Саша падает в пустоту бесконечно долго, ему кажется, что все это сон, что он проснется, когда едва ли коснется земли, но земля все никак не появлялась. Саша летел один, слушая лишь оглушительную пустоту, но иногда ему казалось, что кто-то пролетает мимо, гораздо быстрее и стремительнее. Возможно, это все просто плохой сон. Он летит еще очень долго, но одновременно ему кажется, что прошел лишь миг, и вот он уже видит конец, но не долетает до него, словно какая-то неведомая сила вырвала его из сна.

Саша вздрагивает всем телом и пытается резко сесть на кровати, как всегда делал после кошмаров, но все его тело лишь вспыхнуло адской болью. Мир перед глазами поплыл, собственное тело вдруг начало казаться чужим, неполноценным. Парень болезненно стонет, но сразу же замолкает, когда, словно сквозь вату, к нему в черепную коробку пробивается заботливый голос Марка.

–Марк, – голос Саши звучит бессмысленно, словно сам парень еще не очнулся, но моментом позже он становится прежним, только вот очень слабым, – Марк.

Журавлев, кажется, знает только имя возлюбленного, ибо он повторяет его еще с десяток раз, шепча, тихо-тихо, в искусанные губы возлюбленного, как умалишенный. Он хочет поднять руки, чтобы положить их поверх ладоней юноши, но те остаются бессмысленными отростками лежать на кушетке. Саша почти не чувствует их.

–Марик, что произошло? – все так же шепчет он, безуспешно пытаясь пошевелить руками, – что со мной?

Мир перед глазами так же плывет, на губах остается соленый привкус, Журавлев невольно облизывает их, юноша много плакал. Постепенно парень начал паниковать, будучи совершенно не в силах пошевелить ни одной конечностью. Все его тело словно горело синем пламенем, от боли страшно хотелось плакать, но даже слез у Саши сейчас не было. Юноша начал шептать еще нежнее, влажно зацеловывать лицо возлюбленного, говоря что-то совсем неразборчивое, только чтобы парень успокоился. Постепенно пульс Журавлева опять упал, и парень без сил прикрыл глаза, еле заметно сжимая руку юноши.

Саша лежал так минуты две, стараясь разобраться в своих мыслях, изо всех сил игнорируя ощущение, словно его тело было разорвано на тысячу кусочков и вновь было собрано. Внезапно у него появились силы, чтобы сжать ладонь юноши.

–Марик, – голос Саши дрожал, а сам парень был серым от ужаса, юноша впервые видел его настолько испуганным, – Марк, моя нога… Она… она не болит… Это единственное, что не болит, почему!?

Саша сбивчиво и быстро-быстро дышал, прибор, отсчитывающий пульс, начал громко пищать, оповещая всех санитарок о том, что пациенту нужна помощь, а парень неимоверным усилием опустил свою голову, чтобы посмотреть на ногу, не слушая уговоры юноши этого не делать.

–Эм, чувак, где моя нога? – подозрительно спокойно спросил Саша

Секундой позже он истерически засмеялся. Не в силах отвести взгляда от обрубка собственной ноги, обмотанного бинтом, Журавлев громко смеялся, а по щекам у него текли слезы.

- У меня, вообще-то, была очень хорошая нога, - сквозь истеричный смех кричал Саша, с каждой секундой все сильнее ускоряясь, пока его слова не превратились в нечленораздельное бормотание, – у меня их было целых две, мне-обе-очень-нравились, почемууменятеперьтолькоодна...

Маркус не говорит, что произошло. Только шепчет-шепчет и шепчет, что он рядом и что все будет хорошо, что они вместе и они живы, но где-то на краю сознания он понимает, что Журавлев его не слышит. Но он надеется, что хотя бы знакомый голос его успокоит. Но нет...

Марк лепечет что все хорошо, пытается остановить Сашу он тот все равно посмотрел. И у юноши начинает щемить сердце от этого истеричного смеха и от, в принципе, логичных слов, но такие невменяемых.

Он боится, что все зайдет слишком далеко. Поцеловав любимого, просит подождать две минуты и убегает за сестрой. Возвращается Марк очень быстро, опять хватая Сашу за руку, все еще истерично смеющегося, рискующего перебудить всех соседей, и наклоняясь к нему, шепча в губы что-то невразумительно-успокаивающее. Ага, конечно, поможет это ему.

Через три минуты к ним спешит сестра с уколом, увидев который, Саша начинает ругаться и брыкаться, говоря, что не позволит им себя вырубить, но женщина делает проще, просто воткнув иглу в бутылку с капельницей, и Журавлев довольно быстро засыпает.

–Пока система капает, он точно будет спать. Предлагаю не медлить и переводить его, если хотите. – Говорит она, и уходит.

Марк согласен с ней, в сознании его любимый еще долго, наверное, будет вести себя не совсем нормально, а поэтому он, посидев с пару минут, чтобы успокоиться, звонит Роберту.

Через час он и мама уже в больнице, еще через час приезжает специальное авто с медиками, и уже через три они укладывают его на новую койку, которую Елизавета Александровна заранее заправила пестрым постельным бельем.

