Для Саши этот день был настоящей пыткой. Во-первых, с ним не было его любимого Маркуса, и он начинал капризничать как маленький ребенок, пытаясь вырваться в свою палату, не зная, что любимого там нет. Во-вторых, ему было просто охуительно больно. Были свежими дыры от трубок, пазы едва-едва переставали нестерпимо гореть, а ему уже хотят присоединять протез. Врач, кажется, даже извинялся за это, но говорил, что у них очень мало времени на работу в Израиле, поэтому они торопятся и Алехандэр, как он называл Сашу, должен быть стронг энд болд. 

И единственное что держало Журавлева на плаву, так то, что в палате его ждет Марик, полный надежды и стремления жить. Жить с ним. Хотя, конечно, после всего случившегося, после того как они стали квиты, Саше было не так сильно стыдно за свое мудачество. Но он все еще боялся будущего. Что с ним будет, когда Марк должен будет жениться? Заводить детей? Ведь Маркус, его любимый Маркус, обязательно будет любящим отцом своим детям. Он забудет про Сашу? Да, даже если не забудет, у них будет так мало времени друг для друга, так мало возможностей просто увидеться и побыть вместе. А ведь он так привык жить вместе с ним. 

Черт возьми, после всей терапии, где его учили жить без ноги, ему опять надо учиться жить... с ногой? Протез показался тяжелым, хотя доктор сказал, что он весит столько же, сколько должна была весить нога. Если Саша, конечно, правильно понял его. Он кое-как знал английский, мог объясниться, но сложные медицинские термины — что-то за гранью добра и зла.

Конечно же, сразу наступать на протез ему никто не позволил, но дали походить, поставили на тренажер, и, в итоге, отпустили с ним на ночь, сказав, что посмотрят, как пойдет, будет ли ему удобно. И Саша вернулся в палату, где его встречал муж, да еще и при полном параде.

–Ну, нахуя, Марик? Тебе деньги девать некуда? – Журавлев догадывается о том, что его лечение нихуя не бесплатное, и очень даже дохуя платное, но старался не думать об этом. А ведь еще деньги на перелет... Этот Волчонок слишком многое дает ему, Саша этого не заслужил.

–Хватит выебываться, прими и все, – Марк ругается, но делает с это с таким огоньком в глазах, что долговязый сдается и, приковыляв к нему на костылях, встает рядом с ним, теперь уже на две ноги, и обнимает. Марик чувствует, что его любимого не качает, что его не надо поддерживать, и роняет и ебучие цветы, и неловко сшибает рукой конфеты, лежащие на койке, устроив конфетный конфети.

Боже, какая до дурости нелепая ситуация, и как они оба в ней счастливы. Маркус кутается в любимом запахе, пусть и слегка отдающем лекарствами и больницей, но все такой же родной и теплый. А Саша утыкается носом в волосы мужа, и тоже окутывается его запахом. Когда в их жизни прекратятся эти безобразные американские горки? То он тухнет дома, выхаживая цветок, который по непонятным причинам загибался, то рыдает на руках у Ленки из-за того, что пропустил вспышку, когда Марик от него настолько отстранился, что решился на измену, то и вовсе, едва не гибнет от... того, что произошло в метро. Черт возьми, он все еще не может ни говорить, ни думать слово «взрыв».

Никогда еще больничные койки не были такими мягкими, а падение на них настолько безболезненным. Марик опять берет все в свои руки, а Саня и не против. Он поддается ему и позволяет... Черт возьми, как он хотел позволить ему все, что Маркус захотел бы, но чертов протез. Юноша сам опускается головой ниже, чтобы подарить любимому удовольствие своим ртом. И, конечно же, парни срываются во взаимный минет на пол ночи, пока не падают без сил в объятиях друг друга и не засыпают счастливыми.

Жизнь, вроде как, налаживалась. Марк переставал чувствовать вину и страх за Сашу, по мере того как он буквально поднимался на ноги. И за пару дней до их выписки, Волк младший получает тревожное сообщение с незнакомого номера, с текстом «папа собирается к вам, прости, братик».

