Маркус начинает всхлипывать, а у Саши сердце кровью обливается. Он покорно укладывается спиной на мягкую кровать и обвивает руками шею юноши, нависшего над ним. Нежные поцелуи, сначала в губы, а потом в шею, расслабили и Журавлев шумно выдохнул, наклоняя голову так, чтобы Марику было открыто больше кожи на шее. Парень очень надеялся, что юноша отвлечется от слез, ведь он так не хотел видеть, как Маркус плачет. Но руки Марика вдруг подгибаются, и юноша сильнее наваливается на Журавлева, начиная захлебываться слезами. И Саша лежит, оцепенев, не в силах взять себя в руки, обнять юношу крепче, успокоить его, пожалеть. Он даже не ответил ничего на истеричные извинения возлюбленного, ведь Марик застал его врасплох. Саша, пытаясь справиться с потерей конечности, машинально запихал болезненные воспоминания куда подальше в черепную коробку, чтобы не отвлекаться на самокопания.

Но сейчас он вспоминает абсолютно все. Измену, и его, и Марика, те отвратительные чувства, душащие его, тот животный ужас, когда он падал в пустоту и никак не мог остановить это. Журавлев запрокинул голову и закусил губу, чувствуя, как у него по щекам тоже потекли слезы. Он не рыдал от всей души, как Маркус, нет, он тихо лежал и просто смотрел в потолок, вцепившись в спину юноши. Он даже не дышал, он вообще не умел плакать. Как же, черт возьми, ему хотелось сделать так же. Так же зареветь, так же выпустить все накопленное, он так хотел быть таким же свободным в эмоциях как Марик.

В какой-то момент юноша полностью придавил Журавлева своим весом, крепко обнимая его и продолжая плакать. К тому моменту у самого Сани слёзы уже кончились, хотя плакать все ещё хотелось.

–Эй, детка... – Парень начал осторожно гладить плачущего мужа по волосам, – ты ногу придавил мне

Слова возымели нужный эффект, Марик сразу же отвлекся, начиная хлопотать и пытаться лечь так, чтобы Саше не было больно, а тот лишь подтянул юношу к себе, крепко обнимая руками и закидывая на его поясницу здоровую ногу.

–Все, чшшш... – Журавлев прижался щекой к соленой щеке Маркуса и сжал его в объятиях еще крепче, переворачиваясь на левый бок, чтобы ему было удобнее обнимать юношу. – Пожалуйста, детка, прекращай, я не могу слушать как ты ревешь тут из-за меня. Ну, изменил и изменил, теперь мы квиты, пожалуйста, хватит, ты у меня самый-самый лучший, я тебя люблю, не убивайся ты так, никто не мог предугадать, что все так обернется, ты точно не виноват в том... – парень вдруг запнулся. Почему он не может сказать «взрыв»? – ...Что произошло в метро.

Марк постепенно понемногу успокаивался, всхлипывая все тише и реже. На груди любимого было спокойно, умиротворяюще, а фонтан эмоций, которому он позволил грянуть, уже прошел, оставляя после себя легкость, приятную, такую как тогда, вечером в особняке Князевых, или как там их уже звали.

Маркус вздыхает, успокаивая дыхание, обнимает Сашу, после, приподнимается на локтях и стирает с любимых щек влажные дорожки.

–Я люблю тебя, очень сильно, – шепчет юноша, перед тем как слиться с Журавлевым в долгом и влажном, от слез, поцелуе. Марик бы, наверное, мог лежать так целую вечность, целуя Сашу и гладя руками, но становится мало воздуха, и он просто вынужден оторваться, чтобы не потерять сознание. Он смотрит несколько секунд в глаза любимого, а потом опускается, удобно укладываясь.

Какое-то время парни молчат. Марк шмыгает носом, Саша активно пытается скрыть свои шмыганья, и их пальцы переплетены, а большие поглаживают кисти друг друга, медленными широкими движениями.

–А знаешь, первый раз в седло я сел в пять лет. – Маркус вдруг погружается в далекое детство, и потом мыслей уже просто невозможно остановиться. – Мама тогда так смеялась, а я немного боялся. Правда, я почти ничего не помню... А потом, когда я стал уже постарше, лет в десять, она учила меня ездить рысью, галопом, дрессировать лошадей. Тогда и подарила Голда, через полгода, что ли...

Юноша притих, думая, о чем рассказать, а потом продолжил менее уверенно:

–В школе мне никогда не нравилось. Пока сверстники мерялись атласами, телефонами, портфелями, я думал, что это все такая бесполезная пыль на ветру. Нет, конечно, я благодарен родителям за такое безбедное, я бы даже сказал, чересчур сытое детство, но... Как-то никогда я не чувствовал, что это то, что действительно достойно внимания. Тем более моего. – С последних слов Маркус усмехнулся, чуть подвинувшись, съезжая с Саши на койку, удобно устраиваясь в объятиях. – Меня за это даже пытались травить. Ну, знаешь, как у детей бывает. Правда, мой отец, в итоге, был самым богатым родителем из всей школы, шутка ли, он сделал им ремонт на одно свое вложение, и ко мне перестали лезть, давая спокойно читать на переменах, или разговаривать с девочками. Забавно.