Знакомая палата. Не та, в которой лежал Марк, но точно такая же. Леди Волк уезжает домой, а Роберт едет к ним в квартиру, чтобы собрать хоть какие-то шмотки и этот цветок. Марк только рад что за три дня ни цветок, ни Мурзик не сдохли, ведь он там почти не появлялся.

Под утро система, капающая в Журавлева транквилизатором, закончилась, и закончилась энергия Маркуса, ведь он опять заснул головой на, теперь уже куда более мягкой, койке. А Роберт, решивший никуда не уезжать, заснул на кушетке, тоже мучимый нервами и переживаниями. Хотя сейчас, и Марк и Роб были несколько рады, что все так получилось, и они могли в полной мере поддержать друг друга.

Через два, может три часа, их обоих будет Журавлев, вновь нелепо хихикающий и рассматривающий свою культю, пытаясь заглянуть под бинты, с дуру.

–Эй-эй, родной, не надо так делать. – Марк пытается полюбовно остановить его руки, но худые пальцы настойчиво выскальзывают, продолжая ковырять повязку, поэтому ему самому приходится быть грубее и настойчивее.

А поняв, что посмотреть ему не дадут, Саша смотрит сначала на Марка, потом на Роберта, а потом вновь на Марка, и говорит: «Скажите, что это такая тупая шутка». Братья сами неуверенно переглядываются, а Маркус чувствует вновь подступающий к горлу ком и, вернув свое внимание Саше, медленно качает головой из стороны в сторону, пытаясь не отвести взгляд. Он чувствовал себя виноватым в произошедшем. В конце концов, если бы он не натворил хуйни, им не пришлось бы ехать от Ленки, и ничего бы не произошло.

–Пиздец... – С присвистом выдыхает Саша, откидываясь на подушку и мгновенно морщась от боли. – Пиздец.

С того момента парень был куда спокойнее, была эта заслуга транквилизаторов или мгновенно изменяющегося настроения, но Саша вообще перестал трогать свою ногу. Да и шевелиться в целом. Он с унынием наблюдал за тем, как Марк с его братом хлопочет около его койки, и даже не отреагировал должным образом на Роберта. Просто отвел взгляд.

У Саши не было особого диагноза, помимо ухудшающегося хобл, однако он потерял слишком много крови и, как оказалось, из второй ноги извлекли не все осколки от той бомбы. Парню было постоянно больно, но морфий ему не ставили, ибо где-то откопали справку о том, что он лечился от наркозависимости. Медсестра сказала это не при нем, но когда юноша попытался объяснить Саше это по-другому, тот просто поджал губы и раздраженно перебил возлюбленного.

- Да знаю я, все потому, что я наркоман.

Вечером того же дня больница пережила штурм разноцветного урагана в лице Лены, притащившей с собой Меланхоличную Леди и апельсины. О том, что девушка штурмом попала в палату к Саше, Маркусу рассказал совершенно растерянный Роберт. Когда юноша подошел к палате, Ленка уже выскочила наружу, выглядя куда серьёзнее чем обычно, но все ещё с искрой в глазах.

–Санька теперь не в настроении, прости, – быстро бросила она Маркусу и, взяв Меланхоличную Леди под локоть, упорхнула прочь.

Когда Марк зашел в палату, то он чуть ли не всем телом почувствовал, как Саша разъярен и расстроен. Весь перемазанный ядовито зеленой помадой, которой пользовалась девушка, он сверлил злобным взглядом потолок, всю свою злость выражая лишь сведенными к переносице бровями и чуть подрагивающими пальцами.

–Она сказала, что все не так уж и плохо, – пожаловался он.

Сашу, помимо Маркуса и его семьи, никто больше не навещал. Лену в больницу после штурма больше не пускали, а семья его даже не знала о произошедшем. Журавлеву одновременно было приятно, что хоть на этот раз юноша послушался его и бросил попытки связать его с семьёй, но одновременно ему было очень грустно от этого.

–Я хочу курить, – с мольбой произнес он, надеясь, что юноша хоть на этот раз отступит.

Журавлеву не давали сигареты уже пятый день, от чего он становился все раздражительнее и раздражительнее. В отличии от Маркуса, он ничуть не скрывал, как ему херово и что сейчас он хочет просто помереть, лишь бы перестать находится в этой чертовой агонии.

–Марк, жизнь дерьмо, мне отхуячило ногу и мне больно двадцать четыре на семь, – голос Саши был хриплым и слабым, – одна сигаретка! Пожалуйста, я же не многого прошу, она не навредит.

Марк поставил цветок в колбе поближе к Саше, надеясь, что тот хоть немного будет поднимать ему настроение, ведь растение оживало, и под уходом от Марка, и под нежными руками его матери, стабильно заезжавшей каждый день, привозя для Журавлева какие-нибудь легкие супы или каши. Роберт побыл с ними два дня, а потом исчез, пообещав брату сделать все, чтобы у Саши был лучший протез. И им теперь оставалось только ждать.

