Марк слушает его слова а внутри все закипает. Это он виноват, что все так получилось? Это он на себя наорал? Это он дал понять, что его не любят? К черту этого Сашу, к черту эти отношения, к черту всю эту свободную жизнь. Отец был прав, так как хочет он — будет лучше для самого Маркуса.

С этими мыслями он проваливается в пьяный сон. Короткий, но крепкий. А просыпается он с ужасной головной болью, дерьмом во рту, и осознанием произошедшего. Что он натворил, мать твою?!?! Юноша садится в постели и зарывается в волосы пальцами, судорожно восстанавливая подробности прошедшей ночи. Чертов Джастин, он весь вечер кружил вокруг него, рассказывая, как весь семестр мечтал об этой ночи, как он полюбил его и хотел наконец-то стать друг другу ближе, чем просто поцелуи. Надо что-то делать…

Первым делом он прошёлся по квартире. Конечно, Саши нет. Он даже не удивлен, прекрасно зная где его возлюбленный. А может ли он так его называть? Конечно, может. Это же не он по-скотски рушил их отношения.

Закинув аспирин в стакан, Марк дождался пока он растворится и выпил залпом. Надо ехать к Ленке. Надо приехать и все объяснить, надо, блять, поговорить! Они взрослые люди, они поймут друг друга. Простит ли Саша ему его слабость? Марк не был в этом уверен, но надеялся.

Быстрый душ, короткие сборы, щелчок замка и он едет по адресу. Решено было не звонить, да и он абсолютно уверен что Саша не возьмёт.

Дверь ему открывает Лена и замирает, на мгновение, а потом впускает.

–Привет.

–Привет. – Цветной вихрь совсем не такой как раньше, но и Марк тоже.

Саша валялся в одной из комнат, опоянный какой-то очередной настойкой, и совершенно не подавал признаков жизни, кроме презрительно сморщенного лица. Он перед ним не извинился, зная, что Саше не нужны извинения. Хрипнув моментально севшим голосом, Марк начал издалека, заговорив ещё про их прошлую ссору. И он рассказал, как ему было обидно и больно, и как он не хотел лезть в его отношения с родителями, но он волновался, и все равно полез. Не из-за какой-то иллюзорной мечты что Саша с ними помирится, а просто потому, что не мог быть в стороне. Он рассказал ему и о том, что почувствовал на даче, как стал резко опять никому не нужным. Как пытался наладить их жизнь опять, и как ему это не удавалось, ведь его постоянно преследовала тень Артема, и он даже не мог понять, как может соответствовать ему, чтобы Саша хоть немного столько же любил его.

Марк не заметил как по щекам потекли молчаливые слезы, от которых голос даже не дрогнул, не заметил как Саша все же поднялся и обнял его, крепко прижимая к себе крепко-крепко, бормоча что-то ему в ухо, и не заметил как с силой сжал его в ответ, продолжая говорить обо всем, что чувствовал все это время. Он извинялся как в бреду, за свою дуратскую измену, за свое идиотское поведение, за весь этот происходящий дурдом. А внутри становилось легче, будто он тащил на плечах непосильную ношу и наконец-то скинул.

–Поехали домой, Саш? – Примерно через час мокрых и теплых объятий спросил Марк, а Журавлев наклонился и поцеловал его. Неужели все налаживается? Неужели у них будет охуенное лето для них двоих?

Ленка собирает им с собой каких-то своих домашних булочек, и выглядит куда веселее, узнав, что они решили свой конфликт и едут домой.

Саша под каким-то природным транквилизатором, он пьян и счастлив, голоса в его голове что-то радостно поют, он сжимает юношу изо всех сил и утопает в нем, жадно вдыхая родной запах и мечтая просто растворить его в своем сердце. Он не может сейчас правильно сложить свои мысли, все это ему кажется невероятно правильным, он от всего сердца прощает юноше измену и послушно кивает, когда ему предлагают пойти назад домой. Журавлев боится отпускать горячую руку Маркуса, он продолжает крепко сжимать ее, продолжает наклоняться за короткими нежными поцелуями, даже когда ему в руки впихивают милую корзинку с булочками и Ленка мельком чмокает его в щеку на прощание.

Небо ему кажется таким безумно голубым и бездонным, что Саша смотрит только на идущего рядом юношу и чувствует только как все возможные прекрасные чувства концентрируются в его сердце. Эти чувства такие прекрасные, что парню невероятно хочется поделиться ими с Мариком, но в голову ничего не приходит и Журавлев смущается своего неловкого лепета, заставляя юношу улыбнуться.