Марк ненадолго замолчал, пожимая плечами, а потом продолжил:

–Я всю жизнь нахожу общий язык с девочками. Я даже за одной красиво ухаживал, цветы, подарки, прогулки верхом. Но... Что-то не то. Я нахожу с ними общий язык, темы, мне с девочками не скучно, но с парнями все совсем по-другому. И... Нет, я бы никогда не назвал себя геем, я обожаю женские тела, – он опять усмехнулся, – особенно женские задницы.

Рука Марка юркнула под Сашу, сжав одну из ягодиц.

–С твоими сладкими булочками они все равно не сравнятся.

Получив поцелуй и смех, он продолжил:

–Но с парнями мне все равно всегда было проще, понятнее, легче. С первой влюбленностью мне повезло, он просто сказал, что его это не интересует. Со второй куда меньше, он ударил меня, хотел избить, но меня спас дежурный по школе. А третья... Третья это ты, и я боялся, что мне опять не повезло, ведь ты выглядел таким... Отстраненным. Я побаивался тебя первое время. Серьезный, взрослый, совершенно без уважения к окружающим. Только твое чистосердечное признание, которое ты мне выдал практически в первый день знакомства, дало мне уверенности, что я могу щеголять дома голым, и собирать на себе внимание, которого мне так не хватало. Но, если бы не ты, я бы ни за что тебе не признался, ведь отец меня отпустил, взяв с меня обещание не творить хуйни. За это он мне и влепил тогда, когда приезжал, решил, что я не сдержал слово. Хотя... Я ведь его действительно не сдержал. – Маркус замолчал, потираясь еще влажными глазами о любимое плечо, такое теплое и ароматное, он чувствовал себя самым счастливым человеком на земле.

Марик вдруг начинает рассказывать про свое детство, и Саша не может отделаться от мысли, какой он, сука, старый. Разница в семь лет вдруг начала очень давить, ибо, по простым расчетам можно было понять, что, когда Журавлеву было девятнадцать, юноше было всего лишь двенадцать. От этого у Сани по спине пробежали мурашки. Парень тряхнул головой, стараясь отвлечься от этой мысли и Марик, так кстати, схватил его за задницу, вновь не нарочно вытаскивая из нерадостных мыслей. Саша сразу же засмеялся, смотря в засиявшие глаза юноши и нежно поцеловал его, мысленно вновь благодаря за помощь, о которой мальчишка, кажется, даже не догадывался.

–Пхахах, никогда еще не получал такого описания, – смеется Журавлев, опять зарываясь холоднющими пальцами в по-прежнему идеальную прическу Марика. – Так значит ты специально меня провоцировал? Я же, сука, сразу просек, что твои богатенькие родители пидорасни не вывезут и не лез к тебе, а ты тут такой оказался.

Саша опять нежно улыбается, машинально ловя флешбэки, как отец Маркуса впечатал его затылком в шкафчик на кухне. Да, возможно, если бы Марик не появился в его жизни, то Журавлев сохранился бы получше, однако, к этому времени был уже мертв. Зато с ногой и без следов от ожогов на руках. Хотя если бы они не познакомились в тот день, Саня бы уже на следующий сиганул бы с крыши. Журавлев вздыхает, чувствуя нежный поцелуй на своей щеке – это Марик заметил, что его муж вновь начал мрачнеть от воспоминаний и решил привести его в чувства.

–Спасибо, солнце. – Саша нежно улыбается и продолжает портить юноше прическу. – Знаешь, я не особо помню, что у меня было в школе. Жил я не в очень благополучном районе, дети все были озлобленными, а в своей ориентации я усомнился в классе шестом, когда к нам в школу перешел Артем. Потом в моей ориентации усомнился весь класс и меня выкинули со второго этажа, – парень хмыкнул, – знаешь, кажется, я отделался только ссадинами, потолки в школе были до безобразия низкими. Мы с Ленкой и Артемом были одноклассниками, а с ней я дружил сколько себя помню. Короче говоря, именно Ленка нас и свела. Ну, немного странным способом, но свела. Сначала встречалась со мной, потом начала встречаться с Артуром, а в классе восьмом предложила встречаться всем в месте, когда мы все выяснили и Артем уже набил мне морду. Так все и покатилось. В девятом классе моего отца вызвали в школу, когда кто-то из одноклассников спалил, что я отсасывал Артему в туалете и тот мудак выгнал меня из дома. Потом я жил то у Ленки, то у Артема, а перед выпуском из школы Ленке подарили квартиру, и она предложила нам опять воссоздать тот тройничок из средней школы. Ни я, ни Артем против не были, как ты, наверное, понял по фотографиям у Ленки в квартире. Там мы, кстати, и жили. По сути, я никогда не заморачивался насчет своей ориентации. Кто предлагал, с тем и спал, если быть честным. Как это обернулось ты уже знаешь.