Курить в палате нельзя, надо везти этого придурка в кресле на улицу, а Марк боялся сделать ему больно. Тем более его чертовы легкие опять начали хрипеть, потому что Сашу готовят к еще одной операции по удалению осколков, а таблетки могут смазать хренову картину. А, хуй с ним.

–Ладно, но тебе придется терпеть... – Маркус нервно выдохнул, подкатывая к койке кресло, и такими же нервными дрожащими руками сначала обнял любимого, а потом потянул. Саша вроде и был готов, но, когда его тело стало подниматься, зашипел и сильно вцепился в плечи юноши, оставляя, кажется, красные бороздки.

Это и для самого Марка было пыткой, и вовсе не от того, что, пытаясь перетерпеть, Журавлев царапался и кусался, а от того, что тому было настолько больно, что он царапался и кусался. Но у них получилось. Юноше показалось что он устал сильнее, чем уставал за свои многочасовые тренировки.

Сняв капельницу со стойки и воткнув жердь в кресло, он укрыл любимого легким, но плотным, пледом и повез на улицу.

–Аккуратнее ты с блядской капельницей, оторвешь же. – Заругался Марк, когда Саша, дожидаясь закуренной юношей сигареты, поднял руки и дернул за трубки.

Отдав сигарету, Маркус осторожно, чуть ли не теряя сознание, поправил все, и сам закурил. За эти дни он курил столько, сколько не курил за всю жизнь. Сев перед мужем на корточки, он попытался заглянуть в глаза.

–Саш, я знаю, что это не тоже самое, но у тебя будет лучший протез, я тебе обещаю.

Но Журавлев его, казалось, не слушал, жадно затягиваясь сигаретой. Выкурив по две, было решено возвращаться. Если кто-нибудь увидел бы, Марку влетело бы это в копеечку.

Вечером этого же дня их ошарашили тем, что в шесть утра будет операция, и надо подготовиться, а в шесть утра ошарашили тем, что она будет под спинальной анестезией. И утром Марк хотел сбежать из палаты, но не позволил себе, присев перед лицом Саши, и держа его за руки, пока тому вводили препарат в спинной мозг. Честное слово, он был на грани либо обморока, либо истерики, но сестры сказали, что после комы ему нельзя общий наркоз.

«Слава, блять, богу», – думал Марк, когда его не пустили в операционную, в качестве поддержки. Потому что он конечно же пошел бы, перебарывая все мыслимые и немыслимые страхи. У него в распоряжении оказалась пара часов и, уйдя на улицу, чтобы выкурить еще пару сигарет, Марк сел на лавку, перед больницей, и, наконец-то, позволил себе разреветься. Всего на пол часика, но так ему необходимых. А остальные полтора часа он потратил на то, чтобы смыть следы слез. И в палате он встречал Сашу уже с улыбкой, надеясь, что без осколков, тот перестанет мучаться.

–Смотри-ка, а эту решили оставить, – по-черному шутит Саша, когда его ввозят в палату после операции.

Анестезия еще не прошла полностью и боли вообще не было, от чего Журавлев был невероятно счастлив. Наконец-то он может хотя-бы нормально думать. Конечно, все еще он едва ли смотрел на свои ноги, будучи еще неспособным смириться с потерей, но сейчас, хотя бы, ему казалось, что обе ноги на месте, он просто их не чувствует. Медсестры проверяют капельницы, а потом, едва ли дождавшись пока их оставят наедине, Саша утягивает возлюбленного на свою койку, укладывая слева от себя, где, к сожалению, побольше места.

–Ты слишком много куришь, – говорит он, прежде чем взять Маркуса за лицо и нежно поцеловать.

Через пару минут юноша нависал над ним, не прекращая целовать, а Журавлев обвивал руками его шею, опасно сильно натягивая трубки. Саша не чувствовал боли, он так хотел насладиться этим моментом, так хотел, чтобы он никогда не заканчивался. Внутри все опять стянуло узлом, от чего парень сдавленно застонал в поцелуй.

–Не смей, блять, останавливаться, – шипит Журавлев, когда Марик отстраняется от него и обеспокоенно смотрит, – мы не целовались целую вечность, дай мне насладиться моментом.

Марк тут же льнет к нему обратно, прижимаясь своей грудью к его, но все еще держась на весу. Он целует любимые губы, облизывает, покусывает Сашин язык и шумно вдыхает его родной запах, пока не замирает, сдерживая слезы, так предательски подступившие от нахлынувших эмоций.

–Я так за тебя испугался... – Тихо-тихо шепчет, подрагивающим голосом, щекоча своими губами губы возлюбленного и опять целует, куда более нежно и трепетно, будто боится сломать.

И Марк целует его долго. Очень долго. Он несколько раз спускается на его шею, чтобы оставить пару засосов, и наоборот поднимается, чтобы Саша тоже мог пометить свою территорию. И лишь через час, может даже полтора, он опускается на постель рядом, осторожно поправляя капельницы, и закрепляя их так, чтобы они им не мешали. Маркус мурлычет Саше в шею, даже почти счастливо, осторожно поглаживает его там, где не больно, и вскоре они так и засыпают.