В метро Марк встаёт в уголок возле дверей, а Саша встаёт перед ним, даже, пожалуй, слишком близко, чем они позволяли себе на людях, но Маркус искренне наслаждался, ведь Журавлев наконец-то, пусть и ломано, но пытался объяснить ему свои чувства. И выглядел ужасно мило, стесняясь и подбирая слова, совершенно к подобному не привыкший.

Марк отвлекается на какой-то шум в середине вагона, Саша вместе с ним и моментально льнет в нему, заставляя юношу только испуганно охнуть.

Окружающий мир погас. А потом вновь появился, но совершенно не такой, каким его запомнил Марк.

–Саш? – Прохрипел юноша, понимая, что обнимает своего мужа, который всё ещё был без сознания.

Маркус откашлялся от пыли, выпуская любимого из объятий и поднимается на руках, чувствуя, как предательски дрожат локти. Повсюду была пыль, мусор, и… к нему только сейчас вернулся слух, кричали и стонали люди.

–О, Господи, Саша! – Он бросается обратно к любимому, тормоша его лицо, а потом, понимая, что может сделать хуже, отпрянул. Вспомнив про первую помощь, он сначала осмотрел себя, с удивлением понимая, что отделался ушибами и ссадинами, а потом Сашу. По спине Марка пробежал холодок.

–Боже, нет-нет-нет-нет-нет-нет…! – Затараторил юноша, дрожащими руками снимая свой ремень и с ужасом наблюдая как под Сашей расползается кровавое пятно. Господи, он же и так бледный, ему нельзя терять кровь!

Справившись с ремнем, он осторожно продевает его через бедро Журавлёва и пытается затянуть, но руки так предательски дрожат и совсем не имеют сил. Марк расплакался в отчаянии, черт, только что же все было хорошо!

Нет. Надо взять себя в руки, слишком многое на кону, от него сейчас слишком многое зависит. Марк опять пытается затянуть ремень, чтобы перекрыть артерию, но у него опять не выходит и он, поддавшись инстинктам, упирается ногой в бедро любимого и дёргает. И ему удается, ремень затягивается и застёгивается. Марк смотрит на время на своих разбитых часах и старается запомнить его.

Саша болезненно стонет, вздрагивает, зовёт его по имени и, будто не видя ничего перед собой перебирает руками, ища Маркуса. Юноша наклоняется к нему, прижимаясь окровавленными губами к его щеке, и поглаживая такими же окровавленными руками его по волосам, стараясь успокоить.

Журавлев хрипит и стонет, пытаясь то позвать Марка, то схватиться за перетянутую ногу. А Волк младший только и шепчет ему на ухо, что он рядом, и успевает перехватывать любимые длинные слабые руки, не давая сделать себе еще больнее.

А потом Саша падает во тьму. Падает во тьму и думает, что он уже умер, все его тело вспыхнуло адской болью, словно… Он даже не мог найти сравнения. Голова кружилась еще сильнее, в ушах звенело, ему мерещилось, как кричали и рыдали люди, ему мерещился голос Маркуса. Сердце бьется как сумасшедшее, пропуская удары и разрывая ими грудную клетку, Журавлеву кажется, что он в аду, но он все равно кричит и ищет юношу в этой темноте.

Через некоторое время в тоннель метро спустились спасатели, но к тому моменту Саша совсем перестал подавать признаки жизни, даже когда юноша отстранялся от него. Жертв теракта было неимоверно много, людей, которые стояли в середине вагона, просто разорвало взрывом. Но живых было больше и вскоре машины скорой помощи совсем переполнились. В этой суматохе спасатели вывели Маркуса, как менее пострадавшего, наружу быстрее чем Сашу, от чего юноша потерял его.

Юношу быстро, но тщательно осмотрели и отправили домой, посоветовав связаться с родственниками. Вместе с ним таким образом было отпущено еще достаточно много людей, а вот остальных, кто был еще жив, развезли по ближайшим больницам, заполнив их до отказа.

Саше не повезло – паспорта у него с собой не было, из личных вещей – разбитый вдребезги телефон и корзинка с булочками, ничего, что помогло бы определить его личность. Взрывом парню почти оторвало ногу, мертвое мясо болталось, держась на не до конца разорванных связках. Возможно, его ногу можно было сохранить получше, но Маркус нашел возлюбленного, методично объезжая все больницы и показывая его фото, слишком поздно.

