно я с тобой схожу, что за вопрос. – Все таким же немного хриплым голосом отвечает, и прокашливается, желая вернуть в него нотки жизнерадостности, но, кажется, это бесполезно. – Тебе не за что извиняться, я люблю тебя и не обижен.

Марк поворачивается на бок, сгребая любимого в объятия и пытаясь выдавить из себя искреннюю улыбку, зная, как Журавлев ненавидит его дежурную вежливую. Но долго тужить лицо ему не приходится, ведь он утыкает мужа лицом в свою шею и замирает так, стараясь насладиться близостью, уверяя себя, что какая разница, любят ли его, если он рядом с объектом своей любви и тот позволяет делать с собой практически что угодно.

Парни ещё немного так лежат, Марк стараясь впитать в себя как можно больше присутствия Саши, а тот, кажется, надеясь, что юноша вот-вот встанет с постели, улыбнется, как он всегда это делал, и вновь впустит в жизнь Журавлёва яркие краски.

Но Марк почти не улыбается. Лишь вежливо благодарит Сашу за помощь в сборе вещей, слабо улыбается, когда тот целует его в висок, кивает, когда любимый ставит ему завтрак, в принципе, ему кажется, что он ведёт себя обычно, разве что, куда более молчаливо чем когда бы то ни было.

Марк вежлив. Саша замечает это мгновенно и от этого его начинает мутить. Вежливость юноши – защитная реакция, и он защищается от самого Журавлева. Потому что он перегнул палку. Потому что он сделал больно. Сердце Саши обливается кровью каждый раз, когда он прикасается к юноше и тот не отзывается на эти прикосновения, он не отвечает на нежные улыбки, он, кажется, даже не видит их, он абсолютно все время ведет себя, вроде бы, как обычно, но совсем без чувств. И в этом виноват Саша.

Ему было очень больно смотреть на это, осознавать, что он не может сделать любимого человека счастливым, что он… что он любит неправильно. Или, может быть, Марик все это время смотрел на него через розовые очки? От этой мысли все становилось на свои места, но Саше становилось так худо, что он отметал ее куда подальше. Потому что, если это правда. То теперь розовых очков нет, и Марик будет несчастлив. А все почему? Потому что Саша расслабился. Посчитал, что может перестать наступать на горло своему сволочизму, что может перестать строить из себя того, кем он не является.

Дорога обратно в Москву была тихой, как и сборы. Марк слушал музыку, копался в телефоне, потирался щекой о плечо Саши, напоминая, что он рядом и всё ещё его любит.

Дома же их ждал неприятный сюрприз — растение, в колбе, подаренное Марком, а точнее его мамой, не пережило отсутствие Саши дома и постепенно, но очень уверенно, умирало.

–Очень жаль. – Почти без эмоционально резюмирует Марк, наблюдая за реанимационными действиями, которые, кажется, с дрожащими пальцами оказывал растению Журавлёв. – Да ладно тебе, я тебе ещё одно такое куплю, если оно тебе понравилось.

Маркус отмахивается от лишних хлопот, прикидывая, сколько оно может стоить, и уже мысленно заказывая новое, но Саша, кажется, с этим совершенно не согласен.

–Да дело не в деньгах! – Отвечает Саша, чувствуя, как у него в горле встает ком. – Это растение, оно…

Журавлев хотел было сказать, что этот цветок ассоциируется у него с юношей, но прикусывает себе язык. Марк может это неправильно понять, да и вообще, возможно, он считает все эти ассоциации глупостью.

–Оно просто мне очень дорого. – сипло добавляет он и уныло касается увядшего цветка, надеясь, что экстренный уход поможет. – Черт, Марк, что с тобой случилось вообще? Мы можем поговорить?

Саша поднимается на ноги и подходит к юноше вплотную. Он хотел было взять его за руку, но силы словно резко покинули его и руки бесполезными отростками остались болтаться в обычном положении. Как же Саша ненавидел себя за это.

–Пожалуйста, солнце, мы же взрослые люди. – Блять, он не умеет успокаивать, он делает хуже, – я уверен, что если между нами не будет недосказанности, все будет лучше, малыш, ну посмотри на меня…

Саша наклоняется к мужу, чтобы заглянуть ему в глаза, но тот отводит взгляд, и Журавлеву от этого становится больно, очень-очень, и он выпрямляется, послушно отходя от юноши, раз он этого хотел.

–Я, – голос Саши садится, – прости…

Саша начинает говорить и Маркус закусывает изнутри губу, лишь бы не разразиться жалобами и проклятиями. Не может же он начать кричать на него за то, что тот его не любит, верно? Любовь — это не то, что можно приказать делать или купить, ему ли не знать.

Марку не нравится, что Саша начал этот разговор, что подошел и заглянул в глаза, он не хочет это начинать, потому что тогда придется рассказать обо всем, что он думает, а ему было стыдно за эти мысли. Расстроился, как девчонка, ебет Журавлеву мозги своим поведением, вместо того чтобы улыбнуться и сказать, что все хорошо... А впрочем, почему нет? Его семейство всегда умело мастерски лгать, чем он хуже?