–Алло? Алло??? Мам? Мам, что происходит? – Маркус, едва ли не волком воя от самой страшной догадки, звонит своей матери, пока Журавлев, ожидая своего приговора, пытается успокоить трясущегося от страха мужа, поглаживая руками по плечам. Хотя и ему было ужасно страшно.

–Ох, милый, прости меня... – Женщина тяжело выдыхает с той стороны, кажется, прикладываясь к чему-то спиной. – Наш папа должен скоро платить налоги, вот в общем-то... Его бухгалтера отыскали счета на Израиль, а я ему на эмоциях сказала тогда, что ты был с Сашей в метро. 

Женщина выдержала паузу, ожидая, может сын хоть что-то скажет, но Маркус так затрясся, что единственное что ему осталось, так это прижать руку ко рту, чтобы не разрыдаться прямо здесь и сейчас.

–Он сегодня же вылетает в Израиль, чтобы увезти тебя в Москву. – Выдыхает Елизавета, качая головой из стороны в сторону, чувствуя себя виноватой. – Я не буду говорить тебе все, что он наговорил, но свадьба через неделю.

–Нет! – Выпаливает Маркус, едва ли не выбрасывая телефон в сторону от испуга. – Мама! Я... Я перезвоню. Я люблю тебя.

Юноша сбрасывает, едва дождавшись ответного грустного «я тебя тоже, милый», и сразу же набирает брату.

–Марик, блять, что происходит? – Бормочет Саня, вообще не понимая, что им делать дальше. Он, конечно же, слышал все подробности разговора, так как сидел совсем рядом, но абсолютно не понимал, что же его малыш делает сейчас, зачем звонит Роберту?

–Хорошо, братик... Да, хорошо... Спасибо! – Марк хватает сумку, случайно толкнув Журавлева и выбегает из палаты, оставив того ахреневать. Но, опомнившись посреди коридора, бежит обратно, буквально впечатываясь в любимые губы пылким и жестким поцелуем.

–Я скоро, родной. – Шепчет на прощание, чтобы вновь убежать невероятно испуганным вихрем. 

Саша какое-то время сидит на койке рассматривая бледную пустоту коридора, а потом, прохромав на протезе к двери, закрывает ее, оставаясь в тишине покое.

Он опять все испортил. Что теперь?

Парень подходит к окну и, положив локти на низкий подоконник, опирается на них, давая культе отдохнуть.

Что же будет? Журавлев прекрасно знает, что дальше будет. Старший Волк ворвется в их палату голодным хищником, и заберет своего щенка от Саши навсегда. Возможно, даже исполнит свою угрозу, которую тогда прорычал на их кухне. Затылок неприятно заныл воспоминаниями. Да, он отберет у него последнюю радость в жизни, и даже не даст попрощаться. Хорошо бы, если бы не подал в суд, на эти медицинские траты, Саше проще сразу залезть в петлю, чем выплатить все, что Волчье семейство на него потратило.

Этот бешеный год, перевернувший его жизнь с ног на голову, или же наоборот? Журавлев был невероятно благодарен Маркусу за все, что тот для него сделал, дал почувствовать вкус жизни, настоящей любви... В груди болезненно сжимается, и Саша цыкает, опуская взгляд вниз. Чертовски больно. Что теперь будет? Как теперь жить? Он уже не представляет своей жизни без этого глупого влюбленного мальчишки максималиста. 

Очередная вспышка боли буквально обрушивает его на пол. И без того не твердые ноги подгибаются, и Журавлев падает на колено, попутно ударившись подбородком об раму окна, клацнув зубами. Он смотрит на свои скрюченные руки, а на них капают слезы. Он задыхается от них, глотает, кашляет, захлебывается, не издавая почти ни одного нормального звука, только булькая и задыхаясь от собственной никчемности. Он все ломает и ничего не умеет. Саша не умеет даже плакать.