Обвитый проводами и трубками, Саша лежал на кушетке в общей палате с такими же безымянными гражданами, похожий скорее на труп, чем на живого человека. Уставшая санитарка положила руку на плечо побледневшего юноши и чуть сжала его, словно желая поддержать. Но говорила она абсолютно обратное.

–Не приходит в себя уже второй день, если отсчитывать от конца операции, - на недоуменно-испуганный взгляд, женщина покачала головой, – бедняге почти оторвало ногу, родственников у него, судя по всему, нет, у врачей не было выбора — нужно было ампутировать, иначе он истек бы кровью.

Марк в ярости, рвет и мечет, когда ему не говорят, где Саша, и когда он в десятой больнице не может его найти. Он рискует разбить машину из каршеринга, и точно нахватал штрафов. Но ему плевать, когда он наконец-то находит свое чудо. Он в ярости, что Саша в таких условиях, но быстро вспоминает, что чтобы тебя положили в другую больницу, надо, как минимум, принадлежать семейству Волк.

Сейчас нельзя давать слабину, поистерить можно и позже. Марк глубоко вдыхает, беря себя в руки, и подходит к мужу, стараясь проглотить подкативший к горлу ком, а заодно и унять дрожь во всем теле. Без сознания... Уже два дня. Значит, он не знает, что Марк слишком долго его искал. Уже хоть что-то.

Санитарка решает оставить их в покое, видя, как постепенно зеленеет юноша, а Маркус, наконец-то оказавшись хоть в какой-то определенности, вспоминает что не позвонил матери.

Конечно, мама испугана до чертиков, сначала вообще не слышит, что он в порядке, спрашивает лишь, в какую больницу его определили, но, постепенно успокаивается, и понимает, что все совсем не так, как в прошлый раз.

Она приезжает за час, а с ней Роберт. Елизавета Александровна, жуя губы, погладила Сашу по щеке, потом крепко-крепко обняла сына, велев быть сильным и, извинившись, ушла решать вопрос перевода Журавлева в другую больницу.

–Что ты здесь делаешь? – Проводив маму взглядом, Марк смотрит на младшего брата, совсем не добро, напоминая о своих обещаниях, а тот пятится, поднимая руки как под прицелом.

–Я был с мамой, когда ты позвонил, успокойся, чувак. Я хочу помочь. – Дождавшись, пока брат сменил гнев на безразличие, Роберт продолжил: – у нас на полигоне есть парень без ноги. У него протез, и он на нем бегает быстрее чем я, и номер его врача я уже спросил. Возможно, скорее всего, Саше не придется ходить с костылями.

Маркус слушает его, а внутри теплится надежда, что так и будет, что все будет, пусть не хорошо, но хотя бы терпимо. Он и близко не знал, как Саша отреагирует на потерю ноги, с его-то любовью к саморазрушению...

–У меня нет столько денег. – Марк качает головой из стороны в сторону и пожимает плечами.

–Я вложусь. Если и моих не хватит, то попросим маму. Деньги не проблема, Марк. – Твердо говорит Роберт, подходя к брату ближе и сжимая его плечо в ладони. – Все получится, не отчаивайся раньше времени.

Он смотрит на Сашу, неуверенно и совсем украдкой касается его руки, и направляется в сторону выхода, говоря:

–Пойду кровь для него сдам, – и, махнув рукой, скрылся в коридоре государственной больницы. Марк благодарен ему за кровь, ведь его не берут, нельзя.

К вечеру мама сообщает что, когда Саша очнется, его обязательно переведут, но пока что этого делать нельзя. Марк спрашивает у нее как ухаживать за чертовым цветком, который так любил Журавлев, и не мог реанимировать, а потом, ее и Роберта, отпускает домой, поблагодарив.

Маркус остается с Сашей на всю ночь. Медсестры быстро оформили его как сиделку, и сбросили на него всю палату, останавливать капельницы, отвозить больных на креслах в туалеты, отвозить их на перевязки, носить им еду... Марку было не сложно, и так время хоть сколько-то бежало.

Саша очнулся посреди ночи. Задремавший на табуретке, головой на краю койки, Марк сразу это понял, ведь парень крупно вздрогнул, а потом сдавленно застонал.

–Тише-тише, я здесь, ты в больнице, сейчас ночь, – юноша, еще сам толком не проснувшийся, подскочил и прижался своим лбом ко лбу любимого, держа его лицо в ладонях и шепча в губы, чтобы никого рядом не побеспокоить. – Все хорошо, родной, все хорошо.