Саша немного грустнеет, а потом сразу же встряхивается и зарывается носом в волосы Маркуса, обнимая его покрепче. Сколько они уже вместе? А все равно только сейчас узнали хоть какие-то подробности друг о друге из детства. Как так вообще могло получиться? Как Журавлев вообще умудрился вляпаться в такое?

–Ты не знаешь, где тут покурить можно? – Привычным способом меняет тему. – А то мне уже как-то хуево.

Марк с интересом слушал то, чем Саша делился неохотно и, к сожалению, отвратительно редко. Правда, появилась деталь, которую юноша не хотел бы знать — отношения Журавлева с Леной. Не то чтобы Маркус видел в ней соперницу, нет, это даже смешно, но ревность неприятно кольнула под ребрами. Саша его и ничей больше, и в этом себя юноше приходится иногда убеждать.

Но из глупых желтых мыслей его вытащили крепкие объятия и шумный вдох на макушке, заставив Волка младшего позабыть обо всех сложностях, и просто наслаждаться моментом, ведь только так и стоит жить, да?

–Знаю, солнце, пошли. – Марк целует Сашу в шею, и нехотя поднимается с койки. Юноша берет свою легкую куртку с вешалки, и ждет пока любимый соберется. Он ему не помогает, просто терпеливо ждет, когда тот справится со сборами самостоятельно.

Внизу дежурной сестре он коротко говорит, что они хотят прогуляться по территории, и та отпускает, хотя, по идее, уже должен был быть отбой. Любой каприз, лишь бы платили, наверное, такова логика местных работников. Марик сразу отводит Сашу в импровизированную курилку, стихийно созданную прямо у резных ворот, отделяющих больницу от мира, и мир от больницы.

–На территории курить нельзя. – Юноша сам закуривает сигарету, и только сейчас с удивлением понимает, что купил те самые, которые курит его отец — черный Мальборо. Ну, не выкидывать же их теперь?

–Завали ебало, пожалуйста, – с нотками юмора шутит Маркус, жестом заставляя Сашу закрыть рот, подумав, что тот хочет ему в очередной раз выговорить за курение. – Кто бы меньше пиздел о том, что курить вредно, так это ты, солнышко.

Не то чтобы юношу это раздражало, но пока Журавлев сам не бросил, он не имеет права выговаривать кому-то еще, пусть даже и самому родному.

–Я подумал, кстати. – Марк, спустя пару секунд молчания, резко сменяет тему. – Может погуляем завтра? Погода классная, тебе можно выходить. Ты же не был заграницей?

Саша любит юношу. Сильно-сильно, до тяжести в груди, он в очередной раз осознает это в лифте, все так же долго рассматривая лицо мужа. Последнее заставило его улыбнуться. Мужа? Хах, удивительно, Маркус уже обручен (обречен), но все равно решил связать себя и Журавлева «узами брака». А действителен их брак вообще? Кажется, нет. Ну, это звучало вполне логично. Зато помолвка Марка с той девушкой очень-очень действительна и не менее логична из-за чего Саше стало нехорошо. Парень думал об этом всю дорогу, просто анализируя ситуацию, а потом пришел к выводу, что никаких идей у него нет. Маркус с ним не навсегда, их милый "брак" не навсегда, еще два года и им придется снять кольца. Сашу даже, наверняка, не пригласят на свадьбу, ведь, по легенде, он просто сосед по квартире. Запах дыма черных Мальборо навивает воспоминания и Журавлев с головой в них погружается. А соблюдается ли эта легенда вообще? Волк старший вообще имеет представление о том, что творит его сын? Неужели Марик все это держит в тайне от родителя? Кажется, его мать помогает юноше и поддерживает его, неужели и она укрывает что-то от своего властного мужа? Все тайное становится явным, вдруг, когда Волк старший узнает обо всем, разрушится вся семья Маркуса? Его семья, его будущее, абсолютно все будет разрушено по вине Журавлева...

–А? – Саша вдруг выныривает из своей головы и смотрит на юношу так, словно видит впервые. – Прости, я опять начал накручивать себя.

Журавлев легко смаргивает навернувшиеся на глаза слезы, ловко забирает у своего парня сигарету и, обвив руками его шею, нежно целует его, с трепетом замечая, как Маркус вцепился в его бока, чтобы Саша точно не грохнулся вслед за своими костылями. После нежного поцелуя парень легонько чмокает юношу в нос и с ехидной ухмылкой затягивается его сигаретой.