Маркус выдыхает, прикрывая глаза и улыбается, поднимая взгляд на любимого. А внутри все холодеет от того, насколько это выверенное вранье, насколько искренне он улыбается, не чувствуя при этом ничего, кроме желчи во рту. Юноша делает шаг навстречу Саше, берет его за руку и крепко обнимает, прижимаясь к любимой груди.

–Ты меня прости, я, наверное, очень устал, – с облегчением выдыхает, потираясь щекой о любимого, и даже забываясь в этом на пару мгновений, но горький привкус во рту, как после сигарет, напоминает, что это умелое вранье. – Не забивай голову ерундой, все хорошо.

Марк отстраняется от него, поднимая голову и заглядывая в глаза, и, встав на цыпочках, нежно целует любимого, скользнув одной рукой вверх и погладив того по щетинистой щеке.

Он так нежно и так искренне его любит, в груди начинает болезненно щемить, но Марк и глазом не ведет, глядя на своего любимого и нежно, успокаивающе, улыбаясь. Саша достаточно страдал, Маркус хочет и может делать его, если не счастливым, то хотя бы спокойным, делать его жизнь комфортнее и радостнее. И он вновь забывается в этом, целуя любимого ещё раз и после вжимаясь в его грудь, уже действительно любяще и радостно, заигравшись и обманывая самого себя. Юноша тихо посмеивается, сжимая Сашу едва ли не до хруста рёбер, и сбивчиво шепчет: «я люблю тебя, безумно люблю».

И ему становится уже жалко этот цветок, он понимает, что полез не в свое дело, что не надо было заставлять Сашу никуда ехать и, не сделай он этого всего, их бы отношения были прежними, да? Скорее всего. Но Марк рад обманываться. Он знает, что ждёт его впереди, какую жизнь хочет и уготовил ему отец, и поэтому сейчас он делает то, что ему вздумается, пусть это и приносит страдания. Зато они искренние, настоящие и его, а не навязанные окружением и семьёй.

Саша не верит. Черт возьми, он знает своего мужа как облупленного, Марик не мог устать от поездки на дачу, он не устает от такого. Но юноша улыбается ему, так нежно, крепко обнимает, и Саша так хочет поверить ему, что становится больно. Журавлев грустно выдыхает и обнимает мужа в ответ, покрепче прижимая к себе и надеясь, что он почувствует, как сильно Саша его на самом деле любит. Просто не может показать это. Боится.

–Я тебя тоже, малыш.

Вроде бы все как обычно, но Саша чувствует себя невероятно пустым. Прикосновения юноши вызывают у него приступ незаглушимой вины, но не касаться его он не может. Привык. И Саша продолжает касаться его еще некоторое время, но потом, обнаруживает, что юноша унес подушку в свою комнату, перестает. Походу, пришло время уйти.

Саша думает об этом, развалившись у себя на кровати и куря бог знает какую сигарету. Пришедшая мысль была настолько им ожидаема, что парень горько улыбается. Повеселились и хватит. Юноша и правда заслуживает большего, Журавлев только тянет его на дно, Марику будет легче без него.

Он впервые за много недель засыпает в одиночестве.

–Хорошо, я не расстроен. – Спокойно отвечает он, заваривая себе кофе, когда юноша говорит ему, что не сможет пойти вместе с ним, что ему нужно в универ.

Саша правда не расстроен. Уже. Этой ночью он выплеснул из себя абсолютно все эмоции. На сегодня уже не осталось. Парень чуть морщится, задевая рукой что-то, и чувствует, как ткань свитера прилипает к свежим ожогам на предплечье. А юноша даже не замечает этого, хотя, вроде бы, он смотрел на него.

А Саше даже не больно. Он не целует «мужа» (может ли он его так называть?) перед выходом, не берет с собой ингалятор, зато берет кошелек. Он вряд-ли переночует сегодня дома.

Как он добирается до кладбища, остается для парня загадкой, он приехал туда как-то на автомате. Краем глаза Журавлев замечает Веру Игнатьевну, идущую за руку с Олесей, но он даже не подходит к ним. Просто говорит выученное «сожалею о твоей утрате» рыдающей матери и закуривает в стороне, с унынием наблюдая за тем, как к гробу подходят люди.

Если пройти двести метров на северо-запад, прямо мимо полуразвалившейся статуи, то можно попасть на кладбище с безымянными могилами. Там пройти семнадцать шагов вправо и можно наткнуться на пустое надгробие, утыканное бычками вишневого ричмонда. Саше не хватило тогда денег на хорошие похороны или надгробие, он даже не пришел на саму «церемонию», но он украсил могилу по-своему.

А любил ли он Артема вообще? Испытывал ли такие же чувства, которые испытывал к Маркусу? Желал ли измениться, признавал ли свою вину? Ответа на этот вопрос он уже не имел.