–А ты, Марик, не вякай мне тут. Захочу — скурю все твои сигареты. Мне курить можно, а у тебя еще будущее есть. Какой пример отпрыскам своим подавать будешь, м?

Саше удобно стоять так, вжавшись грудью в грудь Маркуса, чувствуя себя абсолютно безнаказанно, ибо руки юноши заняты - они крепко обвивают талию Журавлева, ведь юноша так мило беспокоится о нем. Парень продолжает лыбиться и выдыхает дым прямо в лицо юноши, сразу после этого целуя его в щеку.

–Ну, я не против прогуляться, разве что советую тебе быть готовым нести меня назад на руках, – Саня осторожно зажимает сигарету губами и двумя руками зарывается в мягие волосы юноши. – Черт, я, если быть честным, только сейчас вспомнил, насколько ты меня младше. Ты понимаешь, что, когда я был твоего возраста, ты сам под стол пешком ходил?

Марк прижимается к любимой груди, и даже отобранная сигарета его больше не волнует. Ему так нравится, что у него есть хотя бы один момент, такой мимолетный, жалкий и... невероятно прекрасный, побыть с Сашей рядом, как можно ближе, когда он не закопался в своих мыслях, не депрессует и не бесконечно страдает. Когда он просто позволяет себя обнять, ерошит его волосы и говорит самую глупую чушь, какую только может сморозить.

–У нас разница всего лишь семь лет, Саш. Моя мама моложе отца на двенадцать лет, и ничего, счастливо живут. Неужели, для тебя это так важно? – Маркус поднимает лицо к Журавлеву, но они слишком близко, чтобы он мог беспрепятственно посмотреть тому в глаза, и он опускает лицо обратно, зарываясь носом в любимую грудь.

За границей классно. В Москве он вряд ли бы мог себе позволить подобное поведение, все же, Россия не блещет толерантностью, а вот тут, им прохожие и слова не говорят, и даже почти не смотрят. Хотелось бы Марку чтобы так было всегда.

–Прекращай уже о всякой хуйне думать, заебал, – в шутку ругается юноша, ловко выхватывая из любимых рук сигарету и богато затягиваясь пару раз, но так, лишь для галочки. Сейчас ему казалось, что Саша в порядке, что у них все будет хорошо, и Марку не хотелось курить. Ни пить, ни курить, лишь бы его любимое тощее тело позволяло себя обнимать, хрипло посмеивалось в ответ, и сдерживало свой кашель, чтобы его не пугать. Маркус был счастлив в этих объятиях и ему хотелось только одного, воскликнуть: «остановись, мгновенье, ты прекрасно!», и замереть в этих объятиях на веки. Чувствовать в волосах худые пальцы, этот сигаретный дым, это сердцебиение, как будто бы не размеренное, но теперь уже родное и знакомое.

Это ужасное событие так сблизило их... Ведь они буквально из полной отдаленности, тогда, когда Марк уже собирался паковать чемоданы и уезжать домой, реветь на плече матери и зарываться лицом в свитер, который бы обязательно упер у Саши, нырнули сначала во всеобъемлющий ужас, а потом в бескрайнюю любовь. По крайнее мере Маркус, надеясь, что Саша сумеет за ним поспеть.

Парни докурили, и Марк, перегнувшись кое-как, помог Журавлеву поднять костыли, с другим не помогал, как и велели на курсах. От этого было немного больно, ведь формулировка была «вы не всегда сможете быть рядом», но вполне справедливая. Саше дальше во многих ситуациях придется справляться самостоятельно, и Маркус сдерживал себя всякий раз, когда хотел просто подхватить того на руки, чтобы дойти легче и быстрее.

Спать они легли конечно же вместе, правда, проснулся Саша в одиночестве. Волк младший под шумок решил сходить в душ, пока не мешает больным, а когда он вернулся, Саша был на завтраке, а потом на процедурах, на которых ему убрали трубки из пазов для протеза, ведь из тех перестала идти жидкость.

–Все еще не передумал насчет прогулки? – Маркус как раз собирал сумку, упаковывая бутерброды, которые наделал из того, что успел сбегать купить, пока доктора и сестры мучали его возлюбленного. – Может в коляске? Или хочешь пешком?

Юноша не видел в этом вопросе ничего такого, да и на его занятиях велели не заострять на подобных вопросах внимания, просто задавать и ждать ответа, а не извиняться за подобный тон, или формулировку. Коляска инвалиду, тем более утратившему конечность, нужна, и это факт, а поэтому Марик просто спросил, с улыбкой ожидая, что ответит его любимый, надеясь, что тот поднимет на него взгляд и просто не сможет огрызнуться.